И прочел по губам жертвы: «Режь уже. Не томи».

– Или оставить до следующего раза?

«Все там будем. Я могу и подождать».

У преподобного оказались на редкость крепкие нервы.

– Уважаю, – хмыкнул эсмонд-палач.

Ирония состояла в том, что тив Реваллон питал слабость к даме Сар. Она – первая, он – последний. Забавно.

– Вместо тебя, похоже, к Предвечному отправилась Итэль, – пояснил Мэриот и стал дожидаться реакции на свои слова. Любопытно же. – Не хочешь последовать за дамой сердца?

«Не хочу».

– Да? Хм… Ну тогда… живи. В конце концов, кого-то надо оставить про запас.

И ударом рукоятью по голове оглушил жертву.

Сейчас… сейчас на них с Херевардом прольется водопад Силы, и еще один конкурент им не нужен.

Ну же… ну… еще чуть-чуть…

И Предвечный оказался щедр, как никогда прежде…

Теперь все получится, как надо. И каждый тив Синтафа заговорит голосом Хереварда Оро, и в душе каждого диллайн отзовется эхом этот голос. Пусть чернь и благородные, все людишки узрят Силу и ощутят десницу Предвечного на своих плечах. И не думают, будто в Эсмонд-Круге собрались фокусники.

Забыли, кто здесь главный? Так мы напомним!

Осторожные шажочки… тихое восклицание… теплая слезинка на холодеющей щеке…

Холодно, ужасно холодно…

– Миледи! Кто же это… с вами такое?

Но голоса нет и, похоже, уже не будет.

– Х-р-р-рр…

– Я позову… Кого позвать-то?

Умненькая девочка эта аннис Вилф.

– Пр-ч-чь… Спр-чь…

– Я спрячу, я поняла… Вы не умрете, моя леди.

Я не умру! Теперь точно не умру.

От священного одеяния Мариеру Тою пришлось избавляться скотским образом – бросить в выгребную яму, чтобы уж точно никто не нашел и не опознал. Добавить воровство сохнувших на заднем дворе гостиницы штанов и рубашки – и получается, что служитель Предвечного, сам того не желая, превратился в святотатца и вора. Очень быстро, между прочим, превратился – всего неделя гонений и скитаний ушла, чтобы избавить тива Мариера от всех иллюзий относительно собственного морального превосходства над обывателями.

Еще до того, как началась это проклятая смута, в Солоницах тивам несладко приходилось. Что ни год – то наводнение, как ни лето – то неурожай, земли бедные, глинистые, народ озлобленный. Уже бы давно все побросали и подались бы в другие места, где житье полегче и побогаче, как раньше случалось. Но времена изменились, пустой земли в Янамари днем с огнем не сыскать, в соседних графствах тоже никого не ждут. Фабрики строятся и мануфактуры, города растут, людей все больше и больше, а земли все меньше. Вот и тянулись солоницевцы как могли, уповая лишь на милость Предвечного, и то в самом крайнем случае, потому что с каждым годом возможности тива Мариера становились все скромнее и скромнее. Он-то сам искренне полагал, что оскудение Силы происходит из-за убывания народной веры, и периодически пенял односельчанам на отсутствие духовного рвения. Те в ответ уверяли тива, будто верой крепки как никогда прежде, да только Предвечному, похоже, недосуг вслушиваться в мольбы простых смертных, которым потребны отнюдь не божественные откровения, а избавление кроликов от заразной опухоли, к примеру. Причем чем быстрее, тем лучше и для кроликов, и для людей. А Предвечный медлит. Почему?

Но совсем худо стало, когда пошли слухи о небожественной сущности Предвечного. Вместо проповедей и ритуалов пришлось тиву Мариеру доказывать, что его бог кое-чего стоит. И что самое паршивое, что корову от мастита еще худо-бедно получалось исцелить, а с кроликами – ну никак. Мрут от этих заразных опухолей – и все!

Сначала солоницевцы потеряли все поголовье ушастых, затем погнили запасы капусты, а уж когда посреди весны дети заболели дифтеритом да трое померли, староста пришел к тиву лично и сказал так: «Либо ты, преподобный, договоришься с Предвечным и он снизойдет к нашим бедам, либо проваливайте оба. Мы тут как-нибудь сами разберемся. Надо будет – откопаем камень-алтарь, у которого наши деды-прадеды молились Глэнне, а не услышит Сизая Луна, скинемся на дипломированного лекаря из самого Дэйнла».

Но вопреки ожиданиям преподобного, молитвенный ритуал, проведенный по всем канонам, ничего существенного не дал. Даром только собрались поселяне от мала до велика – без малого пять сотен человек – в храме и молили Предвечного об исцелении хворых детишек тоже зря. Только еще пятеро заболели.

После тризны по последнему мальчонке дом тива подпалили, и тому пришлось бежать от самосуда в чем был – в священном одеянии. И начались скитания Мариера Тоя, который, кроме как отправлять обряды и говорить о величии Предвечного, ничего в своей жизни не умел делать.

Жаловаться в Эсмонд-Круг бесполезно, его канцелярия и так была завалена обращениями, заявлениями, просьбами со всех концов Империи. Коллеги по служению тоже не торопились приветить бродячего тива, и, разумеется, никто не собирался делиться пожертвованиями. Лишних денег, как известно, не бывает в природе.

А тут и отделение северных графств грянуло, застигнув преподобного Мариера в канаваррском городишке Мулме. Вот уж не повезло так не повезло. Как раз аккурат накануне издания Эском манифеста в мулманском храме произошла драка. Девицу пятнадцати юных годов обрюхатили, но кто из трех ухажеров постарался, она и сама не знала, а опозоренный папаша явился в храм требовать от тива магического опознания отца будущего внука. Тот бы и рад, но ничего не вышло. Предвечному начхать оказалось на девку-дуру и сельскую честь. Слово за слово, разгорелся неслыханный скандал. Девицын папаша заявил, дескать, не надо нам таких богов, которые прибор положили на верящий в них народ. Тив за ответом в карман не полез. Сказал, что вместо богохульства неплохо было бы за дочкой следить тщательнее. Дошло до мордобоя, и бедную девку так в драке затолкали, что она и дитя скинула, и сама померла от кровотечения. В отместку родня покойной традиционно сожгла дом тива вместе со всеми его домочадцами.

Словом, в Мулме какое-то время в тивстве лучше было не признаваться, а посему Мариер попросился в судомои при гостиничной кухне. И молча полоскал тарелки в мыльном чане под призывы резать тивов и жечь храмы, раздающиеся из трапезной, и думал о том, по какой такой причине все эти люди из глубоко верующих превратились в озверелых безбожников. Это же они всего полвека назад полагали эсмондов высшими существами, которым чуждо все человеческое, это же они каждый день хоть на минутку, но забегали в храм, чтобы поблагодарить Предвечного лично, это они страшились его гнева пуще смерти. Куда все это делось? Хватило двух лет подговоров и смущения умов, чтобы Вера, которой на этой земле без малого семьсот лет, утратила всякую ценность в глазах синтафцев.