Три мушкетерки

Аннотация

Это только в кино свадьба лучшей подруги – огромное событие в жизни любой представительницы прекрасного пола. В жизни все иначе.

Подумаешь – свадьба! Чего мы там не видели!

Вот развод подруги – это да!

Ведь если подруга развелась, значит, можно начать устраивать ее судьбу. Ни одна женщина не потерпит, чтобы судьба подруги оставалась неустроенной.

Вика, Лена и Аня дружили со школы и о том, что такое женская дружба, знали не понаслышке. Поэтому как только у одной из них случались неприятности, подруги немедленно активизировались, чтобы причинить ей добро и нанести пользу.

Пролог – Вика! Вик! Ну, пошли уже! – Лешка Пешеходов вихлялся тощим телом в сумерках школьного коридора. Судя по блатной хрипотце, предательски срывавшейся на петушиный дискант, Лешка в данный момент ощущал себя очень взрослым и крутым. Впрочем, как и все сегодняшние выпускники. Первая ночь взрослой жизни. До свидания, школа… – Вика, я долго ждать-то буду? – Пешеходов нагло сплюнул на пол и сразу воровато затер следы преступления ботинком. Резко перейти из опасливой зависимости от уборщицы тети Фаи к безграничной уверенности в собственной силе и правоте дано не каждому. Виктория Цаплина нехотя спрыгнула с подоконника и под напряженными взглядами подруг прошествовала к Лешке. Пешеходов подобрался и горделиво выставил вперед тощую ногу с мосластым коленом, подрагивавшим под тонкой тканью брюк. Правый локоть он предусмотрительно отодвинул, вероятно, рассчитывая, что мадемуазель Цаплина зацепится за него, как покорная баржа, и поплывет рядышком, млея от его внимания. – Слушай, Леша! – Виктория проигнорировала локоть, притормозив в метре от нахального ухажера и смерив его жалостливым взглядом колхозницы, размышляющей, пустить петуха на суп или на жаркое. – Вот пойду я с тобой, и дальше что? Что ты со мной делать-то будешь? Ты вообще в курсе, что с женщинами делают? Пешеходов так далеко не загадывал. Он любил мыслить текущими категориями, не просчитывая варианты. Тем более что парни наперебой хвалились легкими победами, из чего следовало, что девушку надо лишь позвать, а дальше все получится само. Цаплина разрешала носить свой портфель, принимала мелкие подарки и даже пару раз позволила целовать себя. Из этих незначительных фактов Леша сделал неправильные выводы. За что и поплатился. – Ты… того… – набычился Пешеходов и покосился на Викиных закадычных подружек, напряженно вытянувших шеи и обратившихся в слух. Обе курицы настроили локаторы и уже смаковали подробности завтрашних сплетен. Лешка злобно шмыгнул и прокукарекал: – Не сомневайся, знаю я, что с женщинами делают! – Молодец, – похвалила Цаплина. – Иди, пять. Пешеходов машинально пискнул «спасибо» и даже чуть не ушел, но в спину ударило гаденькое хихиканье. Лешка тормознул, величественно обернулся, едва не вывихнув тощую шею, и презрительно процедил: – Хорошо смеется тот, кто смеется последним. – И он откланялся, мерно постукивая по линолеуму каблуками новых ботинок. Следом за ним семенило тусклое пугливое эхо. Если бы Пешеходова кто-нибудь спросил, на что он намекал своим драматическим пассажем, Леша вряд ли смог бы внятно объяснить. Ничего он в виду не имел, но получилось как-то зловеще и непонятно. – Чего это он? – поежилась Лена, пожав полными плечами и поправив декольте, плавно переходившее в неприлично короткую юбку. – Каркнул и ушел, все настроение испортил. Три закадычные подруги недоуменно и опасливо смотрели вслед Пешеходову, а тот, словно подгоняемый их неодобрительными взглядами, внезапно ускорил шаг и перешел на иноходь, скрывшись во тьме. Где-то далеко, в актовом зале, гремела дискотека, напивались уже бывшие одноклассники и назревали последние драки. – Ну, мы ему тоже настроение-то подпортили, – справедливо заметила Аня Кочерыжкина, самая маленькая, непрезентабельная и рассудительная из троих. Их тройка сложилась еще в первом классе. Одни дружат по интересам, другие сходятся из корыстных соображений, а этих совершенно разных девчонок объединило место проживания. Когда изо дня в день ходишь в школу и возвращаешься домой по одной и той же дорожке, поневоле начнешь общаться. Главной в их трио была Вика Цаплина: рыжая, самоуверенная и умная. Она не была красивой, но вела себя так, что отсутствие модельных данных отходило на второй план. Виктория была эффектной. Во всяком случае, так говорила Ленка. Ленка Ковальчук была вторым голосом в этом трио, второй скрипкой. В общем, не на главных, но и не на последних ролях. Ковальчук отличалась сочной дебелой красотой сельской девахи, неизвестно какими путями попавшей в каменные джунгли современного города. Особым умом Ленка не блистала, но и дурой не была, особенно по части жизненной смекалки. Третьей в упряжке являлась Аня Кочерыжкина, удивительно и безнадежно соответствовавшая своей непрезентабельной фамилии – низкорослая, крепенькая и блеклая. Женственности в ней тоже было примерно столько же, сколько в кочерыжке. Зато Кочерыжкина была почти круглой отличницей и принципиальной девицей. Из таких получаются замечательные партийные фигуры – непримиримые и упертые. У них нет возможности растрачивать душевные и эмоциональные силы на всякие любовные переживания и терзания, поэтому сэкономленные резервы подобные барышни пускают на борьбу за правое дело. Кочерыжкина еще не нашла себя, но уже была близка к тому, чтобы прибиться к партии защитников бездомных животных. Останавливало лишь категорическое нежелание мамы и бабушки превращать квартиру в филиал живого уголка, заполненный брошенными кошками и собаками. Тем более что первая кошка, притащенная Анной со двора, разодрала не старый еще диван, поцарапала бабушку, а ночью орала так, что пришли соседи. Среди соседей оказалась и безутешная хозяйка утерянного животного, вместо благодарности обвинившая Кочерыжкиных в краже своего плешивого сокровища. Троица дополняла друг друга, как пазлы из одного набора. Они столько лет изо дня в день находились вместе, что «завтра», надвигающееся словно асфальтовый каток без тормозов, казалось концом жизни. Больше не придется ходить вместе в школу, сплетничать, строить планы. У всех уже все построено в соответствии с жизненными установками и выбранными приоритетами. – Представляете, я на филфаке буду учиться, – без сожаления проводив взглядом Пешеходова, протянула Вика. – Там такая публика – ого-го. – Ты поступи сначала, – ухмыльнулась Лена. – Туда конкурс, говорят, зашкаливает. Так тебя там и ждут. – Да, конкурс дикий, – подтвердила Цаплина, тряхнув рыжим хвостом и небрежно-отточенным жестом откинув челку. Никакой озабоченности в ее голосе не прозвучало. И немудрено. Материальное положение семьи Цаплиных позволяло обойти любые конкурсы, не устраивая любимому чаду потрясений. – С чего ты взяла, что уже вписалась в тамошнюю компанию? – ревниво наседала Лена. – Вот с чего? Это тут ты была прима-балерина, а там таких балерин со всего города набежит. – Лен, а тебе-то какая разница? – Кочерыжкина выразительно вытаращила глаза и пошевелила бровями. Брови у Анны росли белесыми кустиками, а глаза, даже будучи старательно вытаращенными, оставались маленькими и тусклыми. Косметику, которая могла бы отчасти заретушировать недоработки матушки-природы, Кочерыжкина не признавала категорически, утверждая, что от краски портится кожа, выпадают ресницы и появляются ранние морщины. Подруги тщетно пытались переубедить Кочерыжкину, от всей души по-женски намекая, что портить-то особо нечего. Анна парировала цитатами из бабушкиных афоризмов, мол, женщина ценна естеством. Впрямую обижать одноклассницу Лена и Вика не решались, а потому быстро отставали, многозначительно переглядываясь. Ковальчук спрыгнула с подоконника, подтянула чулки, любовно осмотрев мощные ляжки, и назидательно ткнула в Вику пальцем: – Цаплина, кончилась наша лафа. Во взрослой жизни все будет иначе. Твоя мама больше не в родительском комитете, поэтому рассчитывать придется только на себя. – Я не пойму, – Виктория насупилась, – тебе завидно, что ли? Чего ты привязалась? – Я по-дружески, – обиделась Ленка. – Кто-то же должен открыть тебе глаза. – Девочки, давайте не будем ссориться. Пусть у нас все получится. Пусть все мечты сбудутся, – примирительно схватила подруг за руки Кочерыжкина. Те, как по команде, уставились на нее. – Слушай, Кочерыжкина, – с сочувствием поинтересовалась Вика, – а вот ты о чем мечтаешь? Ты вообще о чем-нибудь мечтаешь? – Да. – Аня густо покраснела, в связи с чем была превратно понята Ленкой, радостно захохотавшей и начавшей ее тискать от избытка чувств. – Ну-ка, ну-ка! – надрывалась Ковальчук, тряся бывшую одноклассницу, как яблоню в период сбора урожая. – Что это мы так алеем? Неужели мужчинка появился? – Ты, Лена, дура, – спокойно и беззлобно вывернулась из пухлых Ленкиных рук Кочерыжкина. – У тебя мысли не в ту сторону намагничены. – У меня мысли очень даже правильно намагничены, – возразила Ковальчук. – Женщина в первую очередь должна думать о личном счастье. А личное счастье женщины – личный мужчина. Или несколько личных мужчин. Эх, вот мне бы гарем из мужиков, но чтобы они все утром на работу уходили. А вечером с зарплатой и подарками возвращались. Вот, по идее, на Востоке так и есть. У мужика несколько жен, и все наперебой услужить пытаются. По аналогии, раз мы на Западе, должно быть наоборот: жена одна, а мужей несколько. И тоже должны пытаться услужить. И морду, между прочим, тряпочкой занавешивать, чтобы посторонние тетки на моих мужиков не зарились. Мое – это только мое. Эх, тиранка я, девчонки. И собственница! – Нет. Счастье – это независимость, девочки! – воскликнула Вика. – Карьера, работа, деньги. Чтобы сама себе была хозяйкой. Чтобы уважали, ценили. Чтобы мужчины к ногам падали, а ты выбирала. Или не выбирала. По настроению. – Подожди со своими теориями, Цаплина. Видишь, у нас тут Анька вся разалелась, как маков цвет. Сейчас что-нибудь выдаст, чтобы мы в осадок выпали. Давай, Кочерыжкина, потряси мое воображение. О чем ты размечталась? – Хочу в педагогический поступить. Детишек буду учить, – улыбнулась Аня. – Своих-то у меня, наверное, не будет. Повисла неловкая пауза. – Почему не будет-то? – спросила, наконец, Ковальчук. – Может, интеллигент какой-нибудь близорукий одноразово попадется. Я бы тебе замуж порекомендовала хотя бы временно сходить, чтобы фамилию свою дикую поменять. Не имеет права женщина жить с фамилией Кочерыжкина. В этом есть какая-то аномалия. – Да я сама сплошная аномалия, – грустно усмехнулась Аня. Она все чего-то ждала, но подруги уже начали щебетать, снова строить планы, ссориться. Потом все вдруг резко устали, написали друг другу на память всякие глупости в дневниках и разбежались по домам. Детство закончилось. Своя маленькая беда всегда переживается острее чужого несчастья. Потому что она своя. И своя проблема кажется более значимой, весомой и глубокой, чем горе ближнего. Чужая рана не болит. Иногда так просто протянуть руку тому, кто рядом, но мы слишком заняты собой. И тогда судьба, споткнувшись о крохотную выбоинку, внезапно меняет траекторию движения. Часть I Аня с любопытством и легкой брезгливостью разглядывала свое отражение в старом зеркале. Даже не разглядывала, а изучала, как диковинного мерзкого жучка с неправильным количеством лапок и усов. И раздавить страшно, и смотреть противно. Потускневшее от времени зеркало, знакомое каждой щербиной, паутиной трещин в углу и обшарпанной рамкой, ничего нового не отражало. Да она уже и не надеялась уловить там хоть что-нибудь обнадеживающее. Анна Кочерыжкина давным-давно не верила в сказки и прекрасно знала, что никаких чудес старое зеркало не преподнесет. Если только добьет какой-то пакостью вроде вулканической бородавки на носу или, например, выпавшим зубом. И будет она натуральная Баба-яга. Хотя такую красоту уже ничем не усугубишь. Приступы ненависти к себе просыпались всегда в канун праздников, когда по закону жанра женщине полагается быть красавицей. Чтобы мужчины ахали, охали и дарили цветы. Или мучительно складывали корявые слова в комплименты. В общем, когда предполагалось произвести на сильный пол хоть какое-то впечатление. Сегодня был именно такой случай. Международный женский день. Лучших студенток пригласили на спонсорскую вечеринку. Четверокурсница Анна Кочерыжкина чудом оказалась среди избранных. Хотя чуда-то никакого не было, она уверенно шла на красный диплом. И пригласительный билет на весенний бал ей вручили одной из первых. – Мне лучше деньгами, – уперлась Аня, пытаясь увильнуть от выпавшей чести. Секретарша декана хихикнула и пояснила: – Кочерыжкина, деньгами не лучше. Во-первых, спонсорам надо показать хотя бы одну вылитую училку, а то наши девицы похожи на кого угодно, только не на педагогов. Ты их должна уравновесить своим правильным моральным обликом. Во-вторых, это шанс. – Какой шанс? Работу получить? – Варежка! Мужа найти! Знаешь, какой ажиотаж из-за этих приглашений? Девки дерутся из-за них, «хвосты» по предметам подтягивают, декану бедному прохода не дают, совратить норовят, нашего-то Михал Дмитрича с его простатитом, артритом и двумя инфарктами! – Так, может, я свое приглашение продам? – тоскливо произнесла Аня. Деньги ей нужны были мучительно и остро. Вся стипендия ушла на лекарства для медленно впадавшей в старческое слабоумие мамы, а в холодильнике разве что ветер не свистел. – Даже не думай! Ты должна выйти в начале вечера и поблагодарить спонсоров за поддержку, ну и так далее. Речь я тебе подготовлю. Кстати, ты знаешь, сколько народу боролось за право выйти на сцену и показать себя? – Так им, наверное, есть что показывать, – мрачно предположила Кочерыжкина. – А мне нечего. – Анна, ты обязана использовать шанс! – А вам-то это зачем? – обозлилась Аня. Надеть ей было нечего, перспектива повеселить собравшихся своей убогой внешностью тоже не вдохновляла. – Из человеколюбия, – подумав, пояснила секретарша. И на ее физиономии проступили гордость и абсолютное довольство собой. Вероятно, она млела от избытка самоуважения и осознания собственной бескрайней доброты. – Ладно, хоть поем, – пробормотала Аня, нехотя запихивая приглашение в полиэтиленовый мешок, заменявший ей сумку. Человек – животное, которое ко всему привыкает. И к хорошему, и к плохому. Пинки и тычки судьбы тоже со временем можно научиться воспринимать как должное. Любого, даже самого сильного индивидуума можно запросто превратить в покорную скотину, подставляющую тощие бока под удары судьбы. Аня никогда не была сильной. Ее ломали, и она покорно ломалась, крошась в мелкую труху нереализованных надежд и убогой безысходности. Нет денег, нет внешности, нет перспектив, нет шансов… Отца она не помнила. Конечно, по логике, в маминой жизни должен был быть некий мужичок, расщедрившийся на один сперматозоид, но то ли исходные данные у него оказались жалкими, то ли судьба у Ани была такая – взять от обоих родителей все самое плохое, – так или иначе девушка не уродилась. «Не уродилась» было любимым словом бабушки, сокрушенно качавшей головой и жалостливо утиравшей слезящиеся старческие глаза замусоленным платком. На внучку она всегда смотрела как на юродивую и сочувственно бормотала: – Вот бедолажка. Пока Аня была маленькой, ей казалось, что бедолажка – это что-то вроде ее старого плюшевого медведя с двумя лапами вместо четырех, торчащей вместо носа ниткой и одним глазом. Она и себя видела таким же покалеченным жизнью мешком с опилками. Мама тоже оптимизма не добавляла, вбивая в послушную Анечку простую и очень верную, как представлялось родительнице, истину: с такой внешностью ловить в этой жизни нечего. Маме, наверное, не хотелось, чтобы дочь выросла и разочаровалась в своих мечтах, поэтому и мечтать ей категорически не позволяла. Если мешок слишком туго затянуть с одной стороны, то с другой он может лопнуть. Так и случилось с Анечкой. Чем больше ей вдалбливали мысль о собственном убожестве, тем ярче становились ее мечты и фантазии. Она придумала себе иной мир, другую жизнь, где не было места жалкой, бедно одетой, прыщавой тинейджерке. Там она была всем королевам королева, и именно возможность ухода в свой мир, наверное, и позволила Ане не сойти с ума под гнетом окружающей действительности. А действительность давила и плющила, превращая судьбу в выжатый капустный лист. Комплексы сжирали ее, как голодная гусеница, вгрызающаяся в свежее яблоко. Содрогаясь от обиды и несправедливости и до истерических судорог опасаясь, что ее переживания однажды раскроются, Аня сначала робко, а потом смелее принялась подшучивать над своим несовершенством. Она просчитала все верно: если человек сам над собой смеется, то окружающим уже не поупражняться в остроумии на этой территории. Но в душе Анна еще ждала, что хоть кто-нибудь возразит, замашет руками, ужаснется тому, что она про себя говорит, начнет спорить. Она ждала, что кто-нибудь разглядит хотя бы ее измученную и прекрасную душу под невзрачной блеклой оболочкой. Но никому не было до нее дела. Четыре года назад на выпускном Аня загадала: если хоть кто-то скажет ей, что еще не все потеряно, что все неправда, тогда, может быть… Чего не может быть, того никогда и не будет. Чуда не произошло. В жизни чудес не бывает. Пакости – это да, сколько угодно, а вот чтобы от фортуны отломился кусок позитива – это не для таких, как Аня Кочерыжкина. – Симпатичное платьице, – умилилась мама, выглядывая из-за Аниной спины и поправляя пожелтевшие рюши на заношенном воротничке. Чудовищное платье, серое, в горошек, словно старая, зажившаяся на этом свете моль, выползшее из шестидесятых годов, могло привести в восторг лишь человека с нездоровой психикой. Аня устало покосилась на родительницу. Сколько она себя помнила, в маминой жизни никогда не появлялись мужчины, даже намека на какого-то удаленного кавалера не возникало. И Анна стала бояться, что отсутствие мужчин чревато не только прыщами, но и перспективой превратиться в такую же полусумасшедшую старуху, как ее мать. По дороге на вечеринку Аня Кочерыжкина, как всегда, переключилась на иную реальность. В последнее время она все чаще эти реальности путала, не сразу ориентируясь, на каком она свете, и вызывая недоумение у окружающих. Иногда Аня подозревала, что тоже, как и мама, тихо сходит с ума. И мысли эти оптимизма не прибавляли. – Девушка, у вас карточка? – крикнул над ухом злой и раздраженный мужской голос. В мечтах Аня ехала вовсе не в переполненном троллейбусе, а в роскошном лимузине. Рядом маячил смутный, не продуманный до конца образ спутника. Этот образ оставался туманным и неоформленным на протяжении последних нескольких лет, поскольку Ане Кочерыжкиной было абсолютно наплевать, каким будет ее первый мужчина. Лишь бы вообще был. Когда шансы равны нулю – не до разборчивости. Аня не сразу сориентировалась, успев даже мельком пожалеть побитого жизнью кондуктора. Наверное, нестарому еще мужику не доставляет удовольствия кататься целыми днями в троллейбусе и вылавливать «зайцев». Получается, его судьба тоже не особо осчастливила. Именно поэтому Аня, взглянув на кондуктора кротким взглядом умудренной жизнью доброй феи, ласково протянула: – Зачем вы так? Жизнь прекрасна. Давайте будем добрее друг к другу. – Добрее? – желчно переспросил мужик и с удовлетворением старого мазохиста подытожил: – Значит, «зайцем» едем. Ты у меня сейчас тут поюродствуешь! А ну, покажь карточку! Ближайшие пассажиры тоже не оценили пассаж Анны про добродетель и человеколюбие. – Человек цельными днями тут крутится как белка в колесе, а она еще издевается, – прошамкала благообразная бабулька в криво повязанном платке. – Да сектантка это, – поджала тонкие губы чернобровая дама лет пятидесяти. – У меня самой соседка такая. Была. Все про птичек да про свет щебетала. А потом мужа зарезала. – Вашего? – заинтересованно влез в разговор дед с испитым лицом, выдохнув в весеннюю атмосферу троллейбуса густой запах перегара. – Вот горе-то! Небось теперь в хозяйстве и гвоздь забить некому! – Вот еще! – Чернобровая брезгливо отодвинулась. – У меня в жизни никакого мужа не было. Не хватало еще содержать в квартире грязное, жрущее и пьющее животное! – А ну, дамочка, ты тоже предъяви билет! – проявил половую солидарность кондуктор, видимо, обидевшись на «животное». Не дожидаясь развития скандала, Аня выскользнула на улицу. Окружающие ее не понимали, а она не понимала окружающих. В общем, на лицо была ее ярко выраженная чужеродность окружающей действительности. Она чувствовала себя как ананас на елке, как пирожное в борще и как плакальщица на свадьбе. Разумеется, однокурсницы косились на нее с презрением и жалостью. Аня так и не привыкла к подобным взглядам, и не замечать их было выше ее сил. Можно лишь делать вид, будто ей безразлично, в душе содрогаясь от жалости к себе. Злости не возникало. Кочерыжкина понимала: люди не виноваты в ее убожестве. Виновата она одна. А на себя злиться не получалось. И так жить больно, чтобы еще добивать себя самобичеванием. Музыка гремела, расфуфыренные студентки щебетали, а Анна с упоением наедалась, компенсируя моральный ущерб от выступления. У спонсоров она вызвала недоумение. Особенно ярко Аня Кочерыжкина выделялась на фоне однокурсниц. Как клякса на белой праздничной скатерти. А ведь по дороге сюда она даже отважилась помечтать о некоем эффектном джентльмене в смокинге, с умным пронзительным взглядом, который вдруг разглядит в ней… хоть что-нибудь. Джентльменов в зале было пруд пруди, но разглядывали они своими умными пронзительными взглядами вовсе не то, на что рассчитывала Аня. Измельчал нынче мужик и отупел, всех тянуло на физиологию. А в Ане физиологию можно было разглядеть разве что под лупой. Только вот лупы ни у кого с собой не оказалось. Вика лениво перелистывала каталог. То, что было модно в этом сезоне, не гармонировало с ее голубовато-бледной кожей и темно-рыжими волосами. – Загореть, что ли? – задумчиво протянула она, бережно тронув высокие скулы. – Нет, тогда веснушки опять вылезут и будет натуральный колхоз. – Вика, ты бестолочь! – радостно засмеялась Ленка Ковальчук, воодушевленно вышагивавшая вдоль дивана в нижнем белье. Белье – дорогое и пикантное, Ленка тоже ничего. Крупное тело, здоровенная грудь и румянец во всю щеку. При взгляде на ее прелести в голову приходило определение «дебелая». Но не шибко образованная Ковальчук на такое определение обижалась, усматривая намек на дебильность. – В веснушках самый смак. Так ты просто смазливая девчонка, все на месте, как у всех, а с веснушками – самый писк. Я бы вот специально себе пририсовала, чтобы мужики от меня тащились. Вика фыркнула. Если ее породистое лицо веснушки еще могли как-то украсить, то беспородную Ковальчук превратили бы в посмешище. Фрося Табуреткина из деревни Малые Утюги. – Жаль, в этом году люрекс не в моде. Мне нравилось, – вздохнула Ленка и снова принялась наматывать круги по комнате. – Блестишь себе, а мужик, как окунь пучеглазый, клюет на все, что шевелится и блестит. – Таким образом у тебя появилась возможность отсеять всех пучеглазых претендентов с рыбьим интеллектом, – порадовала подругу Вика. – Без блесток на тебя может клюнуть кто-нибудь посолиднее. – Так ведь они все, паразиты, срываются! – поддержала рыбацкую тему Ковальчук. – Получат что надо – и в тину, к своей икре и селедке! – А ты не давай что надо. Сама виновата. – Я девушка наивная и доверчивая. А они пользуются, – изобразила обиду Ленка. – Наобещают золотых гор, а сами под юбку смотрят. Им же больше ничего не нужно! – Так ты им больше ничего и не предлагаешь! – Я сразу замуж предлагаю. Вазгена помнишь? – Нет. Иногда тупость Ленки доводила Вику до белого каления. А еще чаще из-за Ленкиной неразборчивости и Виктория попадала в двусмысленные истории. Вазгена она, безусловно, помнила, хотя предпочла бы забыть. Умопомрачительный восточный красавец, взгляд с поволокой, постоянная улыбка и литые мускулы под белой шелковой рубахой. Они столкнулись у входа в ресторан, и все получилось, как в дешевом сериале. Вике понравился Вазген, Вазгену – грудастая Ленка, а Ленке лысоватый спутник Вазгена. Ковальчук давно вывела свою ни на чем не основанную теорию перспективности кавалеров: из предложенных вариантов следует выбирать самого солидного, несимпатичного и закомплексованного, именно сочетание вышеперечисленных качеств, собранное в одном мужчине, гарантирует его подходящесть для семейной жизни. Научно обоснованные доводы в Ленкиной теории отсутствовали, но она была последовательна и верна своему заблуждению. Проигнорировала красавца Вазгена, начав строить глазки плешивому златозубому толстяку, которого ничего, кроме еды, в том ресторане не интересовало. Вика оживилась и принялась взволнованно трепетать ресницами, косясь на Вазгена, но тот увивался вокруг Ленки и с ней же и уехал. На прощание Вика злобно напомнила подруге про ее теорию, но Ковальчук лишь развела руками и высказалась в том плане, что, мол, не обижать же приятного мужчину. Плотно поужинавший толстяк ожил и стал проявлять недвусмысленные знаки внимания, норовя затолкать мадемуазель Цаплину в свой кабриолет. С трудом отделавшись от неинтересного кавалера, униженная и оскорбленная Вика уехала домой на такси, а на следующее утро с плохо скрываемым злорадством выслушивала стенания Ленки по поводу вероломства восточного красавца. Вечером он обещал жениться, а утром испарился, оставив на память пятьдесят долларов. – Нет, ты мне объясни, почему пятьдесят? – всхлипывала Ленка. – Может, это намек? Подавив желание сообщить подруге, что она больше не стоит, Вика промямлила, что надо было не отступать от теории и окучивать толстого. – Так вот, я Вазгену тогда сразу сказала: сначала свадьба и калым, а потом уже супружеский долг! И что в результате? Даже восточный мужчина нарушил традиции! А ведь у них принято соблюдать формальности, а потом уже все остальное! – Ну, так и ты была не особо последовательна, – намекнула уязвленная Вика. – Если уж ты говоришь, что сначала свадьба, то и терпи до ЗАГСа. – Ха! Ну ты наивная! Я-то потерплю, а где ты видела такого жениха, чтобы ждать согласился? У них же нижняя часть мозга быстрее верхней работает. Это у женщин правое и левое полушария. А у мужиков – нижнее и верхнее. Последнее иногда вообще отсутствует или не функционирует. Ущербные они, мужики-то. – Ковальчук по-бабьи пригорюнилась, не забывая активно перебирать ногами. – Ленка, хватит уже сквозняк устраивать. Сядь, не мельтеши! – Не могу. У меня фитнес! Вот выйду замуж за олигарха, накуплю себе всяких тренажеров, а пока буду так суетиться. Икроножные мышцы надо держать в тонусе. Я вот сейчас еще отжиматься буду, – пригрозила Ленка и подпрыгнула. Мебель в Викиной квартире чутко отозвалась на Ленкин маневр, утробно грохнув, лязгнув и звякнув всем содержимым. – Соседей не пугай, слониха, – вздохнула Вика. – Где ты олигарха-то возьмешь? – А ты меня познакомишь. Вокруг твоего папы всякие бизнесмены вьются. Неужели никто не заинтересуется молоденькой и хорошенькой барышней? Нужно предлагать себя, пока свежа. А то скоро перезрею и потеряю товарный вид. Зато у меня на лбу написана хорошая наследственность. От таких, как я, дети рождаются крепкие и здоровые. У нас с тобой типажи разные, из-за мужика точно не подеремся. Кому-то кобылы вроде меня нравятся, а кому-то тощие газели, как ты. – Это комплимент? – уточнила Вика. Ей не нравилось, что Ленка обозвала ее тощей. Дворянская бледность не всегда украшает, иногда понравившегося мужчину не мешало бы привлечь сдобностью форм. – А то как же. Всем комплиментам комплимент. Эх, мне б чуток похудеть, цены бы не было. – Она смачно шлепнула себя по ногам, приведя организм в длительный колебательный процесс. – Лен, оденься, папа скоро вернется. – Кстати, папа у тебя еще ничего, – мечтательно закатила глаза подружка, видевшая потенциальную жертву в каждом попадавшемся на жизненном пути мужчине. – У меня и мама еще ничего, – напомнила Вика, и Ковальчук сникла, вяло подтвердив, что, мол, да, и мама тоже ничего. Как ни печально. Папа у Виктории был тот еще ходок и выглядел для своего возраста бодрым плейбоем. Как это часто бывает, со стороны жизнь семьи Цаплиных казалась идиллической. Полный достаток, молодые здоровые родители, красавица дочка, жить бы да радоваться. В каждой красивой истории есть свой шкаф со скелетом. Иногда, если копнуть поглубже, шкаф может оказаться не один, а скелетов наберется с батальон. На самом деле никакой идиллии не было. Ловя завистливые взгляды соседей или обрывки восторженного шепотка, вот, мол, живут же люди, Вике мучительно хотелось заорать, что все не так. Ей не хватало обычной человеческой жалости, чтобы хоть кто-то понял, как все на самом деле ужасно. Папа, такой представительный, вальяжный и интересный, гулял по-черному, бил маму, иногда доставалось и Вике. Больше всего на свете она хотела выскочить замуж и уехать из этого кошмара. Пугало только одно: ее муж мог оказаться таким же тираном, как отец. Именно поэтому у Вики ни с кем из кавалеров не получалось ничего серьезного. Она подсознательно боялась повторить мамину судьбу. Вот так и металась между желаемым и действительным, не имея возможности с кем-нибудь поделиться болью. – Может, мне проколоть что-нибудь для пикантности? – оторвала Вику от печальных раздумий Ленка. – А то я какая-то невыразительная. – Ты невыразительная? – изумилась Виктория, многозначительно оглядев подружкины рельефы. – Нет, по части мяса-то я очень даже выразительная, я в смысле пикантной детали какой-нибудь. В каждой женщине должна быть изюминка. Так вот тетка говорит, что я обычная. – А что, идею про изюминку тебе тоже твоя тетка подала? – с сомнением протянула Вика, вспомнив Ленкину родственницу. Софья Леонидовна была женщиной со странностями. Носила шляпки с вуалью и цветочками, глядела на мир восторженными голубыми глазами, резко контрастировавшими с пожухлой старческой физиономией, и была интеллигенткой на грани вменяемости. Своих детей у Софьи Леонидовны не было, а учитывая ее высокопарный слог и оторванность от современных жизненных реалий, можно было предположить, что и мужчин в жизни старой девы не имелось. После скоропостижной смерти Ленкиной матери тетка взяла на себя заботы о племяннице, пугая классного руководителя частыми визитами в школу и попытками повлиять на процесс становления личностей в подведомственном ему классе. Классный руководитель, Степан Семенович, был в меру пьющим и косноязычным. Он преподавал военное дело, поэтому, продираясь сквозь витиеватые обороты изысканной речи Софьи Леонидовны, он неимоверно страдал и мечтал об одном: чтобы Ковальчук-старшая забыла дорогу в школу. Софья Леонидовна же норовила внедрить в сознание старого военрука мысль о необходимости введения в школьную программу предметов, призванных культивировать в девушках тягу к невинности, а у мальчиков – уважение к женской чести и достоинству. Округляя глаза, она подробнейшим образом живописала о том, как на школьном крыльце юноши распивают неизвестные напитки из жестяных банок, а девушки, о ужас, сквернословят прямо в стенах учебного заведения. И лично ее племянница докатилась до того, что красит в школу губы, ногти и подшивает юбку до непозволительно короткого состояния. – Вы же педагог, вы должны с этим как-то бороться. Степан Семенович, способный бороться только с похмельем, да и то безуспешно, потел, страдал и с глубочайшим облегчением выпроваживал выговорившуюся Софью Леонидовну. Ленкину тетку знала вся школа, поэтому Вика и позволила себе усомниться в том, что Софья Леонидовна могла подать Ленке идею про изюминку. – Не-а, тетка сказала, что если я сделаю пирсинг или татушку, у нее будет сердечный приступ. – А зачем она тогда заявила тебе, что ты, как все? Ведь ясно же, что после такого замечания появляется жгучее желание хоть как-то выпендриться. – Надеялась, что я поверю и перестану подрезать юбки и вытягивать декольте, чтобы показать мужикам то, что якобы и так у всех есть. Есть, да не такое. У меня выдающееся. Но татушка на попе не помешает, мне кажется. И пирсинг тоже. Только я вот никак не могу решить, что проколоть: ухо или пупок? – Язык проколи, – хихикнула Вика. – А помнишь Светку? Они дружно расхохотались, поскольку Светку помнили не только они, но и вся округа. Светка была знаменита тем, что проколола нижнюю губу, вдев в нее здоровенный металлический бубенчик, в связи с чем начала уморительно пришепетывать, искренне недоумевая, отчего все так веселятся. Убедить ее вставить украшение поменьше не удалось ни подругам, ни родителям, ни даже ее молодому человеку, которого Светкино нововведение отвлекало от поцелуев. Судя по его рассказам, даже по ночам Светка жалобно позвякивала, как потерявшаяся коза. – Вот мне бы загореть не помешало, – переключилась на новую тему Ленка. – А то я какая-то совсем белая, неаппетитная. Лето не за горами, а я как невеста Дракулы. Мне бы загар пошел. Жаль, холодно в парке. – Еще не хватало! – фыркнула Вика. – Если уж загорать, то в солярии. – А деньги откуда? В смысле, у тебя-то ясно откуда – от папеньки, а мне пока зарплату не нарисовали. – Лен, а ты не хочешь другую работу подыскать? Нельзя же всю жизнь маникюр-педикюр делать. – Почему нельзя? – искренне удивилась не страдавшая излишним честолюбием Ковальчук. – Тем более что иногда маникюр на дому делают и мужчины. Есть шанс заинтересовать их своим талантом и прочими выдающимися особенностями. – Да уж, – вздохнула Вика. – Тогда надо было курсы массажа заканчивать. И была бы ты массажисткой по вызову. Тут уж точно без разночтений: и маникюр делать не пришлось бы, и заработки другие, и вызывать тебя станут исключительно мужики. – Ты меня оскорбить не пытайся, – нахохлилась Ленка. – Не всем везет на филфак пролезть. Я, может, тоже в университет хотела, только денег на взятку у моей тетки не хватило. – Не надо меня стыдить. За деньги тоже дорого платить приходится, – туманно намекнула Вика. – Ничего просто так в этой жизни не дается. – Я в курсе. Поэтому хочу замуж за богатого. И готова положить на голгофу семейной жизни свою молодость и красоту. В обмен на нормальную жизнь. И тогда я тебе стану делать маникюр бесплатно, по праздникам, в виде благотворительности, а не мотаться по всему городу, обслуживая чужих баб. Вообще, в школе как-то все проще было. Переходишь из класса в класс, и все за тебя уже решено. А тут миллион дорог, и какую ни выберешь – непременно ошибешься! – Чего это тебя на философию потянуло? – удивилась Вика. – Умнеешь? – Тоскую. А тянет меня не на философию, а в клуб. Мне почему-то кажется, что сегодня особенный день. – В смысле – судьбу свою найдешь? – Ну, судьбу не судьбу, а нечто важное случится. Я гороскоп свой по радио слышала, там приятный юноша наобещал мне что-то непонятное, но позитивное. – Ленка тряхнула тяжелой грудью и крутанулась перед зеркалом. – Эх, такое сокровище, а ни одного кладоискателя с лопатой. Не там они счастье свое ищут, не там! – Найдется и на твою долю мужик с лопатой, и будет он тебя этой лопатой гонять – не обрадуешься. – Ха, так у нас на его лопату свои вилы найдутся. И неизвестно, кто кого гонять станет. Я готова быть кроткой овечкой лишь при определенных обстоятельствах. – При каких? – Если в моем стойле будет стоять баран с золотым руном. – Ленка начала нехотя одеваться, любовно