— Я убью тебя.

Лишь только он произнес это, видение Антигона исчезло, а Ирод, повернувшись на бок, лицом к окну, где темнота ночи уже перешла в предутреннюю серость, закрыл глаза и мгновенно уснул.

Но поспать удалось недолго, в дверь комнаты постучали. Когда Ирод поднял голову, она раскрылась, и посыльный отца сказал:

— Мой господин передает тебе, что сегодня вас примет Цезарь.

Проговорив это, посыльный прикрыл дверь, а Ирод поднялся и стал одеваться. Уже одетый, он вытащил меч из ножен и, глядя на блеск стали, мстительно искривил губы.

Цезарь принял их в своем кабинете, выйдя навстречу. Благосклонно кивнул на приветствие Антипатра и поклон Ирода, спросил отрывисто:

— Это твой сын? — И, не дожидаясь ответа Антипатра, добавил: — Мне говорили, что он отважный воин.

По правую руку от Цезаря, у окна, стоял Антигон, по левую, у стола, Митридат Пергамский и незнакомый Ироду мужчина средних лет в белой тоге с пурпурной каймой. В такую же тогу был одет и Цезарь.

Ирод внимательно рассматривал консула, невольно сравнивая его с Помпеем, и не мог решить, кто ему нравится больше. Помпей помнился Ироду более мужественным, более воинственным, к тому же держался он значительно величественнее, глядел на присутствующих сверху вниз даже когда сидел, а они стояли.

Цезарь не походил на полководца, кроме того, казался проще, доступнее, но что-то было в его лице и взгляде такое, что и пугало и притягивало одновременно. Помпей был мужествен, величествен, высокомерен, но понятен. В Цезаре же была некая тайна. Глядя на него, Ирод подумал, что, в отличие от Помпея, Цезарь не представляет Рим, он представляет лишь самого себя, но это почему-то воспринималось более значительным.

Указывая Антипатру на Антигона, Цезарь сказал, что сын царя Аристовула хочет высказать свои претензии иудейскому полководцу и он, Цезарь, готов выслушать обе стороны.

Проговорив это, Цезарь вопросительно посмотрел на Антипатра, и тот почтительно кивнул. Цезарь отошел к столу и опустился в кресло с высокой спинкой, кивнул Антигону:

— Говори.

Антигон сделал шаг в сторону стоявших посередине кабинета Антипатра и Ирода и, указывая на них рукой, громко и гневно воскликнул:

— Это они, они изгнали нас из Иудеи, это они жестоко и высокомерно обращались с моим народом! Я обвиняю их в смерти моего отца и брата и требую за все злодеяния подвергнуть их казни!

Выговорив это, почти прокричав, Антигон с покрасневшим от гнева лицом, не опуская руки, указующей на Антипатра, обернулся к Цезарю. Он было уже раскрыл рот, чтобы продолжить, но Цезарь, остановив его взглядом — холодным, непроницаемым, спокойно сказал:

— Думаю, для тебя уместнее было бы просить меня, а не требовать. — Он чуть приподнял и опустил руку, лежавшую на столе, — Продолжай.

Антигон, нисколько не смутившись от замечания Цезаря, продолжил высказывать обвинения так же громко и так же гневно. Он снова заговорил об изгнании из страны отца и братьев, об унижениях и страданиях его народа и наконец перешел к египетскому походу. Заявил, что Антипатр присоединился к Митридату и поспешил на помощь Цезарю не из преданности последнему, а для того, чтобы загладить свои прежние враждебные действия и дружбу с Помпеем.

Тут неожиданно выступил молчавший до этого Митридат.

— Что он такое говорит, Цезарь? — возмущенно воскликнул он, потрясая побелевшими от напряжения кулаками. — Если бы не отвага Антипатра…

Цезарь его перебил, внезапно поднявшись.

— Мне все известно, мой Митридат, — проговорил он и, выйдя из-за стола, успокаивающе тронул рукой плечо Митридата, — успокойся. Будет лучше, если мы послушаем самого Антипатра — что он может сказать в свое оправдание?

Ирод стоял, почти касаясь плечом отца. Рука его непроизвольно тянулась к рукояти меча. Чтобы сдержать ее движение, он цеплялся пальцами за пояс и сжимал его, насколько хватало сил. Он намеренно не смотрел на Антигона, уводил взгляд вниз, в сторону, боялся, что если встретится с ним взглядом, то может не выдержать…

— Ну что ж, Антипатр, — сказал Цезарь, — послушаем тебя.

Некоторое время Антипатр молча смотрел на Цезаря и вдруг, не отводя взгляда, отстегнул пояс и бросил его на пол. Висевший на поясе меч, упав, глухо стукнулся о доски. На лицо Цезаря набежала тень, а Антипатр, взявшись за хитон у ворота, одним движением сорвал его с себя.

— Мне не нужно слов, — хрипло выговорил он, — чтобы доказать свою верность Риму и Цезарю, мое тело, мои двадцать семь ран скажут больше, чем могу сказать я. Да, я служил Помпею, Помпею Магну, но служил потому, что за ним стоял Рим. Я верно служил Риму и всегда буду верно служить тому, кого он выдвинет. Ты правитель Рима, Цезарь, и я служу тебе. Я всего лишь солдат, и не мое дело оценивать, хорош полководец или плох, — мое дело исполнять его волю и идти за него на смерть. А что до Антигона, обвиняющего меня в измене, то я не изменял тому, кому брался служить. Сначала я служил его деду, царю Александру, потом его бабке, царице Александре, и, наконец, Гиркану, их старшему сыну, законному наследнику престола. Гиркан служил Риму, и я служил Риму вместе с ним. Ты, Антигон, — повернувшись к Антигону, угрюмо смотревшему на него, произнес Антипатр, — после всего, что совершил твой отец и твой брат против Рима, еще осмеливаешься жаловаться на других перед римским правителем, тогда как должен радоваться одному тому, что остался жив. Ты стремишься к власти, чтобы опять, как и твой отец, волновать иудеев и употреблять власть против тех, кто даст ее тебе. Вот и все. — Антипатр снова посмотрел на Цезаря и, коротко вздохнув, добавил: — Мне больше нечего сказать.