Он не принимал участия в сражении, лишь объехал свои войска еще до начала, отдавая бессмысленные уже приказы и пытаясь вселить мужество в солдат — мужество, которого сам уже не имел.

Он стоял на правом фланге, а когда увидел, что его левый фланг смят, развернул коня и возвратился в лагерь, уединился в своей палатке и безмолвно сидел там до тех пор, пока в лагерь не ворвались легионеры Цезаря. Услышав лязг мечей и крики бегущих, он тяжело поднялся, вышел из палатки, сел в седло и шагом, не торопясь, словно уже в который раз испытывая судьбу, покинул лагерь. Погони не было, в сопровождении немногих друзей он беспрепятственно продолжал путь, предаваясь размышлениям. В течение тридцати четырех лет он не знал, что такое поражение и бегство, а вот теперь узнал и не испытывал особенной горечи, лишь опустошенность и равнодушие.

Так он достиг моря. Переночевал в какой-то рыбацкой хижине. На рассвете вместе со спутниками взошел на борт небольшого судна, рабам же велел не боясь идти к Цезарю. Вскоре, плывя вдоль берега, они заметили большой торговый корабль и пошли в его сторону. Хозяин узнал Помпея, все понял и, не расспрашивая, не ожидая ни обращений, ни слов, принял его на борт со всеми, кого тот просил принять (их и осталось-то с Помпеем всего трое: старые друзья — Лентул и Фавоний да вольноотпущенник Филипп, бывший при Помпее уже более двадцати лет).

Без происшествий они добрались до острова Лесбос и вошли в гавань Митилены. Помпей попросил Лентула сойти на берег и сообщить обо всем Корнелии. Корнелия удивилась, увидев грустное лицо посланника, — ведь она была уверена, что исход войны решился в победном для Помпея сражении при Диррахии. Услышав правду, она лишилась чувств. Затем, с трудом придя в себя, она, проявив неожиданное мужество, не стала, как это присуще женщинам, причитать и плакать, но бросилась бежать через весь город к морю. Поднявшись на корабль, она встала перед Помпеем на колени и, обняв его ноги, проговорила только:

— Я буду с тобой до конца.

Помпей был так растроган, что не смог сдержать слезы.

Все стоявшие рядом отвернулись.

В тот же день они снялись с якоря и вскоре прибыли в Анталию, город на побережье Внутреннего моря, в Памфилии [28] . Там к Помпею присоединились несколько триер, собрались воины и шестьдесят сенаторов, те, кому Цезарь был особенно ненавистен. Сенаторы уговаривали его проявить мужество, набрать новое войско и продолжить войну. Но Помпей ответил решительным отказом, заявив, что боги не желают его победы, что он устал, а главное, больше не хочет, чтобы римляне убивали друг друга.

Он решил отправиться в Сирию, где наместником до сих пор был его тесть Метелл Сципион, но получил неожиданный отказ. Присланный от Сципиона трибун поведал Помпею о том, что в Антиохии и Дамаске, лишь только туда дошли слухи, что Помпей собирается укрыться там, начались волнения. Влиятельные жители Антиохии и Дамаска, а также римские граждане, занимающиеся там торговлей, вооружили население с целью не допустить туда Помпея. Прокуратор Метелл Сципион вынужден был укрываться в своем дворце под охраной двух легионов.

Помпею ничего не оставалось делать, как просить убежища в Египте, несмотря на то что там шла война между детьми недавно умершего царя Птоломея Авлета — Птоломеем Дионисом и Клеопатрой [29] . В свое время Помпей оказал их отцу важные услуги и надеялся, что дети не забыли об этом. Раздумывать было некогда — Помпей уже получил известия, что Цезарь преследует его.

Помпей послал к Птоломею Дионису просьбу принять его в Александрии в качестве гостя и друга его отца и оказать поддержку в несчастье. Молодому царю исполнилось в то время лишь двенадцать лет, и все решения принимали за него прежние слуги его отца, воспитатели наследника: евнух Потин, учитель риторики грек Тиодот и бывший командир царских гвардейцев египтянин Ахилла. Если бы Помпей мог знать, сколь ничтожным людям боги вручили его судьбу!

Советники, опасаясь гнева Цезаря, решили принять Помпея, а затем убить его. Исполнение плана было возложено на Ахиллу, единственного среди них военного человека. Последний, взяв с собой центуриона Септимия и нескольких слуг, сел на небольшой корабль, вышел из гавани и направился к триере Помпея.

…Только Помпей набросал на маленьком свитке речь к Птоломею Дионису, как услышал крик Фавония:

— Идут!

Он поднялся на палубу. Их триера стояла на якоре всего в полумиле от берега. К ним приближался небольшой корабль (скорее большая лодка), на носу ее был различим высокий человек, он приветственно махал Помпею. Другой — небольшого роста, крепкого сложения — находился за его спиной.

— На берегу никого не видно, — тихо и настороженно проговорила Корнелия.

— Ты не должен сходить на берег, — сказал Лентул. — Какая-то рыбачья лодка и никакой торжественной встречи.

— Это неуважение к тебе, к твоим заслугам, — добавил Фавоний, — и я подозреваю…

Он не успел договорить, Помпей жестом руки остановил его и с напряженной улыбкой произнес ямбы Софокла [30] :

— Когда к тирану в дом войдет свободный муж, он в тот же самый миг становится рабом.