Сержант коренастый, обрюзглый, ростом невысок. На поясе болтается дубинка. Из кобуры выглядывает «макаров». Может, все обойдется, и это обычная бдительность, может, до сержанта еще не дошла ориентировка на Леню, и его сейчас отпустят. Боже, сделай, чтобы случилось именно так!

– Откуда следуете? – спросил сержант, перелистывая паспорт.

– Из Кострова.

– Местная регистрация есть?

– Так точно, товарищ лейтенант, зарегистрирован в городе Кострове.

«Все, что угодно, хоть полковником его называть, лишь бы отпустил».

– Зачем к нам в город прибыли?

Леня на секунду замялся, и его заминка от сержанта не укрылось.

– К девушке приехал.

– Что за девушка? Где проживает?

– Девушку зовут Лена, – импровизировал на ходу Леня. – Где проживает, не знаю, у меня есть только ее телефон.

– Номер телефона?

Сержант держал паспорт Шангина в опущенной руке, а его глазки пристально шарили по Лениному лицу.

– Девушка замужем, – вроде бы замялся тот, – и мне не хотелось бы…

Последняя реплика решила дело. Возможно, сержант сам был женат и не очень с супружницей счастлив. И поэтому априори ненавидел всех изменщиц и ходоков. А может быть, им сюда, в Малярово, уже прислали ориентировку на Леню.

– Пройдемте, – решительно сказал мент и потянулся спрятать паспорт в нагрудный карман. От него вдруг пахнуло застарелым потом.

Леня понял: или прямо сейчас, или все пропало. Эти с ним чикаться не станут, просто забьют его в отделении насмерть, а перед смертью у него все выпытают.

И тогда Леня резко, в стиле «коготь», ударил сержанта скрюченными пальцами по глазам – одновременно по обоим.

Удар удался. Милиционер со свистом всосал в себя воздух. Запрокинул голову, выронил паспорт, схватился обеими руками за глаза.

Леня подхватил с земли документ и бросился бежать.

Так быстро он не бегал никогда в жизни. Ни на одной тренировке, когда учитель гонял их по десять кругов со штангой за плечами и проигравшему в забеге доставалось десять ударов бамбуковой палкой по пяткам.

Леня пустился через площадь в сторону неосвещенной улицы. Двое бомбил, разинув рты, провожали его обалделыми взглядами.

Мильтона он не видел – тот остался за его спиной. Леня надеялся, что сержант потерял сознание от боли. И еще он надеялся, что все-таки не убил мента и не покалечил.

Шангин свернул налево, в одну из улиц, и тут далеко за спиной со стороны вокзала раздались милицейские свистки. Два коротких означают «ко мне, на помощь!».

Улица, куда свернул Леня, к сожалению, оказалась не по-провинциальному освещена. Через один, но фонари горели. Длинная слабая тень от бегущего Лени неслась по фасадам старых трехэтажных домов. Он перебежал проезжую часть по диагонали. Шума погони не было слышно. Пока не было.

Не сбавляя темпа, он повернул в переулки: сначала направо, а потом сразу налево. Здесь фонари уже не светили, одноэтажные домики спали за закрытыми ставнями.

Леня бежал по незнакомой улочке совершенно чужого города. Ни души.

Стук подошв проклятых сандалий разносился далеко вокруг. Почему он не надел старые верные кроссовки? Но кто знал вчера днем, когда он собирался на пленэр, что ночью ему придется во весь дух нестись по равнодушному сонному городку, спасаясь от милиции?

За высокими воротами забрехала собака. Ее поддержала другая, третья… Весь его забег стал сопровождаться лаем, собаки, словно часовые, передавали его друг другу, а потом долго не могли успокоиться. Леня по-прежнему несся во весь опор – слава богу, улочка шла под гору. Но он все ждал, что вот-вот из-за поворота вырулит «раковая шейка».

Он выбежал на большую площадь. Судя по тому, что здесь имелся памятник Ленину и светили два фонаря, площадь была главной в городке. Этого только не хватало. Здесь наверняка и горотдел близко, а туда уже, возможно, поступил сигнал о нападении на милиционера.

Но, к счастью, напротив горловины переулка, из которого выбежал Леня, виднелся парк. Памятник Ленину стоял к парку спиной.

Леня помчался к общественному саду по периметру площади, избегая освещенных мест. Парк казался ему вожделенным укрытием. И, к счастью, ни единого человека, ни одной машины вокруг. Половина третьего – глубочайшая ночь для провинциального городка.

Ограда, охранявшая вход в парк, не ремонтировалась, похоже, лет двадцать. Краска на столбах облезла, обнажив кирпичи. Кое-где и сами кирпичи стали вываливаться. Половину стальных пик из ограды потырили. Зияли сквозные дыры. На огромном фанерном щите, тянущемся вдоль полупогибшего забора, проступала полинявшая надпись «ДОСКА ПОЧЕТА». Ни единой фотографии на щите не имелось.

Все эти детали Леня подмечал краешком сознания. Он словно цеплялся за них, чтобы не думать на бегу о самом поганом: о том, что теперь он уж точно вне закона. И о том, что будет, если его вдруг поймают.