Больше всех досталось бедолаге Тому. Лицо и руки его посекло оконным стеклом. На рану на голове пришлось наложить в госпитале швы.

Теперь Том отсыпался в Танином номере в гостинице «Меркьюри». Возвращаться на ночь в разгромленную бандитами комнату в «Рице» он не пожелал, тем более что ему не улыбалась перспектива до утра давать показания полиции.

Таня и Антон поместились за столиком на двоих на улице. Сели рядышком, словно в кинотеатре, и смотрели на текущую мимо по Елисейским Полям шумную многоязычную толпу. Ласковый ветерок, прилетевший откуда-то с Ла-Манша, смягчал жару последнего майского дня. Трепетали платаны. Воздух и климат континентального Парижа чем-то тем не менее удивительно напоминали прибрежный Южнороссийск – город, который Антон навсегда покинул двадцать лет назад и где его дочь впервые оказалась в начале своих удивительных приключений всего – подумать только! – неделю назад.

Антон заказал в качестве аперитива рюмку перно, Таня решила начать завтрак с чашки крепкого кофе. Вышколенный красивый официант, мягко улыбнувшись Тане, поставил перед ними напитки и исчез.

Столик их был угловым, за соседним шумела над своей кока-колой семейка туристов-американцев, и потому ничто не могло помешать Антону рассказывать дочери, вчера столь чудесным образом обретенной, о своей жизни.

– Твоя мать бросила меня осенью 73-го, когда ты только была в проекте… – начал Антон.

– Подожди-подожди, – прервала Таня. – Она бросила тебя?

Антон смутился.

– Понимаешь, – чуть высокопарно сказал он, – в жизни мужчины и женщины довольно часто бывают моменты, когда надо уметь прощать. Твоя мать оказалась не способной на это…

Таня усмехнулась.

– Ясно. Она сняла тебя с какой-то бабы, – безапелляционно проговорила она.

Антон смутился еще больше.

– С чего ты взяла? Она все-таки рассказывала обо мне?

– Да по тебе, папаня, видно, – усмехнулась Татьяна, – что ты кобель еще тот…

Антон хватанул – залпом, по-российски – свое перно и сказал:

– Видишь ли, Таня, у каждого в жизни бывают свои ошибки. И задача того, кто рядом с тобой, в том, чтобы понять и простить… Ну кому, скажи на милость, стало лучше, что после того случая – моей ошибки, я не спорю, я искренне сожалею о ней и даже каюсь, – что после того моего проступка твоя мать решила полностью порвать со мной? Кто от этого выиграл? Она сама? Я? А может, ты?.. А ведь я приходил к ней, Таня. Я писал ей письма. Я тысячи раз просил у нее прощения. Но она даже не пожелала выслушать меня. Даже увидеть меня не пожелала!

– Что ж, – задумчиво протянула Таня. – На мамми очень похоже. Но для этого надо было очень сильно ее обидеть…

– Поверь мне, – с жаром, проникновенно проговорил Антон (видно было, что речь его не раз была проговорена им наедине с самим собой). – Это была чудовищная ошибка. Все это для меня ровным счетом ничего не значило. Я ни на секунду не изменил тогда твоей матери духовно, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Просто у тебя встал, и ты засунул его – другой… – цинично произнесла Таня.

Антон вроде бы даже сконфузился от того, что дочь с мужской прямотой назвала вещи своими именами. Он даже потерял нить своего рассказа.

Интернациональный народ, что проходил мимо кафе и по французской привычке посматривал на сидящих за столиками, отмечал эту пару. Светловолосый, загорелый, жилистый мужчина и хорошенькая девушка. Явно студенточку клеит бодрящийся парижский «папик», думал народ. Никому и в голову не приходило, что то были отец и дочь, увидевшиеся впервые в жизни.

– Я тысячи раз раскаивался в том, что случилось, – не без пафоса продолжал Антон. – Я тысячи раз пытался вымолить у твоей матери прощение. Но она не хотела меня даже видеть. Она посылала объясняться своих толстых подружек. Она вышвыривала в окно мои букеты… Что я мог сделать? Я даже не знал, что уже есть ты… Наконец – мое терпение тоже было небезграничным – я оставил попытки договориться с Юлей. Я закончил институт и попросил распределение поближе к своему родному дому…

– Ты так ни разу и не видел меня? – перебила его Таня.

– Нет, – сокрушенно, даже преувеличенно сокрушенно покачал головой отец.

– И больше не встречался с матерью?

– Встречался. Один раз. Но у этой встречи длинная предыстория, и, если позволишь, сперва я расскажу тебе именно ее… Месье! – вдруг поднял палец Антон. К ним подскочил официант. – Пожалуй, самое время подкрепиться, ты не против, дорогая? Что ты предпочитаешь? Хочешь, я переведу тебе название блюд?

– Благодарю, я владею французским, – холодно ответила Таня, углубляясь в меню.

В результате долгих выборов главного блюда, происходивших с парижской основательностью и с живейшим участием официанта, они остановились наконец на морском коктейле для Татьяны и утке для отца. Антон заказал себе розовое божоле, а Тане официант порекомендовал белое бордо урожая 1996 года.

– И еще рюмку перно – сейчас! – крикнул отец удалявшемуся официанту. Тот приостановился, поклонился и проговорил: «Biensur [12] , месье».

– Итак, на чем мы остановились? – преувеличенно бодро воскликнул Антон, когда процедура заказа закончилась.