оглядывая выпирающие части тела. – Я смотрю, школьная программа мимо тебя не прошла. Зацепило тебя знаниями-то, – фыркнула Вика. – Баран, руно. Можешь блеснуть интеллектом в обществе. – Во-во. Могу. Блесну, как шаровая молния. Только ты меня в это общество отведи. Кстати, об интеллекте и школьной программе. Ты давно с Кочерыжкиной общалась? – Сто лет назад, – вздохнула Вика. – Я ей позвонила с Новым годом поздравить, но она без энтузиазма разговаривала, все распрощаться норовила. Я ее тогда на вечеринку в «Метро» пригласила, а она что-то такое пробубнила, мол, болеет, даже кашлянула, но явно просто отделаться хотела. Разошлись наши дорожки, похоже. Интересы разные. Взрослая жизнь – это тебе не в школу ходить. Наверное, не получилось у нее ничего дельного, вот она и стесняется неудачницей выглядеть. Может, в педагогический свой не поступила или родила без мужа, или еще что-нибудь. Она же всегда со странностями была. – А мне кажется, что Анька пьет! – неожиданно выпалила Ленка. – Я ее видела недавно: бомжиха бомжихой, смотреть больно. Одета, как с помойки, рожа опухшая, серая. Может, ей помощь нужна? – Женский алкоголизм страшнее мужского, – назидательно ткнула пальцем в потолок Вика. – Ты пока ее из трясины вытаскиваешь, сама сопьешься. А вдруг она не алкоголичка, а наркоманка? Тогда и заразишься чем-нибудь. Ковальчук испуганно ойкнула и притихла, переваривая опасную информацию. – Нет, я тебя не отговариваю, – по-своему поняла ее молчание Вика. – Если хочешь, сходи к ней, пообщайся, помоги. Глядишь – доброе дело сделаешь. Но я лично с ней так поговорила, что никакого желания встречаться у меня нет. Не нужна Аньке помощь. Ей, по-моему, надо, чтобы никто не лез. Каждому свое. Раз так получилось, значит, судьба у нее такая. – Жаль. Хорошая девчонка, страшненькая только очень, – сморщилась Ленка. – Ее бы причесать, приодеть – не хуже других была бы. – Ага, а теперь еще и с иглы снять, – подсказала Вика. – Цаплина, что ты утрируешь! – вспыхнула Ленка. – Может, я вообще ошиблась! Я, знаешь, когда простужусь, тоже с опухшей рожей хожу. А еще нечесаная и башку платком повязываю, она так меньше болит. Давай позвоним ей, а? – Давай. Только не сегодня. И поиграем в «Пигмалиона». Оденем ее, накрасим, мужика найдем и будем жить дальше с чувством, что мы две добрые феи. Запросто! А сегодня я хочу в клуб. Не тянет меня на добрые дела. Вон мода в этом сезоне поменялась, непонятно как одеваться. То ли волосы перекрашивать, то ли теперь делать вид, будто я за модой не гонюсь. С собой бы разобраться, а тебя на благотворительность потянуло. – Давай с тобой разберемся, – согласилась Ленка. – Предлагаю взять у папы денег на визажиста. А заодно на клуб. – Ладно. Но когда я просить стану, ты задом не тряси рядом, в комнате посиди. – Хорошо, – покорно закивала Ковальчук. – А то у тебя папаня тот еще шалун. В прошлый раз так меня ущипнул, до сих пор синяк на заднице. – Не надо было подставлять! – бросила Вика. Обсуждать поведение отца, далекое от идеального, ей было неприятно. Удивительное дело – гороскоп в кои-то веки не обманул. Хотя Вика считала это элементарным совпадением. Обычно в клуб подруги ходили поразвлечься, не рассчитывая на знакомство с продолжением. Да и как можно надеяться встретить свою судьбу среди толпы подвыпивших парней, заглянувших в клуб с иной целью. Если любая женщина, на которую обратили внимание, сразу начинает строить далеко идущие планы, за мгновение успевая даже прикинуть, в каких тонах будет оформлена детская комната, и выбрать фасон венчального наряда, то мужчина, принявший на грудь под адский грохот дискотеки, смотрит на даму с одной мыслью: удастся ли развлечься ночью так, чтобы утром расстаться друзьями без слез и упреков. Странно, что при столь разных подходах мужчины и женщины иногда умудряются создавать семьи. Как это обычно бывало, знакомство состоялось благодаря Ленке. Поскольку на массу ей нужно алкоголя раза в четыре больше, чем Вике, Ковальчук в очередной раз не рассчитала и перебрала. Перебравшая Ленка, как правило, впадала в веселое буйство и вела себя как слон, нанюхавшийся валерьянки. Под действием алкоголя Ковальчук вспоминала свои исконно русские корни и начинала исполнять матерные частушки, перекрывая рев динамиков и сопровождая выступление русскими народными танцами с элементами стриптиза. Последняя деталь привлекала кавалеров, как сахарница муравьев. Они стекались к месту выступления и иногда даже устраивали баталии за право продолжения банкета на их территории. Вика в такие моменты люто ненавидела подругу, поскольку кавалеры буквально понимали поговорку «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Но и бросить развеселившуюся Ленку она не могла. На сей раз все повторилось с той лишь разницей, что вместо частушек Ковальчук отправилась петь караоке. Песню про Вологду и резной палисад она исполняла с таким выражением лица, словно была пионером-героем, которого пытали немцы. Вместо любовных переживаний получилось нечто запредельно-патриотическое, Ленка сорвала бурные аплодисменты, после чего Вика попыталась отцепить подругу от микрофона. Ковальчук упиралась с остервенением пиявки, которую отрывали от насиженного места. В этой неравной борьбе и состоялось то судьбоносное знакомство. – У вас разные весовые категории, – весело сообщил пыхтевшей Вике симпатичный белозубый парень и тоже уцепился за Ленку, стараясь разжать ее пальцы, намертво обхватившие микрофон. – Кстати, меня зовут Дмитрий. – Мне надо увести отсюда ее, – жалобно произнесла Вика. Ей было стыдно, она взмокла и хотела только одного: сдать ненормальную подружку с рук на руки Софье Леонидовне. Поэтому добровольного помощника Виктория восприняла не как интересного мужчину, а носильщика, грузчика и просто спасителя и даже стала прикидывать, какую купюру оставить ему в благодарность за труды. Но их совместных усилий, конечно же, не хватило бы на то, чтобы прервать гастроли разошедшейся Ленки. Тем более что какой-то вредитель поставил в караоке диск с застольными песнями, вполне соответствовавшими Ленкиному настроению. – А чем она интересуется, кроме песен? – решил выработать стратегию новый знакомый и подбадривающе улыбнулся Вике. Улыбался Дмитрий потрясающе. Настолько потрясающе, что Вика вдруг захотела бросить непутевую подружку и уйти с мужчиной, который умеет так улыбаться. Но теперь это выглядело бы неблагородно. Ленку хотелось пнуть, но в эйфории от исполнения «Ой цветет калина…» она не обратила бы внимания не то что на пинок, но и на удар тяжелым предметом по затылку. – Выгодным замужеством она интересуется, – простонала Вика. Мужская логика в очередной раз одержала верх над женской. Роль жениха с радостью согласился исполнить Димин приятель, который и увез Ковальчук в неизвестном направлении, пообещав не обижать. То ли он был очень хорошим актером, то ли Ленка действительно произвела на него сногсшибательное впечатление, но все получилось очень даже натурально. – А кто вы по гороскопу? – сурово поинтересовалась заталкиваемая в джип «жениха» Ленка. – Мне ни в коем случае не подходит Овен! Вы не Овен? – Я Вадим. Дима, чего она хочет? – растерялся «жених». – Спрашивает, не баран ли ты, – хмыкнул Дмитрий. – Точно не Овен? – строго переспросила Ленка, протяжно икнув. – Точно, – убежденно кивнул Вадим и попытался утрамбовать добычу дверцей. – Падай. – Падаю, – кокетливо хихикнула Ковальчук и опрокинулась в темноту салона. – Он точно ничего такого… – на всякий случай уточнила Вика. – Я за него ручаюсь! – стукнул себя в грудь Дима. Конечно, с ним можно было бы поспорить на предмет ручательства, так как за самого Диму поручиться было некому. Разве что Викиной интуиции. Но спорить не хотелось. Хотелось целоваться и не думать о безбашенной Ленке, которую увез неизвестно кто и неизвестно куда. Дмитрий оказался джентльменом и ничего лишнего себе не позволил. Вике показалось, что он и целоваться бы не осмелился, если бы она сама первая не начала. Но расстаться по-пионерски с таким мужчиной, от одного взгляда на которого сердце пропускало удары, а в голове мутилось, было бы глупо. Глупой Вика не была, поэтому позволила Дмитрию ровно столько, сколько посчитала нужным. Девушкой она была приличной, следовательно, позволила поцелуи и телефонный номер, криво написанный на его ладони. – Смотри, руки не мой, – шепнула она при прощании, погордившись собственным остроумием. Но через минуту пожалела, что сказала именно эти слова. – Я дура, – сокрушенно констатировала Вика и рухнула спать, понимая, что в ближайшие дни станет дежурить у телефона. И как жить дальше, если Дима не позвонит, она не представляла. Первый звонок прозвучал около восьми часов утра. Простонав, Вика нахлобучила на голову подушку и попыталась ногой сбросить телефон с тумбочки в надежде, что он разобьется. – Какой гад звонит среди ночи? – прохрипела она в пространство и обреченно открыла глаза. Телефон бился в конвульсиях, сотрясая все, что имелось в наличии на поверхности тумбы. – В чем дело? – рявкнула, наконец, Вика, прижав трубку к уху. – Викочка, мне крайне неловко, – заблеяла Софья Леонидовна. – Я вас разбудила? Викторию бросило в холодный пот. Она сразу вспомнила про Диму, балду-Ленку и про ее нового кавалера. Судя по тому, что интеллигентнейшая Софья Леонидовна звонила ни свет ни заря, Ленка до дома не доехала. В принципе ничего удивительного в этом не было. Ковальчук иногда позволяла себе ночевки на чужой территории. Но в данном случае Вика чувствовала и свою вину, поскольку сама сбагрила подругу неизвестно кому и даже помахала ей ручкой. Только сейчас она поняла, что и про своего знакомого решительно ничего внятного сказать не может. Кроме того, что зовут его Дмитрий. А может, и не Дмитрий вовсе. В паспорт она не заглядывала. – Ой, как я рада, что вы позвонили, – пискнула Вика. – Случилось что-нибудь? – Викочка, Лена не у тебя, случайно? – Случайно нет. Да вы не волнуйтесь, придет ваша Лена, никуда не денется. – Вика нервно вышагивала по комнате, старательно конденсируя в дрожащем голосе уверенность. – Взрослая девица, двадцать один год! – Но тебе вот тоже двадцать один год, а ты дома ночуешь, – резонно возразила Софья Леонидовна и вдруг заголосила: – Я чувствую, случилось что-то! Вика от неожиданности чуть не выронила трубу и тоже что-то такое почувствовала. Она даже представила, как неодобрительно на нее посмотрят в милиции и с каким осуждением будет моргать заплаканная Ленкина тетка. – Софья Леонидовна, я попробую выяснить, где она. Вы не волнуйтесь! – Ты что-то знаешь? – прицепилась старуха и тоненько завыла. – Да не плачьте вы! Что она, в первый раз ночевать не пришла? Отоспится и к обеду явится. – Откуда? – Откуда-нибудь! – процедила Вика. Она уже устала чувствовать себя виноватой и очень хотела освободить телефон. Теперь Диминого звонка Вика ждала без нежности и трепета, а с раздражением и страхом. Черт бы их всех побрал! И женихов, и безбашенных невест! С трудом отвязавшись от Софьи Леонидовны, Вика наспех умылась, влила в себя чашку кофе и стала ждать. К обеду ее замутило от волнения и тягостных предчувствий. Ни Ленка, ни Дима не звонили. – Что, залетела? – хищно поинтересовался папа, пристально вглядевшись в перевернутую физиономию любимого чада. – Нет, – буркнула Вика. Ссориться с отцом не было ни сил, ни желания. Тем более что в ближайшее время могли понадобиться его знакомства в милиции. – А чего рожа такая синяя? – усмехнулся Николай Сергеевич. – Не выспалась. – Ну-ну. Если залетела, лучше сразу скажи. Я тебе рожать без свадьбы не позволю. Мне внуки из подола не нужны. Либо девай куда хочешь, либо сдавай женишка, мы его заломаем и объясним, что к чему. В том, что папа заломает и объяснит, Виктория не сомневалась. Дима позвонил тогда, когда она уже совершенно отчаялась. – Ты? – выдохнула Вика, подавившись заготовленной речью. – Я, – весело подтвердил он и добавил: – А чего пауза такая драматическая? Это ты мне обрадовалась, или я не вовремя? – Ленка где? – выпалила Вика. Дмитрий впал в задумчивость, после чего радостно выдал: – Ленка, это такая здоровенная пьяная деваха с потрясающими сиськами? – Не такие уж они у нее потрясающие, – немедленно обиделась Вика. – Не скажи. Я такие раньше только в кино видел. – Ясно. А вчера тебе их показали наяву. Ну и как? Чувствуешь себя счастливым? Ленка где-то рядом? – Ты обиделась? – рассмеялся Дима. Так искренне смеются только люди с кристально чистой совестью. – Где эта кобыла? – крикнула Вика. – Ее тетка ищет. В состоянии, близком к инфаркту. А я не знаю, что говорить. – Солнышко, да я понятия не имею, где твоя подружка. Если с Вадиком уехала, то, наверное, до сих пор у него. Вадик меньше двух дней подряд не пьет, девушка твоя тоже, похоже, выпить не дура, поэтому они, скорее всего, пришли к консенсусу. – Ленку надо вернуть тетке, – заявила Вика. – Иначе старуха сведет меня с ума. Пусть лучше племянницу свою доводит. Я полдня тут ее хороню, а она, оказывается, пьет! Какая наглость! – Так, может, и не пьет. Может, и правда померла уже, – неудачно пошутил Дима, снова вогнав Вику в ступор. – И часто у тебя случаются сомнительные приступы остроумия? – процедила она. – Редко. Я тупею, когда стесняюсь, – абсолютно серьезно отрапортовал Дмитрий. – Можно я за тобой заеду? И мы вместе отправимся вызволять твою подружку. Это же повод встретиться? – Повод, – подумав, согласилась Вика. – Но потом ты отвезешь меня домой. И все. – Как скажешь, – хмыкнул Дима. – Только у меня дома неубрано. Ничего? – Через сколько ты приедешь? – проигнорировала очередной всплеск его остроумия Вика. – Уже лечу! Дверь квартиры Вадима навевала на мысль, что Ленка с выбором не ошиблась. Кожаная обивка с золотыми гвоздиками и тяжелой позолоченной ручкой в виде львиной лапы. Из-за дверей доносились звуки разухабистого шансона. Дмитрий нажал кнопку звонка, стилизованного под женскую грудь, и приник ухом к двери. Кроме надрывной песни про нары, никаких других звуков из квартиры не доносилось. – Спят, наверное, – предположил он и деликатно попинал косяк. Как известно, деликатность хороша лишь в общении с девушками. Чтобы попасть в квартиру к сильно выпившему товарищу, следует оставить дипломатию для джентльменов. В течение двадцати минут Дима лягал двери, как взбесившийся мустанг, а Вика, презрев смущение, терзала кнопку звонка, периодически трубно завывая в щель: – Ленка, ты там? – Фулюганы! – прошамкал из-за соседней двери склочный старческий голос. – Вот я милицию вызову. – Нас уже вызвали! – утешил соседку Дима. – А что, бабушка, ночью-то сосед ваш хулиганил? Музыка играла? – Приперся заполночь с шалавой, включил своих уголовников, и все. – Что – все? – испуганно воскликнула Вика. – Двери-то откройте! – Все – это значит все. Пьют и развратничают. А двери я не открою. Может, вы и не милиция вовсе. А у меня ценности в доме. Пенсию вчера выдали. – Вы бы, бабуля, про пенсию-то первым встречным не рассказывали, – намекнул бдительный Дмитрий. – Так вы ж милиция! – торжествующе каркнула бабка. – Или нет? Кстати, у нас на прошлой неделе мужик из соседнего дома водкой паленой отравился. Может, и этот бугай наконец на кладбище переедет. Как думаете, мне как соседке его жилплощадь положена? Беседа зашла в тупик. Вика приготовилась плакать, но тут заблаговременно похороненный сосед подал голос: – Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто! – И радостно заржал собственной шутке, гремя замками. В домашнем костюме, состоявшем из семейных трусов с божьими коровками и гигантских клетчатых тапок, Вадик оказался менее презентабелен, нежели накануне в клубе. Он был тощий, волосатый и кривоногий. Но физиономия у него оказалась очень даже смазливой, и щетина ее не портила. – Ленка где? – двинулась на него Вика, которой не терпелось высказать подруге все, что накипело, и вернуть блудницу на растерзание тетке. – Ленка – это кто? – озадачился Вадим и жалобно уставился на Диму. – Грудастая такая, мы ее тебе вчера в машину сажали. – Может, я ее там забыл? – испугался Вадик. – И она замерзла? Меня посадят? – Соседка видела, как вы вместе в квартиру заходили, – сообщила Вика. – Где она? – Давайте вместе поищем. – Вадик перестал веселиться и трусливо протолкнул гостей в глубь апартаментов. Квартира была чистой и шикарной. Судя по обстановке, деньги у нового Ленкиного знакомого имелись. А вот имелась ли посреди всего этого великолепия Ленка, оставалось под вопросом. – О! – протяжно донеслось из глубины помещения в Димином исполнении. Вика с Вадиком ринулись на звук. Ковальчук все же находилась там. Даная расплакалась бы от зависти, глядя на Ленку в бело-золотой спальне. То ли у Вадика были проблемы со вкусом и с мерой, то ли он таким образом вкладывал капиталы, но золота в комнате было, как навозных мух на колхозном дворе. Вензеля, завитушки, просто здоровенные блестящие шайбы, рамы и, как апофеоз всего этого великолепия, массивная золотая люстра с каскадом хрустальных висюлек. Под люстрой и возлежала в позе куртизанки абсолютно голая Ковальчук. Нереальность картины нарушал лишь ее молодецкий храп, иначе комната была бы похожа на декорации к костюмированному средневековому представлению. – Ух ты, что у меня есть! – восхитился Вадик. – А я там, как дурак, сплю! Один! – Продолжайте в том же духе, – процедила Вика и бесцеремонно потрясла Ленку за полное плечо. – Девушку мы забираем. – Шалун, – мурлыкнула Ковальчук и повернулась, предъявив собравшимся тыл. – Не отдам, – робко возразил Вадик и расплылся в счастливой улыбке. – Ленка, сама пойдешь, или я сейчас вызову Софью Леонидовну? – грозно крикнула Вика. Ей было противно, что Дима стоит и сравнивает их сейчас. И еще неизвестно – в чью пользу сравнение. Хотя мужчины существа настолько примитивные, что, как правило, в необъятных состязаниях выигрывают женщины с минимумом одежды. Поскольку опасность потерять навсегда безалаберную Ленку отступила, вернулся здоровый интерес к Диме. Тем более что такие приключения обычно сближают. А если Вика планировала с ним что-то серьезное в дальнейшем, то на фоне беспутной подруги она должна была выглядеть выигрышно. Вот если бы только не Ленкины прелести, выпяченные с младенческой беззастенчивостью! – Лена, я звоню тетке! – в бессильном раздражении напомнила Виктория. – Не надо. – Ковальчук резко встала, как зомби, почуявший зов природы, потрясла свалявшимися волосами и твердо сказала: – Я уже иду. – И снова рухнула на кровать, накрыв голову одеялом. – Надо ее нести, – Вика жалостливо покосилась на Диму. – Я не понесу, – взял самоотвод Вадик и в знак протеста улегся рядом с Ленкой. – Мы взрослые люди и сами разберемся. – Вот я сейчас позвоню Софье Леонидовне, она приедет и разберет вас сама, – напомнила Вика таким тоном, словно вышеупомянутая Софья Леонидовна являлась не благообразной бабулькой со старорежимными замашками, а терминатором с гранатометом. – Софья Леонидовна – это кто? – напрягся Вадик. – Танк в пальто, – буркнула Ленка. – Я бы даже сказала – гаубица. Страшное дело, в общем. Но наши чувства, я считаю, выше этого. – Ну, если ты так считаешь, – расплылся в дурашливой улыбке Вадик. – Ребята, эта принцесса моя, она добыта в неравном бою, и я ее не отдам. Даже этой гаубице в пальто, которой вы меня пугаете. – Интуиция мне подсказывает, что в неравном бою вы бились бок о бок за одно и то же. Ленка пленных не берет, так что осторожнее. – Предлагаю отстать от них, – произнес Дима. – А родственнице этой позвонить и сообщить, что с Леной все в порядке. В конце концов, она и сама в состоянии разговаривать, так что пусть разбирается со своей семьей без нас. А у нас найдутся дела поинтереснее. – Это какие? – неуверенно улыбнулась Вика. Ей очень хотелось, чтобы дела оказались романтическими и общими. Но она побаивалась, что голая Ленка расположила ее кавалера к более приземленным действиям. – Я желаю красиво поухаживать за тобой, – шаркнул ногой Дмитрий, и Вика заподозрила, что он самым нахальным образом читает ее мысли. Или же просто у нее на лбу все написано. – Ну, поухаживай. – И поухаживаю. * * * Аня ела овсянку на воде и занималась аутотренингом, убеждая себя в полезности этого клейстера для здоровья, желудка и цвета лица. В мыслях она представляла себя во дворце за более изысканной трапезой. – У тебя выражение лица, как у умалишенной, – нарушила медитацию мама. – Кто бы говорил, – пробормотала Аня. – Ты лекарство приняла? – Приняла, – с вызовом отреагировала родительница. – А Галина со второго этажа замуж вышла. – Совет да любовь, – промямлила Аня. Она уже знала, что мама скажет дальше. Беседы на тему Аниного неумения устроиться в жизни, нежелания выглядеть, одеваться и вести себя как женщина повторялись с удручающей регулярностью. Насмотревшись телевизора, мать вообще вбила себе в голову, что у Ани нетрадиционная ориентация и в минуты особо дурного расположения духа называла ее «лебизянкой». Исковерканное слово ассоциировалось у Анны с «обезьянкой», и она не спорила. Обезьянка так обезьянка. Чтобы выглядеть по-человечески, нужны деньги. А их нет. Не было даже лишнего рубля на нормальный шампунь и помаду. Голову она мыла хозяйственным мылом, а краситься даже не пыталась, придумав, будто от косметики портится кожа. Аня вообще ощущала себя настолько уставшей от ежедневной серости будней, что если бы вдруг выяснилось, что она больна какой-нибудь смертельной болезнью, Кочерыжкина обрадовалась бы этой новости, как избавлению. Жизнь походила на подземный лабиринт, пропитанный сыростью, страхом и безысходностью, выход из которого замуровали. Аня бродила по гулким замшелым коридорам безо всякой цели, автоматически перебирая день за днем, словно пожухлые листья. – Такая невзрачненькая, тощенькая была, а муж очень представительный мужчина, – бубнила мама. – А все почему? Умеет себя подать. Одевается со вкусом, прическа, маникюр – все при ней. Женщина должна быть женственной! Объяснять матери, что на женственность у них элементарно нет денег, было бессмысленно. Родительница была железобетонно уверена, что не в деньгах дело. Вот они после войны красили брови сажей, щеки и губы свеклой, а волосы накручивали на тряпочки! И выглядели отлично. Иногда Анна фантазировала на тему, как заявится на лекции в свекольном марафете. Получалось несмешно. После войны нищета была общей, и никто особо не выделялся, а сейчас, когда часть населения разъезжала на дорогущих иномарках, получала зарплату в валюте, а кто-то таращился на все это великолепие из-за черты бедности – мамины стереотипы устарели. Если раньше человек с деньгами именовался ворюгой или аферистом, а бедность считалась синонимом честности, то теперь такие бедные и честные, как Аня, назывались неудачниками и даже не вызывали жалости у окружающих. Галина, кстати, ничем особо от Ани не отличалась. Одевалась скромно, родители у нее были не просто пьющие, а натуральные алкаши, в связи с чем Галя во дворе слыла девочкой из неблагополучной семьи. Она была страшненькой, тощенькой, похожей на неухоженного цыганского ребенка, только в отличие от Ани училась плохо и рано начала общаться с мальчиками. Удивительно, но местные парни не обращали внимания на недостатки Галиной внешности, вполне благосклонно принимая ее общество. Галя была для Ани Кочерыжкиной чем-то сродни феномену. Более того, Аня полагала, что соседка очень скоро плохо кончит. А получилось все не так, хотя и вопреки логике. Где и каким образом Галина подцепила вполне приличного мужчину, оставалось загадкой. Она уехала на белом лимузине, в белом платье, с шариками и гостями в новую жизнь. И Аня не сомневалась, что сюда соседка никогда не вернется. А жаль, очень хотелось бы получить у нее мастер-класс. Она даже не ожидала, что новость о Галиной свадьбе наотмашь ударит по самолюбию. Аня уже несколько дней пыталась об этом не думать, и вот пожалуйста. Пришла мама и напомнила. Случилось то, чего не могло случиться. Аня не любила сказку про Золушку, потому что там все было враньем. От первого до последнего слова. Принцы не женятся на служанках. Эту историю могла сочинить лишь обиженная судьбой женщина для собственного успокоения. Вот Анечка, например, сочинила себе параллельную реальность и даже начала туда постепенно перемещаться. Просто потому, что в жизни по эту сторону границы не было ни радости, ни смысла. А Галина каким-то непостижимым образом взяла и вырвала свое счастье из запредельных фантазий. Можно сколько угодно убеждать себя, что мелодрамы придумывают ущербные и обманутые в лучших ожиданиях тетки, но когда подобная история происходит рядом с тобой, и даже запах духов счастливицы потом долго-долго раздражает обоняние, а опавшие лепестки от многочисленных свадебных букетов треплет во дворе ветер, в душе что-то ломается. С хрустом и треском. И жить с таким открытым переломом души нет ни сил, ни желания. Порой судьба долго выжидает чего-то, брезгливо наблюдая за подопечными, плывущими по течению. И большего, чем утопление в очередном водовороте, они вроде бы и не заслуживают. Удача любит лягушек, которые взбивают молоко лапками, а тем, кто лишь констатирует несправедливость окружающей действительности, не пытаясь повлиять на нее или хотя бы побултыхаться, не видать никаких чудес. В этом мире все закономерно, каждому дается по силам и по заслугам. Но иногда где-то там наверху происходит сбой, и фортуна вдруг дает такому покорному и безответному существу увесистый пинок, сталкивая его с орбиты и отпуская в свободное плавание. Видимо, Галина свадьба, переосмысленная мамой и всесторонне обдуманная Аней с точки зрения отсутствия закономерностей и логики, и стала таким пинком. Аня редко смотрелась в зеркало, поскольку там не было ничего интересного. Если ничего в своей внешности не меняешь, то и сюрпризов ждать не приходится. «А чем я, собственно, хуже Галки? – вдруг подумала Анна. – У меня красный диплом и затрапезная внешность, но ведь себя можно сделать, слепить из «того, что было». Это мозги блестками не украсишь – если извилин не было, то их на бигуди не накрутишь, а с лицом вполне можно что-нибудь сотворить». Обычно эта мысль появлялась последней в размышлениях о радикальных переменах. Потому что любые дальнейшие идеи упирались в отсутствие денег. Идея без материальной базы неосуществима. Зеркало в очередной раз расстроило, предъявив Ане доказательства ее невыигрышных исходных данных. Но если уж она сошла с привычной орбиты, то и шевелиться надо активнее. Одной лишь констатации факта недостаточно, надо еще придумать, как перетянуть факты на свою сторону. Всю ночь Аня проворочалась, а к утру решила действовать, исходя из имеющегося минимума. Первый плюс – красный диплом, до которого оставался год. С дипломом можно устроиться на приличную работу. Иллюзии об идиллическом обучении детишек Аня растеряла еще во время практики: учебные планы, собственноручное изготовление пособий из «ничего», совершенно неуправляемые обнаглевшие дети, хамоватые родители и тотальное безденежье педагогов. Получалось, что надо пристраиваться в частную школу или гимназию. Или вообще гувернанткой. Последняя идея ее очень даже взбодрила. Но прежде всего необходимо поверить в себя как в женщину. То, что отражалось в зеркале, на женщину не тянуло. Это недоразумение в старых тряпках следовало одеть и причесать. Если волосы не уложить во что-то приличное, то их можно отрастить. Женщины с длинными волосами ценились во все времена. К тому же если их распустить, то будет очень даже ничего. Во всяком случае, интереснее, чем куцый «хвостик», раз в квартал отстригаемый кухонными ножницами. «И как я раньше не догадалась волосы отрастить? – недоуменно таращилась в потолок Аня. – Лоб челкой прикрою, заколку какую-нибудь красивую – и уже не такой жалкий вид. И одежда. Женщину делает одежда. Вон, Галка в свадебном платье – вылитая принцесса. И все вранье, что не место красит человека. Именно место и антураж. Где бы деньги взять?» И тут Аню осенила мысль, которая не приходила ей в голову раньше: подрабатывать. Нет, она даже могла себе объяснить, почему до сих пор не додумалась до такого простого варианта. Чтобы получить красный диплом, она все свое время посвящала учебе. Куда может пойти после лекций скромная барышня без копейки денег, отвратительно одетая и снедаемая стаей комплексов? В библиотеку. Именно там и проводила значительную часть времени Аня Кочерыжкина. Библиотека дала ей знания, но лишила необходимого жизненного опыта. Но лучше поздно, чем никогда. На следующий день Аня написала целую пачку объявлений. Она прекрасно понимала, что почти все ниши уже заняты. Разумеется, можно пойти санитаркой в поликлинику или уборщицей в супермаркет, но это помешало бы учебе, да и стыдно перед соседями: отличница, а полы моет. Мамину реакцию тоже несложно предугадать – со свету сживет. Зато Аня вполне могла стать гувернанткой для ученика младшего класса, которого некому забрать из школы. Тем более что лекции в институте только до обеда. Кроме того, она могла ухаживать за пожилыми, дети которых не имеют возможности помогать престарелым родителям. А еще Аня могла бы стать помощницей по хозяйству. Пусть это будут копейки, но именно на них она сумеет более или менее прилично одеться, чтобы не стесняться заплаток, затяжек, отклеивающихся подметок и лоснящихся локтей. Расклеивать объявления оказалось неожиданно стыдно, поэтому мероприятие Аня отложила до темноты, после чего целую неделю обходила места расклейки, воровато поглядывая на свои листочки в линейку: не оторвали ли хоть один номер телефона. Листочки выглядели так, словно над ними долго и вдумчиво рыдали: чернила растеклись, тексты стали практически нечитабельными, а лапша из номеров телефонов была цела. Только пару объявлений оборвали то ли дворники, то ли ветер. – Ленка, я, кажется, влюбилась. – Вика блестела глазами, как ребенок, ожидавший подарков у новогодней елки. Восторг и неуемная радость исходили от нее плотными волнами, а любые доводы разума экранировали, уверенно отбитые чистой юношеской любовью. – Когда кажется – креститься надо, – рассудительно заметила Ковальчук и любовно осмотрела свежий маникюр. Сегодня у Ленки было чрезвычайно весеннее настроение, поэтому и ногти зеленели, как свежая листва. – Лен, оторвись от своих когтей. Я, может, замуж выйду. – Может, выйдешь, а может, и нет. – Ленка высунула язык и аккуратно подправила лак на мизинце. – Замуж – это серьезно. Однако замужество – акт, совершаемый на трезвую голову. – У меня трезвая. – А глаза – шальные, – усмехнулась Ковальчук. – Я бы даже сказала – мутные. С такими глазами нельзя принимать важные решения. – У нас любовь. Я от него балдею. Я вообще… – Виктория, влюбляться в мужика опасно. Его нужно просчитывать, исследовать, обдумывать, как долгосрочный проект, а вот влюбляться – никак нельзя. Брак – стратегическое партнерство, тщательно взвешенное, а любовь – это когда берешь все деньги и несешь в казино. Никаких гарантий – набор случайностей и закономерно печальный результат. – Почему? – расстроилась Вика. – При чем тут случайности? Мы любим друг друга. – Во-о-от! – Ленка помахала руками и аккуратно дунула на пальцы. – Вы друг друга любите. То есть берете шарик и кидаете его на рулетку, а что там в результате выпадет – никому неизвестно. Случайности, милая моя, это возможное наличие у него еще одной девушки, бывшей девушки, бывшей девушки с внебрачным ребенком, мегеры-мамы, друзей, которые могут оказаться дороже. Мужская дружба – вообще страшное дело. Это как комбайн с пьяным комбайнером, решившим перевыполнить пятилетний план. В таком одухотворенном состоянии он своим комбайном обмолотит все, что выпирает из земли, вплоть до мухоморов и местных жителей. А мужик, у которого есть друг, еще хуже. Он готов нестись к нему в любое время дня и ночи и желает, чтобы ты как минимум бежала рядом, высунув язык и горя желанием помочь Васе, Пете, Федору Игнатьевичу. Представь, они ходят на футбол, в баню, в гараж и в кучу мест, где женщина воспринимается как чирей на неудобном месте – мешает и раздражает. Мужская компания – это сплоченный коллектив, в котором тебе нет места. Максимум, что тебе позволят, – подавать пиво и убирать со стола. Кроме этих случайностей, у него еще может оказаться целый выводок родни, которая будет по очереди приезжать из какой-нибудь Жмеринки, чтобы поступить в институт, поглазеть на достопримечательности или продать сало и семечки на ближайшем рынке. А еще у него могут обнаружиться материальные проблемы, пробелы в образовании и дефекты в характере. В общем, мужик – это ящик Пандоры, который можно открывать, лишь тщательно изучив инструкцию. В процессе обсуждения он поймет, что погорячился с женитьбой, или ты вдруг осознаешь, что замужество не так привлекательно, как поцелуи под луной. Кстати, поцелуи и то, что у вас сейчас, не имеет к семейной жизни никакого отношения. Это как пьянка накануне похмелья. Когда пьешь – эйфория, а утром мечтаешь о том, чтобы вчерашнего дня не было вообще! – Лена, у тебя случилось что-то? – поинтересовалась Вика. – Ты же вроде сама замуж мечтала выскочить. Вон, Вадика своего обхаживаешь. – Так при чем тут любовь? Детский сад! Вика, я его именно обхаживаю! У него джип, свой бизнес, квартира, дом в пригороде и родители живут в другом конце страны. – А как же быть с подружками, внебрачными детьми и так далее? Сама же говорила про случайности. – Так, милая моя, ни про какую любовь я не лепечу, а смотрю на своего суженого широко открытыми глазами. Взвешиваю и прикидываю, а не закатываю глаза, как объевшийся индюк. Мною руководит мозг, а не гормональная революция в организме. Чего и тебе советую. – Ты Вадика не любишь? – Какая ты скучная! Люблю, люблю. Но это вторично. Я гляжу вперед. А впереди он маячит вовсе не таким молодым и красивым, а лысым, пузатым и занудливым. Поэтому я должна осознавать, что готова жить с ним в любом воплощении, что никакие трансформации в его внешности не повлияют на наши чувства. – Значит, чувства все же есть! – торжествующе улыбнулась Вика. – Да. У нас все есть. Чувства хороши в комплекте с разумом. А у тебя вторая составляющая не функционирует. Опасно это, понимаешь? – Зато я счастлива. – Хорошо быть счастливой всю жизнь, а не временно, балда! – На всю жизнь счастья не хватит. – Неправильно мысль проецируешь. Жизнь коротка, надо рвать у нее все, что оторвется, и бежать. Но кусок для отрыва следует выбирать с умом. – Ты по второму кругу пошла. Не ожидала от тебя подобной прагматичности. – Учись, пока я жива. Учиться у Лены Виктория не хотела. Она мечтала быть счастливой. Жизнь настолько непредсказуема, что просчитать ее кувырки нереально. Поэтому не стоит отравлять то светлое, что дается, материальными планами. К консенсусу подруги не пришли. Каждая была уверена, что рано или поздно оппонентка поймет, как глубоко ошибалась. Лена все же позвонила Аньке Кочерыжкиной. Ее вдруг потянуло на добрые дела. Тем более что тетка, обчитавшись сомнительными брошюрами, выдала за завтраком потрясающую мысль: добро функционирует циклично, для того чтобы тебе повезло, надо совершить добрый поступок. И это непременно вернется к тебе. Ленка поделилась мнением: мол, здорово, когда добро возвращается бумерангом и бьет тебя по черепу, подумав, что попробовать нужно. От нее не убудет. И Ковальчук отправилась