«Ничего. Освоюсь, – успокоила она себя. – Во всяком случае, вспоминать родной язык легче, чем со всеми говорить на иностранном. Нужно просто на нем разговаривать». Она спросила Ленчика:

– Как дело с отцом было?

– Не знаю я ничего… правда… – Он жалобно взглянул на нее. – Ну, говорят, пластита до фига подложили… Килограмм пять, что ли…

– Где это случилось?

Шофер вздохнул:

– Подъездную дорогу к коттеджу знаете? Ее и заминировали.

– Кого-нибудь подозревают?

– Наташа, пожалуйста! – попросил Ленчик. – Мне Денис Борисыч велел… ну… чтоб без слухов. Спросите лучше у него, ладно?

– Хорошо, – вздохнула Наталья. – Тогда расскажи мне, где похоронили отца.

Ленчик вздохнул в ответ. Ему явно было нелегко – вести машину со всеми атрибутами московской езды – подрезать, сигналить, выезжать навстречу – и одновременно поддерживать беседу. Но все же ответил – кратко, в лапидарном стиле:

– Теляево. Были шансы на Ваганьковское. Не захотел. Удивились. Что делать?

«Ленчиков ответ переводить надо», – подумала Наташа. И перевела: «Планировали похоронить на Ваганьковском. Но оказалось: отец просил, чтобы его похоронили в Теляево – в коттеджном поселке. Такого поворота не ожидали, но волю покойного выполнили».

– Там разве есть кладбище? – удивилась Наташа.

Она хорошо помнила поселок, где в последние годы жил отец: несколько десятков кирпичных особняков за кирпичными неприступными заборами. Из инфраструктуры – только причал для лодок и круглосуточный магазинчик-палатка, а где там кладбище?

– Деревня. Березы. Грачи, – хмыкнул Ленчик.

И Наташа снова «перевела»: значит, на деревенском кладбище. За околицей деревни Теляево, к которой приписан коттеджный поселок. Под сенью берез… Что ж, отец заслужил покоя – хотя бы в смерти.

– Ублюдки… – пробурчал Ленчик.

Наташа вопросительно взглянула на водителя – он махнул в сторону ржавой «шестерки» с компанией подростков. Машина гордо плелась по самой середине дороги со скоростью не больше пятидесяти. Ленчик, надсадно сигналя, сел «шестерке» на хвост, принялся мигать дальним светом – по встречной не обгонишь, идет сплошной поток грузовиков.

– Куда ты летишь? – укорила водителя Наташа. – Я уже не спешу. Все равно опоздала.

– Денис. Не позже восьми. Нотариус. Завещание, – в том же кратком стиле отрапортовал шофер.

«Значит, брат велел, чтобы он привез меня к восьми – потому что придет нотариус и огласит завещание. Ну, конечно, как же без нотариуса – с отцовским-то состоянием!»

– А почему такая спешка? – удивилась Наташа. – Ведь только сегодня похоронили…

Она не ожидала, что Ленчик ответит на вопрос: откуда ему-то знать? Однако водитель ответил. Поморщился и объяснил:

– Рита. Лондон. Дети. Спешит.

– А Ритка разве без детей приехала? – удивилась Наташа.

Сестра – вот уж сумасшедшая мать! – обычно никогда не расставалась с детьми. В былые, богатые, времена Наталья пару раз приезжала в Лондон, приглашала сестру на обед или чай – и та всегда являлась с малышами, даже если они договаривались встретиться в каком-нибудь чопорном и фешенебельном ресторане. Дети шалили и визжали, официанты морщились, а Рита держалась как ни в чем не бывало.

– Специально не привезла. Психология, – презрительно фыркнул Ленчик. – Боится нервировать.

Ах, ну, конечно же, Наташа и забыла: Ритка ведь воспитывала детей по какой-то заграничной системе, кажется, японской, – и система гласила, что до десяти лет малыши должны получать только положительные эмоции. А тут: похороны, гроб, слезы… К тому же дедушку малыши едва знали: общались только по телефону и даже не видели ни разу.

– С кем же дети остались? – поинтересовалась Наташа. – С Питом?

– Нет. Бонна. Рекомендации. Но все равно боится. – Ленчик опять фыркнул. – Спешит обратно.

«Нехорошо это, – подумала Наташа. – Едва похоронили – и сразу завещание… А я и вообще получаюсь сволочь: даже на похороны не попала – сразу на оглашение. Впрочем, на Западе, по-моему, именно так и бывает во всех богатых семьях: утром похоронили, а уже вечером – наследство делят».

А Ритка, выходит, теперь живет «по-западному»: хочет как можно быстрей узнать отцовскую волю – и домой, в Лондон. Что ж, ее можно понять. У сестры с отцом свои счеты…

Наташа прикрыла глаза – от усталости и чтоб не видеть очередных шоссейных подвигов Ленчика. И сразу же накатило воспоминание: Рита, тогда еще совсем юная, яростно кричит отцу: