Еще один ясный солнечный денек! Тив Алезандез в несколько меленьких глоточков допил свою утреннюю кадфу и деловито звякнул в серебряный колокольчик. Пора-пора, петух пропел: «Пр-ри-иниматься за р-работу!»

В отличие от большинства своих сородичей, Алезандез Лойх просыпался с первыми лучами солнца, а на покой отправлялся еще до восхода первой из лун. Конечно, диллайн, можно сказать, ночные птицы, однако в сознании обывателей ночью творятся исключительно темные дела, а глава Малого Эсмонд-Круга был весьма внимателен в общественному мнению. Полностью перестроиться на не слишком-то удобный ритм жизни ему удалось далеко не сразу, однако если уж тив Алезандез за что-то брался, то делал это хорошо. С имперскими предрассудками и заплесневелыми традициями следует безжалостно бороться. Где, на каких скрижалях, скажите на милость, золотом выбито, что эсмонд должен быть суров, спесив и мрачен? К чему корчить такие величественные мины, что все окружающие сразу же начинают скорбеть животом? Придет пора, и даже от ритуального длиннополого одеяния можно будет отказаться, сменив его на модный сюртук и шелковый галстук, а торжественные песнопения при служениях переделать на что-нибудь, более близкое непритязательным вкусам обывателей. К примеру, хоровое пение на современный лад, и не исключено, что с плясками. Религиозные обряды должны быть народу не только понятны, но и интересны. А значит, придется подстраиваться ко все ускоряющемуся шагу времени. Пусть твердолобые фанатики вроде Хереварда выстраивают на пути прогресса баррикады замшелых догм. Умный человек не пытается противостоять стихии, он ищет способ ее использовать. А у тива Алезандеза пока что не было оснований считать себя дураком.

– Заставляете себя ждать, Сид! – недовольно каркнул эсмонд, и вошедший в кабинет с сафьяновой папкой под мышкой красавец, будто бы спорхнувший со страниц модного журнала, едва заметно поморщился.

Тив Алезандез довольно усмехнулся. Природа наградила его не только исключительно светской внешностью, но и голосом, совершенно не подходящим для чтения проповедей и молитвенного пения. Резкий, скрипучий и пронзительный, более всего он напоминал вороний грай, и представитель Эсмонд-Круга в Свободных Республиках отлично о том знал. Он и на вид напоминал раскормленного ворона, и каркал так же. Зато какой отличный способ добавить бодрости и прыти подчиненным! Умный человек даже недостатки свои обращает в достоинства, не так ли?

– Опять блудили, милейший? – безжалостно, с какой-то язвительной игривостью осведомился тив Алезандез. – Смотрите, доиграетесь с вашими бабочками, дружочек. Здесь вам не Саннива! Извольте соблюдать должный вид и избавляться от примет ваших ночных игрищ, когда являетесь на доклад. Я не для того вытащил вас из «святого курятника» Хереварда, чтобы вы меня компрометировали. Внешняя умеренность и безусловная аккуратность в связях, мой дорогой Форхерд! Кто вам мешает посещать наше собственное заведение, где бабочки, по крайней мере, не растреплют по всему Идберу о ваших пристрастиях? – и совершенно неформально подмигнул. – Ну-с, к делам, к делам! Что наши шантийские змейки?

Тив Форхерд Сид, из высших иерархов синтафского Эсмонд-Круга превратившийся в личного помощника главы Круга конфедератского, игривостью и шуточками нынешнего патрона не обольщался, равно как и не смущался его упреками. Алезандез Лойх и сам не дурак пошалить с «бабочками» и набить объемистое, совсем не по-диллайнски кругленькое брюшко изысканными яствами да запить все это шипучим вином. Однако идберранские реалии действительно отличались от имперских в том смысле, что конфедератские толстосумы своим порокам предпочитали предаваться за наглухо закрытыми дверьми, на людях демонстрируя преданность семейным ценностям и высочайшую мораль. Чем выше, тем лучше. И считаться с чистеньким ханжеством конфедератов приходилось даже эсмондам. Особенно если эти эсмонды намеревались выжить и сохранить силы в стремительно меняющемся мире. Тив Форхерд предпочел захватывающие перспективы должности личного помощника Алезандеза амбициям и обреченным трепыханиям синтафских неудачников. Херевард Оро уперся и вот уже который век твердит свое «Вера есть Сила!», будто токующий глухарь, не слыша шагов охотника по палой хвое и щелчка взводимого курка. А тив Алезандез, поглаживая брюшко и меленько содрогаясь то ли от хихиканья, то ли от сытой икоты, говорил как бы между прочим вещи, от которых Форхерда Сида, тоже в общем-то, не мальчика, бросало то в жар, то в холод. «Вера есть Сила, как любит говаривать Херевард. Хе-хе. Но что же в действительности есть наша Вера, дорогой мой Форхерд? Станем ли мы обожествлять корову за то, что она дает сладкое и жирное молоко? Нет, мы будем холить ее и лелеять, но не сочтем же буренку существом, равным себе, верно?» Пример с коровой был любимым у тива Алезандеза в немалой степени еще и потому, что во всей Конфедерации не найти было большего любителя парного молочка и жирных сливок. «Наша беда в том, что Херевард мало того, что уверовал в разумность и божественность нашей коровы, так еще и приучил ее жрать один лишь клевер да люцерну! Конечно же, теперь, когда кормовая база прискорбно уменьшается, наша упрямая скотина упирается рогом! Но ничего, дружочек, ничего. Лаской, терпением и твердостью можно выдрессировать даже горного медведя. Подохнуть с голоду не захочет ни человек, ни зверь, ни Предвечный. Постепенно мы приучим его кушать то, что сможем положить ему в кормушку».

