Слава богу, поезд уже подали, и в вагоне оказалось тепло.

Не дожидаясь попутчиков, Дима разделся до спортивного костюма и забрался на вторую полку под одеяло. С собой прихватил блокнот – милое дело после командировки, уже в купе, просмотреть записи, сделанные в поездке. И составить план статьи, которую он уже завтра будет писать.

…План был вчерне готов в половине третьего ночи. Дима отложил блокнот на сетчатую полочку, потушил ночник и повернулся лицом к стенке.

Он понятия не имел, что даже в сей поздний час о нем думают два человека.

Первой была засидевшаяся в ночь за книжкой Надя. Однако любовь, теплота и радость, с которыми она вспоминала Диму, с лихвой компенсировались и даже перекрывались той злобой и ненавистью, с какими думал о нем совсем другой человек…

…На-следующее утро столичные минус двадцать пять и сухое безветрие показались курортом по сравнению со вчерашней питерской влажно-ветреной погодкой. Дима бодро шагал по московскому перрону. Настроение было прекрасным. Во-первых, он выспался. Во-вторых, статья была практически готова – осталось сесть написать. В-третьих, мельком очаровав проводницу, удалось разжиться хорошим кофе.

Прямо с перрона он позвонил по мобильному Надежде. Черт, ведь и вправду соскучился по ней.

– Я приехал, – доложил Полуянов.

– Я рада.

Какое-то кокетство в Надькином голосе появилось, эротизм, чего раньше в жизни не было. С таким придыханием она произнесла это короткое «я рада», что внутри у него прямо все зашевелилось, забурлило.

– Я хочу тебя видеть. Прямо сейчас.

– Ничего не выйдет. Я на работе.

– Сбежать! Взять отгул! Уволиться!

– Не могу. У нас сегодня совещание у директора. Меня пригласили.

– Вот как? А я тебе хотел одну вещь сказать…

– Скажи.

– По телефону не стану. Такие вещи по телефону не говорят.

– Ну, вечером скажешь.

– Если я доживу до вечера.

– Тьфу, дурачок, типун тебе на язык!

– Ладно, тогда я тоже поеду на работу.

– Дим, знаешь, что…

– Что?

– Я очень жду вечера.

– А я – еще больше.

В метро уже миновал первый утренний час пик. Полуянов решил сразу ехать в редакцию. Всего пять остановок, одна пересадка. А в голове статья уже сложилась. Можно без промедления запереться в своем кабинетике и отписаться. А потом сдать статью в секретариат – и гуляй. Он поедет к Надюшке, она сегодня в первую смену, и они скоро увидятся. От этой мысли потеплело на душе.

На входе в редакционный корпус Дима за руку поздоровался с пожилым охранником.

– Что-то тебя, Дима, давно видно не было.

Называть на «ты» звезд отечественной журналистики было одной из привилегий редакционных стражей – своего рода компенсацией за их монотонный труд.

– Из командировки только приехал.

– А-а! Где был? В Лондоне или в Караганде?

– В Питере.

– Ну, и как тебе Питер? Бока повытер?

– Дремлет притихший северный город, – цитатой из песни ответил Полуянов, – низкое небо над головой. А как тут у вас?

– Тебе вчера рукопись принесли.

Дима скривился, словно двести граммов спирта хватил без закуски.

– Кто принес?

– Не представился.

– Мужик?

– А ты хотел длинноногую дивчину?

– Хотел.

– Зря хотел.

– А вы уверены, что рукопись именно мне, а не, скажем, Сереге Ветрову? Или – в отдел писем?

– Не, мужик просил конкретно тебе передать. Да вот тут и на конверте надпись: «Дмитрию Полуянову, лично в руки».

Из недр своей конторки охранник достал широкий, к тому же и толстый конверт из крафт-бумаги. Наклеенная на пакет аккуратная бумажка с отпечатанными на принтере буквами гласила, что послание и в самом деле адресовано Полуянову. Ни обратного адреса, ни подписи, ни фамилии отправителя на конверте не значилось. Дима снова сморщился:

– Вот графоманы неугомонные! – Взвесил послание в руке. – Да тут «Сага о Форсайтах», не иначе.

– Круче бери, – подыграл охранник. – «Война и мир».

– Ладно, прогляжу на досуге. Счастливого дежурства.

Полуянов пожал охраннику руку и пошел к лифтам. Он испытывал сильнейшее искушение сунуть конверт, не вскрывая, в ближайшую урну – однако мешало уважительное отношение к письмам трудящихся, которое юному журналисту успели привить на излете советских времен. Да и конверт был столь объемист, что ни в какую корзину не влез бы.

Дима поднялся на шестой этаж, который занимала редакция родных «Молодежных вестей». Прошел по пустоватому коридору в свой кабинет. Руководители нынче были на летучке, а рядовые сотрудники только подруливали в контору. Сейчас главное для Полуянова было не дать себя увлечь редакционным пустозвонством, байками и текучкой, а сохранить утренний настрой на написание питерской статьи, уже выстроившейся и выкристаллизовавшейся.

И ни в коем случае, конечно, не читать никаких графоманских рукописей.