Лирика
вернуться

Ахматова Анна Андреевна
Шрифт:

«Как белый камень в глубине колодца…»

Как белый камень в глубине колодца,Лежит во мне одно воспоминанье.Я не могу и не хочу бороться:Оно – веселье и оно – страданье.Мне кажется, что тот, кто близко взглянетВ мои глаза, его увидит сразу.Печальней и задумчивее станетВнимающего скорбному рассказу.Я ведаю, что боги превращалиЛюдей в предметы, не убив сознанья,Чтоб вечно жили дивные печали.Ты превращен в мое воспоминанье.1916

«Первый луч – благословенье Бога …»

Первый луч – благословенье Бога —По лицу любимому скользнул,И дремавший побледнел немного,Но еще покойнее уснул.Верно, поцелуем показаласьТеплота небесного луча…Так давно губами я касаласьМилых губ и смуглого плеча…А теперь, усопших бестелесней,В неутешном странствии моем,Я к нему влетаю только песнейИ ласкаюсь утренним лучом.1916

«Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой…»

Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой,Смотрю взволнованно на темные палаты?Уже привыкшая к высоким, чистым звонам,Уже судимая не по земным законам,Я, как преступница, еще влекусь туда,На место казни долгой и стыда.И вижу дивный град, и слышу голос милый,Как будто нет еще таинственной могилы,Где, день и ночь, склонясь, в жары и холода,Должна я ожидать Последнего Суда.1917

Анна Ахматова. 1920-е годы.

У САМОГО МОРЯ

I

Бухты изрезали низкий берег,Все паруса убежали в море,А я сушила соленую косуЗа версту от земли на плоском камне.Ко мне приплывала зеленая рыба,Ко мне прилетала белая чайка,А я была дерзкой, злой и веселойИ вовсе не знала, что это – счастье.В песок зарывала желтое платье,Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,И уплывала далеко в море,На темных, теплых волнах лежала.Когда возвращалась, маяк с востокаУже сиял переменным светом,И мне монах у ворот ХерсонесаГоворил: «Что ты бродишь ночью?»Знали соседи – я чую воду,И если рыли новый колодец,Звали меня, чтоб нашла я местоИ люди напрасно не трудились.Я собирала французские пули,Как собирают грибы и чернику,И приносила домой в подолеОсколки ржавые бомб тяжелых.И говорила сестре сердито:«Когда я стану царицей,Выстрою шесть броненосцевИ шесть канонерских лодок,Чтобы бухты мои охранялиДо самого Фиолента»…А вечером перед кроватьюМолилась темной иконке,Чтоб град не побил черешен,Чтоб крупная рыба ловиласьИ чтобы хитрый бродягаНе заметил желтого платья.Я с рыбаками дружбу водила.Под опрокинутой лодкой частоВо время ливня с ними сидела,Про море слушала, запоминала,Каждому слову тайно веря.И очень ко мне рыбаки привыкли.Если меня на пристани нету,Старший за мною слал девчонку,И та кричала: «Наши вернулись!Нынче мы камбалу жарить будем».Сероглаз был высокий мальчик,На полгода меня моложе.Он принес мне белые розы,Мускатные белые розы,И спросил меня кротко: «МожноС тобой посидеть на камнях?»Я смеялась: «На что мне розы?Только колются больно!» – «Что же, —Он ответил, – тогда мне делать,Если так я в тебя влюбился».И мне стало обидно: «Глупый! —Я спросила, – что ты – царевич?»Это был сероглазый мальчик,На полгода меня моложе.«Я хочу на тебе жениться, —Он сказал, – скоро стану взрослымИ поеду с тобой на север…»Заплакал высокий мальчик,Оттого что я не хотелаНи роз, ни ехать на север.Плохо я его утешала:«Подумай, я буду царицей,На что мне такого мужа?»«Ну, тогда я стану монахом, —Он сказал, – у вас в Херсонесе».«Нет, не надо лучше: монахиТолько делают, что умирают.Как придешь – одного хоронят,А другие, знаешь, не плачут».Ушел не простившись мальчик,Унес мускатные розы,И я его отпустила,Не сказала: «Побудь со мною».А тайная боль разлукиЗастонала белою чайкойНад серой полынной степью,Над пустынной, мертвой Корсунью.

II

Бухты изрезали низкий берег,Дымное солнце упало в море.Вышла цыганка из пещеры,Пальцем меня к себе поманила:«Что ты, красавица, ходишь боса?Скоро веселой, богатой станешь,Знатного гостя жди до Пасхи,Знатному гостю кланяться будешь;Ни красотой твоей, ни любовью,Песней одною гостя приманишь».Я отдала цыганке цепочкуИ золотой крестильный крестик.Думала радостно: «Вот он, милый,Первую весть о себе мне подал».Но от тревоги я разлюбилаВсе мои бухты и пещеры;Я в камыше гадюк не пугала,Крабов на ужин не приносила,А уходила по южной балкеЗа виноградники в каменоломню, —Туда не короткой была дорога.И часто случалось, что хозяйкаХутора нового мне кивала,Кликала издали: «Что не заходишь?Все говорят – ты приносишь счастье».Я отвечала: «Приносят счастьеТолько подковы да новый месяц,Если он справа в глаза посмотрит».В комнаты я входить не любила.Дули с востока сухие ветры,Падали с неба крупные звезды,В нижней церкви служили молебныО моряках, уходящих в море,И заплывали в бухту медузы, —Словно звезды, упавшие за ночь,Глубоко под водой голубели.Как журавли курлыкают в небе,Как беспокойно трещат цикады,Как о печали поет солдатка, —Все я запомнила чутким слухом,Да только песни такой не знала,Чтобы царевич со мной остался.Девушка стала мне часто снитьсяВ узких браслетах, в коротком платье,С дудочкой белой в руках прохладных.Сядет спокойная, долго смотрит,И о печали моей не спросит,И о печали своей не скажет,Только плечо мое нежно гладит.Как же царевич меня узнает,Разве он помнит мои приметы?Кто ему дом наш старый укажет?Дом наш совсем вдали от дороги.Осень сменилась зимой дождливой,В комнате белой от окон дуло;И плющ мотался по стенке сада.Приходили на двор чужие собаки,Под окошком моим до рассвета выли.Трудное время для сердца было.Так я шептала, на двери глядя:«Боже, мы мудро царствовать будем,Строить над морем большие церквиИ маяки высокие строить.Будем беречь мы воду и землю,Мы никого обижать не станем».