звонить. От звука голоса бывшей одноклассницы на Аню с новой силой нахлынули старые комплексы. Кочерыжкина звонку не обрадовалась, но Лену это не смутило. Особой любовью к дипломатии она никогда не отличалась, поэтому спросила в лоб: – Анька, ты в запое? Кочерыжкина оторопело затихла, даже перестав дышать, то ли от ужаса разоблачения, то ли от изумления. Но Лену такие тонкости не волновали. Любая недосказанность порождает ненужные размышления, которые могут привести куда угодно, кроме конечной цели. Для экономии времени и сил всегда следует выяснить все досконально, поделить на два, отобрать факты, после чего уже отталкиваться от остатка. – Кочерыжкина, ты не стесняйся. Мы же почти родные люди. Тебе помощь нужна? В смысле, чего уж там: я тебя на улице видела, выглядишь ты неважнецки. – И что? – мрачно произнесла Аня. – Я пила из горлышка и радовала окружающих песнями под гармошку? – Я могу дать тебе в долг. Только не на выпивку, а на одежду. Могу к знакомой в салон уборщицей пристроить, хочешь? Ленка совершенно не планировала ее оскорбить, но, как это часто бывает, случайные слова ударили больнее, чем хорошо продуманная подлость. Аня даже не представляла, что со стороны производит настолько удручающее впечатление. То есть она, разумеется, предполагала, что никто от ее внешности в особый восторг не приходит, но не задумывалась о степени своего убожества. Оказывается, ее уже зачислили в отбросы общества. Здорово! – Лен, спасибо за заботу, но мне сейчас некогда, – буркнула она. – От меня так просто не отвяжешься, – простодушно заявила Ковальчук. – Анька, я решила вернуть тебя к людям! – Лена, у меня все в порядке. – Да? И как продвигается карьера? С бывшими одноклассниками приятно болтать, когда ты хотя бы чего-то в жизни добился. Особенно четко Аня поняла это сейчас. Ей так хотелось всех потрясти. Чтобы те, кто посматривал на нее в школе с брезгливым сочувствием или просто смотрел мимо, вдруг охнули, ахнули и бросились наверстывать упущенное. Горько и больно сознавать, что этого никогда не будет. Жизнь только началась, а уже не удалась. Но она ведь решила бороться… – Какая карьера? – Аня постаралась вложить в свой голос максимум равнодушного удивления. – Я еще учусь. Иду на красный диплом. Вот на будущий год окончу институт, тогда и начну заниматься карьерой. А пока даже планов конкретных нет. Она замолчала, вспомнив про конкретные планы в виде объявлений, расклеенных по району. Ленкин звонок подтолкнул ее к мысли написать новые, тщательно продумав «резюме» и рекламный посыл. – Красный диплом? – опешила Ковальчук. – Честно, что ли? – А что такого? – Ну да, ну да. Ты всегда была умная, – уважительно протянула Ленка. – Слушай, а почему ты тогда так… ну… странно одеваешься? – Временные материальные проблемы. – Нет ничего более постоянного, чем временное, – хихикнула бывшая одноклассница и осеклась. – Анютка, а давай встретимся, поболтаем за жизнь? Завалимся в какою-нибудь кафешку и устроим девичник. Аня представила, как в своем школьном затертом плаще и выходном платье в горошек пьет воду на девичнике и делает вид, будто не голодна. Пережить подобное унижение? Ни за что! – Леночка, обязательно как-нибудь пересечемся, просто у меня сейчас со временем напряженно, – отказалась Аня. Врать противно. А еще противнее осознавать, что все ее планы – на девяносто процентов несбыточные мечты. Рожденный ползать летать не может, а Аня Кочерыжкина родилась явно не для полетов. – Ладно, но ты не пропадай, – разочарованно протянула Лена. Сделать доброе дело не получилось. Счастливый человек щедр и великодушен. Его распирает желание поделиться счастьем с ближним. Причем дележка должна происходить во всех смыслах: во-первых, так и подмывает поделиться информацией о своем счастье, а во-вторых, можно отломить кусочек счастья для благодарного слушателя. Вике не понравились философские сентенции подруги, поэтому захотелось немедленно получить от кого-нибудь индульгенцию на серьезные отношения с Димой. На роль слушателя и одариваемого идеально подходила Кочерыжкина. Вика была убеждена, что нашла принца, а сообщать об этом имеет смысл лишь такой подружке, которая не протянет в ответ снисходительное «поздравляю, а у меня король». У Ани абсолютно точно никакого короля нет, поэтому похвастаться можно Кочерыжкиной. «Заодно проведу с ней просветительскую беседу о вреде алкоголя», – великодушно подумала Вика, набирая с детства знакомый номер телефона. Когда Аня, еще не успевшая отойти от странного разговора с Ленкой, услышала в трубке голос второй школьной подруги, она напряглась и поджала губы. Это уже походило на издевательство. – Анютка, сколько лет, сколько зим! – счастливо пропела Вика, затихнув в ожидании ответной радости. К ее изумлению, Кочерыжкина после тягостной паузы довольно злобно выдала: – Ну и? – Что? – опешила Вика. – Зим сколько? – Я не вовремя? – Ага, – с истеричной радостью подтвердила Аня. – В запое я. Не, у меня ломка. А вы с Ковальчук теперь по очереди будете бдить? Тимуровское шефство над алкашкой взяли или вами движет корысть? Так с меня взять нечего. – Ань, ну ты чего? – обиделась подруга. Хвастаться расхотелось, настроение испортилось. Более того, у Вики даже закралась невероятная мысль, что бывшая одноклассница подслушала, как они сплетничали. – Ничего. Ты звонила-то зачем? – Да так, соскучилась, – неуверенно протянула Вика. – Неужели? По мне? – По тебе! – с вызовом подтвердила оппонентка, изумляясь нелепости диалога. Вот и похвасталась! Надо ж так нарваться. – Ясно. Тогда слушай. У меня все в порядке. Ничего нового, все по-старому, – обстоятельно начала доклад Кочерыжкина. – Я страшная, одеваюсь, как сирота казанская, некоторые даже считают, будто я спиваюсь. В общем, стараюсь не выбиваться из заданного образа. – Кем заданного? – Судьбой и стартовыми условиями. Корону и сиськи мне не выдали, а мозг вот прям жмет! И жить мешает. Надо его продать, как думаешь? – Хочешь стать донором? – промямлила Вика, уловившая только пассаж про то, что Кочерыжкина одевается, как сирота казанская, а потому судорожно прикидывавшая, обидится ли бывшая одноклассница, если предложить ей что-нибудь из своего гардероба. Мысли были заняты метаниями между боязнью обидеть и желанием облагодетельствовать, и места на умные вопросы в этой кутерьме не осталось. Оттого и вопрос выпал из сознания так себе. Прямо скажем, глуповатый. Но Аня, видимо, упиваясь интеллектуальным превосходством над подругой, радостно подхватила тему: – Точно! Буду донором. Пусть мои мозги утекут на Запад. Как думаешь, можно в нагрузку сосватать капиталистам и все, что к моим мозгам прилагается? Ну, оболочку и маманю мою, а то ее и оставить-то не с кем тут. – Ань, хочешь, я тебе денег дам? – выпалила Вика. – Или шмотки какие-нибудь? – До свидания, Цаплина. Приятно было пообщаться. Из трубки азбукой Морзе понеслись короткие гудки. Вике показалось, что это сигнал SOS. Но как на этот сигнал реагировать, она не знала. И вообще, если Кочерыжкина психопатка, то пусть разбирается со своими тараканами сама. Только настроение испортила. Аня смотрела на телефон, как на гремучую змею. Он снова звонил. Старый, блекло-желтый, с треснувшим диском и полустертыми цифрами. Что хорошего мог ей предложить этот допотопный монстр? «Сговорились все, что ли?» – Аня нервно хихикнула и опасливо взяла трубку. – Здравствуйте! – Высокий женский голос напористо набирал обороты. – Вы ищете работу? Мне нужна домработница! Нормальная! Которая будет тащить на себе все хозяйство, чтобы у меня осталось время на себя. Потому что женщина должна быть женщиной! Я хочу в спа, отдыхать, а не скакать козой у плиты, не пахать на благо семьи, как раб на галерах! Ясно? Озадаченная Аня уже собиралась сказать, что ей ясно, но тут на заднем плане что-то забубнил виноватый мужской голос, развеявший подозрения, что это странное выступление предназначалось ей. – Я готова, как коза и раб на галерах, – заявила Аня. – За соответствующую оплату. Правда, рабам раньше не платили. Но у нас рабство вне закона, крепостное право тоже давно отменили, поэтому будем придерживаться рыночных отношений. – Сколько вы берете за свои услуги? – перешла к самой важной части беседы женщина. – А сколько вы предлагаете? – вывернулась боявшаяся продешевить Аня. – При условии, что оплата ежедневная. И работать я буду только во второй половине дня. Тетка на том конце провода затихла, видимо, переваривая ответ, потом сварливо потребовала: – Приезжайте на собеседование прямо сейчас! Иначе завтра ваше место будет занято! – Много претендентов, – понимающе хмыкнула Аня, представив батальон домработниц, расклеивающих объявления на тех же столбах, что и она, и заботливо посоветовала: – Вам обязательно надо всех посмотреть и выбрать лучшую. Не факт, что это буду я. Давайте вы меня в самом конце смотрин позовете, а то вдруг я не оправдаю высокого доверия, а вы время потеряете. – Вы сегодня приедете или нет? – гнула свою линию собеседница. Судя по уязвленному тону, Анькино выступление ей не понравилось. – Диктуйте адрес, – вздохнула будущая домработница. К ее изумлению, тетка жила в соседнем доме. Когда работа находится в пределах пешей доступности, это обрадует любого. А уж барышню в крайне стесненных материальных обстоятельствах, вынужденную экономить и ездить «зайцем», и подавно. Через десять минут мадемуазель Кочерыжкина стояла перед массивной черной дверью и давила кнопку звонка. – Вы на реактивной метле летели? – недовольно бубнила работодательница, гремя замками. – Обувь снимайте. Раздевайтесь. Проходите в гостиную. Ее отрывистые команды навевали мысли о всеобщей и обязательной диспансеризации. Казалось, что вот сейчас Аню втолкнут в ярко освещенный зал, а там в одном исподнем перед группой врачей, заседающих за обшарпанными столиками, будут толпиться претендентки на роль домработницы. В неуютной гостиной, обставленной не совсем психически здоровым дизайнером, на странном кривом кресле с металлическими трубками вместо подлокотников восседал толстопузый дядька с усталым лицом. – Добрый вечер. Меня зовут Анна. Я… – Сколько тебе лет? – возмущенно прервала церемонию знакомства хозяйка. – Да ты вообще совершеннолетняя? Хрустя пальцами, она разглядывала маленькую Аню. Дядька тоже рассматривал, и в его глазах мелькало одобрение. – А ты чего губу оттопырил, мерин? Размечтался! Вы, девушка, когда объявления даете, возраст указывайте! Это мошенничество чистой воды! Какая из тебя домработница? Ты домработницу с домохозяйкой перепутала! Решила мужичка богатого отхватить? Вон, любуйся, уже облизывается! Я тебе облизнусь! А вы уволены! Аня и толстопузый одновременно съежились и заморгали. Оторопевшая Кочерыжкина пыталась понять, в какой момент ее приняли на работу, если сейчас уже уволили. На столь стремительные перемещения по карьерной лестнице она не рассчитывала. А тетка, как сломанный радиоприемник, все увеличивала и увеличивала громкость: – Вместо того чтобы чужих мужей уводить, лучше бы училась! Образование получала! На работу нормальную устроилась! А то, ишь, придумала – на все готовое, да еще деньги получать. Несостоявшаяся домработница настолько удивилась предположению, что она может увести какого-то там мужа, что даже не обиделась. – Я в педагогическом учусь! – гордо сообщила Аня. – И диплом скоро получу. – Ну, так иди учителем работать, – взвилась хозяйка. – Нечего тут задом крутить! Наверное, это тоже было оскорбительно, но для Ани, которую впервые заподозрили в наличии «зада», это прозвучало почти комплиментом. Конечно, комплимент сомнительный, но было в этом что-то такое, от чего она даже приосанилась. Уходила Аня с гордо поднятой головой, но поворачиваться к разбушевавшейся хозяйке спиной не рискнула. Она с достоинством пятилась, придерживаясь за стену, чтобы не упасть, опасаясь быть затоптанной. Попрощались с ней сухо. Аня вдруг сообразила, что неуравновешенная дама дала ей дельный совет. А почему бы не пойти пока работать в школу? Уйти она всегда успеет, но тут хотя бы была достойная работа и пусть скромная, но гарантированная оплата. Кроме того, неожиданно оказалось, что для кого-то она даже может представлять интерес как женщина. И пусть эта тетка на волне скандала, явно разразившегося в счастливом семействе задолго до прихода потенциальной домработницы, слегка сгустила краски, но ведь было что сгущать! «А вдруг я себя недооцениваю?» – неожиданно осенило Кочерыжкину, и она, поднимаясь на лифте на свой этаж, даже подпрыгнула. Надо срочно добраться до зеркала и проинспектировать свои прелести. Или в очередной раз убедиться в их отсутствии. Кто прыгал в лифте, знает, чем обычно заканчиваются подобные развлечения. Старый лифт, не выдержав экспрессии Ани, внезапно вздрогнул и замер. Клаустрофобией она не страдала. Но сидеть в кабине, исписанной разноцветными признаниями в любви и разоблачениями, на уровне неизвестно какого этажа, было неприятно. Кнопка «вызов» приветливо торчала из панели обугленными останками. Кричать стыдно, а надеяться на авось – глупо. Время было позднее, соседи, съев свою порцию холестерина, вяло переругивались, гоняли по квартирам детей, престарелых родственников, перетягивали друг у друга пульт в борьбе за сериалы и футбол и готовились отойти ко сну. Лифт всем массово понадобится завтра утром, вот тут-то люди и обнаружат хладный труп замерзшей Анечки. Она так живо представила эту трагическую развязку, что принялась с удвоенной силой пинать дверь лифта и орать: – Лю-у-у-уди-и-и-и! Никто не отзывался. Только где-то далеко скрипнула дверь, и дребезжащий старушечий голос прошамкал: – Сейчас милицию вызову! Сталина на вас нет! После чего дверь хлопнула, и снова наступила тишина. Милиция Кочерыжкиной сейчас не помешала бы, но она была уверена – это все пустые угрозы. К сожалению, бабка уползла смотреть какую-нибудь «Кармелиту» и отвлекаться на борьбу за соблюдение общественного порядка не собиралась. Безуспешно поорав почти час, Аня вдруг подумала, какие все же ближние черствые. И глухие. Ведь слышала ее вопли, а выйти поленилась. «Как кошек и собак бездомных под окнами прикармливать – это они пожалуйста, – с обидой подумала Анька. – А как человека из лифта вынуть, так у всех дела». Эта мысль неожиданно зацепилась за сознание и внесла существенные коррективы в спасательную операцию. Аня откашлялась и жалобно завыла. Получилось пронзительно и жутковато. Так воют волки или привидения. Но и это ноу-хау не помогло. Народ, вероятно, напуганный страшными звуками, затих в квартирах и не торопился покидать свое убежище. Но мир все же не без добрых людей. Где-то грохнула железная дверь, и раздались тяжелые шаги. Аня взвыла на максимальной громкости и даже изобразила нечто похожее на скулеж. Получилось так душераздирающе, что она испуганно осеклась. После этого концерта придется показаться на глаза соседям. Ее артистические способности могут не оценить. Переигрывать не стоит. – Что тут случилось? – пробасил недовольный мужской голос. – Собачка в лифте застряла, – неожиданно оповестила его какая-то сердитая старуха. – Целый час надрывается. – Не собака, а кошка, – встрял в беседу скрипучий тенорок. – Ей хвост прищемило, вот и орет. – Да там вообще мутант! – возбужденно вклинился подростковый фальцет. – Я вот сейчас кино смотрел. Там мужик один проводил опыты дома и вывел мутанта: получеловека-полумедведя. Этот полумедведь даже разговаривать мог, и мозг у него был, как у человека. Хитрый, зараза! Короче, он мужика сожрал и вырвался в город. Его там спецназ ловил. Кочерыжкина, потрясенная тем, что, оказывается, соседи давно слушают ее вой и имеют наглость фантазировать на тему источника этого звука вместо того, чтобы броситься на выручку, разъяренно выкрикнула: – Сам ты мутант! Вот такие и жгут в лифтах кнопки! Двери испуганно захлопали, и голоса нечутких соседей затихли, уступив место тревожной тишине. – Придурки, – горестно пробормотала Аня. – И я еще всю жизнь с ними здоровалась. – Сама тоже хороша! – неожиданно рявкнул бас. – Выла-то зачем? Или ты так плачешь? Тогда я твоему мужику сочувствую. Небось, до смерти боится тебя расстраивать. Надо ж так! – Помогите мне, пожалуйста, – всхлипнула Анька. – Только не уходите! Я замерзла. И пи… Ну… Домой уже так хочу, что просто сил нет. А они все сбежали. Я думала, что хоть зверюшку пожалеют. – Ага, – засмеялся мужик. – Так не зверюшки воют, а оборотни. В полнолуние. Распугала народ. Ладно, не реви. А главное, не вой больше. А то я тоже испугаюсь. И убегу с веселым топотом. Сейчас вызову ремонтников, потерпи. Когда через полчаса Аню вызволили из лифта, спаситель исчез. Зато ее встретила насупленная тетка в дутом сиреневом пуховике. Раздраженно уставившись на Кочерыжкину, она намекнула: – Ночь, между прочим. Отблагодарить бы надо. – Спасибо, – послушно промямлила основательно задубевшая в холодном лифте Анька. Но, уловив в теткиных глазах растущий уровень недовольства, торопливо добавила: – Большое! Просто огромное спасибо! – И рванула домой, перепрыгивая через ступеньку. Наверное, хорошо, что соседи не узнали, что она умеет так артистично выть. Софья Леонидовна интеллигентно прихлебывала чай и неодобрительно смотрела на племянницу. Ленка крутилась у зеркала и напевала нечто бессвязное. Пятую точку обтягивали джинсы с сердечками. Ленка пританцовывала, сердечки неприлично шевелились. И вообще все было как-то не так. Пухлая очаровашка с косичкой превратилась в здоровенную деваху, у которой весь ум ушел в половые признаки. Племянница ассоциировалась у Софьи Леонидовны с бомбой замедленного действия. Из-за неразборчивости и неосмотрительности вкупе с Ленкиной наивностью однажды в квартире может появиться какой-нибудь ужасный мужик, который станет пить, курить и лишит племянницу любых перспектив на сказочное счастье. Сама Софья Леонидовна в сказку так и не попала и теперь мечтала, чтобы хоть у Леночки все получилось. Беда в том, что это самое «все» они понимали по-разному. Тетка представляла как минимум семью Друзь за чтением энциклопедии, а племянница – кошелек с ушками и ножками. Чем короче ножки, тем больше шансов, что не убежит. – Ты очень испортилась, – глубокомысленно изрекла тетя, гипнотизируя мощный тыл подопечной. – Неужто на мне плесень? – усмехнулась Ленка, старательно укладывая челку в замысловатую волну. – И куда ты в таком виде? Явно не в библиотеку, – съязвила Софья Леонидовна, скорбно кивнув на блестящую маечку, мало что прикрывавшую. Молочно-белые Ленкины плечи плавно переходили в бюст, поднимавший сомнительный шедевр китайской текстильной промышленности почти параллельно земле. – В консерваторию. Рахманинова слушать. – Ленка попыталась сделать умное лицо, от чего ее румяная физиономия приобрела налет легкой дебильности. Узрев результат своих усилий, Ковальчук расхохоталась. – Тетя, сейчас время другое. Какие библиотеки? Темп жизни изменился, приоритеты иные. Не бойся, будет у тебя в старости хлеб с маслом! – Я не этого боюсь, – поджала губы Софья Леонидовна. – А вот зря. Тема была скользкой, поэтому уточнять, что именно зря и что в таком случае ее ждет в старости, тетка не стала. У нее имелся свой план. Дождавшись, пока Ленка станет рисовать губы и, следовательно, будет молчать, Софья Леонидовна елейным голоском начала атаку. Племянница все еще казалась ей несмышленой девчонкой, поэтому свои хитрости тетка особо не маскировала. – Ты помнишь Беллу Моисеевну? Они приходили в гости к нам, когда ты в школе училась. – Нет, не помню. И почему «они»? Твоя Белла Моисеевна, что, гидра о трех головах? Ленка неодобрительно уставилась в зеркало. Цвет карандаша под светом яркой лампы оказался совсем не таким, как хотелось. Губы надо было стирать и краситься заново. Скоро уже подъедет Вадик, а она не готова. – Не дерзи, – нахмурилась тетя. – Беллочка – кандидат наук, умнейшая, очаровательнейшая женщина! Я с ней несколько лет не виделась. – Ну, так она тоже могла со временем испортиться, – рассудительно заметила Лена. – И к чему этот длинный пролог? – Просто так. – Тетка с преувеличенным вниманием принялась разглядывать чай, тревожно затихнув. – Чего у тебя там? – ухмыльнулась Ленка. – Таракан упал? Или гадаешь на чаинках? – Дурацкие у тебя шутки. Ты же интеллигентная девушка… – Я? – шлепнула себя по бокам интеллигентная девушка, задавив в зародыше начало воспитательной лекции. – Мадам, вы обознались! По весу во мне не одна, а цельных три интеллигентных, не побоюсь этого слова – тургеневских, – девушки! Когда наш институт благородных девиц разгоняли, я прям уходить не хотела, держалась за косяки и материла пролетариев. Тетя, сколько можно? Сейчас интеллигентные заморыши не в цене. – Они всегда в цене! – хлопнула ладошкой по столешнице раскрасневшаяся Софья Леонидовна. – То есть против заморышей ты не возражаешь, – хихикнула Лена. – Давай не уходить от темы. Что там у твоей Беллы Моисеевны кроме кандидатской диссертации? Очередной интеллигент в пятом поколении, холостой и изошедший на прыщи из-за отсутствия половой жизни? – При чем тут прыщи? – закипятилась тетка. – Ага. Значит, интеллигент тоже имеется, – сурово подытожила племянница. – Ты повторяешься. Прошлого сватовства мало? Хочешь перессориться со всеми своими подруженциями? – А ты учись вести себя в приличном обществе, тогда мне не придется с ними ссориться! – Это я-то вести себя не умею? Да прошлый дохлик из твоих приличных меня чуть не изнасиловал! – Твоя фраза лишена логики! – взвилась тетка. – Либо он дохлик, либо… – Хватит! У меня есть любимый мужчина. Не надо мне всякую некондицию сватать. Прошлого раза вполне достаточно. Ленка недобро ухмыльнулась, вспомнив пресловутый «прошлый раз». У Софьи Леонидовны были сплошь приличные подруги, вырастившие хороших, домашних мальчиков. Последнего звали Юриком. Рыхлый, улыбчивый кавалер оказался чудовищно близорук. Близорукость он считал плюсом, озвучив логику своих умозаключений следующим образом: – Зато моя жена сможет расслабиться и не тратить мои деньги на всякие омолаживающие процедуры. Для меня все женщины на одно лицо. Этакий, знаете ли, мутноватый блин с волосиками по краям. Ростом он едва дотягивал Ленке до плеча, поэтому в первые же пять минут знакомства она сверху вниз с состраданием посмотрела на розовую, беззащитную плешку, матово поблескивавшую на белобрысых кудряшках, отпихнула влажную ладошку, которой Юрик попытался приобнять невесту, и лениво ойкнула. Юрик пошел пятнами и стал махать руками с удвоенным энтузиазмом. За столом он путал свое колено с Ленкиным, косился близоруким глазом в вырез на ее кофточке и в попытках нагрести себе салата из какой-нибудь отдаленной миски периодически елозил пухлым локтем по ее груди. В конце вечера тетка, подхватив подружку под локоток, потащилась дышать свежим воздухом со словами «а молодые пусть посидят, почирикают, не будем мешать». Юрик спешно пригласил Ленку танцевать и активизировал процесс инспектирования ее прелестей. Вышеупомянутых прелестей оказалось так много, что от волнения и переживаний он аж вспотел и потерял очки. Вернее, очки Юрик потерял, потому что их сшибла невеста, изумленная напором стосковавшегося по женской ласке очкарика. С интересом наблюдая, как кавалер ползает по паласу в поисках своих окуляров, Ленка пригорюнилась, допила вино и с тяжелым вздохом спросила: – Чего ты такой борзый-то? Ты ж в гости пришел, а не в бордель. – Тетя сказала, что у тебя никого нет. А женщина, у которой никого нет, благосклонно реагирует на любое мужское внимание. У тебя никого нет, у меня никого нет, мы друг другу подходим. Логично? Тем более что физиологические простои плохо влияют на детородную функцию и на здоровье в целом. – То есть ты ко мне пришел, чтобы физиологически не простаивать? – уточнила Ленка. – Не только мне не простаивать, но и тебе тоже, – объяснил прозревший гость. Очки он нашел у торшера и торжественно водрузил на курносый, свекольный от усилий нос. – То есть на случку явился? Юрик обиделся, свекольный колер растекся с носа по всей физиономии, и жених принялся возмущенно отстаивать свое право называться интеллигентным человеком. Когда в замке заворочался ключ, Ленка взвизгнула и с рыданиями бросилась к тетке. Юру, виновато бубнившего что-то на уровне Ленкиной подмышки, уже никто не слышал. Повторения подобного Ленке не хотелось. Тем более что в тот раз у нее действительно временно не было кавалера, а теперь имелся почти жених… Или почти имелся. Или даже точно был жених, просто он пока не успел Ленке об этом сообщить. В общем, никакие Беллы Моисеевны со своими сомнительными прыщавыми отпрысками Ленку не заинтересовали. Софья Леонидовна была совершенно уверена, что без нее непутевая племянница ни за что не разберется. Раз уж судьба подкинула ей девочку, надо было руководить и направлять. Взрослые всегда в ответе за детей. Они несут в их души и сердца разумное, доброе, вечное, не обращая внимания на активное сопротивление опекаемых, переходящее в истерику. Вечная проблема отцов и детей встала перед Софьей Леонидовной в полный рост. Конечно, лет через двадцать чадо подрастет и скажет старшему товарищу спасибо, признает его правоту и повинится, но до этого еще надо дожить. А в тот момент, когда глупому, едва повзрослевшему индивидууму кажется, будто он умнее самых умных и главнее самых главных, взрослым очень хочется вбить в безмозглое создание необходимые правила и сентенции кувалдой, для надежности забетонировав. Как забетонировать в Ленкиных кривых извилинах факт, что интеллигентный мальчик с хорошей родословной и приличными родственниками намного лучше сомнительных олигархов, тетка не знала. Поэтому она вынуждена была наблюдать, как мадемуазель Ковальчук вместе со своими кривыми извилинами отбывает на свидание к очередному неблагонадежному и неприятному типу. Вечер четверга имеет свою прелесть. Она заключается в том, что уже в четверг нормальные люди начинают ждать пятницу, а пятница, как известно, закономерно перетекает аж в два выходных дня. Предвкушение праздника зачастую радужнее самого праздника. И не потому, что праздник, например, не удался, а просто мечтать о том, что будет, приятнее, чем констатировать, что все уже произошло. Вика сидела на бортике ванной и разглядывала гору пены в джакузи. Пена походила на сугроб и опадала медленно. – Переборщила, – констатировала Вика и решила переждать минут десять, скоротав время за беседой с подругой. Обе так увлеклись личной жизнью, что практически перестали созваниваться. – Ленка, привет! Чем занята? – Вика уселась в кресло и открыла маленькую бархатную коробочку. Ковальчук, которая в данный момент лежала на диване, задрав ноги к потолку, боролась с тромбофлебитом, целлюлитом и много с чем еще. Вычитав на каком-то форуме, что для пожизненной стройности и здоровья ног необходимо их ежедневно задирать, вырывая из жизни десять минут времени, Ленка приняла это за руководство к действию и с воодушевлением выполняла несложное упражнение. Тем более что все остальные требовали слишком много усилий. Посмотрев на педикюр, маячивший на фоне люстры, Ленка многозначительно сообщила: – У меня фитнес. – Здорово. Молодец, – телеграфировала Вика. – А как у вас с Вадимом? По ее тону было ясно, что вопрос дежурный, а напористость связана с тем, что подруга желает скорее получить ответ, чтобы начать подробно хвастаться. – А как у вас с Димой? – произнесла Ленка. – Нет, сначала ты. Я же знаю, что ты пока не похвастаешься, сама внимательно слушать не станешь, – заныла Вика. – А у меня очень важно! – Конечно, – фыркнула Лена. – Не то что у всяких там маникюрш. У филологов, у них все по-взрослому. Ладно, рассказываю. Он половой гигант. Ты в шоке? – Кто? – Вика сидела на своей волне, думая только про Диму, поэтому Ленкина новость застала ее врасплох. – А ты про кого спрашивала? – засмеялась подружка. – Я про Вадика. Подробности нужны? – Не-не, не надо, я стесняюсь. – Понятно. Надеешься сократить время моего рассказа. А зря. У нас есть чему поучиться. И твоему Диме в том числе. – Я ему передам, – слегка обиделась Вика. – Если он сильно захочет, то будет брать у твоего гиганта уроки. У тебя все? – Нет, – мстительно заявила Ленка. – Он не жмот. По ресторанам водит, в клуб приглашает, даже на море съездить предложил. Но я пока думаю. – О чем тут думать-то? – опешила Вика. – Ехать надо. – Да он в Египет приглашает, а это как-то… – Не круто, – ехидно подсказала подружка. – Да, не круто, – беззлобно согласилась Ковальчук. – И вообще, где я приличный купальник на мои габариты найду? Это ж процесс. А я хочу быть нимфой, русалкой, чтобы он меня там ни с кем не сравнивал, а то знаю я эти курорты – там множество полуголых девиц носится. – Ты ускорься с процессом. А то он какую-нибудь другую русалку туда повезет, – посоветовала Вика. Ей было немного обидно: Дима ничего подобного не предлагал. – Ускорюсь, – вздохнула Ленка. – А то замуж очень хочется, гарантий, жизни спокойной. В кои веки нашла нормального мужика. Каждый последующий, кстати, хуже предыдущего. Народная мудрость. Так что если я Вадика упущу – только повеситься останется. – А любовь? – Опять ты со своей любовью, – поморщилась Ковальчук. – Любовь проходит. То есть я не имею в виду, что ты его будешь потом ненавидеть, а просто надоест. Не, не так. Надо смотреть на человека трезво, а не через призму эмоций. – Я это все от тебя слышала, – досадливо махнула рукой Вика. – А у меня и мужик хороший, и без призмы смотрела, и люблю. Вот. А еще он мне кольцо подарил. Красивое! – Предложение сделал? – радостно взревела Ленка. – Да? – Ну, не то чтобы предложение, – помялась Вика. – Короче, кольцо подарил, я взяла, Димку поцеловала, поойкала, попищала, а он промолчал. Вот я и думаю: с одной стороны, просто так на дорогие подарки, тем более кольца, не тратятся, правильно? А с другой – кто этих мужиков разберет. Мы за них можем столько всего напридумывать, а они ничего в виду не имели. У него с деньгами все в порядке. Мог и просто так подарить. Все это пришло Вике в голову только что, поэтому стало себя жаль. А вдруг она зря размечталась, и ничего особенного колечко не означает? – Так ты спроси, чего нервы-то себе мотать, – удивилась Ленка. – Я бы спросила. – Вот и спроси, если тебе подарят, – надулась Вика. Похвастаться не получилось. – Спрошу, – хихикнула Ковальчук. – И на моей улице грузовик с шоколадками перевернется. А ты не выдумывай ничего, а выясни. – Как? – раздраженно поинтересовалась потенциальная невеста. – Не замуж ли ты меня, любимый, зовешь? А то если да, так я бегом готова, ага. Тьфу! – Не утрируй. Надо дипломатично. – Ленка помычала, стимулируя мыслительный процесс, и выдала: – Скажи, мол, я не поняла скрытый смысл твоего подарка. – Лен, а если никакого скрытого смысла не было? – Тогда не знаю, – честно призналась подруга. – Смотри по поведению. – Ладно. Ты с Анькой давно общалась? – Вика решила сменить скользкую тему. – Я ей недавно звонила, она такая странная. Злющая. Завидует, наверное. И психованная. Нехорошо мы поговорили. – Мы тоже. Даже осадок неприятный остался, – призналась Ленка. – А я что теперь, виноватой должна себя чувствовать, что у меня все хорошо, а у нее нет. Приличные люди умеют радоваться за ближних. – Я за тебя рада, например, – торопливо произнесла Вика. – Я за тебя тоже, – подхватила Ковальчук. – А Аньку жалко. Но шефство над ней брать не хочется. Покусает еще, потом прививки от бешенства делать придется. Давай переждем, пока у нее бзик пройдет. Чего на рожон лезть? Только злить ее. В общем, решили Кочерыжкину не злить. Николай Борисович недовольно морщился, разглядывая потолок. – Ну? – поторопила его Вика. – Папа! Чего ты молчишь? – Больно жирно, – вынес свой вердикт отец. – Вот меня родители вообще не баловали. И дни рождения я не то что в кабаках, даже дома не справлял! Денег не было. Держали меня в черном теле, потому и вырос нормальным человеком. А ты привыкла, что мы с матерью дойные коровы. Только и успеваешь за вымя дергать. Возьми пару девчонок, сходите в кафе, мороженого поешьте, и все. – Мне двадцать три года исполняется! – взвилась Вика. – А ты мне предлагаешь мороженым давиться. – Если давиться, то лучше не надо, – ехидно согласился папенька и строго глянул в сторону жены, ожидая поддержки. – И двадцать три – не пятьдесят. Не юбилей, чай, чтобы толпу народа в ресторан тащить и там их за мой счет кормить. – Действительно, Викуля, дорого это, – робко вставила мама. – Если ты хочешь много гостей, давайте дома… – Я что, нищая? – оскорбилась Вика и чуть не разрыдалась, представив убогое домашнее застолье. – Ага, давайте, как в колхозе: таз оливье, водки ящик и корыто с вареной картошкой. Вы всегда в первую очередь про деньги свои думаете! А про меня? Я же живой человек! Не все можно за ваши паршивые бумажки купить! – Да-да, – Николай Борисович усмехнулся и удовлетворенно потер руки. – За паршивые бумажки только шмотки да место на филфаке можно купить. А зачем это все? – Да! – в запале выкрикнула Вика, но осеклась, почувствовав подвох. – Спасибо, что открыла нам глаза, – прорычал папенька, нависнув над столом переговоров. – Думаю, что пора перестать оскорблять столь возвышенное создание с нежной и чистой душой всяческими денежными подачками! – Я не об этом, – пошла на попятный бунтарка, быстро смотав флаги и спрятав революционный барабан. – А я – об этом, – припечатал Николай Борисович. – Хватит у меня на шее сидеть. Сначала образование какое-то невнятное выбрала. Теперь рот на меня открываешь. Иди, мужа ищи себе нормального. Только это и осталось. На себя тебе рассчитывать не приходится, а мне обуза не нужна. Я в твое образование-воспитание вложился, проект прогорел. Все, убытки списываю. – Папа! – взвизгнула Вика. – Я тебе что, мешок с овсом, чтобы меня списывать? Ситуацию спасла дипломатичная мама. Собственно, только благодаря уму и терпению Анны Павловны члены немногочисленного семейства уже в который раз не переходили к вооруженному конфликту. – Коля, ты можешь ее списать лишь тогда, когда выдашь замуж. А пока придется держать марку, чтобы твои партнеры не подумали, будто ты экономишь на ребенке. Согласна, девочка у нас разбалована сверх меры, но это будут уже проблемы ее мужа, а не наши. – Ну, вообще, – оскорбленно выдохнула Вика, уставившись на маменьку, кротко моргавшую накладными ресницами. – Тогда нужно быстрее ее сбагривать, – пробурчал Николай Борисович, недовольно покосившись на дочь. Так смотрят на старые «Жигули» с коррозией, прикидывая, что выгоднее: подкрасить и продать или сдать на металлолом по весу. Судя по скорбному выражению его лица и следующему вопросу, Вику все же планировалось продать. – А что там твой ухажер, жениться собирается? – Папа свирепо шмыгнул. – Пригласи-ка его на праздник, я с ним поговорю. – Куда пригласить? – оторопела Вика. – Куда-куда… В мать пошла, доходит, как до утки, на седьмые сутки. Ты же хотела день рождения в ресторане? Вот и веди его туда. Надо кое-что обсудить. Не люблю я затянутых ситуаций. – Как? – Вика чуть не разрыдалась. – Вы что, тоже пойдете? – Нет, мать, ну ты глянь на эту нахалку! Дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде! Да, кто оплачивает банкет, тот на банкете и пляшет, ясно? Я не старый хрыч и не жмот – все эти лестные характеристики в мой адрес сейчас написаны у тебя на лбу бегущей строкой, я – спонсор мероприятия! И я пойду, и партнеры мои, и нужных людей позову. Убьем одним махом всех зайцев. – А я? – робко пискнула Анна Павловна. – А ты зачем? – искренне удивился папенька. – Я там дела свои решать буду. Эта фифа перед подружками выпендриваться напоследок станет, что, мол, крутая. При слове «напоследок» Вика нервно сглотнула, а поперхнувшаяся Анна Павловна сдавленно напомнила: – Так мы как бы празднуем день рождения дочери. А я ее мать. – Да, – рассеянно кивнул спонсор мероприятия. – Как с бабами тяжело, сплошные проблемы. Мама успокаивающе погладила мужа по руке, а Вика со злобной решительностью подумала, что ее никто и никогда так не унизит. Женщина не должна зависеть от мужа! – Женщина не должна зависеть от мужа! – бушевала она, постукивая кулаком по столу в Ленкиной кухне. – Муж обязан уважать, любить, беречь жену. Он должен носить ее на руках. А не шпынять, как комнатную собачку. И не указывать постоянно ее место, которое, судя по всему, на коврике у дверей! – Ну, дорогая моя, независимость – синоним состоятельности. В смысле, финансовой. От мужа не зависеть можно лишь в том случае, если ты в любой момент без особых потерь и морально-материального ущерба можешь от него уйти, – прояснила свою позицию Ковальчук, с аппетитом надкусив толстенный бутерброд. Бутерброд был неприлично калорийным и негламурно розовел куском докторской колбасы. Конечно, Ленка была не женщиной-феей, а женщиной-бабой, а потому ни при каких обстоятельствах не могла понять Вику и мыслить на ее волне. Однако Вике очень хотелось донести до подруги прописные истины. – Ленка, ты балда! Женщина ценна сама по себе. Ее просто любят. – Погодь, не так быстро, я ща записывать буду, – заржала Ковальчук, едва не подавившись. Кружок помидора выехал из оставленной без присмотра многослойной конструкции и шлепнулся на стол. Подцепив потерю черно-фиолетовым нарощенным когтем, Ленка мастерски забросила его в рот, клацнув челюстями, как аллигатор. – Вот ты мне объясни, Цаплина, чем конкретно ты ценна? И кто тебе сказал, что твоя ценность со временем не подвергнется сомнениям, не найдется более ценный экземпляр, у которого сиськи больше, волосы гуще, а ноги стройнее? – У меня все в порядке со всеми ценностями по списку, – прищурилась Вика, намереваясь сказать гадость. Но поссориться с Ковальчук было сложно. Ленка умела вовремя перебивать и затыкать рот. Что она и сделала в очередной раз. – Это сейчас все в порядке, а через десять-двадцать лет тебя с учетом амортизации могут и перестать ценить. Вот покупаешь ты новое платье, и оно тебе кажется супермодным, зашибись каким крутым и обалденно на тебе сидящим. Поносишь ты его, погордишься, а через год уже фиг наденешь. И будет оно болтаться в углу на самой последней вешалке. А то и вовсе сдашь его в приют за ненадобностью. А там, глядишь, кто-то еще порадуется. Это, Викуля, правда жизни. С женщинами точно так же. Поэтому кроме ничем не подкрепленной уверенности в собственной ценности хорошо бы и обеспечить себе тылы, пути отхода и запасной аэродром. Женщина должна быть не только завоевательницей, но и полководцем-стратегом. И чтобы тебя не сдали со временем куда-нибудь, необходимо уже сейчас начинать соображать, а не закатывать глазки и изображать фею. – Я не изображаю. Я просто уважаю себя, – набычилась Вика. – И никто меня никуда не сдаст. – Бестолочь, – ласково протянула Ленка. Бутерброд закончился, и она умильно покосилась на холодильник, украшенный роскошным магнитиком с кроваво-красной надписью «На ночь не жрать!». – Я тебе по секрету скажу. Я видела штамп, который ставят в ЗАГСе. Там ни слова нет про гарантийный срок. Они просто констатируют факт, что два человека решили узаконить свои отношения. А уж дальше – пусть крутятся, как хотят. Это как надпись в гардеробе «Администрация не несет ответственности за утерю вещей». Если вдруг у твоего суженого утеряются любовь, уважение и совесть, то это твои проблемы. Значит, неправильно влюбилась. Поэтому я и говорю: сначала надо все рассчитать, а потом уже влюбляться. А то орут про любовь, а затем такое на форумах пишут – читать страшно. Изменил с соседкой, с начальником, вообще – с соседской собакой. Ай, помогите присушить, отсушить, высушить и, как гербарий, на стену повесить. – На форумах одни дуры сидят, – снисходительно пояснила Вика. – Поэтому и проблемы у них такие. Читала я. Вот у меня так никогда не будет. – Ну-ну, – понимающе хмыкнула Ковальчук. – Разумеется, у нас, умных, все пучком будет. Ладно, сменим тему. Что там с днем рождения? – Ой, классно все! – Вика моментально оживилась. Тема про мужиков, под которыми в данном контексте явно подразумевался ее ненаглядный Дима, ей категорически не нравилась. – Папхен согласился. Снимет ресторан. Правда, он туда со своими толстосумами намерен пойти. Ну, короче – родители тоже будут. Но музыка заказывается под нас. Аньку-то приглашать? – Конечно, а как же, – удивилась Лена. – Мы подруги. Кстати, стесняюсь спросить: а я-то приглашена? – А кто ж станет затмевать мою красоту своими габаритами? – прыснула Вика. – Приглашена. Как же без тебя-то, царевна ты моя? – Я – да, царевна, – самодовольно тряхнула бюстом Ленка. – Скоро стану царицей. Кстати, у твоего папеньки холостые олигархи есть? – А Вадик? – растерялась Вика. – У вас что, все уже? – Лишний кавалер еще никому не мешал. – Ясно. Только у папы они старые. – Мне не варить. Мне замуж – чтобы на молоденькую потом не поменял. Но, конечно, совсем престарелыми экземплярами я не интересуюсь. Ну, и чтобы симпатичный, приятный, не Армагеддец какой-нибудь, в общем. Чтобы никто даже не вякал потом, что я из-за денег со стариком. Чтобы все на слюни от зависти изошли. – Какие-то невыполнимые задачи ставите, барыня, – пробормотала Вика. – Короче, сама там разберешься. Слушай, тут еще проблема. Папа хочет с Димкой поговорить. – Представляю этот разговор, – усмехнулась Ковальчук. – По содержанию, уровню отрицательных эмоций и степени адреналина в крови твоего любимого эта беседа будет равна налету налоговой полиции в его офис. Выложит все: какой доход, какие планы и даже до скольких лет писался. Главное, чтобы он после знакомства с будущим тестем снова писаться не стал и жениться не передумал. Приглашение на праздник Кочерыжкину не обрадовало. Она напряглась и склочно поинтересовалась: – С чего вдруг? Подкормить меня решила? Вика, которая пункт «подкормить» тоже числила в списке своего благотворительного позыва, немного смутилась: – Ань, чего ты, как еж – шипишь и колючки выставляешь? Я тебя просто приглашаю на день рождения. Мы всю жизнь дружим. Почему тебя мое приглашение так оскорбило, что ты аж орешь? Я тебя не обои клеить зову, а повеселиться. – Повеселиться, – эхом отозвалась Аня. – Да мне не в чем. А свое даже не предлагай, это унизительно. – Да-да, Аньк, я извиниться хотела за прошлый раз, – забормотала Вика. – Я глупость сморозила. Давай забудем, не стану я тебе больше шмотки предлагать. Я как лучше хотела. – Проехали, – великодушно произнесла Кочерыжкина. На праздник хотелось чрезвычайно. Но как, в чем? Да и подарок нужен. Физиология пинала мозг, мозг вяло отплевывался обрывками великомудрых сентенций. В результате внутренних терзаний Аня выдала наиболее приемлемый вариант: – Мне надо подумать. Тут столько всего навалилось… Последняя фраза прозвучала настолько многозначительно, что Вика с уважением помычала в ответ и, озвучив адрес и время мероприятия, торопливо распрощалась. Навалилось на Кочерыжкину, конечно, много. Причем с самого детства. Ни фигуры, ни денег, ни перспектив, ни поддержки. Она так и ползла с этой гнетущей ношей, как муравей с дубовым листом – и не по силам, и не вылезти. Любая нормальная женщина нуждается в кавалере. И дело даже не в исполнении супружеских обязанностей, а в том, что женщина без спутника, как корова без рогов, велосипед без заднего колеса и духи без запаха. Без мужчины женщина не совсем полноценна в собственном мироощущении. Дело в том, что и гвоздь вбить, и лампочку вкрутить, и авоську с картошкой до дома дотащить современные дамы могут сами. Тем более что многие нынешние мужчины на подобные хозяйственные подвиги неспособны. Нет, не рабочая сила нужна женщине. Ей важно, чтобы кто-то восхищался, любил, оберегал и просто храпел ночью рядом, предварительно разбросав по квартире носки, съев ужин и отвесив перед сном нескладный, но ободряющий комплимент. Конечно, это все может делать собственная мама. Если очень попросить, то она и похрапит, и носки разбросает, и похвалит, но это будет не то – вроде капустного листа вместо куска мяса на ужин. То есть формально ужин имеется, а по факту – голодный организм рано или поздно взбунтуется. Поэтому Ане Кочерыжкиной нужен был мужчина. Во-первых, чтобы вообще понять, так ли он нужен в жизни. Во-вторых, чтобы хоть раз пройтись по двору как все, с парой. В-третьих, чтобы родить ребенка. Если без мужчины еще как-то можно, то без ребенка вообще модель жизни ломается. И не важно, свой ребенок, мужа, вообще усыновленный – главное, в жизни каждой женщины должен быть кто-то, о ком она станет заботиться, кого любить и растить. Но ребенку необходим отец – семья должна быть полной. В идеале. У Ани были еще доводы в пользу приобретения хоть какого-нибудь спутника жизни, но это уже было не столь важным. Проблема состояла не в ее правильных или ошибочных умозаключениях, а в том, что мужчины ею не интересовались. Аня понимала, что надо собой кого-то заинтересовать, но кого, как и где? В транспорте? Так там можно лишь успеть эпатировать пассажиров какой-нибудь экстравагантной выходкой. И то внимание со стороны мужчин возникнет мимолетное и с оттенком недоумения. В институте? Там их вовсе нет. Несколько юношей, бросившихся в педагогический в попытках откосить от армии, уже прибрали к рукам более симпатичные сокурсницы. А больше Аня нигде не бывала. День рождения бывшей одноклассницы, где наверняка будут мужчины, являлся единственным шансом хоть как-то устроить личную жизнь. Да, мужчины черствые, похотливые, примитивные животные, но почему-то они нужны и отличницам с сомнительными внешними достоинствами, и просто красивым дурам. Видимо, это заложено в женском коде ДНК – бороться с трудностями: сначала завести себе это неромантичное, оскорбляющее слух, зрение, обоняние и интеллект создание, а потом всю жизнь безуспешно пытаться его перевоспитать. Нет-нет, разумеется, есть исключения. Но, как известно, исключения лишь подтверждают правила. И Аня желала проверить все на собственном опыте. Она сидела над коробочкой с деньгами на хозяйство и мучительно боролась сама с собой. Мамина пенсия, пособие по инвалидности и крохи, оставшиеся от стипендии. Кучка дензнаков выглядела жалко. А сумма, отложенная на оплату коммунальных услуг, вообще казалась неприличной. Потому что платить столько за квартиру, в которой с частотой курьерских поездов, отправляющихся из столицы, отключали то свет, то воду, то отопление, то телефон, было несправедливо. Точно так же было несправедливо, что кто-то без усилий со своей стороны родился в семье папы-олигарха, а кто-то стартовал с самого дна жизни. Степень прилагаемых усилий для достижения цели у всех была разной. – В конце концов я устраиваюсь на работу, – пробормотала Аня. – Заплатим в следующем месяце. А сейчас мне нужно одеться. Дрожащими руками она взяла несколько купюр, потом, подумав, одну вернула на место и убрала коробочку на полку. * * * По жестяному подоконнику барабанила капель. Если закрыть глаза и вспомнить, что на улице апрель, то можно и порадоваться. А если открыть и посмотреть на слякотные хлопья мокрого снега, налипающие на стекло, то радость улетучивается со скоростью таракана, уносящегося от занесенного над ним тапка. Лена тяжело вздохнула и горестно уставилась в стену. Вадик уже четвертый день не звонил. Сначала она не придала этому факту никакого значения. Ну, мало ли – бизнес, дела. Затем заволновалась и три дня напряженно ждала звонка. К вечеру четвертого дня барышня заскучала и принялась строить всяческие предположения. Первой неладное почуяла тетка. – Твой-то пропал что-то, – начала она издалека, с трудом скрывая лучившуюся в глазах радость. У нее даже кудряшки сияли, как у солнечного одуванчика. – Бросил? – Почему сразу бросил? – оскорбилась уязвленная племянница. – Может, он запил? – А-а-а, ну это меняет дело, – округлила глаза Софья Леонидовна и саркастически улыбнулась: – Он еще загулять мог. Мужчины, они такие, погуляют и возвращаются. Вопрос ведь в том, примут – не примут, да? – Ты-то откуда знаешь? – Чисто теоретические умозаключения, – всплеснула сухими ладошками тетя. – Телевизор смотрю, книжки читаю. – Теория далека от практики, как Китай от Аляски, – просветила ее Ленка. – Не надо мне настроение портить. – Не буду, – поспешно согласилась Софья Леонидовна, продолжая сиять как тульский самовар. – Кстати, Белла Моисеевна приглашает нас в гости. – Нас? – усмехнулась племянница. – Или ей нужна девка на выданье для прыщавого перезрелого отпрыска? – А тебе перезрелый отпрыск с папой профессором и четырехкомнатной квартирой в центре, значит, не нужен? – парировала неугомонная сваха. – А мальчик, между прочим, кандидатскую пишет. – И кто ж за все это великолепие квартплату станет платить? Или твой писец кандидатской зарабатывает хорошо? Кстати, я не удивлюсь, если к шикарным апартаментам будут прилагаться папа с мамой. Уж лучше на выселках, но в своей двушке, чем в центре, но с интеллигентной родней. – Так у твоего кавалера двушка? – презрительно протянула Софья Леонидовна. – Ай, откуда такая меркантильность? – расхохоталась Ленка. – Тетя, давно ли нас волнуют квадратные метры? – В мужчине должны быть хоть какие-то плюсы, тем более в таком… неинтеллигентном. И вообще, я пытаюсь тебя правильно мотивировать, раз уж ум и образование в мужчине ты не ценишь. – Не надо меня мотивировать. У меня Вадик. – Который запил. Или загулял, – подхватила тему Софья Леонидовна. – Или вообще… – И она покрутила в воздухе сухонькими пальцами, обозначив траекторию, уходящую за горизонт. – И не надейся, – буркнула Ленка. – Кстати, у Вадика бизнес и прилагающиеся к нему материальные блага, которые твоему профессорскому семейству и не снились. Так что оставьте при себе ваши мотивировки, мадам. Настало время выяснить, куда подевался кавалер. Это пригодилось бы не только для того, чтобы уесть тетку, но и понять, куда плыть дальше. Без Вадика Ленка чувствовала себя лодкой в океане без паруса, компаса и весел. Проще говоря – оставалось только утопиться или ждать, не вынесет ли течением. Но звонить кавалеру было стыдно. Тем более что в разговоре Ленка очень боялась сорваться на просительные нотки, а следовало беседовать свысока. «А если он спросит, зачем звонишь, что отвечать? – тоскливо размышляла она. – Или вообще скажет, мол, ну чего? Стыдобища будет. Напишу-ка я ему эсэмэску». Планировать всегда легче, чем запланированное осуществлять. Написание эсэмэски ввергло мадемуазель Ковальчук в ступор. Сначала она решила справиться своими силами. Текст Ленка сочиняла долго, выверяя каждое слово, чтобы не выглядело навязчиво и взволнованно. Но дали себя знать вечные тройки по сочинениям: текст не получался. Слова не складывались, а мысли текли киселем, безыдейно и некреативно. В идеале Лене хотелось, чтобы от послания веяло легким интересом – мол, куда делся-то? Она вычитала в одном умном женском журнале, где писали очень правильные и легкие рецепты завоевания мужчин, что кавалера, с одной стороны, надо держать в тонусе, демонстрируя легкое пренебрежение и независимость, переходящую в готовность немедленно исчезнуть из его жизни, а с другой – он должен чувствовать интерес к себе. В статье утверждалось, что мужчин это бодрит и удерживает в необходимой кондиции. В общем, на глянцевой страничке совет выглядел мудрым и тщательно продуманным, но воплотить его в жизнь оказалось так же сложно, как испечь торт по рецепту, содержащему фразу «печь до готовности». Как ее угадать-то, готовность? Точно так же и с мужчинами: как вычислить нужную кондицию отдельно взятого самца? – Цаплина, ты умная? – умильно пропела Ленка, набрав номер подруги. – А то, – немедленно согласилась та. – А еще скромная. – Угу, этого у тебя не отнять, – хихикнула Лена и умоляюще проныла: – Помоги эсэмэску написать! У меня Вадик пропал. Звонить неприятно, а сообщение придумать не получается. Пока самое лучшее, что вышло: «Куда ты пропал, паразит?» Но в конце смайлик, чтобы не выглядело грубо. – Да уж, не шедевр, – усмехнулась Вика. – Вот-вот. Мне надо, чтобы выглядело так, будто я не волнуюсь, мне плевать, где он вообще, зараза такая, и неважно, что я уже почти неделю у телефона сижу одна, всеми брошена. – Ленка начала заводиться и чуть не пустила слезу. – Но чтобы он почувствовал себя виноватым, испугался, что потеряет меня, и отзвонился. Гад! Подлец! – Лен, не усложняй. Мужчины намеков не понимают. Им надо в лоб прямым текстом. – В лоб – это да, – мечтательно протянула одинокая и заброшенная всеми Ковальчук. – Ты ведь хочешь знать, бросил он тебя или нет? – Ну, типа того, – приуныла Ленка. – Только мне не нравится, как ты формулируешь. – Извини, но как есть. – Извиняю, – великодушно выдохнула Ленка. – Тогда спроси, как тебе планировать ближайшие выходные. Напиши так: «У нас есть общие планы на этот уик-энд или я могу развлечься одна?» – Класс! Погодь, я законспектирую! Ты гений! – А то ж, – гордо выдала советчица. – Обращайтесь. Две консультации по цене одной. Друзьям скидки. Когда женщины что-либо планируют, мужчина представляется им этаким свирепым быком, который, выкатив глаза и оттопырив рога, несется по хитросплетениям построенных дамами улочек прямо к заданной цели. И достигнув ее, мужчина самодовольно думает, что вышел на нее сам, а женщины деликатно подхихикивают. Но чаще эти быки сметают наши заботливо выстроенные картонные декорации и уносятся прочь по какой-то своей траектории. На эсэмэску Вадик не ответил. Когда не выдержавшая нервного напряжения Ленка набрала его номер, выяснилось, что абонент находится вне зоны действия сети. Софья Леонидовна, изо всех сил изображавшая сочувствие, предположила, что любимый поменял номер, чтобы надоедливая невеста никогда до него не дозвонилась. А Вика выдала версию, что кавалер временно уехал в теплые страны без Ленки, решив не дожидаться, пока Ковальчук найдет себе подходящий купальник и милостиво согласится посетить некрутой Египет. Права оказалась тетка. Дима, чью бдительность Вика сначала усыпила, а потом провела допрос с пристрастием, банально проговорился. Оказывается, Вадик долго с одной девушкой не встречается. – Ну, ты ж понимаешь – скучно становится, приедается, хочется чего-нибудь нового, – со знанием дела просветил он притихшую Вику. – Да, – осторожно поддакнула Вика, но, не выдержав столь наглой и детской непосредственности, сварливо поинтересовалась: – А ты с какой периодичностью баб меняешь? То, что они быстро надоедают, я усвоила. Теперь хочу знать, как быстро ты планируешь свалить от меня. – Викуся, – испугался горе-просветитель, – я ж про Вадика рассказывал. При чем тут я? Я вообще однолюб! Всегда считал: как только встречу свою единственную – сразу женюсь. Вероятно, Дмитрию казалось, что данным заявлением он развеял последние Викины сомнения. Вика же, напротив, пыталась осознать: ей намекнули, что она и есть единственная, или единственная пока не встретилась. Временные конструкции Диминых перлов озадачивали до состояния полной невменяемости от избытка переживаний. Вика лихорадочно строила логические цепочки. «Всегда считал» – уже прошедшее время, то есть считал-считал и в результате нашел? Или «всегда считал» и сейчас продолжает считать, то есть будет так считать до тех пор, пока не встретит? И как понимать «встречу – сразу женюсь»? «Встречу» – только планирует встретить какую-то там мымру, на которой соберется жениться? Или колечко, которое он ей подарил, уже являлось предложением, и Дима без пяти минут на ней женат? Но он ведь не спрашивал ее согласия! Или то, что она приняла колечко, уже стало согласием? Да кто ж так делает? Надо по-человечески формулировать, чтобы не возникло разночтений! Вероятно, последнюю фразу она выпалила вслух, поскольку кавалер изумленно захлопал глазами и виновато покраснел. – Что-то не так? – он смущенно тронул Вику за руку. Она даже застонала от досады. Только мужчина после всего, что умудрился озвучить, может задать столь нелепый вопрос. Да все не так! – И как долго ты собираешься искать свою единственную? – Кхм, – озадаченно отпрянул Дима и недоверчиво посмотрел на Вику. – Так… вроде нашел уже… – Это вопрос? – Ответ! – Так это было кольцо невесты? – Вика сурово сунула ему под нос ручку с пресловутым колечком. – Нет, просто… э-э-э… подарок. Слушай, ты меня пугаешь! Еще лампой в глаза посвети. – И посвечу, – сурово сдвинула брови то ли невеста, то ли нет. – Слова складывай нормально. Разночтений много. – Сказать «выходи за меня» – слишком банально. Поэтому подожди пока. – Подожду, – оторопело кивнула Вика. Похоже, замуж ее все же позовут, но когда и как – большой вопрос. Однако лучше оригинальный мужчина, умеющий делать сюрпризы, чем мужлан, простой и незамысловатый, как детский кубик. Когда женщина отправляется за покупками с пачкой денег, шопинг доставляет ей удовольствие. Но если основной целью является жизненная необходимость уложиться в скромную сумму, купив много необходимых вещей, процесс становится мукой. Аня откровенно мучилась и страдала. Деньги она положила в лифчик, попутно отметив, что несколько посторонних предметов в чашечке значительно украшают фигуру – рельефы выглядят интереснее. Кошелек у Ани, безусловно, был, но она смертельно боялась всяческих случайностей вроде удачливого вора, который легким движением руки лишит ее последней надежды. А вот за пазуху к ней вряд ли кто-нибудь полезет. Она уже несколько часов гуляла по вещевому рынку, придирчиво высматривая нечто универсальное. Позволить себе покупку вечернего платья, пусть даже дешевого, она не могла. Нужна была тряпка, которую можно надеть не только в ресторан, но и на собеседование, вечеринку, в гости и на свидание… Если однажды найдется близорукий ботаник, который ее хоть куда-нибудь пригласит. Но зачем напрягаться для близорукого? Усреднив исходные данные, Кочерыжкина решила рассчитывать на зрячего. Когда ничего покупать не надо, кажется, будто выбор огромен. Но как только появляется необходимость что-либо приобрести, внезапно выясняется, что все не то! – Девушка, ну что вы щупаете? Вы примерьте! Вам пойдет! – пробасила колоритная продавщица. Аня впервые в жизни видела человека, у которого все зубы были золотыми. Улыбка у женщины была шикарной. При взгляде на нее на память немедленно приходила цитата «варварское великолепие». Когда такой индивидуум говорит, что тебе что-то идет, тряпку нужно немедленно снимать. Но в данном случае эту самую тряпку можно было и не надевать. Тетка трясла в руках нечто серебристое, состоящее из поблескивающих кругляшков. Если бы не длина, странное изделие можно было бы принять за кольчугу. – Не-не, – пугливо попятилась Кочерыжкина. – Не надо. – Ну и зря, – миролюбиво развела руками продавщица. – Красивая вещь, сама б носила, но моего размера нет. А тебе вообще что нужно-то? У меня тут, видишь, места мало, я только самое красивое на виду держу, а так-то товар в три ряда висит. Судя по жестяному блеску, самым красивым тут считались свитера с люрексом и кофты, обилием сверкающих деталей напоминающие наряд восточных танцовщиц. Аня вздохнула: – Мне вообще другое надо, неброское, но нарядное. На слове «нарядное» она осеклась, подумав, что в этом пункте у них с продавщицей возникнут разногласия. – В смысле, повседневное. – Аня скорчила кислую физиономию, желая наглядно продемонстрировать простоту наряда. – А, есть такое, страшненькое, – радостно поделилась продавщица. – Во! Она выдернула из-за спины светло-серое платье с матовым атласным блеском. – Ща, погоди, пиджак к нему был. – Продавщица закряхтела, скособочилась и, как показалось Ане, откуда-то с пола подняла небольшую тряпочку того же цвета, что и платье, но с вышивкой. – Комплект! – Она любовно разгладила обе вещи и с сочувствием пророкотала: – Уценка, понимаешь. Не берет никто, уж больно размер мелкий. Да и мятые они. А тебе в самый раз будет. Заодно и погладишь. А я еще скину в цене, а то совсем бестолковая тряпка. И пол-то ею не помоешь – чистая синтетика. Когда продавщица озвучила цену, Аня нервно сглотнула и, схватив наряд, осипшим голосом поинтересовалась: – А где можно померить? – Да тут прямо. Я тебя покрывальцем прикрою. Или залог оставь и иди в примерочную. Оставлять залог Аня побоялась, поэтому, неловко путаясь в вещах, переоделась прямо за прилавком. Продавщица достала квадратное зеркало и принялась водить им вверх-вниз, чтобы дать покупательнице полную панораму. – Сидит как влитое, – цокала она языком, оглаживая Аньку по бокам. Поскольку платье было мятым, а зеркало – маленьким, убедиться в ее правдивости не представлялось возможным. Но соблазнительная, невероятно крошечная цена, на которую Аня даже не рассчитывала, примирила ее с дефектами. – Беру, – махнула она рукой и полезла в лифчик за деньгами. Вика мучительно вздыхала и в который раз прогоняла в уме первую фразу. Надо было сказать Ковальчук, что Вадик ее бросил. Но как это сделать? Рубить правду-матку? Или сначала расписать плюсы от его ухода, а потом уже поставить перед фактом, что этот балласт Ленкой сброшен навсегда? Видимо, между подругами имелась некая ментальная связь, поскольку Ковальчук позвонила сама. Подпрыгнув от неожиданности, Вика взяла телефон. – Викусь, я тут что подумала! – крикнула Ленка, забыв поздороваться. – Димка же с Вадиком друзья? – Ну-у-у, типа того. – Так спроси у Димки, чего случилось-то. Скажи, что Вадик пропал. Мол, переживаю я, и все такое. Если помер, то хочу прийти и водрузить венок. Не чужие же люди. – Как романтично, – вздохнула Вика. – А главное, трогательно. Но, насколько я знаю, твой Вадик подобных жертв не стоит. Димка про него столько всего рассказывал. Я тебя расстраивать не хотела, а теперь чего уж… Вику понесло. Она живописно сочиняла на ходу про Вадиково пьянство, загулы, темные истории, туманно намекая безо всякой конкретики. – А тут вообще у него какая-та ерунда с бандитами случилась из-за его же глупости. Привык жить в кредит, понабрал в долг. В общем, молись, чтобы он тебе не позвонил никогда. – Нормально, – просипела Ленка. – А что, квартира тоже в кредит? – Ой, и не спрашивай, – многозначительно проговорила Вика. – Это ж счастье, что он куда-то делся. – А вдруг убили? – воскликнула жалостливая Ленка. – Человек все же. Может, в милицию позвонить? Вика, поняв, что завралась не в том направлении, успокаивающе прошептала: – Димка тут проговорился, что вчера твоего Вадика в клубе видел. С какой-то вешалкой. – Лучше бы убили, – резюмировала оскорбленная Ленка. – И что мне теперь делать? А если бы я влюбилась? Забеременела? Какая подлость! – Подлость, подлость! – поспешно согласилась Вика. – Но лучше раньше, чем позже. И вообще, радуйся, что не влюбилась и не забеременела. – Я ж за него замуж собиралась. – Ну вот представь: сидишь ты сейчас с пузом, вся такая влюбленная, а твой муж с какой-то девицей по клубам носится. – Лучше повеситься, – мрачно произнесла Ковальчук, вообразив эту драматическую картину. – А теперь радуйся, что это все случится не с тобой, – подытожила Вика, гордясь собой. Как она филигранно подвела подругу к логической развязке без особых моральных травм! – Что-то мне нерадостно, – подумав, сообщила Ленка. – Пакостно мне. Чувствую себя половой тряпкой, об которую ноги вытерли. Нет, ну ты мне скажи, чего им надо? Все при мне: ум, красота, я бы даже сказала, красотища! У меня фигура – все на улице оборачиваются. Я ж королева! А они… Она не выдержала и разревелась. Жаль было растоптанных надежд и планов. – Ну, Лен, не плачь, будет и на твоей улице праздник. – Ага, День Победы. Главное, чтобы я к тому моменту не чувствовала себя ветераном межполовой войны и не шагала по своей улице с палочкой, побрякивая орденами. Это только на Девятое мая ветеранам есть чем гордиться, и их есть за что уважать. А в моем случае это совсем не та война и не те заслуги. Короче, у меня депрессия. Кстати, у тебя день рождения не отменяется? – Нет. – Чтобы подогнала мне кавалеров. По блату. Поняла? И на каждого досье. Я выбирать стану. – Слушаюсь и повинуюсь, – фыркнула Вика. – Не кисни. Все будет хорошо. – Это на «Русском радио» все хорошо будет, а про себя я что-то сильно сомневаюсь. Разбегаются от меня мужики. Как плодожорки: отгрызут самое вкусное и сваливают. Тенденция, однако. – Аленушка, какие у тебя на завтра планы? – Софья Леонидовна умильно улыбалась и заглядывала племяннице в глаза. Так улыбаются дети, готовые озвучить тщательно продуманную просьбу про килограмм мороженого. Поскольку Вадик из Ленкиной жизни исчез, пополнив список подлецов, планов у нее не было. Вернее, были, но расплывчатые – найти замену. – Давай завтра в гости сходим, – залебезила Софья Леонидовна. – К твоей Эльзе Иосифовне и ее заморышу? – ехидно уточнила племянница. – К Белле Моисеевне, – обиделась тетка. – И Эдик вовсе не заморыш. – А если не заморыш, то что же он себе сам бабу не найдет? – Ему не нужна баба! – Он что, не той ориентации? – веселилась Ленка. – Перестань ерничать, – прошипела Софья Леонидовна. – Мальчик занят научной работой. – Понимаю. – Племянница вытянула губки дудочкой и произнесла: – Может, не будем ему мешать? – Будем, – сурово проговорила Софья Леонидовна. – А давай, – Ленка с хрустом потянулась. – Я хоть развлекусь. – Только попробуй. – А чего, мне надо фею изображать? Я такая, какая есть. И ценна своей естественностью. – Где именно ценна? Тебе там документ выдали? – съязвила тетка. – Естественность и бескультурье некоторые путают. Но это разные понятия. Если тебе хочется поковыряться в носу, то это, может, и естественно, если ты сидишь одна дома, но бескультурно, когда находишься в обществе. – Ладно, – покорно согласилась Ленка. – В носу ковыряться не буду. – И юбку надень нормальную. – У меня нормальных нет. В том смысле, в каком ты это себе представляешь. – Нормальная юбка должна прикрывать все лишнее, – занудно пояснила тетка. – Во-первых, ничего лишнего, кроме копчика и аппендикса, у людей не бывает. А во-вторых, нормальная юбка должна открывать все красивое, ясно? – Да что ты? – делано изумилась Софья Леонидовна. – На всякий случай сообщаю: если ты считаешь свою филейную часть красивой и не собираешься ее прикрывать, иди в трусах. – И пойду, – угрожающе пообещала племянница. – Как с тобой тяжело, – вздохнула тетка. – Когда ты повзрослеешь? – Я уже взрослая. – Ленка гордо выпятила бюст и для убедительности тряхнула им. – Выросшая раньше времени грудь не свидетельствует о взрослости. Вот когда у тебя ум дозреет, тогда и считай себя взрослой. – С тобой, тетя, тоже очень сложно, – вздохнула Ленка и, чмокнув ее в лоб, отправилась выбирать наряд для смотрин. Над незнакомым Эдиком очень хотелось всласть поиздеваться, отомстив ему за всех мужиков сразу. * * * Денег на подарок у Ани не было. Но выход всегда есть, если сесть и поразмышлять, а не рвать на себе в отчаянии волосы. Если нет денег купить дорогой подарок, всегда можно сделать что-нибудь оригинальное. Аня решила не просто преподнести подарок, а заодно и продемонстрировать всем гостям свою индивидуальность. Купить флакон духов или подарочный сертификат может каждый, а вот сделать стенгазету в стихах… Она вытащила с антресолей старые школьные фотографии и принялась за дело. В шкафу уже висело отглаженное платье с пиджачком. Продавщица оказалась права – сидело оно отлично. – Веди себя прилично, – прошептала Софья Леонидовна, в последний раз оглядев сбываемую с рук невесту. Невеста старательно строила дебильные рожи и нагло ухмылялась. – Я и слов-то таких не знаю, – прошипела в ответ племянница, надув пузырь из жвачки. – Выплюнь! – Не, я лучше где-нибудь в квартире прилеплю, – мстительно пообещала Лена. Грядущее сватовство перестало ее веселить: ждать от неизвестного Эдика нечего, а тратить на него целый выходной день жаль. – Ах, Софочка, а кто это с тобой? – старательно удивилась Белла Моисеевна, расплываясь в радушной улыбке. Хозяйка оказалась не особо крупной, в меру упитанной дамой за пятьдесят. – Здрасьте! – радостно крикнула Ленка. – Меня зовут Лена. Я к вам жениться пришла! Вернее, меня привели. Но я не особо упиралась. Тетя сказала, что у вас можно вкусно поесть. – Получив тычок от Софьи Леонидовны и сладкую улыбку от Беллы Моисеевны, невеста ухмыльнулась и колыхнула бюстом. – Ну что? Давайте, гоните на меня жениха! – Леночка шутит, – проблеяла заалевшая Софья Леонидовна. – Ничего, у нас мальчик тоже шутник, – обрадовалась хозяйка и толкнула гостей вперед. – Сейчас познакомимся с Федором Савельевичем и сядем за стол. Эдуард будет чуть позже, я его за спиртным отправила. Леночка, вы вино пьете? – А как же, – расплылась в счастливой улыбке Ковальчук. – Мы с теткой еще как квасим. По выходным особенно. Беллу Моисеевну пассажи гостьи не смущали. Более того, физиономия у нее становилась все более довольной. Ленка приуныла. Ей очень хотелось шокировать интеллигентное профессорское семейство. И тут в коридор вплыл сухонький лысый дед в огромных бифокальных очках. Он шаркал по линолеуму громадными коричневыми тапками, похожими на лыжи. – Феденька, здравствуй, дорогой! – внезапно иерихонской трубой возопила Софья Леонидовна. – А ты все молодеешь! – Софа, – радостно зашамкал дед и двинулся к ним, выдвигая и задвигая вставную челюсть, как ящик комода. – Мартышка ты старая, совсем нас забыла. А бывало, только Белла за порог, как ты уже тут как тут, проказница. – Дед дробно захихикал, а тетка с Беллой Моисеевной захохотали. «Я в этом дурдоме лишняя, – трусливо констатировала Лена. Шокировать столь оригинальное семейство у нее вряд ли бы получилось. – Пролетаю мимо цели». – А барышня мне нравится! – проорал дед. – Грудастая такая. – Федор Савельевич у нас глухой, поэтому кричит. Вы тоже кричите, если захотите с ним пообщаться, – пояснила Белла Моисеевна. – Непременно покричу, – пообещала Лена. Едва все уселись за стол, накрытый неожиданно помпезно, с невероятным обилием хрусталя, серебряных приборов и всяческих фигурных посудин, в коридоре грохнула входная дверь, и раздался веселый дискант: – О-о-о, я смотрю, все в сборе. Где тут перезрелая девица, мечтающая выйти замуж? Мускулистый мустанг ждет свою строптивую зебру! Ленка поперхнулась куском красной рыбы, который старательно запихала в рот целиком, надеясь испугать профессора и его жизнерадостную супругу. «Мерин, – подумала она, пока кавалер цокал в сторону гостиной, но, едва завидев в дверном проеме щуплую фигуру прибывшего, мнение поменяла: – Пони, елки-палки!» – Я гляжу, у девушки и аппетит хороший, – ласково протянул жених. – Вот как уплетает, щеки того гляди треснут. Вы ее, небось, перед походом в гости неделю не кормили? Это уже адресовалось зардевшейся Софье Леонидовне. Судорожно сглотнув вставшую комом форель, Лена откашлялась и басовито поинтересовалась: – Выпить-то принес? – А то как же, – потер