Если бы в РУБОПе не оказался хозарский шпион – тогда искать было бы намного проще. Раздать пяти-семи курсантам фото с занавесочками – пусть шныряют по дворам. Или подключить на кратковременную прослушку все квартиры в округе. Или, проще всего, поговорить с участковым: какие квартирки здесь пользуются нехорошей репутацией? Но теперь мне рассчитывать на ментов нечего. Если сообщить в тот же РУБОП о «Мечте» и о занавесочках – вряд ли Ленчик надолго останется в той квартире.

Мне приходилось действовать в одиночку, обходиться собственными силами.

К концу третьего часа прогулки я отчаялся найти проклятое окно в непосредственной близости от кинотеатра и решил расширить круг поисков. Мне оставался последний дом, самый дальний от культурно-развлекательного комплекса. Я подошел к нему ближе и тут издалека вдруг увидел в одном из окон на третьем этаже знакомый узор. Я ускорил шаг. Очень похожие шторы! Вытащил свою фотографию-распечатку. Да, это они: те самые желто-черно-красные занавески!

Я отошел к своей «восьмерочке». Прикинул по подробной карте столицы, какой точный адрес у интересующей меня квартиры. Достал сотовый. Набрал номер ЦАСа. Назвал пароль. И через пару минут девушка-оператор сказала мне телефон искомой квартиры.

Я набрал этот номер. Сердце делало не шестьдесят, как обычно, а, пожалуй, все восемьдесят ударов в минуту.

Мне ответили быстро.

– Ал-ле? – сказал голос с восточным акцентом.

– Кто это? – спросил я.

– Кто тибэ нужен? – акцент говорившего, похоже, был хозарским.

– Услана мне.

– Куда ты звонишь?

Я назвал номер.

– Нэт здесь таких! – гаркнули мне и бросили трубку.

Теперь сомнений не оставалось: в квартире на третьем этаже, за желтыми занавесочками с черно-красными цветами, обитают «лица кавказской национальности».

Но там ли Ленчик?

В машине я переоделся. Надел вместо брезентухи белую рубашечку с коротким рукавом. Мои рабочие штаны вполне могли сойти за новомодные джинсы. Сантехнический чемоданчик я, впрочем, взял с собой.

Подъезд дома, где свили свое гнездо хозары, никем – ни консьержем, ни домофоном – не охранялся. Я поднялся на второй этаж. Позвонил в квартиру, расположенную ровно под хозарской. Если здесь меня не поймут, имелось еще три запасных варианта: квартира над вероятной темницей и две квартиры сбоку от нее: справа и слева.

– Кто здесь? – раздался из-за двери свежий старушечий голос.

– Я из милиции, – сказал я, нарушив тем самым (в очередной раз в своей практике) закон «О частной детективной и охранной деятельности». Он, как известно, запрещает частным детективам выдавать себя за сотрудников правоохранительных органов.

– Что вам угодно? – донесся из-за двери голос старой дамы.

– Я вам все расскажу, только неудобно кричать. Откройте, пожалуйста, дверь.

Дверь отворилась – на длину цепочки. В отверстии показалась ухоженная голова старушки. В глазах пожилой дамы светилось молодое любопытство.

– Вам ваши соседи сверху не докучают? – спросил я у нее тихо.

– Хачики? – неожиданно употребила современное словцо бабулька. – В сущности, нет. Вот только, – она понизила голос, – пахнет у них из квартиры. Селедку они, что ли, там жарят?

– Не могли бы мы с вами поговорить? – попросил я. – Если можно, не в подъезде.

– А вы мне свое удостоверение покажете?

– Покажу, – с легким сердцем сказал я и продемонстрировал бабуле из своих рук «эмвэдэшную» корочку, очень похожую на настоящую. (Тем самым я в очередной раз нарушил Уголовный кодекс, причем сразу две статьи: двести третью – «превышение полномочий служащими частных охранных или детективных служб» и триста двадцать седьмую: «подделка государственных документов»).

– Что ж, проходите, – молвила старушка и откинула цепочку. Я сделал шаг внутрь квартиры. – Я не рассмотрела в удостоверении – вас зовут?.. – Она сделала вопросительную паузу.

– Павел. Павел Синичкин.

– А меня Татьяна Дмитриевна, – с легким кокетством представилась пожилая дама. – Проходите, пожалуйста, в комнату. Обувь можно не снимать. На улице сухо. Да и трудно себе представить милиционера без ботинок. – Она засмеялась.

Я улыбнулся. Старушка мне определенно нравилась. Прямая, стройная, с полным ртом белых зубов (кажется, искусственных) и тщательно завитыми седыми буклями. И еще у нее, кажется, имелось чувство юмора – большая редкость для женщины вообще, а тем паче для дамы пожилой. Я решил, что бабульке можно рассказать даже больше, чем я первоначально собирался.

Комната старушки оказалась столь же тщательно ухожена, как и она сама. Нигде ни пылинки. Тщательно промытые окна. Старая мебель. Множество книг. Всюду салфеточки, сувенирные статуэтки, а на стенах и на полках бесчисленные фотографии – от снятых в начале века (на плотном картоне) до сегодняшних, недолговечных кодаковских и полароидных.

Центральное место в экспозиции занимали два снимка: на одном, сильно увеличенном, легко угадывалась она сама, бабулечка, – только лет на шестьдесят моложе. Ее обнимал за плечо бравый военный в форме сороковых годов, с тремя шпалами в петлицах. Другой большой снимок запечатлел все того же красного командира – но в значительно более преклонном возрасте (впрочем, он и тогда, очевидно, не потерял своей лихости). Этот снимок украшали траурная лента и гроздь искусственных цветов. Кажется, всю судьбу бабуленьки можно было реконструировать по этим двум фото.