Ересь, невозможная, дичайшая ересь! Но самое удивительное – она работала! Силы тива Алезандеза не только не уменьшались, но, кажется, даже и прибывали, и Предвечный не поражал еретика и нечестивца гневом своим. Выходит, «скотская» аналогия не такая уж и ересь?

Предстоятель Лойх не ограничивался только лишь высказываниями в узком кругу, он действовал. Во-первых, медленно, но верно убрал из Конфедерации всех дам-аннис («Бабенки, дружочек, потребны совсем для другого, хе-хе!»). Во-вторых, создал это дикое, невероятное «двухэтажное» священство («Если мы с вами хотим кушать сливки, нам совсем необязательно самим подкладывать нашей буренке сено и выгребать за нею навоз, Сид!»). Неутомимый экспериментатор, тив Алезандез пребывал в вечном поиске, и смех смехом, а жирному ворону покамест все удавалось. Благословенный Святой Тив Херевард, похоже, был не только туг на ухо, как глухарь, но и слеп, будто крот. Деловитый и очень-очень лояльный, преданный пухленький Алезандез никогда не спорил с Херевардом, ни при каких обстоятельствах не допускал даже тени подозрения на свой счет и мало-помалу свил себе очень уютное гнездышко в Конфедерации, прибрав к своим мягким лапкам власти не только духовные, но и светские. «Зачем нам их вера, Форхерд, когда нам нужна их покорность и их кошельки, хе-хе, а Предвечному – их души? Травинка может считать себя разумной и верить в свою уникальность – до тех пор, пока не придет косарь…»

– Вы замечтались, что ли, Форхерд? – скрипучее карканье патрона прервало мысли эсмонда, и, вздрогнув, тот раскрыл свою папку и скучным голосом начал доклад.

– Тэк-с, тэк-с, тэк-с… – Алезандез опять потер лапки, словно толстая весенняя муха. – Что вы думаете касательно этого Тиглата? В последний год он сдал позиции. Когда на Шанте была проведена последняя удачная операция «Эджарты»? [2]

– Мм-м… – тив Форхерд зашелестел бумажками. – Если не ошибаюсь, последняя крупная акция – в прошлом декабре. Однако не стал бы называть ее особенно удачной. Ядро группы, конечно, уцелело, но ролфи слишком плотно засели на Шанте, и симпатии местного населения – это фактор немаловажный, патрон.

Тив Алезандез и впрямь отличался скромностью. «Зовите меня просто «патрон», дорогой Форхерд! Оставим все эти побрякушки со «святостью» и «благословенностью». Ну судите сами – откуда в нас с вами возьмется святость, хе-хе-хе?»

– И сколько же сейчас на Шанте шурий? Ролфи проводили перепись?

– Ролфийские власти выдали им всем паспорта. По результатам опять же на декабрь прошлого года – шесть тысяч триста пятнадцать человек.

– Плодятся… – задумчиво причмокнул губами тив Алезандез. – Плодятся…

– Кроме всплеска рождаемости, у ролфийских шуриа понизилась смертность, – продолжал тив Форхерд. – И, разумеется, этот факт движению «Эджарта» популярности тоже не добавляет. С другой стороны, далеко не все на Шанте так уж довольны ролфийским владычеством, однако…

– Однако после событий у форта Сигрейн Шейз Тиглат стал слишком одиозной фигурой и на Шанте, и здесь, в Конфедерации. – Предстоятель Лойх поерзал в кресле и задумчиво попыхтел, как закипающий на плите чайник. – М-да. Как ни прискорбно, а Тиглата пора заменить. Подыщите мне кого-нибудь посговорчивей из лидеров этой «Эджарты». Фанатики нынче не в моде, Форхерд, так найдите мне нормального политика, умеющего хорошо считать деньги! Тиглат, конечно, был исключительной находкой при его внешности и таланте овладевать аудиторией, его зажигательные речи воистину воспламеняли сердца, но… Увы, увы! Отыщите мне наконец среди этих ползучих террористов агента уровня Нимрэйда! – и глянул на помощника так, что Форхерд Сид потупил взор. Глазки у тива Алезандеза тоже были не совиные, а какие-то вороньи: почти черные, настолько узенький янтарный ободок радужки окружал зрачок. Упрек насчет глупой неудачи с Яльданом Нимрэйдом, этим гением двойной, а то и тройной игры, в которого конфедератский Эсмонд-Круг вложил столько денег, что страшно и сосчитать, был в общем-то несправедлив. От бурь и штормов не застрахованы даже гении шпионажа и дезинформации, и никто – ни Предвечный, ни шурианские духи – не смог бы обуздать ярость морских волн. Нимрэйд утонул, как крыса в сундуке, вместе со своим «Ускользающим» и, как думали, добычей, за которой он отправился в свой последний рейд. Другое дело, что графиня Янамари все-таки умудрилась как-то выплыть тогда, чтобы спустя совсем недолгое время сгинуть уже по-настоящему…