руки кавалер. – Мы тут любим за воротник заложить. Компанию составите? Кстати, забыл представиться – Эдуард! – Он галантно щелкнул пятками и поклонился. – Да я уж в курсе. Вас, полагаю, тоже к спариванию задолго готовить начали. Но соблюдем формальности. Я – Елена. – Елена Прекрасная, – расщедрился на комплимент Эдик. – Так и запишем. Кстати, вы ешьте, не стесняйтесь. Раньше в Древней Руси так проверяли будущих невест. Если ест хорошо и много, значит, и женой будет хорошей. – Да что вы говорите? – Лена захлопала в ладоши. – Какая прелесть! А я всегда думала, что так батраков набирали. Вот ведь какие пробелы в образовании! – Да! – хлопнул себя по лбу жених. – О батраках! У нас же есть дача. Мы, знаете ли, Елена, фанатичные огородники. Вы любите копать картошку? А полоть? – Картошку я предпочитаю в готовом виде, – порадовала его Лена. – И вообще, я девушка романтичная, а вы мне какие-то неинтересные перспективы рисуете. – Дети, хватит пикироваться. Вы друг друга стоите. Брек, – хихикнула Белла Моисеевна. – Действительно, – великодушно подтвердила Лена. – Эдуард, а плесните-ка мне водочки. Я когда выпью, пою хорошо. – А я замечательно танцую, когда напиваюсь, – беззастенчиво соврал жених, набулькав ей приличную порцию горячительного. – Вот прелесть будет. Вы поете, я танцую, родители в ладоши хлопают. Вы на ночь-то планируете оставаться? – Еще не решила. Тетя, вы останетесь или как в прошлый раз – подхватите хозяев и бросите меня наедине с очередным мужланом? – почтительно осведомилась Ленка у поджавшей губы родственницы. – Ух ты! – восхитился Эдик. – И часто вас по смотринам таскают? И что – никто не берет? – Я шибко разборчивая, – рассвирепела Лена. – Мне абы кто не подходит. – Вот и у меня такая же беда, – понимающе кивнул кавалер. – Трудно нам с вами, правда? – Да. Давайте выпьем и поедим, – предложила уставшая пикироваться гостья. – Отлично! – Эдик залихватски чокнулся и по-гусарски выпил, занюхав рукавом. Оба кривлялись от души и провели время с удовольствием. В результате Эдик предложил остаться друзьями. Ленка с жаром покивала, но отбыла восвояси раздосадованная. Получалось, что ей вежливо отказали. – Ну и мужики пошли, – недовольно пробормотала она, без сил упав дома на кровать. – Чем я им не королева? В соседней комнате недовольно бубнила Софья Леонидовна. Сватовство снова не удалось. В ресторане гремела музыка. Вика порхала среди гостей, чувствуя себя королевой. Ей вообще казалось, будто это репетиция свадьбы, поскольку Дима постоянно находился рядом и ободряюще улыбался. Его разговор с предполагаемым тестем состоялся в начале торжества, когда гости только собирались. Хищно провозгласив «ага!», Николай Борисович вцепился в Димино плечо и с вежливостью людоеда поинтересовался: – Это вы тот самый Дмитрий, который собрался жениться на моей дочери? Опешивший Дима точно помнил, что никакого предложения пока не делал, хотя и собирался. Он неуверенно покачал головой, что можно было расценивать как нечто среднее между «да» и «нет». Папа набычился и сжал руку сильнее: – Не понял. Ты что, отказываешься жениться? Вика едва не разрыдалась. Гости заинтересованно косились в их сторону. Еще бы: скандал в благородном семействе, будет что вспомнить. Ссориться с будущим родственником Диме не хотелось. Ставить на место нахального папашу недальновидно, но и изображать покорность – ошибочная тактика. Из покорных баранов хорошо шубы шить, а вот на уважение им рассчитывать не приходится. Поэтому Дима вежливо, но твердо убрал папашкину руку с плеча, широко улыбнулся и радостно облапил будущего родственника: – Так вы Викин отец? Рад, чрезвычайно рад знакомству! А где же ваша супруга? Вы меня представите? – Представлю, – произнес Николай Борисович и даже чуть-чуть сдулся, утратив лидерство в диалоге. Приложившись в дворянском поцелуе к ручке маменьки и совершенно ее обаяв, Дима подхватил Вику и попытался завершить торжественную часть. Но тут папа воспрял духом и снова ринулся в бой, как бык, завидевший красную тряпку: – Так что со свадьбой? Имей в виду: все выкрутасы за твой счет. Содержать я вас не стану. В бизнес тебя не возьму и от своего пирога откусывать не дам. – Да я сытый, зачем мне пироги? – великодушно улыбнулся Дмитрий. – Но все сказанное учту. Благодарю за откровенность. Совершенно вас в этом всем поддерживаю! – Вы, молодые, любите сейчас на халяву пристроиться. Думаешь, если у нее папа при деньгах, так ты как сыр в масле кататься будешь? Даже не мечтай. В лучшем случае будешь сыром в мышеловке. Хотите самостоятельности – получите. Я в ее образование вложился, тряпки купил, воспитал как порядочную. Дальше уже крутись как можешь. Хочешь – балуй, хочешь – веником по квартире гоняй. Только по своей квартире. Мы с матерью мечтаем о спокойной старости, нам молодая семья на нашей жилплощади без надобности. Уяснил? – Мне очень, очень симпатична ваша позиция, – восхитился Дима и аккуратно потряс папашину руку. – Правильно! Спорить можно, когда тебе возражают. Когда оппонент наглым образом во всем соглашается, снижая накал дискуссии, спор заходит в тупик. Вика так обрадовалась, что папа отстал от ее кавалера, что даже не особо огорчилась, не услышав подтверждения Диминых намерений. Она, конечно, надеялась, что любимый попросит сегодня у родителей ее руку и сердце. Однако, учитывая папину тягу к драматизму и острое желание сбыть ее повыгоднее, лучше делать это без свидетелей. Еще неизвестно, посчитает ли Николай Борисович Диму выгодной партией. Первым, кого Аня увидела в ресторане, был Лешка Пешеходов. Сначала она просто обратила внимание на высокого блондинистого парня с какой-то неуловимо гламурной стрижкой, делавшей его похожим на очередную звезду поп-группы, от которой пищат шестнадцатилетние школьницы. «Вот такой мне точно не нужен!» – сурово подумала Анька. Вернее, в глубины сознания она загнала мысль, что она такому не нужна. Более того, красавчик вообще вряд ли когда-нибудь посмотрит в ее сторону. Если только плюнет, и то не специально, а приняв за пустое место. А раз она такому не нужна, то и он ей не больно-то нужен. Кочерыжкина даже успела немного расстроиться, решив, что на богатой тусовке, скорее всего, все кавалеры окажутся примерно такими же метросексуалами в брендовых шмотках и с зашкаливающим чувством собственного достоинства. Но когда он улыбнулся, Анька искренне обрадовалась и чуть не бросилась красавчику на шею: – Лешка! – Анька! Он обнял ее и даже покрутил немного. Жест был почти братским, но польщенная Аня с удовольствием поймала пару завистливых взглядов незнакомых расфуфыренных девиц. – Какая ты стала хорошенькая! – Леша радовался искренне, так восхищенно на нее смотрел, что Аня вдруг почувствовала себя Золушкой на балу. Но только с той разницей, что платье, пусть и дешевое, но в полночь не исчезнет, и тыква ее у подъезда ждать не будет. Можно жить и радоваться. – А что у тебя за тубус? – деловито поинтересовался бывший одноклассник, кивнув на подарок. – Секрет, – многозначительно хихикнула она и, завидев Вику, приветственно помахала упомянутым секретом. – О, Анютка, салют! – Вика потерлась о ее щеку, погладила по плечу и небрежно кивнула: – Подарок можно положить на стол, там все складывают. – Ой, Вик, у меня там стих… – Ну и ладно, я прочту потом! Леша, не позволяй своей даме скучать. – Вика игриво улыбнулась и убежала. Расстройство от того, что стихи не удастся прочесть прилюдно, было уравновешено тем, что она чья-то дама. Кочерыжкина покосилась на Лешу. Он простодушно улыбался, оттопырив локоть: – А не проводить ли даму к столу? Чего изволите? Все для вас, донна Анна! Она рассмеялась и приняла игру. Почти весь вечер они болтали. Леша сразу угадал, что бывшая одноклассница уверенно идет на красный диплом, уважительно поцокал языком и зачем-то погладил по руке. Аня, которую мужчины отродясь по рукам не гладили, едва не упала в обморок от переживаний и нахлынувших фантазий. Чувствуя себя глупой курицей, она тем не менее размечталась чуть ли не о свадьбе. Пешеходов рассказывал о себе: как поступил в какой-то невнятный вуз, затем бросил, занялся бизнесом, бизнес не пошел, он занялся другим бизнесом… Аня на все восторженно кивала, хвалила, одобряла и вообще вела себя неадекватно сути повествования. Лешка даже осекся и подозрительно прищурился: – Ань, ты не издеваешься? – Я? – ахнула Кочерыжкина. – Леша, да ты такой молодец! Я просто тебя совершенно иным помню. А сейчас ты повзрослел… Пешеходов успокоился и стал дальше вещать про свой непонятный бизнес. Аня силилась вникнуть, но ее штормило от нахлынувших эмоций и уловить суть рассказа не получалось. Ясно одно: Лешка стал красавцем, занимается делом и… она ему интересна. Последний момент ключевой. Все остальное не имеет значения. Жених-бизнесмен – это неплохо. По крайней мере она перестанет чувствовать себя ущербной. За долгие годы Аня настолько свыклась с мыслью, что она хуже всех, что даже перестала к чему-то стремиться. Когда живешь только ради того, чтобы дотянуть до конца дня, потом до конца недели, и единственная внятная цель – диплом – еще на первом курсе перестает быть значимой, поскольку ничего он ей в жизни не даст, хочется впасть в спячку и проснуться уже похороненной. Зато все проблемы останутся позади. Анино существование всегда было сплошной проблемой: ее жалели, ею брезговали, воспринимали как нечто убогое и несчастное. Иногда ей хотелось что-то доказать, но логика подсказывала – шансы равны нулю. Почти равны. Только это «почти» и держало ее на плаву. Ведь кто-то помог Золушке, разбудил Спящую Красавицу… А вдруг ей тоже когда-нибудь повезет? Нет, конечно, вряд ли, но вдруг? И сегодня оказалось, что это не мечта, а реальность. – Вы ослепительны! – Вальяжный полный мужчина восхищенно смотрел на Ленку. Что характерно – смотрел он в глаза, а не в область декольте. Хотя даже Ленка понимала, что с декольте она сегодня переборщила – туда пялились все. А что еще делать одинокой девушке, которую только что бросили, и даже сосватанный профессорский сынок отбивался от близкого знакомства с ней не менее активно, чем сама Ленка. Нет, он ей и даром не нужен. Тем обиднее сознавать, что и она ему не нужна. Поэтому на Викином празднике ее основной задачей было не просто выбрать себе мужчину, который однозначно не станет от нее отбрыкиваться. А на что клюют мужчины? Врут-то они про душу, ум и порядочность, которые ценят в женщине, но хватаются все же за более осязаемые составляющие. Проще говоря, мужчины любят глазами. Ленка с самого начала вечера старательно коллекционировала ценителей выдающихся прелестей, решив к концу дня провести естественный отбор. Она была девушкой современной, поэтому отдавала себе отчет, что часть кавалеров может перейти в состояние некондиции и отбыть восвояси в желеобразном состоянии, а часть поспешит домой к женам, детям, тещам и прочим сомнительным радостям бытия. Вот из сухого остатка и следовало выбрать лучшего. Вероятно, ценителей именно Ленкиных габаритов на празднике собралось не так уж много. Сказалась мода на субтильных андроидов, именуемых в народе унисексом. Кроме вальяжного брюнета, уважительно крутившегося рядом, никого подходящего Ленка не заметила. – Ян Харитонович, для вас, прелестная нимфа, просто Ян, – отрекомендовался он, предложив девушке шампанское. Шипучку она принципиально не пила, предпочитая более крепкие напитки, но не сообщать же об этом кавалеру, только что назвавшему ее нимфой! Подавившись замечанием, что без отчества неудобно, Ленка прикинула его возраст и прочие параметры. Лет сорок пять, ростом с нее, одет дорого, обручального кольца нет. – А я – Лена. – Она скромно потупилась и попыталась покраснеть. – Викина одноклассница. – Такая молоденькая! – непонятно отреагировал Ян Харитонович. То ли его это обрадовало, то ли напугало – по лицу было совершенно непонятно. – Я уже совершеннолетняя, – на всякий случай прояснила картину Ленка. И тут же сообразив, что комментарий прозвучал двусмысленно, улыбнулась: – Я в том смысле, что шампанское мне можно. Но лучше немного, а то я пить не привыкла. Вдруг опьянею? Мысли ловко лавировали по закоулкам сознания. Едва Лена произнесла последнюю фразу, как сразу поняла, что, если новый знакомый будет ее спаивать, то можно сделать вид, будто опьянела. А там уже смотреть по обстоятельствам. Но Ян Харитонович лишь галантно поухаживал, потанцевал, но вместо спиртного начал приносить соки. «Перестаралась, – пригорюнилась Ковальчук. – Этак, чего доброго, он вообще решит, что я невинное дитя. Ага. А потом страшно удивится. И разочаруется». Чтобы исправить ситуацию, она пролепетала, доверчиво заглянув Яну Харитоновичу в глаза: – Вы знаете, я мужчин вообще боюсь. Меня столько раз обманывали! «Что ж за день-то такой! – мысленно рассвирепела Ленка. – Что я всякую чушь несу? Получается, будто я такая дура, что на мне пробы ставить негде!» – Вот и тетя говорит, что никому верить нельзя. Она меня очень строго воспитывает, – добавила Лена и вздохнула. Обалдевший от избытка противоречивой информации, Ян Харитонович лишь кивал и сочувственно шевелил бровями, подкладывая даме тарталетки. К нескрываемому удивлению обкормленной и практически трезвой нимфы, кавалер отвез ее домой к тетке, целомудренно чмокнул ей ручку и отбыл восвояси, взяв Ленкин номер телефона. Засыпала она со смешанным ощущением удовлетворения и изумления. Новый знакомый выпадал из всех известных ей схем поведения самцов. Утро било в окно пронзительными солнечными лучами. За тонким тюлем голубело совершенно ясное небо. Аня испуганно села в кровати и стала озираться. Стильная комната, дорого и со вкусом обставленная, была чужой. Впервые в жизни она ночевала не дома и, судя по всему… с мужчиной? Она в ужасе натянула одеяло до подбородка и начала мучительно прислушиваться. В недрах квартиры кто-то шевелился. Цепенея от смущения, Кочерыжкина вскочила с кровати и принялась судорожно собирать разбросанные по комнате вещи. Располагались они столь причудливо и далеко друг от друга, что Аня даже боялась представить, что она тут вчера вытворяла. И главное, с кем? Вроде они были весь вечер с Лешкой, но окончание праздника стерлось из памяти, оставив мутноватый калейдоскоп обрывочных воспоминаний. Пешеходов застал ее замершей у окна, с ворохом вещей и напряженным лицом. – Леша, – облегченно выдохнула Аня, снова смутилась и попыталась прикрыться. – Судя по тону, ты не была уверена, что приду именно я, – расхохотался Лешка, разрядив напряжение. – Ну ты даешь, отличница! Кстати, ты такая клевая. Я даже не ожидал. Я в школе всегда думал, какая ты можешь быть. А ты вон, оказывается, какая. Просто бомба. Спасибо тебе, принцесса! – Да уж, – пробормотала обалдевшая принцесса, словно для нее подобные похвалы были в порядке вещей. – Анютка, я опаздываю, у меня дела в городе. – Пешеходов поцеловал ее в плечо и потрепал всклокоченные волосы. – Дверь захлопни, когда будешь уходить. – Ага, – прошептала ему вслед счастливая Анька. В школе Пешеходов часто звонил ей и спрашивал домашние задания. Теперь он позвонит ей по другому поводу. Аня судорожно вздохнула и рассмеялась. Вот оно, счастье. Предложение Дима действительно сделал красиво. Утром Вику у подъезда ждал розовый лимузин. Она не стала сообщать, что не любит розовый цвет. Разве это имеет значение, если внутри на сиденьях белые розы и плюшевый мишка, поющий Димкиным голосом «Будь моей женой»? – Пижон, – буркнул Николай Борисович, глядя на отъезжающее розовое чудо с шариками. Но в голосе его звучало удовлетворение. Похоже, дочку он пристроил неплохо. В конце концов, если парень окажется нормальным, всегда можно взять его в бизнес. А если нет, то свадьба все равно будет исключительно за счет жениха и никак иначе, поэтому Николай Борисович ничего не теряет. В крайнем случае он выдаст наследницу замуж еще раз. Покатав невесту на лимузине и получив ее согласие выйти за него замуж, Дима с роскошным букетом отправился к Викиным родителям. – Ты там с папой осторожнее, – на всякий случай предупредила она, заботливо поправив любимому галстук. – Он у меня такой… – Я уже в курсе, – ухмыльнулся Дима. – Имел счастье пообщаться. Видишь, какой букет здоровый купил? Это не для красоты, а отбиваться! – Но увидев Викино вытянувшееся лицо, жених ободряюще поцеловал ее в щеку и шепнул: – Не бойся, драки не будет. Я сразу убегу, если что. – Хватит острить, – нахмурилась она. – У меня сегодня чувство юмора на плановой профилактике. Не работает. Столько всяких событий, что я только волноваться способна. – Волнуйся, – великодушно разрешил будущий муж, нажав кнопку звонка. Анна Павловна решила соблюсти приличия и сделать вид, будто визит этот неожиданный. Сватовство должно пройти по всем правилам. – Коля, не наскакивай на мальчика. – Она умоляюще взглянула на мужа. – Это в любом случае ничего не изменит, лишь отношения с ними испортим. – Можно подумать, я неандерталец какой-то! – рявкнул супруг. – Никто никого бить не станет, успокойся. Дадим согласие, и пусть катятся. Но в душе ему очень хотелось, чтобы в будущем зять знал свое место. Пусть хотя бы побаивается, сопляк! Увидев ехидную физиономию папеньки, Дмитрий решил не затягивать церемонию и с порога объявил: – Глубокоуважаемые Николай Борисович и Анна Павловна! Я пришел просить руки вашей дочери! – А сердце? – язвительно напомнил папаня. – Своим сердцем она распоряжается сама, поэтому у нее и попрошу, – дружелюбно парировал Дима. – Вернее, уже попросил. Но вы воспитали замечательную дочь, и мы решили не принимать столь важное решение без вашего согласия. – Прекрасно, – усмехнулся Николай Борисович. – Если мы возражаем, то вы поперек родительской воли не пойдете? – Мы люди современные, – стараясь не расхохотаться, сообщил Дмитрий, – поэтому все равно поженимся. Но станем переживать. Правда, Викуля? Викуля, сверлившая взглядом отца, многозначительно сопела. – Так, любезный зять, не будем тратить мое время. Пошли обсуждать материальные моменты этой вакханалии, – велел Николай Борисович и, отобрав у Димы букет, подтолкнул его в сторону кабинета. – То есть вы согласны? – Дмитрий хотел оставить последнее слово за собой. – Да-да, я согласен. Женись на мне, и я покажу тебе небо в алмазах, – буркнул будущий тесть. – Благодарю. – Жених церемонно упирался, пытаясь пропихнуть Николая Борисовича вперед. – Вы такой приятный человек! – Да-а-а, – пророкотал приятный человек. – Ты даже не представляешь, как тебе со мной повезло. Иди давай, хватит кланяться. Будем решать с банкетом. Заодно и жилищный вопрос перетрем. Надеюсь, ты не планируешь размножаться на моей территории? – Не планирую. Жилищный вопрос на мне. Дочь вашу забираю, говорю «спасибо» и начинаем изредка ездить друг к другу в гости. – По рукам, – обрадовался Николай Борисович. Субтильная, бородавчатая женщина, смахивающая на жабу, сурово рассматривала Аню из-под очков. Кривя тонкие губы в презрительной гримасе, она явно собиралась сказать что-то обидное. Кочерыжкина съежилась и приготовилась дать отпор. Неприятная дама являлась завучем начальной школы, и звали ее Лариса Ричардовна. Даже страшно было подумать, как дети умудрялись выговаривать ее отчество. Аня даже в мыслях не пыталась называть собеседницу по имени-отчеству, сразу окрестив ее мегерой. В конце концов, Ане не так нужно место учителя в этой школе. С педагогами вообще была напряженка, как выяснилось. А уж в школе, где учитель первых классов за пару месяцев до окончания учебы внезапно по семейным обстоятельствам помахал всем ручкой, завуч должна прыгать от радости, что к ней пришла устраиваться выпускница пединститута. Да не просто выпускница, а без пяти минут специалист с красным дипломом. – Ну, зачетка ваша еще не аргумент, – словно подслушав Анины мысли, хорошо поставленным голосом прогремела Лариса Ричардовна. – Мне бы не хотелось занимать ваше время, – вежливо, но решительно объявила Аня. – Если вам учитель не требуется, то я пойду. Завуч, проработавшая в школе без малого тридцать лет, имела железные нервы и непоколебимую уверенность в том, что ее должны слушаться все, включая нахальных малолетних выскочек, мнивших себя педагогами, и родителей, нарожавших придурковатых и неуправляемых отпрысков и регулярно пытавшихся уравновесить выходки своих дебильных детей конфетно-букетными подношениями. Уже от одного только слова «шоколад» у нее начинался диатез, а при виде цветов болела голова. Многолетний опыт ведения дискуссий выручал ее всегда. Стоило чуть добавить децибел в громкость голоса, как любой оппонент сникал и покорно дослушивал монолог Ларисы Ричардовны до конца. А это всегда были именно монологи, ведь диалог подразумевал, что завуч тоже должна кого-то слушать. Но кого слушать, когда вокруг одни идиоты, которыми нужно руководить и которых необходимо наставлять, пока они не наделали глупостей? Поэтому на реплику Кочерыжкиной Лариса Ричардовна не обратила внимания, властно продолжив: – У нас лучшая школа в районе, опытнейшие педагоги. Мы работаем не на овощебазе, а с детьми. Это налагает на любого члена нашего педколлектива громаднейшую ответственность. Далеко не все осознают степень нагрузки, многие вообще не понимают, что значит быть учителем, и, конечно же, не выдерживают и отсеиваются уже на начальном этапе. В том, что немногие в состоянии выдержать Ларису Ричардовну, Аня не сомневалась. – Я, пожалуй, пойду, – попыталась она откланяться, но не тут-то было. – Так вот, мы дадим вам шанс влиться в наш коллектив, несмотря на то, что пока вы не внушаете мне доверия. – Так, может, не надо? Зачем рисковать? – обозлилась Кочерыжкина. – Еще отсеюсь не вовремя. – Мы сами вас отсеем, если поймем, что вы наше доверие не оправдали, – утешила Лариса Ричардовна. – А сейчас оформляйтесь, я познакомлю вас с классом и с коллегами. И запомните: только крайние обстоятельства вынудили меня взять не педагога со стажем, а… вас. Аня даже удивилась, что мегера обошлась всего лишь местоимением, не добив ее каким-нибудь унизительным существительным. – У меня тоже крайние обстоятельства, – вздохнула Аня. – Иначе я бы ни за что на свете не стала это все слушать. Она уже решила, что, получив диплом, непременно поменяет место работы. Попытки усреднить дефекты мужчин с целью вывести общую формулу статистического мужлана, пьющего под футбол пиво и лениво изменяющего жене, если обломится, безосновательны. Все мужчины разные. У них разные мысли, цели, методы завоевания женщин. Они даже храпят и разбрасывают носки по-разному. Некоторые и вовсе аккуратно складывают их в отдельную корзиночку. Ян Харитонович вел себя непонятно. Ленка никак не могла просчитать его действия, а потому пугалась и раздражалась. На бюст он смотрел уважительно, но не лапал. На подарки и рестораны не скупился, однако на благодарность за кормежку и презенты не намекал. Каждый раз после свидания привозил Ковальчук к ее подъезду, церемонно прощался, целуя ручку, и уезжал. – Вика, – ныла Ленка. – Может, с ним что-то не так? – Если с ним что-то не так, то зачем ему тогда ты? – резонно замечала подруга. Ей было совершенно не до Ленкиных проблем. Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Папа с Димой внезапно сдружились на почве экономии и категорически отвергали Викин дорогостоящий креатив. Вместо сотни белых голубей, которые должны были красиво взмывать в небо, они согласились лишь на двух. – С двух если чего и капнет, то немного, – рушил романтику папа. – А сотня всех гостей обгадит. Вместо лимузина, покрытого белыми розами, они предложили банальные фирменные букетики и куклу на капоте. – Замуж выходят раз в жизни, – чуть не рыдала Вика. – Я хочу, чтобы была сказка. – Викуся, если пойдет дождь, то пока мы на такой машине доедем до загса, она будет выглядеть как мусоровоз, – убеждал Дима. – И не факт, что ты только один раз замуж выйдешь, – бдительно добавлял папа. – Давай считать эту свадьбу репетицией. Единственное, на что они согласились, – на платье. С совершенно неприличной ценой. Папино желание пустить пыль в глаза партнерам и Димино желание не поссориться с Викой в ходе подготовки к торжеству сыграли свою роль. И сейчас Вике остро хотелось начать хвастаться платьем, а не слушать Ленкино нытье. Но раз у подруги беда, надо терпеть. – Он даже не целуется! Представляешь? – бушевала Ковальчук. – Месяц прошел, а он изображает непонятно что. – Лен, месяц – мало. Если у него какое-нибудь старорежимное воспитание, то он еще год может так круги нарезать, – объяснила Вика. – Не, я на год не согласна, – испугалась Ленка. – Он за год совсем струхлявеет. Не мальчик же! Какой год? Так нельзя. Надо форсировать события. Только я не знаю как. Чего делать-то? – Слушай, найди себе какого-нибудь другого! Пусть будет параллельно. На всякий случай. – Да я бы нашла, только где? – взвыла Лена. – Мужики не грибы, под деревьями не растут. На маникюр ко мне одни тетки приходят и голубые. Ты теперь со своим Димой. Мне даже в клуб не с кем пойти нормально. Не с Кочерыжкиной же! Да и некогда. Меня Ян каждый вечер куда-нибудь таскает. Я уже репертуар филармонии и всех театров наизусть выучила. Тоска зеленая! – Ленка, пользуйся, повышай свой интеллектуальный уровень. Авось, потом пригодится. – Не пугай. У меня уровень уже зашкаливает. И не только интеллекта. Устала я от неопределенности этой, от обстоятельности. Тоскливый он какой-то. Вроде при деньгах, а радости мне никакой. Я даже стала думать: ну, вот, предположим, женится он на мне. Деньги там, то-се, шубы, колечки… А как я с ним жить-то стану? Он же как с другой планеты. – Мужчины, Лен, все с другой планеты. Их к нам как диверсантов забросили – нервы мотать и жизнь усложнять. – Вика вздохнула, вспомнив, как пыталась втолковать папе и будущему супругу, почему платье за вечер необходимо поменять три раза, а гостей развозить по домам непременно на лимузинах, а не на такси. – Ладно, может, мой окажется половым гигантом, – очень последовательно завершила разговор Лена. – Надо по-быстрому выяснить и либо заканчивать эти приседания, либо… В общем, пока! – Пока, – пробормотала так и не успевшая похвастаться Вика. Знакомство с мамой будущего мужа – та еще эпопея. Мамы бывают очень разными. Редко встречаются свекрови, уверенные, будто непутевому сыну крупно повезло найти замечательную девушку. Чаще доминирует мнение, что повезло девушке, которая пришла на все готовое – не поила, не кормила, не растила, не воспитывала, а теперь вот непонятно за какие заслуги огребла такое сокровище. Но некоторым свекровям хватает ума и такта отдать свою кровиночку молча. В конце концов, ведь может оказаться, что сын не такой уж дурак и жену выбрал вполне сносную. Более дальновидные не портят отношения с матерью своих будущих внуков, чтобы впоследствии, получить свободный доступ к пухлым карапузам. Глупо сначала ругать будущую невестку последними словами, активно препятствовать свадьбе, поссориться на самом мероприятии с родителями молодой жены, а потом удивляться, что тебя не зовут в гости. Мама Дмитрия оказалась дипломатом. Правда, она скорее соблюдала нейтралитет, нежели изображала радость от предстоящего родства. Юлия Карловна была астрологом-самоучкой. Однажды она приобрела пару тонких книжек с гороскопами и с тех пор скупала все лунные и прочие календари и глобальные предсказания маститых коллег. Внешне свекровь Вике понравилась: высокая, сухопарая, с решительно выдвинутым подбородком и приветливой улыбкой. Белоснежные, явно вставные зубы блестели, как у голливудской звезды. На морщинистой шее болталась связка оригинальных бус. Она молодилась, была в меру современна и симпатична. Доброжелательно оглядев Вику, Юлия Карловна с сожалением констатировала: – Жаль, что вы именно сегодня пришли знакомиться. Сегодня день «жаба». Вот если бы завтра… Ну да ладно. Теперь уже ничего не изменить. Кстати, у вас с Митенькой планеты тоже не очень хорошо сочетаются. То есть вы, конечно, не пугайтесь, ничего плохого. Но и порадовать мне вас тоже нечем. После столь впечатляющего вступления Вика впала в тревожную задумчивость. Гороскопам она не верила, но и идти против звезд побаивалась. – А что же теперь делать? – К концу визита она уже так переволновалась и устала от тяжелых предчувствий, что решила посоветоваться. Тем более что будущая свекровь довольно благожелательно улыбалась, расспрашивала о планах и даже пару раз похвалила. – Надо свадьбу назначить на правильный день, – назидательно подняла пальчик Юлия Карловна. Белый бублик скрученных в рагульку волос на ее тщательно причесанной голове торжественно дрогнул. Идти на Викину свадьбу Аня отказалась. Во-первых, на свадьбу стихи не подаришь. Надо что-нибудь существенное. Тем более на такую роскошную свадьбу, про которую целый час заливалась соловьем Вика. А во-вторых, Ане Кочерыжкиной было даже страшно подумать, что «он» может быть тоже приглашен. То, что Аня посчитала началом новой жизни, трамплином для счастья и вообще – крутым поворотом в своей серенькой судьбе, оказалось миражом. Даже не миражом, а какой-то гадостью. Леша Пешеходов просто хотел переспать с бывшей одноклассницей, реализовав свои подростковые фантазии. Все. Больше ничего такого он не планировал, и когда просил Аньку захлопнуть дверь, то имел в виду, что она тоже просто развлеклась и уйдет навсегда. В Лешкиной жизни, разумеется, будет еще много женщин, а рядом может остаться лишь самая достойная, лучшая и подходящая. Кочерыжкину он таковой не считал. Поняла это Аня не сразу. Сначала неделю прождала его звонка. Хотелось рассказать, что Лешка стал ее талисманом, потому что она устроилась на работу, стала по-другому себя воспринимать, похорошела, приобрела уверенность и даже в зеркало начала смотреть с интересом. Вот позвонит Алеша, и она расскажет про детей – очаровательных, смешных, иногда нелепых, доверчивых, беззащитных. Про мегеру, которая оказалась вполне сносной теткой, работу с которой можно пережить, если про себя посмеиваться над ее самоуверенностью и маразматическими идеями. Аня долго придумывала, как она станет его называть, обкатывая на языке ласковые прозвища и производные от Лешкиного имени. К выходным она начала нервничать, а в субботу не выдержала и поехала к нему домой, благо адрес сохранился в памяти. Пешеходов искренне удивился, увидев маячившую у подъезда одноклассницу. – Кочерыжкина, привет! Ты чего тут? Аня растерялась. Действительно, как объяснить, чего она тут? – Тебя жду. – Она улыбнулась, чувствуя предательскую дрожь в ногах. – А зачем? Еще раз переспать хочешь? – озадачился Лешка. – В принципе… давай. Я только «за». Она бежала, наступая в начинающие подсыхать апрельские лужи. Пульс стучал в ушах так, словно какой-то чукотский шаман бил по барабанным перепонкам. Тело дрожало, вибрировало и не слушалось – ноги норовили подогнуться, в груди нарастала тошнота, а голову стиснул обруч с шипами. Счастья нет, потому что его не может быть никогда. То, что Анька приняла за первую ступеньку к счастью, которого у нее никогда не было, оказалось лишь глаголом «переспать». Необходимо было кому-то выплакаться, но тайна казалась настолько постыдной, что звонить подругам она не решилась. Это была жирная точка на всех ее мечтах. Клякса. Такая же нелепая, как и вся Анькина жизнь. Лена, будучи девушкой простой и незатейливой, не любила двусмысленных ситуаций. А ее отношения с Яном Харитоновичем были не просто двусмысленными, а многозначными. В том смысле, что понимать их можно как угодно, только никакого позитива ни одна из версий Ленке не несла. Конечно, на безрыбье и рак рыба, но нужен ли ей рак, вот в чем вопрос. – У тебя новый кавалер? – осторожно поинтересовалась тетка. И в ее голосе отсутствовали нотки презрительного сочувствия. Обычно она именно сочувствовала племяннице, ведь бестолковая девица вечно выбирала не тех. – Типа того, – неопределенно кивнула Лена. С одной стороны, Яна можно считать кавалером, а с другой… Кавалеры так себя не ведут! В их действиях должен быть какой-то прогресс. А ухаживания Яна Харитоновича застыли на начальном этапе, и он даже не пытался продвинуться дальше в отношениях и ближе к телу. Конечно, это такая редкость в наше время, но не всем она нужна. – Приятный молодой человек. – Софья Леонидовна явно жаждала подробностей. – Откуда ты знаешь? – В окно видела, – застеснялась тетка. – Ты что, с биноклем сидела? Как ты из окна его приятность разглядела? Кстати, если бы ты его разглядела, то не назвала бы молодым человеком. – А сколько ему лет? – Много, – призналась Лена. – Но сколько точно, не знаю. Думаю, он младше тебя. – Ой, – Софья Леонидовна нервно забегала по кухне. – Это многовато. А у вас с ним серьезно? – У него со мной серьезно. Он такой же старорежимный, как и ты. Даже целоваться не лезет. Так что можешь не бегать тут и руки не заламывать. На мою невинность не покушается. – Последняя часть фразы получилась у Ленки безнадежно тоскливой, и она чуть не всхлипнула от жалости к себе. – Да было бы на что покушаться. Боюсь, он не понимает, с кем связался, – поджала губы тетя. – Ну, отбей его у меня, – великодушно предложила Лена. – И усынови. Ему подойдет какая-нибудь очкастая интеллектуалка из непристроенных дочек твоих знакомых. Он у нас любитель театров и классической музыки. – Ты говоришь с таким презрением, будто он какой-то ханурик, не достойный твоего внимания. Привыкай к приличным мужчинам, тебе замуж скоро выходить! – Софья Леонидовна возмущенно уставилась на глупую племянницу. – Прошляпишь свое счастье, выскочишь за какого-нибудь вертихвоста и станешь всю жизнь вместо театров и классической музыки слушать шансон и искать мужа по подворотням. – Еще неизвестно, что хуже, – возразила Ленка исключительно из вредности. Крайние варианты ее не устраивали, а Ян Харитонович со своими приседаниями казался именно крайностью. – Ладно, пошла я на судьбоносную встречу. Будем твоего протеже на вшивость проверять. – Лена, не смей! Ты потом пожалеешь! В кои веки приличный мужчина! – всполошилась тетка. – Разберемся. Пей валерьянку и смотри телик. Если не приду ночевать, значит, все хорошо, – успокоила племянница. – Леночка, ты очаровательна. – Ян Харитонович начинал с этой фразы каждую встречу. Правда, его словарный запас не ограничивался этим комплиментом, но данная фраза являлась ключевой и повторялась с одинаково восхищенной интонацией. Лена даже подумала, что приди она с фингалом или в прикиде Бабы-яги, он сказал бы то же самое. – Ян, я хотела с тобой поговорить. – Лена решительно взяла его за руку. – Это очень серьезный разговор, поехали к тебе. – Ко мне? – изумился кавалер. – А чего ты всполошился? У тебя что, жена дома? Или дети по лавкам скачут? Или ты боишься меня скомпрометировать? – Ну что ты такое говоришь?! Конечно, поехали. У тебя что-то случилось? – озадачился Ян Харитонович. – Поехали, а? – Лена заглянула ему в лицо и многозначительно моргнула. Он тоже старательно моргнул в ответ, но во взгляде плескалось такое изумление, такая растерянность, что Ленке захотелось немедленно распрощаться со странным кавалером навсегда. – Конечно! – Он суетливо распахнул дверцу и галантно подсадил барышню в машину. Натужно скрипнув, авто заметно просело. Ехали они молча. Тишина была бы гнетущей, если бы не пиликанье какого-то скрипичного концерта, лившееся из динамиков. Через полчаса за окнами начали мелькать деревья, а потом и вовсе потянулась темная полоса сырого весеннего леса, еще голого, но уже просыпающегося от зимнего оцепенения. – А мы куда едем? – вдруг напряглась Ленка. – Ты что, в лесу живешь? – Почему в лесу? – обиделся Ян. – У меня дом за городом. Ты же сама сказала – домой. – А что, квартиры в городе у тебя нет? Лена живо представила, как будет жить в какой-то деревне без клубов, магазинов и прочих цивилизованных развлечений, и чуть не вывалилась из машины. – Зачем мне квартира в городе? Сейчас такая безобразная экология в мегаполисах, что чем дальше оттуда уедешь, тем лучше. Я теперь хотя бы по ночам и выходным имею возможность дышать свежим воздухом. Подобный пенсионерский настрой мадемуазель Ковальчук считала неприемлемым. Последнее, что ее интересовало в этой жизни, – свежий воздух. Но дом слегка примирил ее с точкой зрения кавалера. Это был не дом, а домище – огромная вилла в прибалтийском стиле, вокруг которой простирался парк с альпийскими горками, фигурками и дорожками. – Какая прелесть! – воскликнула Лена, выпрыгнув из автомобиля. – Тебе нравится? – расцвел Ян. – Я рад. – А уж я-то как рада. – Ленка вспомнила, зачем приехала, и требовательно притянула Яна Харитоновича за галстук. Он затрепыхался, расставил руки самолетиком и втянул живот. – Не хочешь меня обнять? – намекнула она, уже сожалея, что затеяла эту ерунду. В городе она могла бы уехать на метро или на такси, если что-то пойдет не так, а что делать в глуши? Правда, поселок элитный, от шоссе к нему тянется гладкая асфальтированная дорога, однако вряд ли тут ходит общественный транспорт. – Лена, пойдем в дом, ты замерзнешь, – ужом выкручивался покрывшийся бордовыми пятнами Ян Харитонович. – А ты меня согрей, – это она уже почти потребовала – с вызовом, звенящим от обиды голосом. – Лена… – Он замялся, и свекольные пятна слились в сплошной цвет бордо, равномерным слоем покрывший шею и физиономию. – Зачем ты так? – Как? Нет, ты мне объясни, как? Я тебя вообще не интересую как женщина? А тогда зачем я тебе? Второй месяц пошел, ты меня даже не обнял ни разу. Я молодая, здоровая… – А я старый и больной! – трагически перебил ее страдалец. – Понимаешь? – Нет! Не понимаю! – Не кричи. – Он поморщился. – Мне просто приятно находиться в твоем обществе. Ты юная, очаровательная, я рядом с тобой чувствую себя бодрее. Нет, не то я говорю… Мне хочется с тобой дружить. Встречаться. Делать тебе подарки. Но мне от тебя ничего не надо. Ты для меня вроде дочери. То есть нет конечно! В другом смысле! Ты обиделась? – Я тогда не понимаю, зачем ты меня сюда привез, – деревянным голосом отчеканила Лена. Ей остро хотелось выкрикнуть что-нибудь оскорбительное, хлесткое, но почему-то стало жаль этого краснорожего мямлю, которому она, оказывается, была «как дочь». – Так ты сама сказала. – Он виновато пожал плечами. – Я думал, ты денег хочешь попросить. – Вызови мне такси. – Лена, я тебя отвезу… – Вызови такси! – взвизгнула она. – Я с тобой не поеду. – Да-да, конечно. – Он неловко засуетился, едва не выронил мобильник, но такси все же вызвал. «Тоже мне, папаша, – злобно думала Ленка по дороге домой. – Нашел, кого удочерять. Мне замуж надо, а тут всякие ущербные время отнимают. Только зря обнадеживают. У меня свой папаша где-то землю топчет и небо коптит. Нужен мне второй, как филину бейсболка. Мне муж нужен!» Видимо, последнюю фразу Лена выпалила вслух, так как таксист с интересом уставился на нее в зеркальце заднего обзора. – За дорогой следите! – рявкнула пассажирка и горестно вздохнула. Жизнь не складывалась. Свадьба гуляла с купеческим размахом. – Главное, чтобы тамада не напился и народ не передрался, – со знанием дела прошептала Ленка, усаживаясь с невестой в лимузин. Ее мощный бюст был перетянут ленточкой с надписью «свидетель», и обладательница столь почетного на свадьбе звания изо всех сил старалась оправдать доверие. Ленточка ей чрезвычайно нравилась, поскольку очерчивала и без того изумительный рельеф, выделяя контур Ленкиных прелестей и делая его сногсшибательным. Свидетель со стороны жениха оцепенел, глядя на таранившую дверь свидетельницу. Нагнув голову с замысловатой прической, она, как носорог, ринулась в машину и хищно оглядела свидетеля. Для одинокой девушки любой мужчина – повод присмотреться. Мало ли… Одиночество – величина переменная. – Вау, – пробасил «повод». – Толик. Свидетель. Буду ручаться за жениха. Если что – все претензии ко мне. – Ну, по невесте претензий не возникнет, – кокетливо пообещала Лена, отметив, что свидетель крупный, приятный и веселый. Такие ей нравились. – А я – Лена. Рада познакомиться. – А уж я-то как рад. Эх, жаль, к нам жениха с невестой посадят – они только мешаться тут будут. Ну, делать нечего, придется их потерпеть. Но это временно. Мы ведь найдем возможность пообщаться тет-а-тет? – Толик подмигнул ей и послал воздушный поцелуй. «Что-то больно резвый, – озадачилась свидетельница, пытаясь углядеть, есть ли у него на пальце обручальное кольцо. – Хотя мне после Яна даже медведь в спячке может резвым показаться». Свадьба – событие неоднозначное. Кому радостно, кому грустно, кому просто завидно. Когда молодые обменялись кольцами, напряжение спало. Самое главное свершилось. Гости радостно загомонили, предвкушая застолье. Новоиспеченный тесть радостно потирал руки, словно цыган, сбывший с рук хромую клячу. Мать невесты улыбалась абсолютно счастливой улыбкой, поглаживая зятя по рукаву пиджака. Юлия Карловна пустила слезу и мотала головой, как опоенная лошадь. И было совершенно непонятно: то ли она не может справиться с наплывом позитивных эмоций, то ли у нее тщательно скрываемое горе. – А где Кочерыжкина? – прошептала Вика, растерянно оглядываясь. – Заболела. Утром мне звонила, извинялась. Говорит, до тебя не смогла дозвониться. Голос и правда был до жути гундосый, – махнула рукой Ленка и в сотый раз напомнила, резко сменив тему: – Когда станешь бросать букет невесты, целься в меня! Разумеется, когда букет наконец был брошен, мадемуазель Ковальчук приняла подачу, словно баскетболистка, в прыжке обойдя соперниц и чуть не посшибав их, как кегли. Помахав букетом свидетелю, она прижала добычу к необъятной груди и загадала желание: «Я выйду замуж и буду счастлива». Конкретизировать свои мечты Лена боялась. Мало ли что. Толик был обходителен, внимателен и даже слегка навязчив. Когда новобрачных фотографировали у очередного памятника и половину ящика шампанского уже выпили, его ухаживания достигли кульминации. Создавалось ощущение, что он торопится пройти все стадии на быстрой перемотке. «Куда он торопится-то, интересно? – удивлялась Ленка, целомудренно отталкивая руки свидетеля, ежесекундно лезшего то ленточку поправить, то декольте подтянуть. – Может, у него, как у Золушки, времени лишь до полуночи, а потом он превратится в крысу или в тыкву?» Сомнения развеяла щуплая блондинка, ухватившая Толика, едва свадебный кортеж с нагулявшимися по памятным местам новобрачными прибыл в ресторан. – Зая, – просюсюкала она, – как покатались? Я тут совсем заскучала. Зря ты согласился быть свидетелем. Так бы вместе сели, а теперь я буду одна. И ко мне начнут приставать мужчины. – Она хихикнула и хозяйским жестом ущипнула Толика за толстую щеку. Он воровато покосился на Ленку и что-то такое изобразил бровями. «Весь праздник испортили», – подумала она и принялась более пристально разглядывать гостей. Пригласив ее на первый же танец, Толик с места в карьер попросил телефон. – Зачем? – обалдела Лена. – Ты ведь женат! – Здрасьте! – заржал он. – И что теперь – налево не ходить? Или ты очень правильная? – Я очень правая, поэтому со мной налево не получится, – поджала губы Ленка. Мужчины вокруг нее ударялись в крайности, но хотелось золотой середины. А где бродила эта золотая середина, было неизвестно. «Этак я, как тетка, старой девой останусь», – расстроилась Ленка. Для счастья было недостаточно внешних данных, правильного подхода к решению проблемы и желания это счастье получить. Видимо, не хватало капельки везения. И когда эта капля капнет – никто не знал. Она могла упасть и в глубокой старости на лысое темечко. Только не факт, что тогда она будет нужна. Все хорошо вовремя. Жизнь до свадьбы – сказка, ожидание чего-то большого и светлого, наивные планы, карточный домик, который разрушится легким плевком послесвадебной реальности. Год назад Вика раздавала на дамском форуме советы, как вести себя с мужем, со свекровью, беззаботно бросалась диагнозами «ну и дура» и точно знала, что у нее все будет не так, как у этих безмозглых куриц. Многомудрые тетки бальзаковского возраста, вступавшие там же в перепалку с юными теоретиками, ужасно смешили ее своими дурацкими советами. А истерички, рыдавшие на форуме и просившие помощи коллективного разума, вызывали презрение. И вот теперь внезапно выяснилось, что без форума никак. Необходим совет, нужно прочитать, что хотя бы у пары человек было «все то же самое», но завершилось хорошо. Медовый месяц, сокращенный до двух недель и проведенный практически в раю, на Мальдивах, закончился резко и бесповоротно. Когда загоревшие молодые ввалились в квартиру, на пороге их встретила Юлия Карловна. Она активно радовалась, суетилась у стола и почему-то не спешила уходить. День клонился к вечеру. Вика многозначительно поглядывала на Диму, он так же многозначительно подмигивал в ответ. Наконец, не выдержав, она шепнула мужу: – А мама что, ночевать останется? Дима некоторое время смотрел на нее затуманенным взглядом, потом в его глазах появился проблеск мыслительного процесса, и любимый изрек: – Ну, можно предложить ей сегодня переночевать в гостинице. Только она не поймет и обидится. Вика непонимающе улыбнулась и глупо спросила: – Чего? – Что «чего»? – растерялся Дима. – Давай сегодня мы переночуем в гостинице. Если честно, то я уже хотел бы вводить жизнь в привычное русло и начинать привыкать к семейной жизни в родном гнездышке. Но напоследок можем и гульнуть. Правда, я так устал, что мечтаю завалиться спать. Не люблю длительные перелеты – после них неделю ходишь, как вареная треска. – Какая треска? – Вика надеялась, что кто-то чего-то не понял, и вот сейчас все разъяснится, Юлия Карловна оденется и исчезнет вместе со своими глупыми вопросами, внимательным взглядом и мягкими, но навязчивыми советами. – Мама где жить будет? – Где всегда. – Дима начал закипать. – Вика, мама будет жить у себя дома, то есть тут! Что за странная тема для разговора? Вике тема не казалась странной. – А где она жила раньше? Ну, когда я тут оставалась? Мы же ночевали здесь столько раз! – А ты бы хотела, чтобы она маячила третьей в нашем тандеме? Мама – человек деликатный. Она уходила в гости, уезжала на отдых… Я вообще не понимаю, о чем мы сейчас говорим? – Мы говорим о том, – прошипела Вика, – что теперь я, оказывается, буду вынуждена жить с твоей мамой! Почему-то раньше ты мне об этом не сообщил! Дима изумился так искренне, что его хотелось ударить по башке, чтобы мозг встал на место. Вика застонала и закрыла лицо руками. Ведь было абсолютно ясно, что самостоятельный и состоятельный мужчина вроде Димы просто не может жить ни с какой мамой. Нонсенс! Об этом даже глупо было спрашивать! Мамы живут отдельно, изредка приезжая в гости и не мешая молодым своим присутствием. Под маминым крылом живут лишь бесперспективные тюфяки, замуж за которых выходят дуры, позднее рыдающие на форумах. – А зачем нам мама? – пробормотала Вика, сообразив, что сейчас будет первая семейная сцена. Как жить со свекровью, она не представляла и представлять не собиралась. Но тем больше злил тот факт, что муж не понимает элементарных вещей. – То есть ты хочешь сказать, что я обязана буду ходить по дому всегда одетая. Ночью мы должны будем вести себя как коммунальные мыши. Ванную комнату и кухню мы станем делить с мамой. Завтракать с ней, обедать и ужинать. Она же не работает! И постоянно будет висеть у меня над душой! – Вика не выдержала и горько разрыдалась. На удивление, Дима не спешил ее успокаивать. Он молча сидел и смотрел, как жена старательно размазывает слезы, изображая то ли горе, то ли истерику. Когда Вике надоело плакать, она молча встала и отправилась в ванную комнату. Там можно засесть часа на два, чтобы этот пень хотя бы начал волноваться – мало ли что она с собой сделает. Но дверь была закрыта, а внутри под радостный плеск воды Юлия Карловна исполняла хиты Киркорова. – Она еще и поет, – прошептала Вика и снова расплакалась. Решительно топая пятками, она вернулась в комнату и сурово спросила Диму, безмятежно смотревшего в телевизор: – А если к нам приедут жить мои родители, это тоже будет считаться нормальным? – Им жить негде? – Им – есть где. Я так понимаю, что негде жить твоей маме. Просто мне хочется на наглядном примере объяснить тебе, что именно меня не устраивает. – Тебя что-то не устраивает? – Издеваешься? – топнула ногой Вика и сжала кулаки. – Так. Спокойно… – Я спокоен. – Это я себе. Короче. Тебе нравится мой папа? – В малых дозах, – подумав, признался Дима. – Вот. А если мы станем жить вместе с папой? – Не, мы не можем, я ему обещал, что не буду размножаться на его территории, – с непроницаемо серьезным лицом доложил муж. – Отлично. Так вот я в таком же восторге от проживания с твоей мамой! – Так мама не возражает против того, чтобы мы жили вместе. – Я! Я возражаю! Я хочу ездить к ней в гости! Раз в месяц! Ладно, черт с ней, раз в неделю! Но в гости! – Вика уже орала, совершенно не стесняясь того, что Юлия Карловна может услышать. – Это нечестно! Когда люди решают создать семью, они должны подумать о том, где будет жить эта семья! Разные поколения не должны жить на одной территории! Семье следует в первую очередь позаботиться об отдельной жилплощади, это аксиома! – Где ты это вычитала, радость моя? – усмехнулся Дима. Все это Вика вычитала на форуме. И была согласна, что все нормальные семьи живут отдельно. Каким образом это получается – дело десятое, но жить надо отдельно от каких бы то ни было родителей! И точка! – Нигде, – соврала Вика. – Это всем понятно. – Ты выросла в таких условиях, когда тебе все приносили на блюдечке. Я со своей стороны тоже хочу создать тебе максимально комфортные условия. Но ты должна понимать, что по некоторым вопросам наши взгляды могут быть противоположными. Поэтому если ты считала, что надо непременно жить отдельно, то тебе следует что-нибудь для этого сделать. – Что, например? – опешила Вика. – Ну, заработать на отдельную жилплощадь. Или хотя бы начать зарабатывать. Тем более что твой папенька изначально категорически не желал участвовать материально в твоем отселении. – О жилье должен думать мужчина. Женщина – хранительница очага. Она воспитывает детей и жарит мамонта, которого мужчина забивает, – отчеканила Вика. Это тоже была умная мысль из форума. – Мне кажется, – улыбнулся Дима, глядя на Вику, как на неразумное дитя, – ты делаешь акцент на последней части этой неглупой мысли. Я, безусловно, готов забить для тебя мамонта. Бизнес у меня развивается. Но на данном этапе я потратил на твои прихоти больше, чем планировал. Ты хотела роскошную свадьбу с кучей необязательных, но эффектных глупостей. Я обеспечил. Моя любимая женщина должна была получить все, что желала, но в пределах разумного. На этом пределы разумного временно закончились. Так вот, возвращаясь к очагу и мамонту. Да, женщина должна воспитывать детей. Но пока ты не воспитываешь никого, правда? И очаг ты хранить не в состоянии. Походы в ресторан и поедание заказанной пиццы – подростковый пережиток. Теперь мы семья, и я хотел бы питаться дома тем, что ты приготовишь на нашем очаге. А еще я привык к глаженым рубашкам и чистому белью. Опыт мне подсказывает, что на первых порах наш очаг будет хранить мама. Я все продумал в отличие от тебя. Само ничего не получается. Все надо планировать и осуществлять последовательно. Ничего само в руки не падает. Ты учишься, через год получишь диплом, устроишься на работу. А за год станет ясно, можем ли мы обходиться без мамы. И мне бы очень хотелось, чтобы за год ты повзрослела, радость моя! – То есть спать со мной – уже можно, я достаточно взрослая! – с истерическим смешком выдохнула Вика. – А как отделяться от твоей мамы – так сразу куча объяснений, почему нам с ней хорошо. – Вряд ли нам с мамой будет хорошо, – откровенно признался Дима, совершенно добив и без того взвинченную жену. – Но она научит тебя готовить то, что я люблю. Вести хозяйство так, как я привык. Чтобы мы смогли жить долго и счастливо, придется потрудиться. Рестораны, клубы, поездки не отменяются. Но жизнь состоит из будней, а не из праздников. Поэтому ты должна привыкнуть к ним. Научиться жить в этих буднях, решать проблемы и не ждать, что все само собой рассосется. Например, мама точно не рассосется, пока ты не освоишь азы домашнего хозяйства. – Только и слышу, что я что-то должна! А что должен ты? Или для добытчиков мамонта у нас список обязанностей не предусмотрен? – Я должен обеспечить тебе праздники. Я над этим работаю. И чтобы мама уехала, мне нужно потратить определенную, довольно крупную сумму. Над этим я тоже работаю. Не все сразу. – Да я смотрю, что про все и речи нет. Тут бы хоть что-нибудь авансом получить, – пробормотала Вика. Как она, умница, красавица, могла попасть в столь дурацкую ситуацию? Ведь все казалось таким ясным, таким понятным. Наверное, в словах Димы есть какая-то логика. И его даже можно понять. Теоретически. Но на практике понять и принять то, что он говорит, невозможно. Сложность жизни состоит в том, что у каждого есть свое мнение, позиция. Если вдуматься и проследить логическую цепочку, то можно понять две полярные точки зрения. Но вот как привести их к консенсусу? В результате молодые супруги помирились, потому что иного выхода просто не было, но к консенсусу так и не пришли. – А чего ты сразу не спросила, с вами будет мама жить или нет? – удивилась Ленка. – Я бы уточнила. – Да почему я должна была спрашивать, если я ее там один раз в жизни видела, когда она приехала к нему, чтобы со мной познакомиться? Вернее, теперь я понимаю, что она ни фига не приехала, а домой откуда-то вернулась. Но выглядело так, будто она тоже в гости пришла! – Может, они специально от тебя скрывали? – предположила Ленка. – Вряд ли. Он так искренне таращится, что просто идиоту ясно – для него это в порядке вещей. Как без мамы-то? Я же ничего не умею типа! – А ты умеешь? – Да какая разница?! Не в этом дело. Лена росла в других условиях и к хозяйству была приспособлена гораздо больше, поэтому понимала, что дело как раз в этом. Дима не хотел регулярно жевать разогретые полуфабрикаты или таскаться после рабочего дня по ресторанам, а желал расслабиться на кухне с котлетой в зубах. – Зачем нам мама? – кипятилась Вика. – Доставку еды на дом никто не отменял. Можно позвонить куда угодно и заказать хоть павлина в маринаде, только деньги плати! – Он не хочет павлина и деньги платить не хочет, – резонно заметила Ленка. Она бы на месте Димы не согласилась тратиться, если дома есть жена, которая может приготовить еду. – Да он не жмот. – Я и не говорила, что он жмот, – хихикнула Ленка. – Просто это разные вещи: делать подарки тебе или платить ежедневно за доставку еды, которую готовили чужие люди неизвестно какими руками. Я по телику смотрела, как в некоторых пафосных ресторанах официанты ваще плюют в блюдо, а потом несут. Они от этого моральное удовлетворение получают. И потом, ты ж не за Абрамовича замуж вышла. Не требуй от него слишком много, а то поссоритесь. – Лен, разве я много требую? Просто прошу отселить маму! – Ну, ты даешь! Я бы тоже хотела отселить тетку, она мне все нервы своими нравоучениями вымотала. Я ее люблю, но лучше бы ходить к ней в гости. Денег у меня нет на то, чтобы ей квартиру купить. Подозреваю, что твой Дима тоже не таскает в кармане чемодан с баксами. – Ты не понимаешь, я вообще о другом, – чуть не расплакалась Вика. – Не понимаю, – грустно подтвердила Ленка. – Может, потерпишь? Если ты на него станешь наезжать, то вы так долго не протянете. А он парень хороший. Сейчас вообще нормальных мужиков – как тюленей в Сахаре. Проще говоря – нет. Нашла приличного и держись за него двумя руками. Вика с ее мнением не согласилась. Это Дима должен за нее держаться, потому что таких, как она, нет. А мужиков – их вон сколько бегает. И каждый был бы счастлив получить в жены такую, как она. Только повезло не кому-то, а Диме. Но он, на удивление, не ценит это. И Вика пошла на форум. Только там можно было получить дельный совет или найти подруг по несчастью, благо темы «Караул – свекровь!» появлялись там несколько раз в день. Форум – странное место. Там сидят те, кому срочно нужна помощь, и те, кому нечем заняться, и те, кому просто хочется попинать ближнего. Удобная функция «аноним», позволявшая оставаться невидимым для оппонентов, давала простор для упражнения в остроумии, местами переходящем в разлив желчи по организму. Самым удивительным являлось то, что иногда, забыв воспользоваться этой функцией, форумчане оставляли совершенно чудовищные по степени злобствования и нецензурщины сообщения под своими именами. И оказывалось, что молодая ясноглазая мать круглощекого карапуза, только что ласково чирикавшая в разделе новорожденных, в соседнем разделе превращалась в невменяемую фурию с богатым лексическим запасом матерого уголовника. Не успела Вика отправить первое сообщение, как сразу появились анонимы. Они набежали, будто муравьи к разбитой сахарнице, и принялись азартно перемалывать своими жадными челюстями чужую беду. Пару раз она прочитала примерно то же самое, что когда-то писала сама: надо головой думать, а не другими местами. Вот у меня так никогда не будет. Анонимы радостно смаковали очередную жареную тему и требовали подробностей, предлагая Вике пройти тест на ай-кью, сдать мозг на опыты или срочно указать место, где гнездятся такие тупицы, как она. Затем прискакали умудренные жизненным опытом тетки с криками «Если мой сын приведет такую, вышибу обоих!», «Еще будут какие-то малолетние…кхм… диктовать, где жить матери мужа!» и «Шоб твой сын на такой же женился и тебя из дома выставил!» Никаких разумных Викиных доводов оголтелые оппоненты не слушали, резвясь каждый по-своему. Поэтому одинокая реплика девицы с аналогичной проблемой, решившей подбодрить подругу по несчастью, просто потерялась в вое этой стаи шакалов. Посоветовав всем проверить желчный пузырь, Вика закрыла форум и расплакалась. Можно, конечно, позвонить маме, но она вообще не поймет. Анна Павловна, всю жизнь подчинявшаяся мужу и нередко им битая, посоветует лишь одно: молчи и слушайся. * * * Лето обрушилось на город, придушив население немыслимой жарой. Студенты, сдававшие сессию и госэкзамены, бродили по коридорам вузов как сомнамбулы. Когда вокруг все расцветает, деревья взрываются свежей зеленью, а голубое небо пронизано бесшабашным детским восторгом, сложно оставаться несчастной. Аня физически ощущала свою инородность, словно гроб на свадьбе. Красный диплом не радовал. То есть он, конечно, вызывал смутную гордость за собственные достижения. Но к чему все усилия, если на работу в школу берут хоть с красным, хоть с синим, хоть с зеленым дипломом? По правде говоря, могли взять и вовсе без диплома. С коллективом Аня сработалась быстро. Коллектив был женским, а дамы, как известно, благодушно относятся к соплеменницам с невыдающимися внешними данными. Детей она обожала, те платили взаимностью. На последнем собрании родители, пошушукавшись, выдвинули делегата – пожилую, полную даму с килограммом бижутерии под тройным подбородком. Та долго и красиво воспевала достоинства молодого учителя, проработавшего всего полтора месяца, но уже настолько родного и близкого человека, что они совершенно не представляют, что произойдет, если Анна Георгиевна бросит их класс. Конечно, вызвано это было не столько Анькиными достоинствами, сколько боязнью снова остаться без преподавателя. На лето она получила несколько учеников, которых очень просили подтянуть. Естественно, за вознаграждение. Личная жизнь не налаживалась, зато материальный уровень хотя бы приближался к нижней границе нормы. Жару Аня не любила. От духоты у нее болела голова и портилось настроение. Наверное, если бы ей было с кем поехать, например, на дачу или на озеро, все выглядело бы иначе. Но она была совершенно одна. Ей даже по ночам постоянно снились всякие ужасы. Вот она одна пробирается сквозь чащу, но шансов выйти нет: вся планета – сплошной черный лес, и Аня лишь ходит по кругу. Или она одна бредет по ледяной равнине, трясясь от холода. И снова ходит по кругу, потому что больше на этой планете нет ничего, и лед – ее бесконечное одиночество. Очередной кошмар был прерван диким грохотом. Лед во сне разверзся, и Анька полетела в бездонную трещину. Проснувшись от собственного крика, вся в поту, она вскочила и безумным взглядом уперлась в стену. Сверху грохотал потолок. Казалось, еще немного, и он рухнет. – Ремонт у соседей, – радостно сообщила мама, заглянув в комнату. – Пошли ругаться? Аня с удовольствием поругалась бы, но аргументов не было. В одиннадцать утра любой гражданин страны имеет право долбить перфоратором потолки, полы и стены. Главное, не пробить сквозной ход к соседям. Выпив чай под адский грохот, она отправилась на рынок за продуктами. Но вернувшись через пару часов, Аня, едва открыв дверь подъезда, снова услышала тот же звук, от которого закладывало уши. – Этак он дом развалит, – высунулась соседка с первого этажа, вытирая руки о фартук. – А вы творог почем брали? – Не помню, – ответила Аня. Голову словно стиснул обруч. – Нет, это невыносимо! Он же не может так весь выходной над нами издеваться! Она занесла сумки домой и решительно поднялась этажом выше. Ни на звонок, ни на пинки в дверь соседи не реагировали. Расслышать что-либо за таким грохотом было нереально. – Хоть из дому беги! – внезапно крикнул у нее над ухом мужской голос. От неожиданности Аня присела и оглянулась. Сзади хмурился жилистый брюнет с приятным лицом и острым, внимательным взглядом. – Я ему уже и в стену стучал. Оглох там, наверное, от своей тарахтелки, ничего не слышит. – Он попинал железную дверь, махнул рукой и ушел. И тут внезапно наступила тишина. Аньке даже показалось на мгновение, будто она тоже оглохла. Мелькнула мысль, что при подобном раскладе глухой быть даже лучше. Дверь распахнулась, едва не пришибив ее, как муху. – Что случилось? – вежливо поинтересовался круглолицый крепыш, доброжелательно улыбаясь. – И вы еще спрашиваете? – заорала Аня, к которой постепенно возвращался слух. – А почему вы кричите, девушка? Я хорошо слышу, можете не надрываться. – Зато я плохо слышу, – ехидно просветила она соседа. – Как и все ваши соседи. Мы тут битый час к вам по очереди в дверь колотимся. Вы долго собираетесь над людьми издеваться? – Я не издеваюсь. У меня ремонт, – застеснялся он, переступив босыми ногами. – Извините, если помешал. Казалось бы, беседа исчерпана. Но Ане было дурно при мысли, что вот он сейчас закроет дверь, и дом опять наполнится чудовищным грохотом, взбивающим мозг в воздушное суфле. – Послушайте, – она замялась, – я все понимаю, но, может, мы составим график для вашей бурильной установки? Ну, например, вы напишете и вывесите внизу, чтобы люди вовремя сбегали. – Что, так ужасно? – искренне расстроился он. – Мы живем под вами, поэтому нам с мамой очень страшно. Просто жуть. Знаете, я в школе работаю, там, когда перемена начинается, такой ор и грохот – сердце останавливается. Я думала, что хуже не бывает. Но ваша молотилка потрясла мое воображение. – А давайте чай пить, – неожиданно предложил сосед, гостеприимно махнув лапищей в глубь квартиры. – Кстати, Валерий. Будем знакомы. – Аня. – Мне кажется, я вас знаю. Это не вы в лифте… застряли? Я по голосу узнал. Он у вас звонкий. И выли вы тогда очень артистично. – Валерий расхохотался. Аня хотела было обидеться, но вспомнив свой «концерт», тоже рассмеялась. – Так вот, Аня, мне друг китайский чай привез, зеленый. Я все ждал приятной компании, чтобы его попробовать. Давайте в знак примирения и в память о вашем спасении выпьем этот напиток китайских мудрецов, а заодно дадим соседям возможность восстановить слух. Я потом еще часок погремлю, и на этом мучения всего дома, и мои в том числе, завершатся. Проходите. – Он галантно, но настойчиво подтолкнул Аню к квартире и захлопнул за ней дверь. «Ну не изнасилует же он меня, – подумала она. – Сосед все-таки». – А если вы сейчас уйдете, то я чай пить не стану, а снова вернусь к молотилке. – Это шантаж? – улыбнулась Аня. – Тогда я согласна. Тем более никогда в жизни не пила зеленый чай. – Я тоже не пил. Говорят, это модно. Что-то мы с вами отстали от моды. Ну-с, давайте я за вами поухаживаю. Он достал две разные кружки, одну массивную, квадратную – на пол-литра, другую – высокую, тонкую, похожую на бокал с ручкой, но тоже не меньше, чем на пол-литра. – Вам какая больше нравится? Аня пожала плечами и потянула к себе квадратную. Ей нравились большие кружки. В жестяной коробке лежала инструкция. Валерий с интересом покрутил бумажку в руках и усмехнулся: – Какая неожиданность – на китайском. Вот ведь китайцы, все не как у людей, даже инструкцию не могли на нормальном языке написать. Ладно, давайте по-нашему, бахнем погуще, да? – Что-то он странно пахнет, – подала реплику Анька, покатываясь от смеха. – Может, это вообще не чай? – А что? – Марихуана какая-нибудь! – Ну, тогда мы будем продвинутой молодежью и станем первыми, кто марихуану заварил как какой-нибудь «Липтон». Заодно и поглядим: может, после такого чая будем колбаситься под звук перфоратора. Кстати, в клубах сейчас молодежь именно под такое и танцует, только там громче, – рассуждал Валера, щедро насыпая чай в заварочный чайник. – Между прочим, вы взяли мою кружку. Мне тоже нравятся большие – из них чай можно пить долго и со вкусом. Аня, которая тоже любила пить чай долго и со вкусом, пожала плечами и застеснялась, подвинув кружку хозяину. – Нет-нет, вы гостья, а гостям всегда самое лучшее. Кстати, о лучшем, у меня к чаю только сыр и колбаса, сладкое я съел. Поглядим, что получилось… Они приоткрыли крышку заварного чайника и с удивлением посмотрели на светло-желтую жижу. В кухне запахло сеном, сыростью и терпкими духами. – Что-то мне расхотелось это пить, – признался Валера и расхохотался. – На анализы похоже. Давайте заварим что-нибудь менее гламурное? У меня есть нормальный чай в пакетиках. Вы пьете чай в пакетиках? – Пью. – У Ани от смеха текли слезы. – А почему мы смеемся? Может, уже нанюхались этого чая? Она жалела, что зашла к соседу, потому что совершенно не хотелось уходить. Он улыбался, чувствуя себя виноватым и отрабатывая грядущий час грохота, а Аня сидела и смотрела, как улыбается чужой мужчина. Она понимала, что никогда в жизни у нее не будет такого мужа, с которым она станет сидеть за столом, пить чай и хохотать. – Тебе перестали звонить мужчины. – Софья Леонидовна по-птичьи склонила маленькую головку и вопросительно уставилась на племянницу. Ленка только что проснулась и вылезла в коридор во всем своем великолепии: сладко зевая и потягиваясь. Фраза застала племянницу врасплох, она резко захлопнула рот и сдвинула брови. – Тетя, умеешь ты прямо с утра настроение испортить! – Я просто спросила! – Ты не спросила, а констатировала факт. – Хорошо, пусть так. Ты хочешь сказать, что это факт? У тебя нет мужчины? – И чего? – набычилась Лена. – У тебя опять есть на примете какой-нибудь уродец? Этакий гном, покрытый прыщами и набитый энциклопедическими знаниями? – Есть, но не про твою честь! – обиделась Софья Леонидовна. – Отлично. То, что даже тетка оставила идею сватовства, Лену немного напугало. Она тоскливо уставилась на телефон. – Может, Кочерыжкину куда-нибудь выгулять? Все равно выходные пропадают. Но и тут ее ждало разочарование. – А Аня ушла в кино! С мужчиной! – проорала в трубку ее не совсем вменяемая мама. – Вот так! Радость у нас! Наверное, у меня появятся внуки! «Если бы от каждого похода в кино появлялись внуки, у нас бы уже было перенаселение, как в Китае», – очумело подумала Ленка. То, что даже у Кочерыжкиной есть личная жизнь, угнетало чрезвычайно. Нет, конечно, Ленка не завидовала. Она радовалась за подругу. Жаль, что за себя порадоваться не могла. Часть II В двадцать лет кажется, будто ты взрослая, но все еще впереди. И жизнь воспринимается как поход по магазину игрушек – яркие полки забиты детскими фантазиями и мечтами. Только уже нет необходимости канючить «мам, купи-и-и…» – ты идешь с кошельком, важно позвякивая монетками. Ты не ребенок, ты сама себе хозяйка. И своей жизни – тоже хозяйка. И кажется, что с этих полок можно взять все, что захочется. Но это только кажется. Наши мечты и представления о взрослой жизни имеют мало общего с действительностью. Пасмурным мартовским утром Лена Ковальчук проснулась в дурном расположении духа. Она раздраженно посмотрела на потолок, давно требовавший ремонта, и натянула одеяло до бровей. Вылезать наружу не хотелось. Разве об этом она мечтала почти десять лет назад, когда вылетала из родной школы во взрослую жизнь? Ей грезились принцы, яхты, тропические пальмы и прочая розово-сопливая мишура, щедро лившаяся с экранов в виде мыльных опер. Само собой, у красавицы Леночки все должно быть как в сказке. Череда мужчин, не оправдавших Ленкиных надежд и доверия, пронеслась курьерским поездом, а личное счастье на перрон так и не вышло. Тетка пилила, годы уходили, а ничего судьбоносного не случалось. Тетка периодически напоминала, что биологические часы тикают, что пора-пора… Нет, детей Лена не хотела. Вернее, хотела, но это не являлось целью. Дети – как зимняя резина к машине. Без нее никак, но она не первична. Сначала автомобиль, потом колеса. Поэтому основной целью было выйти замуж. Вот как раз с этим и возникла проблема. В мужчинах недостатка не было, но отчего-то никто из них не спешил связать себя узами брака с роскошной девицей и радоваться семейному счастью. Кавалеры, словно кочевники, норовили попастись на Ленкиных лугах и с гиканьем скакать дальше. С каждым разом расставания были все больнее, потому что проклятущие биологические часы тикали! – Ты не растешь, – бубнила Софья Леонидовна. – Мужики и так обмельчали. Если я еще расти стану, то совсем дело труба будет, – усмехалась Лена. – Не примитивизируй! – взвивалась тетка. Это слово ей очень нравилось, особенно применительно к племяннице. – Ты не растешь духовно, творчески, карьерно! Ты так ничем путным и не занялась. Маникюрша! – Тетя, – кричала Лена, которую подобные разговоры доводили до белого каления, – может, это и не комильфо – быть маникюршей, но мы на эти деньги живем! И неплохо, надо сказать, живем! Если бы я пела в хоре или писала стихи, мы бы вряд ли смогли купить тебе новое зимнее пальто! После меркантильных намеков тетка обычно тушевалась и временно затихала. До следующего раза. Лена и сама понимала, что отчасти Софья права – надо что-то менять то ли в себе, то ли в жизни. Если продолжать плавать в одном пруду, то пейзаж не изменится. Ничего в жизни не дается само – надо побарахтаться, побить лапками. Ленка верила, что однажды судьба подаст ей знак, и уж тогда она побарахтается. Столкнувшись однажды в метро с Эдиком, она даже