Лениво выслушав очередную порцию доказательств в пользу штурма, высказанных Антипатром (тот утратил свою обычную сдержанность, горячился и даже взмахивал руками в присутствии аравийского владыки), Арета проговорил со снисходительной улыбкой на лице:

— Успокойся, дорогой Антипатр, через десять дней они съедят все запасы, через двадцать — всех крыс. У них не останется ни одного мужчины, способного просто вытащить меч из ножен. Мы войдем в город, где половина жителей умрет, а другая половина будет стоять на коленях. Если не от страха, то от слабости.

— Великий царь, — сдерживая возбуждение, возразил Антипатр, — я хорошо знаю иудеев, они не откроют ворота даже тогда, когда, как ты справедливо заметил, от слабости будут стоять на коленях.

Арета громко рассмеялся:

— Вот тогда мы сами сломаем ворота. — И, обращаясь к Гиркану, молча сидевшему напротив (тогда как Антипатр стоял), спросил: — Не так ли, уважаемый первосвященник?

Гиркан мельком взглянул на Антипатра и, не найдя в себе смелости возразить, утвердительно покивал:

— Я не воин, но аравийский владыка, как мне известно, хорошо знает свое дело.

Ответ Гиркана не понравился Арете — великий владыка знает не какое-то там «дело», он знает все. Отвернувшись от Гиркана и не подняв глаз на стоявшего перед ним Антипатра, он произнес с подчеркнутой холодностью:

— Я уже отдал приказ.

Антипатр, низко склонившись перед царем, покинул шатер. Гиркан последовал за ним. Догнав своего полководца и друга, он схватил его за рукав.

— Пусть он делает как хочет. — Гиркан кивнул в сторону шатра Ареты. — В конце концов, нам некуда торопиться.

Антипатр гневно взглянул на первосвященника. Кажется, он еще никогда так не смотрел на Гиркана — тот попятился, выдохнул едва слышно:

— Что?

Антипатр быстро посмотрел по сторонам и, пригнувшись к первосвященнику, шепнул:

— Помпей.

— Помпей, — как эхо повторил Гиркан, глядя на Антипатра и испуганно и удивленно одновременно.

Антипатр пояснил:

— Еще вчера, на марше, я получил известие, что Помпей прибыл в Дамаск [9] .

— Прибыл в Дамаск, — снова повторил Гиркан и продолжил: — Но я думал, что он еще…

— Да, — перебил Антипатр, — и я думал, что он где-то на краю света, гоняется за несчастным Митридатом. Но, наверно, к ногам его приделаны крылья.

— Но почему ты думаешь, что Помпей… — начал было Гиркан, но, произнеся имя римского полководца, вздрогнул и не смог продолжить.

— Я ничего не знаю, — Антипатр вздохнул, — но ждать чего-то определенного от Рима — все равно что стоять под нависшей над тобою скалой: то ли она защитит тебя от дождя, то ли обрушится тебе на голову.

— Но что же делать? — быстро спросил Гиркан, заглядывая в глаза Антипатра, словно ища в них ответа. — Надо что-то предпринять. Надо сообщить обо всем Арете.

— Сообщить об этом Арете — и сразу же лишиться пятидесяти тысяч воинов!

— Но почему? — жалобно воскликнул Гиркан. Его правая щека стала подергиваться, и он приложил к ней ладонь.

— Потому что Арета боится римлян, — с досадой покачал головой Антипатр. — Он никогда не признается в этом, он будет говорить, что не боится никого на свете, что он великий владыка Востока, но… — Антипатр сделал паузу и добавил едва слышно, уже как бы для себя одного: — Что его войско перед римским — горстка пыли! Помпей смахнет ее одним движением своей калиги [10] .

Гиркан уже ничего не спрашивал, он снизу вверх напряженно смотрел на Антипатра, прижав ладонь и к левой щеке (она тоже стала подергиваться). Теперь его можно было сравнить со статуей, изображающей скорбь.

Антипатру не было жаль первосвященника, у него он вызывал одно только презрение. Разве он связал бы свою судьбу с этим ничтожеством, будь у него хоть самая малая возможность идти другим путем? Никогда! Но сейчас решалась судьба Гиркана, а значит, и его, Антипатра, судьба. Его и его детей. И потому пугать и без того вечно испуганного первосвященника не имело никакого смысла. И Антипатр произнес то, что всегда и неизменно действовало на Гиркана успокоительно:

— Не бойся, я с тобой.

Лицо Гиркана несколько прояснилось, в выражении глаз мелькнула надежда. Он проговорил едва слышно, так, будто при этом больше всего боялся быть услышанным:

— Ты думаешь, что все будет хорошо?

— Уверен! — бодро ответил Антипатр.

Он не сообщил Гиркану главного — что уже послал своего доверенного человека, многим ему обязанного самарянина Лазаря, иерусалимского купца, к префекту [11] Помпея Демицию Скавру. Скавр командовал легионом, стоявшим теперь на границе Иудеи и Сирии. Лазарь сам вызвался ехать к префекту, объяснив Антипатру свое желание такими словами: