Однако минус на минус неожиданно дал плюс. Пока они с Лилей шли к Дворцу культуры по весенней и тихой субботней Москве и болтали, о чем придется, мандраж Валерки куда-то улетучился. Он пришел к ДК в самом подходящем настроении – будто бы ему сам черт не брат. Это был лучший настрой – настрой победителя.

Ближе к Дворцу культуры народу на улице становилось все больше. Юные компании спешили со стороны студгородка, от остановок трамвая и троллейбуса. Кое-кто следовал, слегка подзарядившись, из окрестных пивных баров.

В ДК уже был аншлаг. Бабки-контролерши, даже усиленные оперотрядом, не справлялись с толпой. Прорывались безбилетники.

Зал оказался полон под завязку. Валерке пришлось посадить Лильку за сценой.

А затем приветственное слово сказал замсекретаря парткома по культурно-массовой работе, и смотр начался. Валера с Лилей следили за ним из-за кулис. Они сидели рядом на двух табуретках. Мимо сновали выходящие на сцену артисты-любители. Ждали своей очереди, мандражили, сжимали кулаки, повторяли текст.

Валерка смотрел не только на сцену и в зал, но больше – на лицо Лили, озаряемое отсветом софита. Его интересовала ее реакция: над чем она засмеется? Что заденет ее? Растрогает?.. Он радовался про себя, что ей, кажется, нравилось то же, что и ему. Тогда он еще не знал о той потрясающей способности к мимикрии, которой обладают девушки в брачный период. Они чутко, какими-то неведомыми рецепторами, улавливают вкусы и настроения того партнера, коему хотят понравиться, и умело к ним подлаживаются. Поэтому Лиля и смеялась в одних нужных местах, а в других нужных казалась растроганной.

Когда свою программу показал пятый по счету факультет, Валерка убежал готовиться. Ни о каком гриме речи не шло, однако следовало переодеться. По его настоянию все артисты должны были выступать в черном: антрацитовые водолазки, того же цвета брюки. Ансамблю, наоборот, следовало разодеться в пух и прах: разноцветные рубахи, попугайские галстуки… И вот… Отзвучали аплодисменты, приветствовавшие предыдущий факультет… Захлопнулся занавес… За три минуты рок-группа «Больше, чем ничего» притащила и настроила аппаратуру… В зале начал раздаваться нетерпеливый шумок… Ну, пора!..

Лилька поцеловала Валерку в щеку, бросила оптимистичное:

– Ни пуха ни пера!..

д потом добавила неожиданно:

– С Богом!..

И Валерка, весь в черном, выскользнул через закрытый занавес на авансцену.

Его многие в вузе знали как артиста и весельчака. И даже не дожидаясь, что он скажет, встретили смехом и хлопками. А представители родного факультета устроили настоящую овацию.

Дождавшись, пока публика поутихнет, Валерка, с серьезным лицом вглядевшись в многоглавое чудище зала, молвил из «Клопа»:

– Граждане! Братцы! Свои! Родные! Откуда?! Сколько вас?!.

По залу прошел смешок.

Валерка приободрился и задумчиво произнес от себя:

– Только что-то у вас тут пованивает… Попахивает… Амбре, так сказать… Да чего там!.. Можно прямо сказать, смердит… А не пора ли кому-нибудь из вас пожаловать…

Последовал длинный люфтик, то есть пауза, и Валерка выдержал ее, добился, чтобы весь зал стих и выжидательно замер – все-таки он был хорошим актером. А потом на пределе громкости выкрикнул:

– …пожаловать в баню!!!

И тут, скрытый занавесом, вдарил ансамбль.

Он выдал такой роковый проигрыш, на который только был способен.

Зал ахнул, а занавес, меж тем, раздвинулся – публика увидела в глубине сцены рок-группу, захлопала.

А когда ансамбль пропилил увертюру, ударник Юрка гаркнул в микрофон:

– Владимир Маяковский!! «Баня»!!! Картинки!

А тут и Валерка – в духе современных театральных веяний, никакой четвертой стены! – спрыгнул в зал, схватил за руку человека, сидевшего в первом ряду:

– Вы, вы, уважаемый товарищ, добро пожаловать в «Баню»! Вы!

Вытащил его на сцену, представил:

– Товарищ Победоносиков, главный начальник по управлению согласований, иначе – главначпупс!..

Актер, представлявший главначпупса, важно помахал зрителям ладонью а-ля Брежнев на трибуне Мавзолея.

По аудитории прошел легкий смешок.

Председатель жюри – большая шишка, замсекретаря институтского парткома по культурно-массовой работе, нахмурился – что в полутемном зале никем, правда, замечено не было.