обрадовалась. Конечно, лучше было бы столкнуться с Вадиком или Яном Харитоновичем, но, видимо, судьба решила, что так будет правильнее. Эдик тоже обрадовался и потащил Ленку в кафе. Они уютно посидели, поболтали, и так же легко она поехала к нему домой. Правда, уже по дороге Ленка заволновалась, вспомнив, что у Эдуарда имеются родители, которые будут болтаться по квартире, потом наверняка донесут тетке, и та станет мотать Ленке нервы. А как же – позор, пятно на репутации их интеллигентной семьи, крах всех воспитательных потуг любезнейшей Софьи Леонидовны. Но, к огромному Ленкиному удивлению, Эдик жил отдельно. – Родители посчитали, что так я быстрее создам семью, – объяснил он. – Логично. Тем более что в подтексте имелось в виду, что семью я создам с девушкой, которая не будет покушаться на наши семейные квадратные метры. Вот теперь даже не знаю, как быть с тобой. Ты-то в курсе нашего квартирного Эльдорадо. – Да уж. Бойся теперь, – расхохоталась Лена. – Ты кадр проверенный. На метры не покусилась – сбежала. – Все течет, все меняется, – философски протянула Лена. – Может, я теперь-то и польщусь. Пятилетка прошла. Я вполне дозрела до иных перспектив и планов. – Я тоже, – почему-то грустно поддакнул Эдик. – Лучше синица в руках… – Я, милый, не синица, – перебила его она, – а целый бройлер. – Каждый продукт хорош для своего времени и своего блюда, – Эдик сам удивился своей людоедской шутке, поэтому решил сгладить впечатление и добавил: – А ты хороша безусловно и категорически. – Эдик, мы к тебе едем с ночевкой? – уточнила Лена. Он открыл рот и, моргнув, подтвердил: – Да. Едем с ночевкой. – Будем пить вино и играть в шахматы? – Я с дамами в шахматы не играю. Они не умеют проигрывать и обижаются. – Со мной можно в «Чапаева», я не обижаюсь и не проигрываю, – утешила его Ленка. – Почему-то с тобой мне не хочется в «Чапаева». Во всяком случае сейчас. А вино пить хочется. С тобой. – Тогда давай настраиваться на романтику. А то у меня ощущение, будто мы едем в поликлинику анализы сдавать. – Если так, то это моя недоработка. Включаем романтику. Хочешь, я тебе стихи почитаю? – Эдик красиво тряхнул головой и встал в позу декламатора. – Лучше спой, – хихикнула Лена. – Нет, это будет не романтика, а концерт Петросяна. Хочешь, я просто буду говорить тебе комплименты? – Да. А тебя надолго хватит? – Лена строго прищурилась, но тут же фыркнула. – Мужчины не умеют говорить комплименты. Во всяком случае, то, что им кажется комплиментом, тетки потом пересказывают в виде анекдотов. – Не переживай. Во-первых, комплименты я говорить умею, меня мама на классике вырастила, хоть где-то эта гуманитарная тоска пригодилась, а во-вторых, мы уже пришли, поэтому долго говорить не понадобится. – Нет уж, – насупилась Ленка. – Попытайся меня обаять! Я люблю, чтобы за мной долго ухаживали. – Давай я повезу тебя домой, стану говорить комплименты, целомудренно помашу рукой и буду надеяться, что однажды, еще через пятилетку, я встречу тебя в набитом вагоне метро, наши руки соприкоснутся и мы повторим этот дивный вечер. Хочешь? – Не-а, – покачала головой Ленка. – Я так и думал. На следующее утро они отправились к тетке за Лениными вещами. И вот теперь Ленка пыталась понять: судьба уже исчерпала лимит подарков и больше сюрпризов не будет, или же жизнь подсунула ей Эдика специально, чтобы отвлечь от чего-то главного? Счастливой она себя не ощущала. Как голодный человек, ввалившийся с мороза в дом и мечтающий о борще, но получивший тарелку каши. Вроде и горячая, и еда, но… не борщ. Эдик был не тем, о ком она мечтала. И Ленка для него тоже не была единственной, о которой он грезил в период полового созревания. Еще будучи прыщавым тощим юнцом, Эдик придумал себе идеал – тонкая, миниатюрная брюнетка с глазами олененка Бэмби. Ленка на олененка походила, как метла на пылесос. В сухом остатке функции те же, но какая разница в дизайне! Вот так они и существовали, словно два пассажира, временно попавших в одно купе. Казалось, еще немного, и покажется та станция, на которой они разойдутся в разные стороны. Но поезд все ехал и ехал… Вика расположилась за кухонным столом и рисовала на ногтях цветочки. Эти цветочки были ей не так уж нужны. Но одно то, что это бесило Юлию Карловну, заставляло невестку отнестись к делу со всей ответственностью и даже высунуть от усердия язык. Она косилась на свекровь и внутренне ликовала. Сделал гадость – сердцу радость. Свекровь моталась по квартире, как гремучая змея, позвякивая многочисленными браслетами. – Вика, скоро Дима вернется, а такой запах, – она демонстративно сморщилась, словно пахло не лаком, а навозом, – надо проветрить. В кухне будет невозможно ужинать! – Мы можем поужинать в гостиной, – демонстрируя лояльность, произнесла Вика. – Тогда в гостиной будет пахнуть едой! – не унималась Юлия Карловна. – А что, у нас опять какая-нибудь гадость на ужин? – Почему гадость? – опешила свекровь, дипломатично пропустив мимо ушей милое словечко «опять». – Ну, если от еды будет запах, который испортит атмосферу гостиной, то я просто подумала, что вы снова что-нибудь несъедобное приготовили! «Снова» свекровь тоже демонстративно не заметила, сухо обронив: – Лучше питаться в кухне. А ногти красить в специально отведенных для этого местах. Например, в салоне. Мне кажется, Дима дает тебе достаточно денег на твои прихоти, поэтому нет необходимости портить тут воздух. Вика пожала плечами. Если продолжить диалог в том же тоне, то они поругаются. А ругаться не хотелось, потому что свекровь стремилась именно к этому. Вика не сразу поняла, что Юлия Карловна выживает ее из квартиры. Собственно, она сама планировала выпихнуть маму мужа куда-нибудь на отдельную жилплощадь. Но факт, что и свекровь от нее не в восторге, привел молодую невестку в изумление. – Ленка, представляешь, я ей не нравлюсь! – ошеломленно выпалила Вика, встретившись с подругой через месяц после свадьбы. – Мало того что она мешает нам жить, ходит по квартире, шуршит, по телефону треплется, как в коммуналке, так еще и я, как выяснилось, не лучший вариант для ее Димочки! Юлия Карловна была терпелива и последовательна. Сначала она дала возможность невестке продемонстрировать задатки хозяйки. Дима, как водится, стал боксерской грушей в поединке между свекровью и невесткой. Его использовали как ударный механизм, как щит и жилетку одновременно. Через неделю совместного проживания с молодыми Юлия Карловна елейным голоском сказала сыну: – Чувствую, я тут лишняя. Давай я съезжу на месяц к подруге на дачу, она меня давно звала, а Викочка похозяйничает у нас. Казалось бы, чего она такого сказала. Но тяжелый вздох после слова «лишняя» и привлечение внимания сына к факту, что хозяйничать будет именно жена, сделали свое черное дело. Во-первых, сыну стало стыдно, что старушка-мать чувствует себя лишней. Во-вторых, он оценил ее жертву. В-третьих, приготовился следить, как именно станет хозяйничать его Викочка. А в-четвертых, психологически выверенное «у нас» отделяло Вику от давно и прочно сроднившегося тандема мамы с сыном. Разумеется, в этом раунде мама почти победила. Почти – потому что молодая жена нужна не столько для хозяйства, сколько для более радужных моментов. Вернувшись, Юлия Карловна застала в доме райскую картину: стиральная машина сломалась, грязное белье, словно тесто, вылезало из бельевой корзины, холодильник был пуст, зато из мусорного ведра торчала коробка из-под пиццы. Ко всему этому следовало добавить плохо подметенные полы, пыль на полках, грязные окна, которые мама перед отъездом бдительно «забыла помыть», и слабо выглаженные рубашки сына в шкафу. Слабая выглаженность выражалась в том, что по рубашкам явно водили утюгом, но глажеными они от этого не стали. Недальновидная свекровь в подобной ситуации потерла бы радостно ручонки и от души прошлась по недочетам с язвительными и хлесткими характеристиками в адрес невестки. Юлия Карловна была умнее. Она ахнула, охнула и с криком: «Бедные детки, это моя вина, что я вас тут одних оставила» – бросилась устранять последствия. Она старательно заступалась за Вику, словно оппонируя молчавшему сыну: – Ничего, что окна не помыты. В конце концов, дневной свет через них проходит, а что еще для счастья надо? – И она рассмеялась, призывая оценить шутку. – Ах, машина сломалась! Потому что ты, Викочка, что-то не так нажала. Ты ведь, наверное, не умеешь машинками пользоваться? И не надо. А руками стирать я бы не советовала – маникюр испортишь! А рубашки, Дима, ты и сам бы мог погладить, пока меня нет. Ты что, женился для того, чтобы жена тебе рубашки гладила? Вика понимала, что над ней издеваются, но не могла сообразить, в чем подвох. Вернее, Юлия Карловна была сплошным подвохом. Однако глупо возражать, когда за тебя же заступаются. И как-то само собой решилось, что мама будет жить с ними, потому что Вика хозяйством заниматься не умеет. Что бы она ни пыталась сделать, Юлия Карловна вежливо оттирала невестку в сторону, заботливо щебеча. Вика обозлилась и демонстративно свалила все домашние дела на свекровь, решив получить второе образование. Надо было использовать время с пользой. И вот уже пятый год она ждала, пока свекрови надоест трудовая вахта. «В чем-то я ошиблась?» – размышляла Вика, глядя на доброжелательную до зубовного скрежета Юлию Карловну. Дима внимательно смотрел на жену и загадочно улыбался. – Чему ты радуешься? – Вика недовольно гоняла по тарелке цветную капусту и злилась. Юлия Карловна, знавшая, что невестка не любит овощи, всякий раз старалась порадовать ее именно ими. – Я? Нет, я не радуюсь. Я жду. – Дима сыто откинулся и погладил себя по животу. – Мамуль, спасибо, все было очень вкусно. Юлия Карловна расплылась в довольной улыбке и потрепала сына по голове. – Чего ты ждешь? – произнесла Вика, пытаясь вернуть внимание мужа. Чувствовать себя третьей лишней ей надоело. – Я жду, когда ты начнешь жаловаться. У тебя, радость моя, все на лице написано. Кстати, я уже забыл, когда ты была чем-то довольна. Опять все не так, да, солнышко? – Ох, что ж я сижу-то! – всполошилась Юлия Карловна. – Надо же со стола убрать. – И она принялась таскать посуду в кухню, поглядывая на молодую семью с деликатностью голодного удава. – Я всем довольна, – спокойно ответила Вика. – Все замечательно. – Она внимательно посмотрела на мужа и молча вышла. – Это что-то новенькое. – Дима усмехнулся и ринулся в спальню. – Ты не будешь сегодня жаловаться? Все действительно хорошо? Одного взгляда на Викино лицо было достаточно, чтобы понять – что-то не так. Даже более того – все отвратительно, случилось нечто из ряда вон выходящее, грядет гроза… Но попытка молодой жены встряхнуть слоновью психику супруга успехом не увенчалась. Пробормотав «вот и отличненько», Дима вышел. То ли он не желал портить себе вечер неконструктивными диалогами, то ли правда ничего не видел и видеть не желал. За пять лет семейной жизни Викино отношение к замужеству эволюционировало от эйфории «теперь все по-взрослому – я жена» до задумчивого разочарования – «а зачем мне все это?». Действительно – зачем? Она не стала хозяйкой семейного гнездышка. Делила власть над мужем и его внимание со свекровью. Жила приживалкой в коммуналке. – Если бы я просто с ним встречалась, было бы в миллион раз лучше. – Вика с Ленкой сидели в квартире Эдика и пили тягучий приторный ликер. Этот ликер Эдику презентовал какой-то его студент, тщетно пытавшийся сдать зачет. Студентов Эдик жалел и называл раздолбаями, они его нежно любили и каждую сессию тащили преподавателю всяческие приятности, начиная с алкоголя и заканчивая домашним салом. Сало Ленка тоже попыталась выложить на стол, не зная, чем еще можно порадовать приунывшую подругу. Но пить ликер с салом Вика отказалась. – Ну и ладно. – Ленка засунула одуряюще пахший чесноком кирпич в морозилку. – Мне больше достанется. Вика судорожно вздыхала, стараясь не расплакаться. – Понимаешь, он после свадьбы не изменился, все как и было… Но я чувствую, он словно перестал бояться потерять меня. Успокоился. Будто штамп в паспорте означает, что я как тумба какая-нибудь – без права голоса и возможности самостоятельного передвижения. – Дурында ты, – Лена поморщилась. – Радуйся, что замуж вышла. – Не получается у меня радоваться. Я просто терплю, а терпелка скоро лопнет. – Эх, а вот меня замуж никто не берет, а очень хочется. Даже Эдька не зовет. Живем вместе, и никакая мама не мешается под ногами. – Лена долила в обе рюмки ликер и начала смахивать со стола несуществующие крошки. – Знаешь, так странно. Вот мы с тобой в школе были успешные, красивые, и казалось, что жизнь должна стелиться нам под ноги. А что вышло? Переоценили мы себя, что ли? – Ты не обобщай, – нахмурилась Вика. – А чего? У меня Эдик ни уму ни сердцу: и он на мне жениться не торопится, и я не больно-то хочу с ним жить долго и помереть в один день. Тебя свекровь не любит, муж не особо прогибается, чтобы маму удалить из поля зрения и тебе условия для нормальной жизни создать. Проще говоря, не готов он ради тебя мамой жертвовать. Да – любит, да – хочет с тобой жить, иначе давно бы уже выпер. – Почему это? – Да потому, что толку от тебя ноль, уж извини. Сама же говорила: готовит свекровь, убирает свекровь, стирает свекровь. А ты чего? Ты у нас учишься. Ешь, то что маманька сготовила, топчешь полы, которые она моет, и спишь на белье, которое она стирает. И какой от тебя прок в хозяйстве? Никакого. А я тебе так скажу. От жены должна быть практическая польза, иначе она функционирует только как любовница. А к любовнице и отношение иное, и спрос не такой. Сегодня она есть, а завтра – тю-тю. Надоела – поменял. А твой Дима тебя не меняет. Значит, любит, значит, нужна ты ему. Вот и цени это, не выпендривайся. Во всем должны быть какие-то минусы. Жизнь такая. Всегда должна быть ложка дегтя, потому что без нее и мед не мед. Лучше уж так, как у тебя, чем как у меня. Но в общем и целом наше везение закончилось. Мы с тобой весь мед еще в молодости вычерпали, теперь будем деготь доедать. А те, кто шагал по черной полосе, переходят на белую. Закон вселенского равновесия. – Тебе больше не наливать! – Вика решительно закрыла бутылку. – Мне твоя философия непонятна. – А я не договорила. Ты на «одноклассниках» давно в последний раз была? – Лена испытующе уставилась на подругу. На пресловутом интернет-сайте, где бывшие соученики находят друг друга, чтобы похвастаться и убедиться, что у них лучше, чем у бывших одноклассников, Вика не была давно. С тех пор, как поняла, что хвастаться ей нечем. Сначала она, как и все, выложила свадебные фотографии. Потом фотографии с пляжа. Затем воодушевленно меняла статус, вписывая то «замужем и счастлива», то «ура! я получила диплом». А вскоре поняла, что больше писать о себе нечего. Викина жизнь превратилась в затяжную конфронтацию с Юлией Карловной. Любовь к мужу отошла на второй план. Даже второе образование она получала из принципа – чтобы чем-то заниматься, оправдывая непричастность к ведению домашнего хозяйства. Пока свекровь переигрывала ее по всем пунктам. Поэтому заходить и читать про чужой позитив у нее не было ни сил, ни желания. – Да надоело мне там, скукота. – Вика пожала плечами и добавила: – Все пыжатся, врут, щеки надувают. Какое-то зазеркалье дурацкое. Кто кого переплюнет. Я и мой муж. Я и моя новая машина. Я и мой новый дом. Я и море. Я и новая кухня. Тьфу! – Тьфу, это когда у тебя такого же нет, – резонно заметила Ленка. – Если бы у меня было хоть что-то из перечисленного, я бы тоже похвасталась. Всем же интересно, из кого что получилось. Так вот я там Кочерыжкину нашла. – И чем хвастается наша Кочерыжкина? – ухмыльнулась Вика. – Докторской? Или у нее крутая работа и куча денег? Она всегда была умной. Лена так странно смотрела на нее, что Вика осеклась и покраснела. – Это я, наверное, от зависти – авансом. Если даже Кочерыжкиной есть чем похвастаться, то я за нее… рада. – Я тоже рада. И мне тоже завидно, – грустно вздохнула Лена. – Только Анька не хвастается. Там даже фотографий нет. Она зарегистрировалась, наверное, чтобы на наших поглядеть. Всем же хочется узнать, у кого как сложилось. Так вот я ей написала. Она переехала, телефона-то нового у меня нет. Она вроде бы даже обрадовалась. Сообщила, что работает учителем, замужем, у нее трое детей. – Сколько? – поперхнулась Вика. – Ужас какой! – Не-а, она счастлива. Совершенно. Телефон мне дала, я позвонила, поболтали. Я разговаривала с абсолютно счастливым человеком. – Ну да, – промямлила Вика, переваривая новость. – В Анькиной ситуации это максимум. – Да ничего ты не поняла! – воскликнула Ленка. – Мы себе понаставили планок, до которых не допрыгнуть. Бегаем рядом на коротких ножках, тужимся, думая, что у нас ходули, а все без толку. Не дано нам! А Аньке дано. Мы же ее бросили, когда ей плохо было. А она искренне мне посочувствовала. Нет! Не посочувствовала, а целую психотерапевтическую беседу провела. Что маникюрша – это не финиш, а хорошая работа. Говорит, что сама мечтала бы научиться маникюр делать, только ей некогда, да и с детьми незачем пока. Мол, молодец я! И про Эдьку сказала, что это счастье, когда рядом есть человек, с которым можно пообщаться, почувствовать себя женщиной. Говорит, что интеллигентный, образованный мужчина в наше время редкость. И что ему со мной повезло, потому что я королева. Короче, такого мне понаговорила, что я себя человеком почувствовала. Правда, это был временный эффект, но Анька молодец. Могла бы посочувствовать, и я бы расквасилась, как сейчас, а она поддержала. – То есть я тебя не поддержала, – надулась Вика. – Дурища ты. Я тебя люблю, мы всю жизнь с тобой. Я о другом. Завидно мне. Чуть-чуть. И обидно, что я так не умею. Если бы мне кто про меня же рассказал, я б первая поржала, ниже плинтуса опустила и по полочкам разложила так, что сама от себя уползла бы в разобранном состоянии. Если не нравится мужик – бросай, не нравится работа – найди другую, хочешь замуж – выходи, потому что нормальной женщине всегда есть из кого выбрать. А если тебе выбрать не из кого, то ты не женщина, а половое недоразумение. Только на практике, когда со своей позиции смотришь, не так все, и хочется Аньку послушать. Бросить Эдьку страшно – совсем одна останусь. И какая бы я королева ни была, а что-то прынцы вокруг меня не роятся. И работу мне другую не найти – образование не позволяет. Даже в секретарши не двинуть, потому что пишу с ошибками. Хочешь жить иначе – меняй жизнь. А мне страшно. Но тебе я могу посоветовать все то же самое. Не нравится то, что происходит, меняй жизнь, меняйся сама. – И как, интересно, мне жизнь поменять? На данном этапе мне мешает свекровь. Предлагаешь ее отравить? – Вика, поменяй точку приложения своих усилий. Ты зациклилась на этой бабке, чем доставляешь ей удовольствие. У твоей Юлии Карловны появился смысл, цель, она развлекается, а ты ей помогаешь. И мужа ты на свою сторону не перетянешь. Тебе его маманька мешает, а ему – нет. Он к ней привык, как к бородавке на носу. – Конкретнее. Какие предложения? – Предложи Диме снять отдельную квартиру, устройся на работу, сними квартиру сама, роди ребенка, заведи любовника… Да мало ли способов украсить свою жизнь? Надо действовать. Я вот, кстати, давно зрею на сайте знакомств зарегистрироваться. По-моему, пора. Под лежачий камень вода не течет. – Что-то тебя штормит, подруга, – хихикнула Вика. – Только у меня по твоим предложениям сплошные отводы. Квартиру Дима снять отказывается, говорит, ему дома хорошо. На работу мне не выйти, диплом только летом получу. Любовника завести не готова. А ребенка не хочу, потому что не уверена, что останусь с Димой. – Здрасьте, – Ленка привалилась к стене и осовело уставилась на подругу. – Ты чего несешь-то? – Хотя… про любовника нужно подумать. Может, поревнует. – Слушай, это я переборщила, – испугалась Ленка. – Не надо. А то еще разведетесь. Или прибьет тебя твой супружник. Мужики неадекватно реагируют на появление рогов. Особенно интеллигенты. Потому что в каждом интеллигенте дремлет неандерталец. С сайтом знакомств Ленка, конечно, погорячилась. Вернее, она даже влезла туда, вяло просмотрев первые фотографии разновозрастных мужиков от четырнадцати до семидесяти. Но когда дело дошло до того, чтобы начать процедуру знакомства, сразу сникла. Получалось, что она себя предлагает. Даже не предлагает, а просится замуж. Одно дело знать, что хочешь именно замуж, а не просто болтаться рядом с каким-то мужчиной, и совсем другое – приставать с этим к посторонним женихам. Тем более что, судя по анкетам, все, кто подходил Ленке, хотели стройную и молодую «до двадцати пяти лет». На пороге тридцатилетия подобные требования противоположного пола оскорбляют. Поэтому перезрелая невеста пошла путем наименьшего сопротивления. Она залезла на сайт «одноклассники» с целью перешерстить бывших коллег по школьной парте на предмет семейного положения. Как выяснилось, на сайте появилось новшество – все, к кому Ленка зашла на страничку, были в курсе ее визита. Поэтому уже через час она получила несколько виртуальных подарков, приветов и пару писем «Привет, Ковальчук! Как дела?» «Вот гадство», – расстроилась Ленка, соображая, видят хозяева страничек только своих гостей, или они вообще в курсе того, что Ленка прошлась по всем. Плюнув на этот неприятный факт, она занялась загрузкой свежих фотографий. Но и тут ее ждали трудности. Фотографии то не загружались, то загружались как-то криво, то вообще пропадало даже то, что Ленка ценой нечеловеческого напряжения интеллекта умудрялась все же засунуть на свою страничку. Борьба с интернет-технологиями довела ее до белого каления. Пропыхтев перед компьютером полдня, Лена, наконец, успокоилась, решив оставить все как есть. А напоследок она набрала свою фамилию в строке поиска. «Интересно, сколько у нас в городе Ковальчуков?» Пробежав быстрым взглядом по списку однофамильцев, Лена наткнулась на строчку «Руслан Брониславович Ковальчук». Воздух застыл и перестал течь в легкие. Ладошки покрылись противным липким потом. Если она сейчас зайдет на его страничку, Руслан Брониславович будет в курсе. Черт бы побрал эти нововведения! «Но раз уж наткнулась, то это судьба. Все равно не успокоюсь, если не увижу сама. Может, это и к лучшему. Он будет знать, что я заходила, и, вероятно, напишет сам. Или не напишет. Лучше так. Сама-то я ни за что…» Почти задохнувшись и оглохнув от бесновавшегося в ушах пульса, она ткнула мышкой в фотографию улыбающегося черноволосого мужчины. * * * Отца Лена не помнила. Конечно, она понимала, что без отцов дети на свет не появляются, но Софья Леонидовна на все ее вопросы твердо отвечала: – Отца у тебя нет. Эту аксиому в нее вдолбили в детстве, поэтому факт принимался как данность. Ну нет и нет. Мало ли… В подростковом возрасте Лена начала отрешенно и спокойно фантазировать на эту тему. Ее отцом мог быть восточный принц, ему строгая царская семья запретила жениться на инородке. Или женатый миллионер, у которого не было возможности бросить жену и детей. Или он вообще… разведчик. Или космонавт. И вот теперь он тайком наблюдает, как растет его кровиночка, и стесняется признаться. Но однажды он все же подойдет, и тогда у Ленки начнется совершенно другая жизнь. Однажды они ужасно поругались с теткой. Софья Леонидовна стала театрально глотать корвалол и заламывать руки, причитая, что племянница сведет ее в могилу. Поводом для ссоры явились Ленкина новая юбка и просьба уйти на дискотеку с ночевкой. Лена не была уверена, что ей нужна эта ночевка, но в девятнадцать лет все представляется намного проще, а сам себе кажешься значительной фигурой. Разговор на повышенных тонах перешел в крик, и Ленка неожиданно для себя выдала тетке свою версию про отца. Красной нитью через весь Ленкин ор тянулась мысль, что папашка объявится и заберет ее в сказочные дали, где разрешит ей носить что угодно, ночевать где хочется и вообще – осыплет любимую дочь всяческими дарами, и будут они жить долго и счастливо. Во дворце как минимум. А тетку она с собой не возьмет! Софья Леонидовна отреагировала странно. Расплескав очередную порцию сердечных капель, она демонически расхохоталась и с жалостью посмотрела на племянницу. – Знаешь, девочка моя, по-моему, пора тебе все рассказать. Я не предполагала, что ты можешь докатиться до столь диких фантазий. В конце концов, если ты уже достаточно взрослая для того, чтобы ходить трусами наружу и ночевать невесть с кем, то почему бы тебе не получить полную информацию о своих, как сказать, корнях. Значит, папашку своего ждешь, да? Ленка кивнула, вдруг по-детски испугавшись. С одной стороны, ее душило любопытство – вот сейчас откроется тайна ее рождения… А с другой, – судя по выражению лица Софьи Леонидовны, вряд ли история Ленку осчастливит. Но тетка твердо решила, что пора раскрывать карты. Бронислав Аркадьевич Ковальчук был мужчиной видным, громогласным и обаятельным. В любой компании всегда привлекал внимание сочным хохотом и зычным басом. Выросший на деревенских хлебах Бронечка еще в юности решил, что непременно уедет в город. И будет у него туалет в квартире, а не в огороде за сугробом. И вода будет из крана течь горячая и холодная. И одеваться он станет как председатель, а не тракторист Сема, захаживавший к его матери. От Семы кисло пахло махоркой и навозом, а от сапог вечно отваливались куски глины, которые мать потом заботливо заметала в совок. Броня хотел стать городским. Ведь даже деревенские девки, едва наступало лето, наперебой флиртовали с двумя городскими дохликами, приезжавшими к бабкам. И мать вечно ставила их в пример. Время шло, и Броня пер к намеченной цели, как бульдозер. Он поступил в училище, отслужил в армии и попал в институт, где ему, как студенту, полагалась комната в общаге. Но городским он от этого не стал. Весельчак, балагур, любимец курса – Броня и продолжал оставаться провинциалом. Надо было жениться на городской и получить прописку. Только с этим вышла незадача. Девушкам он всегда нравился, а вот их родителям… Габаритный муж хорош на сельских просторах. В малогабаритных квартирках его богатырская стать казалась помехой. – Тебе нужна сирота, – ржал сосед по комнате, конопатый Максим. В каждой шутке есть доля правды. И Броня изменил тактику. Скромная Наденька, редко ходившая на вечеринки, заметила Бронислава сразу, собственно, как и остальные девицы. Тем лестнее было его внимание. Бронислав ухаживал по-гусарски, с наскоку обаяв и завоевав. Теперь он знакомился с девушками, начиная с фразы «И как же такую красавицу мама с папой одну отпускают?» Надя была первой, кто, стесняясь, ответил, что она сирота. Услышав ключевое слово, кавалер сделал стойку и бросил второй пробный шар: – А где твое общежитие? Далеко? Вопрос был поставлен коряво, но зато подразумевал более или менее понятный ответ. – Я не в общежитии живу, а дома, – объяснила Надюша. – Только далеко, в новостройках. Зато до метро близко. Это решило ее дальнейшую судьбу. Броня развил бешеную активность и уже через неделю топтался в маленькой прихожей. Не совсем приятным сюрпризом оказалось наличие в квартире Надюшиной сестры. Но та была рафинированной интеллигенткой, давно осознала факт, что без мужской руки в доме просто беда, поэтому приняла Броню на ура. Жених по-хозяйски взялся за обустройство маленькой квартирки – прибил все отвалившееся, починил сломавшееся и даже поменял то, что ремонту не подлежало. Скоропалительная свадьба, беременность, рождение крикливой малявки, сильно осложнившее жизнь… Броня был счастлив – он стал городским. А вскоре случилось неожиданное. Толстенькая Ленка как раз делала первые шаги, басовито вопя на всю квартиру. Броня пропал. Софья с Надюшей сначала волновались, затем начали мелко трястись, побежали в милицию, принялись обзванивать морги и больницы и понеслись к Броне на работу. Бронислав вышел на проходную, посмотрел на жену и недовольно процедил: – Вечером зайду. Иди пока домой. Наденька пошла, как велел ненаглядный муж, и всю дорогу растерянно повторяла: – А что же это? А как же это, Сонь? А что случилось-то? Софья Леонидовна, запоем читавшая красивые романы, тоже не совсем понимала. Она, конечно, подозревала, что у Брони могла появиться женщина, но тогда он должен был вести себя иначе. Да и какая вообще женщина, если у них Ленка?! А Бронислав Аркадьевич, добившийся своей цели, неожиданно влюбился. Правда, сначала он даже не сообразил, что это любовь. Бойкая, быстроглазая Елизавета, работавшая в соседнем бюро, ему просто нравилась. Чуть-чуть. Как может нравиться мужчине условно доступная женщина. Не продажная, а именно доступная, и доступная только ему. А потом вдруг оказалось, что ему без нее никак. Не живется и не дышится. И хочется засыпать рядом и просыпаться рядом. Разговаривать вечером об общих делах, обстоятельно пить чай и планировать совместные выходные. И даже ее сын нравился Броне гораздо больше, чем собственная дочь. Сын был старше, не писался, не орал по ночам и играл в машинки. – А что жена? – рассудительно успокаивала его Елизавета. – Она должна быть тебе благодарна, ты ей дочь подарил, алименты будешь платить. Это парню отец нужен – крепкая рука, пример. А девчонки всегда к матери ближе. И Броня соглашался. Лиза так все правильно, хорошо говорила. И была она складная, крепкая, своя, а не какая-то там голубая кровь. – Не по себе она выбрала, вот сама и виновата, – утешала Елизавета. И Броня снова соглашался. Разумеется, сама виновата. Это все довольно нескладно, но вполне доступно он выложил вечером оцепеневшим Наде и Соне. Сестры покорно смотрели, как он собирает вещи. Надюша послушно расписалась на повестке в суд. Дверь хлопнула. Ленка шлепнулась на попу и заревела. Но никто не бросился ее утешать. Она обиженно хныкнула пару раз и поползла по своим делам. Что толку плакать, если никто не суетится и не берет на руки? Софья Леонидовна впервые осознала, что означает на практике словосочетание «сломанная жизнь». Это когда судьба, росшая стройной травинкой, тянувшаяся к небу, ломается. И прижавшийся к земле стебель быстро засыхает. Был стебель – и нет его. Или, например, ветка яблони. Вот она зеленеет, покрывается первыми бутонами, они выстреливают благоухающими цветами. А кто-то эту ветку – хрусь – и сломал. И бутоны вянут, и листья хрупким прахом осыпаются в траву, и яблоки не появятся. Ничего уже не будет. А Надюша даже не успела понять, что ее жизнь сломалась. Первый раз она выпила сразу после ухода Бронислава. Коньяк, который ему же и подарила. Соня металась, пытаясь вытащить сестру из омута, тормошила, таскала по врачам. Но все впустую. Опустилась Надюша очень быстро. Она начала уносить из дома вещи, Соня рыдала, умоляла, а сестра лишь смотрела на нее пустым взглядом давно ушедшего человека. Надюши больше не было, была лишь пустая оболочка. Мятый фантик от шоколадки, которую сожрал обаятельный Броня. Падать всегда проще, чем карабкаться наверх. Когда Ленка пошла в школу, мама умерла. Тетка суетилась, оформляла опеку, иногда плакала по вечерам. Потом плакать стала реже. Алименты приходили исправно, но отец никогда не интересовался подрастающей Ленкой. Он женился на Лизе, усыновил ее сына и навсегда исчез из жизни двух одиноких женщин – молодой и пожилой. Когда Ленке исполнилось восемнадцать лет, алименты поступать перестали. Последняя ниточка, связывавшая ее с отцом, порвалась. В тот вечер Лена никуда не пошла. Вместе с теткой они дружно ревели над старыми мамиными фотографиями и вспоминали, вспоминали… Фотографий отца в альбоме не было. Софья Леонидовна выбросила все, что связывало с человеком, сломавшим жизнь ее семье. Уничтожила, как плесень, тщательно и безжалостно. – А это кто? – вдруг заинтересовалась Лена, заметив желтоватую карточку, на которой женщина с простоватым лицом стояла рядом с чернявым подростком. Тетка вдруг застеснялась, засуетилась, потом махнула рукой. – Да чего уж теперь! Это его жена с сыном. Я ведь, когда ты в девятый класс пошла, нашла его. Начальник – важный такой, довольный. Денег к нему просить пошла. Не хватало мне алиментов. Ты девочка крупная, выросла рано, тебя одевать надо было, кормить. А меня сократили. В общем, пошла я кланяться. У нас ведь драгоценности бабушкины оставались. Но мы с Надюшей, еще когда ты родилась, решили: все будет лежать до твоей свадьбы. И только на свадьбу ты их наденешь в первый раз. Поэтому я сначала даже и не думала шкатулочку разорять. Надюши-то уже не было, а против ее воли идти… Ладно, пошла попрошайничать. Унизительно так, гадко. А он сделал вид, будто не узнал. Представляешь? Не знаю, не помню. Охрану грозил позвать. И такое лицо… Я даже подумала, что он ведь и вправду может не помнить. Идет человек по улице после дождя, а вокруг червяки дождевые. Наступил – и не помнит. Потому что даже не заметил. Вот и он так. И я со злости фотографию у него эту со стола взяла. Она под стеклом лежала, краешек торчал. Украла. Хотела порчу навести. У меня даже давление подскочило – сама не соображала, что делаю. Порчу, конечно, наводить не стала, а выбросить не решилась. Мало ли для чего понадобится. Все женщину эту разглядывала, думала – чем она лучше моей Надюши оказалась? А так странно… Ведь не лучше. Хуже. А поди ж ты как вышло… И вот теперь тот самый подросток с фотографии беззаботно улыбался Ленке с монитора компьютера. Тот самый Руслан, у которого был отец, нормальная семья. И мама не умерла. Это был ее брат, которого она ненавидела. Сводный брат. Которому надо было… отомстить? Она даже не сразу сообразила, о чем думает. А потом вдруг рассмеялась – зло, истерично. Разумеется, отомстить! Потому что он у нее все отнял. Всем им отомстить. И отцу, который оказался не космонавтом и не принцем, а обычным среднестатистическим подлецом. И этому парню улыбающемуся. Ленка решительно нажала на фото и зашла на страничку. Ничего особенного там не было. Фотографий отца Ленка не нашла, зато обнаружила изображение курносой смешливой девицы. Повинуясь внутреннему порыву, написала первую пришедшую на ум глупость: «Привет однофамильцу-земляку!» И закрыла страницу, вдруг отчетливо поняв, что жить было бы намного проще, если бы никакого Руслана она сегодня не нашла. Юлия Карловна сидела в гостиной и с напряжением наблюдала за щебетавшей невесткой. Та, напевая, моталась по квартире, куда-то собираясь. Дима уехал с друзьями на рыбалку. А мама, всякий раз бдительно прослушивавшая Викины взвизги на эту тему, на сей раз ничего такого не услышала. Это мужчина может наивно и неосмотрительно обрадоваться, что его не пилят за намерение вырваться из семейной клетки на волю. А женщина сразу заподозрит неладное. Мужчины, хотя и считают себя умнее и даже вывели теорию про то, что женщина, мол, создана из их ребра, поскольку это кость без мозга, но против дам они сущие младенцы. Наивные, доверчивые и недальновидные в быту. Это в бизнесе они стратеги, а в собственном доме расслабляются и живут иллюзиями. Юлия Карловна считала, что Дима расслабился. Нет, нельзя сказать, что Вика ей совершенно не нравилась. Умненькая, в меру воспитанная, чрезмерно избалованная – эта девочка нуждалась в перевоспитании. Ее просто необходимо было обтесать, как полено, сделав из нее либо Буратино, либо бросить на растопку, если требуемое изделие не получится. Невест-то много, а такой завидный жених, как Димочка, естественно, один! Девочка должна понять, что хозяйка в доме может быть только одна. А по логике – кто первый встал, того и тапки. Вообще, Юлия Карловна, всю жизнь прожившая в этом доме, имела полное право быть хозяйкой. Вика же должна была явиться на правах молодой жены и подчиниться установленным порядкам. За Вику было не стыдно на людях и перед знакомыми, но жить с ней пока было некомфортно. – А куда ты собралась? – елейным голоском осведомилась Юлия Карловна. И, поразмыслив, добавила: – Как ты сегодня потрясающе выглядишь! Изумительное платье, очень идет к твоим волосам. Вика, прекрасно понимавшая, что комплименты ей маманя просто так делать не станет, насторожилась. Лиса Колобка тоже хвалила, и для купившейся на комплименты булки это закончилось плачевно. – На встречу одноклассников, – вежливо улыбнулась Вика, тревожно поглядывая на свекровь. Вот ведь чутье! – Надо же, а почему в мае? – казалось, искренне удивилась Юлия Карловна. – Обычно летом, после всех этих звонков и алых парусов встречаются. – Летом все разъедутся. Тем более что у нас сегодня просто предварительная встреча, решим, где проводить праздник в полном составе, – Вика очень убедительно врала свекрови. – Скорее всего, несколько девчонок сегодня придут. Но мы так давно не виделись, что это даже здорово! Хоть поболтаем нормально. Если что, ей было что рассказать про девочек из класса. Благо сайт бывших одноклассников любезно предоставлял полную информацию. На самом деле никаких девочек она сегодня видеть не планировала. Но и почти не врала. Лешка, с которым Вика собиралась провести вечер, являлся бывшим одноклассником. Пешеходов нашел ее все на том же пресловутом сайте. Уже со второго письма интерес Лешки стал настолько откровенным, что Вика опешила. Но эта напористость была даже кстати. Сама она вряд ли решилась бы на флирт. А если человек так настаивает, то почему бы нет? «Схожу, попью кофе, пококетничаю», – оправдывалась перед самой собой Вика, ворочаясь накануне ночью в пустой постели. Муж уехал на свою рыбалку еще в пятницу. Как же, весь клев у них с утра! Еще неизвестно, кто там клюет. Уж больно равнодушен он стал в последнее время. Вернее, даже не равнодушен, а спокоен. «Бокал вина, легкий флирт, а там посмотрим». Правда, уже на стадии выбора нижнего белья следовало себе признаться, что подобный комплект кружавчиков, неудобный, но эффектный, для простого похода в кафе не подходит. «Ну, мало ли, все может быть». – Она показала отражению в зеркале язык и нырнула в шелковое платье. Лето Ленка любила. Летом можно было показать себя во всей красе. Когда свежий май плавно перетек в солнечную июньскую жару, изредка прерываемую хулиганистыми ливнями, она решила действовать. Переписка с Русланом затянулась, уже давно пора было встретиться. Он не форсировал события и не инициировал общение, а Ленка долго молчала. «Ну, это понятно, у него же там какая-то девица», – утешала себя Лена, давно и однозначно давшая Руслану понять, что он ей нравится. Как мужчина. Зачем это все надо, Ленка не знала, но подсознательно наметила простенький план: влюбить его в себя и бросить. Но Руслан, на удивление, влюбляться не спешил. И вот наконец-то он пригласил ее на свидание. Да не просто на свидание, а за город. «Ясно», – потерла руки Ленка и воспряла духом. С Эдиком у них назревало нечто малоприятное. Они уже месяц жили как соседи, и Ленка чувствовала, что скоро надо съезжать. У условно любимого мужчины что-то происходило. То ли проблемы на работе, то ли со здоровьем, то ли вообще – влюбился. С Леной он своими заморочками не делился, поэтому ей оставалось лишь гадать. Спрашивать она не отваживалась, подозревая, что разговор может потечь не в то русло. Хотя чего переживать, когда самой давно хочется съехать? – Слушай, ты же живешь и мучаешься, – недоумевала Вика. – И он, похоже, тоже. Поговорите открыто и разбежитесь. – Сама понимаю, – огрызалась Ковальчук. – Советовать легко, а ты попробуй сделать. Это снова жизнь менять, начинать сначала. Да мне даже подумать об этом тошно! Это все равно что опять в школу с первого класса пойти. Зависеть от учителей, бояться забыть сменку и зубрить то, что зубрила да не вызубрила! Фигушки. Уходить надо куда-то. Иначе моральное самоощущение окажется в угнетенном состоянии. А психику надо беречь. – Скажите, пожалуйста… – Вика с недоумением посмотрела на подругу. – Где ты этой зауми нахваталась? – В Интернете пишут. – На заборе тоже пишут. Надеюсь, на заборах ты вводные не читаешь? – Не умничай. Не читаю я на заборах. И не пишу. А с Эдиком расставаться я не дозрела. – Но лучше успеть расстаться первой, чем выслушивать, почему он к тебе охладел. – Да он и не загорался особо, – печально констатировала Ковальчук. – Хотя тут ты права. Ладно, погляжу, что у нас с Русланом получится. – По-моему, ты ерунду затеваешь, причем опасную. Ты их семью не знаешь. Мало ли что там получится в результате. Бросишь ты его, и что дальше? Думаешь, он плакать станет? Ленка пожала плечами: – Я буду ориентироваться по обстоятельствам. Может, мы с ним вообще поженимся, и я буду травить папашку всю оставшуюся жизнь! Еще в дом престарелых его сдам, гада! Короче, не пей мою кровь! Разберусь сама. Я с тобой, как с другом, посоветовалась, а ты мне мозг выносишь теперь! – возмутилась Лена. – Делай как хочешь. Если тебе нужна была от меня индульгенция на твои сомнительные прожекты, считай, она у тебя в кармане. – Вика замахала руками и улыбнулась. – В нашей дикой жизни вообще не знаешь, как лучше. Все стало нелогично, как квадратный мяч. – Кстати, – вспомнила Ленка. – А как у вас с Димой? – Все по-прежнему, – вздохнула подруга. Рассказывать про Лешу Пешеходова почему-то не хотелось. Он был мужчина-праздник, ее тайна, радость. С ним все ново и свежо, как в ранней юности. Но хвастаться Лене Вика не отваживалась. Она сама себе казалась предательницей, а связь с Лешкой, безусловно, являлась чем-то постыдным. Все так запуталось, что Вика старалась даже не думать, как судьба сложится дальше. * * * Пригородная электричка, весело свистнув, тронулась с места. За окнами, набирая скорость, тянулась зеленая лента леса, перемежаемая дорожными просветами и пестрыми деревеньками. Ленка чувствовала себя пионом на навозной куче. Народ ехал на дачу, обвешавшись ведрами, пакетами, велосипедами, топорщась саженцами. Поэтому дородная красавица в ярком открытом сарафане привлекала всеобщее внимание. Тетки поглядывали в ее сторону неодобрительно. Ишь ты, вырядилась. Самое время посадками заниматься, а она расфуфырилась. А мужская половина пассажиров пялилась на Ленку мечтательно, нагло – с нескрываемым интересом. Руслана она увидела сразу. Он стоял в компании парня и девушки. Ленка замерла, почувствовав, как краска бросилась в лицо, а сердце ухнуло куда-то вниз, словно тяжелый шарик на ниточке. Она робко улыбнулась и медленно двинулась навстречу, пытаясь вспомнить, с чего собиралась начать разговор. Девушка рядом с Русланом была той самой – курносой и смешливой. Она доверчиво прижималась к его плечу и радостно таращилась на приближающуюся гостью, сложив руки на огромном животе. Живот тянул месяцев на семь-восемь. Но дело было не в животе и не в девушке. И даже не в Руслане. Рядом с ними стоял широкоплечий шатен с большими спокойными глазами. «В таких глазах глупые незамужние курицы вроде меня тонут раз и навсегда. Без права на реанимацию», – зачарованно констатировала Ленка. Мысли о мести шелухой осыпались на перрон, а теплый ветер смел их прочь. Дача Руслана оказалась неуютной и ветхой. – Купили недавно, – беззаботно пояснил он. – Будем сооружать из этого скворечника дворец. Да, Маришка? Маришка смешно сморщила нос и счастливо кивнула. – Ребята, прошу в скворечник! Сейчас начнем жарить шашлыки, вы будете запивать их вином, а я буду молча завидовать – мне нельзя. Лена, ты пьешь? Марина легко перешла на «ты». Ленка не возражала. – Могу пить, могу не пить, – хихикнула Лена. – Даже не знаю, как лучше. А ночевать мы здесь останемся? – Да. – Шатен, представившийся Ильей, указал куда-то в сторону. – Мы за рулем, поэтому сегодня пьем, а завтра едем. Не возражаешь? – Нет. – Ленка неожиданно смутилась. Она вообще реагировала на его взгляды неадекватно, меняя цвет лица, как хамелеон. – Если мы тут останемся, то лучше пить. – Почему лучше? – расхохотался Руслан. – Чтобы было не так страшно? – Чтобы было не так холодно, – пояснила застеснявшаяся Ленка. – Холодно не будет. – Илья снова посмотрел на нее, и Ленка совсем струхнула. Поди разбери, что он имел в виду. Когда встречаешь мужчину своей мечты, так страшно его спугнуть! Когда шашлыки были съедены, а настроение приподнято красным вином, Руслан отозвал Лену в сторонку и, отводя взгляд, откашлялся. «Так, – перепугалась Ковальчук. – Какая-то подлянка! Так я и думала…» – Лена, – Руслан жался, мялся и пыхтел, чем еще больше взволновал гостью. – Ну… как вообще? – Что «именно»? – Ну вообще… как? – Очень содержательный разговор, – нервно усмехнулась она. – Давай конкретику, а то я намеки плохо понимаю. Градус повысила, мозг перегрелся, процессы булькают – пузыри думать мешают. – Я про то, что ты мне писала? Про нас. – В каком смысле? – холодея, прошептала Ленка. Она, конечно, сразу поняла, в каком. Потому что красное вино для нее было как лимонад. Во всяком случае, в том объеме, который она успела приговорить под шашлычки. «Ну все, – отстраненно подумала Лена. – Сейчас клеиться станет. Я же сама первая начала. Вот мне этим бумерангом по лобешнику-то и стукнет. Что за жизнь такая невезучая!» Руслан мысли читать не умел, поэтому гнул свое: – Ты потрясающая. Я когда тебя увидел, просто обалдел. Сильно обалдел. – Он и принялся ожесточенно чесать затылок. – Таких девушек – одна на миллион! Ленка тягостно сопела и переступала с ноги на ногу. Где-то с той стороны дома хохотали Марина и Илья. – Понимаешь, – страдал тем временем Руслан, – у меня жена беременная. Она хорошая! Замечательная. – Это да, – неопределенно промычала Ленка для поддержания беседы. – Вот, – вдохновился Руслан. – И Ильюха парень хороший. Отличный. Он мой друг. На него всегда положиться можно, в любом деле. «Это он свою жену с этим другом спаривает сейчас, – мысленно ужаснулась Ленка. – Чтобы отвлечь ее, пока он со мной тут…» – Илья тоже говорит, что ты изумительная женщина. – Вы что, обсуждали меня? Вдвоем? – потрясенно охнула Лена, представив, как этот шатен с неземными глазами планирует вместе с Русланом, как они будут тут… – Да что же вы, мужики, все такие… Эх! Ленка махнула рукой и закусила губу. Не хватало еще разреветься. Конечно, Руслан именно такой, ведь его воспитывал «замечательный» Бронислав Аркадьевич! А какого еще сына мог воспитать этот упырь? Но Илья… Как он мог? – Лен, – заныл Руслан, – Ну, прости. Не могу я! Маринке рожать скоро. И вообще, не умею я женщинам отказывать. На меня так напористо еще никто не зарился, если честно. Я польщен, что ты так… – Он защелкал пальцами, старательно пытаясь подобрать какое-нибудь необидное слово, характеризующее Ленкины интернет-наскоки. – Стоп, родимый! – Ленка затрясла головой. – Ты можешь своими словами и коротко изложить: вы чего тут напланировали в результате? Проще говоря, кто с кем ночевать будет? А то я смотрю, у тебя напряженка со словарным запасом. – Ты обиделась? – Я озадачилась. Давай, не тяни. А то я и правда обижусь, а в обиде я буйная, сломать что-нибудь могу. – Я жену люблю. – У меня тоже есть гражданский муж. И я его люблю, – соврала Ленка. – Дальше что? Пауза затягивалась, и Ленка ткнула Руслана в плечо в надежде ускорить воспроизведение. Так встряхивают старый магнитофон с плохо действующими контактами. – Так. Жену любишь. И дальше что? – Это… я с Маринкой, ты с Ильей, – выдавил Руслан. – Я думал, он сам тебе уже сказал. Целый вечер сидим. – А что он должен был мне сказать? – Ленка даже дышать перестала. – Слушай, я тебе свою часть озвучил, чтобы ты не обижалась. А он пусть сам. – Нормально. – Она обидчиво оттопырила губу. – Его что, уговаривать надо? – Как с бабами тяжело, – простонал Руслан. – С вами тоже не сахар. Давай сделаем вид, будто разговора не было. Если тебя сильно волнует, то я на тебя не обиделась. – Почему? – оскорбленно остановился уже собравшийся уйти кавалер. – Здрасьте! На тебя не угодишь! – Так если не обиделась, зачем тогда ехала? – На свежем воздухе мяса поесть! Время провести приятно! Пока все было хорошо. Вот до этой минуты. И настроение волшебное! Портить будешь? – Не-не. Все в порядке. Но… Странная ты такая. Письма писала… – Да, – кивнула Ленка. – Я же не знала, что у тебя жена беременная. Поэтому предлагаю остаться друзьями. Остаться друзьями Руслан согласился, но выражение недоверчивого удивления на его физиономии свидетельствовало о том, что женскую логику ему постичь не удалось. Зато Илья продемонстрировал чудеса мужской логики. Даже не попытавшись покуситься на девичью честь, он заботливо укрыл Ленку какими-то пыльными пледами и сладко заснул рядом. Она лежала на продавленном старом диване в сыром неуютном доме рядом с мужчиной своей мечты и обалдело размышляла над многогранностью жизненных коллизий. – Ленка, я выхожу на работу! – радостно прощебетала Вика, ожидая от подруги восторженных вскриков и поздравлений. Но Лена была девушкой практичной, поэтому задала совершенно дурацкий, на Викин взгляд, вопрос: – А куда? Какая зарплата? – Ты как Дима с его мамашей, – надулась Вика. – Сразу про деньги! Я просто пока решила выйти на работу. Завтра подам заявление в фирму по трудоустройству. А выйду, наверное, на следующей неделе. Стану самостоятельным человеком. Может, и от семейки этой съеду. – Подожди! – Ленка поскрипела телефонной трубкой, что-то уронила, чертыхнулась и сформулировала тревоживший ее момент: – А с чего ты взяла, что тебя возьмут? Ты аккуратнее там уходить собирайся. Еще не факт, что… – Лена, ты с луны упала? Забыла, что у меня два высших образования? Да меня с руками оторвут! Ленка смотрит со своей колокольни, сразу на себя примеряет. Это ей, маникюрше, никуда не устроиться, а уж выпускнице с дипломами филолога и экономиста все дороги открыты. Ленка промычала нечто невнятное, но в целом ободряющее. Девица в фирме по трудоустройству ужасно разозлила Вику. Тощая блондинка с коротким «ежиком» и минимум косметики на бескровном лице читала ее анкету с выражением крайней растерянности, недоуменно кривя тонкие губы. – А опыта работы у вас нет? – уточняла она, что-то быстро чиркая авторучкой на бланке. – Нет, я же училась, – терпеливо пояснила Вика. – Хорошо, – кивнула девица, хотя по ее бледной физиономии было ясно, что ничего хорошего. – А кем бы вы хотели работать, какие вакансии вас интересуют? Секретарь? Офис-менеджер? – Да вы что? – возмутилась Вика. – Я не для этого два высших образования получала, чтобы чай-кофе подносить. – Понятно, – умиротворяющее зажурчала девица. – А кем тогда? Вы не заполнили эту строчку. Давайте сформулируем вместе. – Главным бухгалтером, финансовым директором, просто каким-нибудь директором, – начала загибать пальчики Вика. – Да-да, я примерно так и подумала, увидев, на какую зарплату вы рассчитываете. Скажите, а вы предварительно не пытались ознакомиться с рынком вакансий, посмотреть требования к кандидатам, предлагаемые оклады? – А зачем? Человек должен получать столько, сколько ему нужно и сколько он стоит, а не минимум, который ему могут предложить в каком-то конкретном месте, – просветила девицу Вика. – Боюсь, что в вашем случае возникнет неразрешимое противоречие между тем, сколько вы стоите как специалист, и тем, на что рассчитываете в денежном эквиваленте. – Я не тороплюсь. Найдите мне достойное место. И не рассчитывайте, что я буду опускать планку. Мне нужна именно такая зарплата. Я не для того почти десять лет училась, чтобы сидеть на нищенском окладе, – высокомерно произнесла Вика. Вряд ли у этой умничающей мыши есть хоть одно высшее образование, иначе она не сидела бы на приеме анкет и не самоутверждалась за счет соискателей. Эдуард никогда не обижал женщин. Обидеть даму вообще легко, даже в тех случаях, когда и цели такой нет. Женщины чувствительны и восприимчивы, как мины. Задел походя, и все. Причем с тем же результатом: взрывной волной накрывает все вокруг. Например, сидит она с перевернутым лицом и слезами в глазах перед зеркалом и разглядывает простуду на губе. А мужчинка с мыслями о колбасе на завтрак и приятными воспоминаниями о вчерашней ночи шуршит мимо и между делом отвешивает комплимент: мол, отлично сегодня выглядишь. А у нее простуда! На губе!!! Значит, издевается гад! И вместо колбасы на завтрак концерт лесопилки с оркестром. На ужин, кстати, тоже. Это если она не соберет вещи и не уедет к маме, ждать, когда раскаявшийся и голодный подлец явится вымаливать прощение. А он ходит себе по пустой квартире и с робкой радостью констатирует, что теперь и носки можно раскидывать, и пиво прямо в кровати пить, и футбол смотреть, не обсуждая параллельно покупку новых штор (а когда ж ей еще про шторы говорить – самое время, все равно ничего путного по телику нет). Нет-нет, конечно, когда чистые носки и свежий суп закончатся, он приползет. Но мыслишка, как одному было комфортно, в глубине души осядет. Эдуард, прекрасно понимавший, как вести себя с женщинами, подобных ошибок не делал. Комплименты говорил правильные, ухаживал как в книгах. Собственно, и женщин-то у него было не так много. Не интересовались им женщины. Квартирой интересовались, зарплатой, а самим Эдиком – нет. Повстречавшись с ним в короткий период и прикинув его на себя, как пальто, дамы уходили в свободное плавание, на всякий случай оставив Эдика в запасе. Даже не столько Эдика, сколько просто абстрактного мужчину с жилплощадью и нестыдной работой. Они всегда оставляли его сами. Это было чертовски оскорбительно, но против природы не попрешь: он мал ростом, субтилен. В общем, на рынке самцов котировки слабые. А для женщины фактурный мужчина, как фирменная шубка. Предмет гордости и легкого хвастовства. Мол, вон какого отхватила. Эдуард же оценивался где-то на уровне китайского пуховика. Зато женщина, бросив его, чувствовала себя на высоте. Уходить всегда проще, чем оставаться в одиночестве, соображая, а почему, собственно, от тебя ушли. Лена была первой женщиной, с которой он именно жил, а не встречался. Вел общее хозяйство и репетировал семейную жизнь. В какой-то момент Эдик даже подумал, что никакого «олененка Бэмби» в его жизни не появится и надо делать предложение комфортной в быту и приятной на ощупь Ленке. Жизнь-то проходит… И тут случилось, о чем пишут в книгах и во что не верит наше рациональное поколение. Эдуард встретил ее… Он засиделся на кафедре и еле успел на последний автобус. Салон показался ему пустым, а потом он увидел маленькую черноволосую женщину, похожую на испуганного воробушка. Она тревожно вглядывалась в темень за окном, готовясь выходить. А глаза у нее были точь-в-точь как у олененка. Эдик выскочил из автобуса в последнее мгновение и решительно зашагал следом за незнакомкой. Брюнетка, услышав шаги за спиной, припустила еще быстрее. Эдик перешел на галоп, изумляясь, как она ловко перебирает маленькими ножками на высоченных шпильках. И тут до него дошло, почему она бежит. – Девушка! – крикнул Эдуард. – Пожалуйста, не бойтесь. Я просто решил вас проводить. По ночам одной ходить опасно. – Тут, кроме вас, никого нет, – ответила она, держа приличную дистанцию. – Улица полна неожиданностей, – выдал он всплывшую в памяти фразу. Фраза была откуда-то из детства и казалась очень подходящей. Но в темном городском дворе прозвучала угрожающе. – Давайте я просто пойду следом на расстоянии, чтобы убедиться, что вы дошли до дома? – торопливо предложил Эдик. – Не могу же я вас тут одну бросить. – Вы что, опять за мной будете пыхтеть? – Я пыхчу? – расстроился Эдик. – Это потому, что я не привык так носиться. Давайте пойдем медленно, иначе вы меня совсем загоните. – Ладно, – кивнула незнакомка и стрелой помчалась в темноту. – Ничего себе, – обалдел Эдуард и рванул следом, желая убедиться, что девушка добежит до дома в целости и сохранности. На следующее утро он маячил у ее подъезда с букетом. Это было глупо, по-мальчишески, но не увидеть еще раз эти огромные глаза… В общем, он как малолетний юнец топтался на заплеванном асфальте, подбираясь всякий раз, когда за дверью слышались шаги. Видимо, она его запомнила, поскольку дернулась в сторону и тихо пискнула: – Я сейчас закричу! – Да вы что? – оторопел Эдуард и потряс букетом. – Я к вам. – Зачем? А он вдруг сообразил, что ведь девушка может быть замужем! Какая нелепость… Хотя жизнь не кино. В ней именно так и случается. – Просто так. Понравились вы мне очень. Бегаете здорово. Хотел брать уроки, но, вижу, не судьба. – Он аккуратно положил букет на скамейку и быстро пошел прочь. – Подождите! Просто так непонятно все… то есть неожиданно. Он расплылся в улыбке и медленно повернулся: – Почему неожиданно? Я думал, такую девушку мужчины осыпают цветами. Муж, например. – Тонкий намек! – Она расхохоталась. – Нет у меня мужа. И вот теперь надо было что-то решать с Леной. Как это можно решить, Эдик не представлял. Чувство вины грызло его, как жирная гусеница. Под давлением этой гусеницы он купил Ленке здоровенный букет. Конечно, это было ужасно глупо, потому что подобные презенты делают для поддержания отношений, а вовсе не имея в виду скорый разрыв. Ленка букету не обрадовалась. Она стала суетиться, краснеть, перебивать Эдика, который всего лишь хотел сказать банальный комплимент. И своим стрекотом заглушила его настолько, что комплимент зачах, не родившись. Женщины и мужчины – два химических реагента, их требуется хранить в разных колбах. Но все, что нельзя, непременно хочется сделать. Поэтому шаловливые ангелы постоянно сводят их вместе и наблюдают за бурной реакцией, в результате которой то все взрывается, то просто скукоживается или размазывается по стенкам колбы непонятной субстанцией. Изредка получается что-нибудь красивенькое, и тогда ангелы любуются и радостно хлопают в ладоши. В данном случае это возникла субстанция, размазавшаяся по противоположным сторонам сосуда и существовавшая каждая строго в своей плоскости. Эдик распереживался, что чуткая Ленка уловила угрозу своему хрупкому женскому счастью и трусливо пытается отсрочить неизбежное. От этого он стал чувствовать себя последним подлецом, собравшимся утопить котенка. А Ленка страдала от собственной черствости и неблагодарности, перепугавшись, что Эдуард собирается делать ей предложение. А какое может быть предложение, когда она впервые влюбилась по-настоящему, и вовсе не в того, кто маячил в прихожей с букетом?! Но как отказывать трогательному, замечательному, заботливому Эдику? Весь вечер они старательно лебезили друг перед другом, стараясь угодить. И, видя потуги противоположной стороны, впадали во все большее уныние. Совесть волочилась за каждым из них, как гиря за арестантом. Вика недоумевала. Работодатели не спешили драться за обладание столь ценным специалистом, как она. Бесплодно прождав целую неделю, она позвонила в фирму по трудоустройству и поинтересовалась судьбой своей анкеты. – Пока заявок на вас не поступало, – равнодушно сообщила диспетчер, пощелкав чем-то на той стороне линии. Вика представила, как девушка набирает ее фамилию в компьютере, ждет, потом видит пустой лист… – Точно? – дрогнувшим голосом переспросила она, прекрасно понимая, что да-да, точно. Но как можно в это поверить? И как это все не вовремя! Тем более когда рядом, растопырив локаторы, с демонстративным усердием вытирает пыль Юлия Карловна. – Что-то случилось? – Свекровь сделала стойку, вытянув шею, как сурок, и пристала с вопросами, едва Вика положила трубку. – Ты кому звонила? – По поводу работы. У них там всякая ерунда, ничего приличного на мой уровень пока нет. – Уровень, – пробормотала свекровь. – Это уровень у тебя высокий. Может, подстроишься под веяния времени и согласишься на что-нибудь попроще. Нельзя же всю жизнь просто так дома сидеть. – Я не сижу просто так! – взвилась Вика. – Ну да, ну да, – с непонятным сарказмом согласилась Юлия Карловна. Вика и сама понимала, что надо срочно устраиваться на любую работу. Или же переквалифицироваться в домработницы под началом этой мегеры. – Почему домработницы? – удивился Дима, когда она впервые заговорила об этом. – Есть такой термин «домохозяйка». Не вижу ничего плохого в том, чтобы моя жена занималась домом и семьей. Между прочим, мне кажется, что я дозрел до того, чтобы стать папой. – Тебе это только кажется, – обозлилась Вика. – Ни до чего ты не дозрел. И домохозяйка – это хозяйка дома. А пока по дому летает на метле твоя мама, я стану именно домработницей у нее на побегушках. Разговоры про ребенка ее пугали. Не то чтобы Вика не хотела детей. Дети – ответственность. Дети – навсегда. Брак можно расторгнуть, поняв, что ошиблась. С кем не бывает. Мужчины смотрят на это проще, потому что у нас так сложилось: сошлись – разошлись. Он вольной соплей отправляется в свободный полет по избранной траектории, а женщина, как баржа, груженная детьми и связанными с ними проблемами, идет на дно. И лишь ценой титанических усилий некоторым удается удержаться на плаву. Мужчина гребет по жизни легко и беззаботно, изредка появляясь на горизонте в облике воскресного папы и отрывая от сердца алименты, размеры которых кажутся колоссальными в пересчете на бутылки пива, зимнюю резину и бензин. Он вряд ли догадывается, что сумму, эквивалентную ящику пива, женщина ежемесячно сдает в детский сад на всякие невнятные нужды. А бензин, на котором можно уехать аж за тысячу километров, – всего лишь простые демисезонные сапожки. Не говоря уже о том, что ежегодный сбор ребенка в школу по своей финансовой составляющей значительно переплевывает приобретение зимней резины. И это только материальный момент. А если задуматься о том, что ребенок, вот ведь незадача, не растет сам по себе, а требует внимания и заботы, проверки уроков, походов к директору, многочасовых томлений в очереди в поликлинике, где справа паровозным гудком орет какой-нибудь пятидесятисантиметровый кулек, слева надрывно кашляет и ругает Минздрав чья-нибудь бабушка, а прямо перед носом мельтешит собственное сокровище, требуя то конфетку, то поиграть, то просто уйти домой, потому что надоело и скучно. Ничего этого Вика, конечно, не знала, но многовековой женский опыт, заложенный на генном уровне, подсказывал: ребенок, – это не так просто и умилительно, как кажется со стороны. Тем более что однокурсницы, сначала гордо щеголявшие с огромными животами, позднее тускло делились позитивом, больше ноя по поводу утерянной талии, бессонных ночей и невозможности вернуться в человеческую жизнь. Кроме того, Вика помнила молодых мам на отдыхе. Одно дело, когда ты можешь оттащить свой шезлонг подальше от издерганной женщины с орущим по любому поводу чудом, которое трясет кудряшками, размазывает сопли и то хочет есть, то пить, то спать, то на ручки, то ударилось… И совсем другое, когда это чудо твое. И чудом его можно считать, когда оно спит, очаровательно сложив губки бантиком. В остальное время отдыхающие недовольно намекают, что вы тут не одни, и нормальные родители нормальных детей воспитывают так, чтобы те не мешали окружающим спать в самолете, есть в ресторане или лежать на пляже. А значит, вы к нормальным родителям не относитесь, и ребенок ваш тоже, увы, не такой нормальный, как вам представлялось. В общем, Вика чувствовала, что не готова взвалить это на себя, и у нее не было уверенности, что Дима будет рядом всю оставшуюся жизнь и в полной мере разделит с ней эту ношу. Юлия Карловна делала вид, будто довольна жизнью, но страдала неимоверно. И вовсе не от того, что своим постоянным присутствием и отказом переехать невольно разваливала молодую семью. Она была убеждена, что помогает семью сохранить, ведь Вика продемонстрировала бы свою несостоятельность как хозяйка, и дом зарос бы в грязи, после чего молодые непременно развелись бы. Нет, ее мучило не это. Она подозревала, что у Вики есть другой мужчина. Сначала это были просто подозрения, основанные на женской интуиции и обрывках подслушанных разговоров. Потом она залезла в телефон невестки и прочитала пару сообщений. Вика тщательно следила, чтобы телефон не попал в руки мужа, но абсолютно не брала в расчет свекровь. Молодости свойственно переоценивать себя и недооценивать старость. Эсэмэски были настолько фривольного содержания, что у Юлии Карловны подскочило давление. Сопоставив факты, она похолодела и задергалась. Сказать сыну? Но тогда возникнет скандал и разрыв. Не говорить? Но мальчика же обманывают! Может, невестка просто затеяла какую-то пошлую интрижку? Гороскоп тоже ничего внятного не сообщал. То есть в нем определенно читались проблемы в доме, но как их решать – не говорилось. Хитрости маменьке было не занимать, поэтому она пошла издалека. – Димочка, я тут смотрела твой гороскоп, – сказала она вечером, когда невестки не было дома, а сын раздраженно жевал ужин, поглядывая на часы. – У вас с Викой проблемы. – Я в курсе. – Он снова покосился на часы и бросил вилку. – Почему у нее собеседования именно по вечерам? – И ведь, что удивительно, не берут ее никуда, – радостно подхватила мама, но сразу сникла и суетливо пробормотала: – Ну а когда же ей еще собеседоваться? Люди вечером как раз освобождаются. Ну и… – Интересно, что там за люди? – Дима допил чай и уселся на подоконник. – Мам, хоть ты мне мозги своим мракобесием не дырявь. И так уже… – Он махнул рукой и зло поджал губы. – Это не мракобесие, а наука, – обиделась Юлия Карловна. – Вот сейчас у вас наступил очень неблагоприятный месяц. – У нас уже целый год неблагоприятный, – усмехнулся сын. – Ты говорила, что вы с ней уживетесь, и все будет хорошо. Уж не знаю, что за бои на швабрах у вас тут происходят в мое отсутствие, но идиллии явно не получается. Вы мне обе дороги, но я устал. Понимаешь? Просто устал. Об этом в твоем гороскопе что-нибудь есть? Приняв все за чистую монету, Юлия Карловна, искренне верившая, что все нормальные люди должны жить в соответствии с рекомендациями гороскопа, словно это был термометр, указывавший погоду и регулирующий степень раздетости, зашуршала страничками. – Вот! У тебя внутренний конфликт… – Мама, это у вас конфликт! А я в вашем конфликте варюсь, как рак, и вы меня скоро с пивом сожрете! Мне домой идти не хочется! Еще Вика… Кстати, подозреваю, что ей домой тоже не хочется! – А вы уже давно посменно ходите: то ее вечером нет, то тебя. Ты сам где пропадаешь? – пошла в атаку Юлия Карловна. Дима быстро отвел взгляд и пробормотал что-то про работу. – И ты тоже? – охнула мать. – Что тоже? – сделал стойку Дима. – Ты что-то знаешь про Вику? Теперь на бессвязное бормотание перешла уже Юлия Карловна. – Мама, в чем дело? Ты что-то знаешь? – Нет. Я объективно смотрю со стороны. Вы живете, как два чужих человека. Как соседи, которые пересекаются раз в год на перевыборах управдома! Но зерно сомнения было посеяно. Нам хочется гораздо большего, чем предлагает судьба. И там, где нас нет, всегда лучше. Вике быстро надоел Лешка. Красивый, фактурный, легко живущий, он несся по волнам жизни, словно фантик. И ему было все равно: в лужу ли, в море ли его занесет. – Ты какой-то несерьезный! – бросила однажды Вика и сама удивилась, как четко это простенькое слово характеризует все, что связано с Пешеходовым. И он несерьезный, и отношения с ним несерьезные, и перспективы у него такие же. – Серьезно все будет, когда я вырасту и соберусь жениться, – легкомысленно отмахнулся Лешка. – Лет десять у меня еще есть. Вика просто примерзла к стулу от подобной наглости. Значит, ее он серьезно не воспринимал. – А я? – воскликнула она. – Я тебе зачем? Пешеходов добродушно развел руками: – Викуля, как для чего? Для того же, для чего и я тебе, – приятно провести время. И вообще, я с восьмого класса мечтал с тобой переспать. Удержавшись от острого желания запустить в Лешку чем-нибудь тяжелым, Вика глубоко вдохнула и конкретизировала: – Если я сейчас встану и уйду, ты не расстроишься и найдешь для приятного времяпрепровождения кого-нибудь другого? – Да не обижайся ты! А чего такого? И почему не расстроюсь? Расстроюсь. Вика даже не успела удовлетворенно выдохнуть, как Пешеходов закончил свою светлую мысль: – Сегодняшний вечер тогда по-любому пропадает. Надо кого-то искать, то-се, реверансы-букеты. А ты – кадр проверенный, свой. – Ага, – закивала побелевшая от бешенства Вика. – В разведку со мной, на амбразуру и далее по списку. – Ну не в ЗАГС же, – улыбнулся, одобряя ее понятливость, Лешка. – Считай сегодняшний вечер испорченным, – припечатала Вика. – Мечту свою ты осуществил, так что расстаемся друзьями. – Ладно, – приуныл Пешеходов. – Но если что, всегда рад. Давай. До встречи. Домой Вика неслась, разъяренно стуча каблучками. Она ненавидела всех мужчин. Все они были одинаковыми, как хомяки в зоомагазине. Первым получил свою порцию негодования Дима, встретивший супругу в дверях. Поскольку у него настроение тоже было, мягко говоря, так себе, семейный вечер начался на повышенных тонах. – Где была? – А ты вчера где был? – Я первый спросил! – На собеседование ходила! – Вика оттолкнула мужа и двинулась в кухню. – Как ты ловко дверцей холодильника хлопаешь, – ехидно прошипел Дима ей в спину. – Если бы ты еще и готовила то, что ешь! – Тебе продуктов жаль?! – Мне жаль моего обманутого доверия! Прежде чем ссориться, необходимо подумать, какой исход диалога вы планируете. Если имеется в виду, что муж станет просить прощения, а вы простите, то лучше не увлекаться. В запале можно до такого докричаться, что примирение станет невозможным. Более того, расплюетесь навсегда и расползетесь в разные стороны, как два скорпиона. Найти свою половинку очень сложно, учитывая перенаселенность нашей планеты. В толпе шанс встретить своего единственного сводится к минимуму. А вот потерять то, что судьба подарила, легко. От язвительных реплик они перешли на крик. Вика скрупулезно вспоминала все мелкие и крупные обиды, нажитые за несколько лет совместной жизни, а Дима недоумевал, есть ли совесть у женщины, приходящей на ночь глядя, благоухающей чужим мужским одеколоном и имеющей наглость предъявлять к нему претензии. Уже садясь в такси с набитой впопыхах сумкой, Вика в бешенстве бросила напоследок злобно поигрывающему желваками мужу: – Не вздумай пытаться меня вернуть! И помни, это не вы с мамашей меня выжили – я сама ушла! – Скатертью дорога! * * * – Ты с ума сошла! – завопила Ленка в трубку, едва услышав, что Вика звонит от родителей. – Рехнулась! Эдик, проснувшийся от ночного звонка, был абсолютно согласен. Только рехнувшийся человек может беспокоить приличных людей в неприличное время. Николай Борисович был того же мнения. Дочь сошла с ума. Бросить Диму, с которым у него вовсю крутились общие дела!!! Мужчины, хотя и по разным причинам, были солидарны друг с другом. Женщины тоже. – Вика, ты понимаешь, что оставив поле боя противнику, потеряла свои позиции! – взвыла Ленка. – Надо было поссориться, но выпереть его или просто лечь спать отдельно, но не уходить! Тот, кто ушел, находится в дурацком положении. Он не знает, что происходит, и вынужден ждать инициативы со стороны того, кто остался. