— Ты хочешь, чтобы мы отстранились и пусть Лондон горит, синим пламенем? — спросил Сент-Джон.

Лазарус махнул рукой:

— Ты спрашиваешь, как будто есть другой выход. Уэйкфилд и ему подобные верят, что могут изменить курс нашего плавания, но они заблуждаются. Слушай меня внимательно: у свиней вырастут покрытые перьями крылья и они будут летать над Вестминстером, прежде чем джин исчезнет из лондонской свалки.

— Как всегда, глубина твоего цинизма потрясает. Мальчик поставил перед Лазарусом кружку с кофе.

— Спасибо, постреленок.

Лазарус бросил ему пенни, и мальчик, ловко поймав его, побежал к стойке, за которой варился кофе. Лазарус отхлебнул горячего напитка и, опустив кружку, увидел, что Сент-Джон рассматривает его так, как через лупу рассматривают насекомое.

— Ты смотришь на меня, как будто мое лицо изъедено оспой, — сказал Лазарус.

— Когда-нибудь, не сомневаюсь, так и будет, — ответил Сент-Джон. — Ты довольно часто спишь со шлюхами.

— У меня есть потребности…

— У тебя есть похоть, — тихо перебил его Сент-Джон, — и ты не пытаешься сдерживать себя.

— А зачем это мне? — спросил Лазарус. — Разве волк подавляет радость, когда настигает свою добычу? А разве ястреб не хочет взлететь, а затем опуститься и схватить зайца когтями? Такова их натура, и мои… потребности… являются моими потребностями.

— Волк и ястреб не имеют ни совести, ни души.

— Я очень хорошо оплачиваю время женщинам, услугами которых я пользуюсь. Мои потребности никому не приносят вреда.

— В самом деле? — осторожно спросил Сент-Джон. — А не вредят ли они тебе, Кэр?

Лазарус скривился.

— Это старый аргумент, и пока он еще никого из нас не убедил.

Он постукивал пальцами по потертому столу. Будь он проклят, если прислушается к опасениям Сент-Джона. Его потребности были необычными — странными даже, но отнюдь не безумными.

Конечно, Сент-Джону ничего не стоило вмешаться в дело, когда его вмешательство там не требовалось.

Он покачал головой и откинулся на спинку стула.

— Прошлой ночью тебя не было дома.

— Господи! Ты уже стал предсказателем? Или прошлой ночью ты бродил около моего дома?

— Ни то ни другое. — Сент-Джон спокойно посадил очки на лоб. — У тебя такой же вид, как и тогда, когда я видел тебя последний раз, несколько…

— Усталый?

— Я хотел сказать, отчаявшийся.

Лазарус отхлебнул горячего кофе с неприятным сознанием, что впустую тратит время:

— Я и не знал, что ты имеешь такую склонность к драматизму. Отчаяние — это сильное преувеличение.

— Я так не думаю. — Сент-Джон рассеянно смотрел в свою кружку. — Ты стал таким после смерти Мари. Ты отрицаешь, что прошлой ночью снова искал ее убийцу?

— Нет. — Лазарус из-под полуопущенных век посмотрел на старого друга. — Ну и что?

— Ты одержимый, друг мой, — спокойно сказал Сент-Джон, что придало этим словам особую силу. — Уже прошло два месяца, как она умерла, а ты каждую ночь отправляешься на поиски ее убийцы. Скажи мне, Лазарус, когда ты прекратишь свою охоту?

— А ты отказался бы, если бы была убита Клара? — нанес Лазарус ответный удар.

Только забившаяся на скуле Сент-Джона жилка выдавала всю глубину раны, нанесенной этой стрелой.

— Никогда. Но это разные случаи.

— Почему? Не потому ли, что ты женат на Кларе, а Мари была всего лишь моей любовницей?

— Нет, — мягко возразил Сент-Джон, — потому что я люблю Клару.

Лазарус отвел глаза. Как бы ни хотелось не соглашаться с этим различием, он не мог его отрицать. Ибо Сент-Джон прав, он искренне любит свою Клару.

Тогда как Лазарус никогда и никого не любил.

— Не нравится мне это, мэм. Совсем не нравится, — говорила этой ночью в кухне приюта Нелл.

— Ты очень убедительно выражаешь свое неодобрение, — проворчала Темперанс, завязывая под подбородком ленты накидки.

Нелл не отступала.

— А что, если он задумал покуситься на вашу добродетель? Что, если он соблазнит и бросит вас? Или, хуже того, продаст вас в публичный дом? О, мэм! С вами могут случиться ужасные вещи!