III

Вдруг подобрело темное море,Ласточки в гнезда свои вернулись,И сделалась красной земля от маков,И весело стало опять на взморье.За ночь одну наступило лето.Так мы весны и не видали.И я совсем перестала бояться,Что новая доля минет.А вечером в Вербную Субботу,Из церкви придя, я сестре сказала:«На тебе свечку мою и четки,Библию нашу дома оставлю.Через неделю настанет Пасха,И мне давно пора собираться, —Верно царевич уже в дороге,Морем за мной он сюда приедет».Молча сестра на слова дивилась,Только вздохнула, помнила верноРечи цыганкины у пещеры.«Он привезет тебе ожерельеИ с голубыми камнями кольца?»«Нет, – я сказала, – мы не знаем,Какой он подарок мне готовит».Были мы с сестрой однолетки,И так друг на друга похожи,Что маленьких нас различалаТолько по родинкам наша мама.С детства сестра ходить не умела,Как восковая кукла лежала;Ни на кого она не сердиласьИ вышивала плащаницу,Бредила даже во сне работой;Слышала я, как она шептала:«Плащ Богородицы будет синим…Боже, апостолу ИоаннуЖемчужин для слез достать мне негде».Дворик зарос лебедой и мятой,Ослик щипал траву у калитки,И на соломенном длинном креслеЛена лежала, раскинув руки,Все о работе своей скучала, —В праздник такой грешно трудиться.И приносил к нам соленый ветерИз Херсонеса звон пасхальный.Каждый удар отдавался в сердце,С кровью по жилам растекался.«Леночка, – я сестре сказала, —Я ухожу сейчас на берег.Если царевич за мной приедет,Ты объясни ему дорогу.Пусть он меня в степи нагонит.Хочется на море мне сегодня».«Где же ты песенку услыхала,Ту, что царевича приманит?» —Глаза приоткрыв, сестра спросила:«В городе ты совсем не бываешь,А здесь поют не такие песни».К самому уху ее склонившись,Я прошептала: «Знаешь, Лена,Ведь я сама придумала песню,Лучше которой нет на свете».И не поверила мне и долго,Долго с упреком она молчала.Солнце лежало на дне колодца,Грелись на камнях сколопендры,И убегало перекати-поле,Словно паяц горбатый кривляясь,А высоко взлетевшее небоКак Богородицын плащ синело, —Прежде оно таким не бывало.Легкие яхты с полдня гонялись,Белых бездельниц столпилось многоУ Константиновской батареи, —Видно, им ветер нынче удобный.Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,К черным, разломанным, острым скалам,Пеной покрытым в часы прибоя,И повторяла новую песню.Знала я: с кем бы царевич ни был,Слышит он голос мой, смутившись, —И оттого мне каждое словоКак Божий подарок было мило.Первая яхта не шла – летела,И догоняла ее вторая,А остальные едва виднелись.Как я легла у воды – не помню,Как задремала тогда – не знаю,Только очнулась и вижу: парусБлизко полощется. Передо мною,По пояс стоя в воде прозрачной,Шарит руками старик огромныйВ щелях глубоких скал прибрежных,Голосом хриплым зовет на помощь.Громко я стала читать молитву,Как меня маленькую учили,Чтобы мне страшное не приснилось,Чтоб в нашем доме бед не бывало.Только я молвила: «Ты Хранитель!»Вижу – в руках старика белеетЧто-то, и сердце мое застыло…Вынес моряк того, кто правилСамой веселой, крылатой яхтой,И положил на черные камни.Долго я верить себе не смела,Пальцы кусала, чтобы очнуться:Смуглый и ласковый мой царевичТихо лежал и глядел на небо.Эти глаза зеленее моряИ кипарисов наших темнее, —Видела я, как они погасли…Лучше бы мне родиться слепою.Он застонал и невнятно крикнул:«Ласточка, ласточка, как мне больно!»Верно я птицей ему показалась.В сумерки я домой вернулась.В комнате темной было тихо,И над лампадкой стоял высокий,Узкий малиновый огонечек.«Не приходил за тобой царевич, —Лена сказала, шаги услышав:Я прождала его до вечерниИ посылала детей на пристань».«Он никогда не придет за мною,Он никогда не вернется, Лена.Умер сегодня мой царевич».Долго и часто сестра крестилась;Вся повернувшись к стене, молчала.Я догадалась, что Лена плачет.Слышала я – над царевичем пели:«Христос воскресе из мертвых», —И несказанным светом сиялаКруглая церковь.1914

ПОДОРОЖНИК

Анна Ахматова. Художник Петров-Водкин.

«Сразу стало тихо в доме…»

Сразу стало тихо в доме,Облетел последний мак,Замерла я в долгой дремеИ встречаю ранний мрак.Плотно заперты ворота,Вечер черен, ветер тих.Где веселье, где забота,Где ты, ласковый жених?Не нашелся тайный перстень,Прождала я много дней,Нежной пленницею песняУмерла в груди моей.Июль 1917Слепнево

«Ты – отступник: за остров зеленый…»

Ты – отступник: за остров зеленыйОтдал, отдал родную страну,Наши песни и наши иконыИ над озером тихим сосну.Для чего ты, лихой ярославец,Коль еще не лишился ума,Загляделся на рыжих красавицИ на пышные эти дома?Так теперь и кощунствуй, и чванься,Православную душу губи,В королевской столице останьсяИ свободу свою полюби.Для чего ж ты приходишь и стонешьПод высоким окошком моим?Знаешь сам, ты и в море не тонешь,И в смертельном бою невредим.Да, не страшны ни море, ни битвыТем, кто сам потерял благодать.Оттого-то во время молитвыПопросил ты тебя поминать.Июль 1917Слепнево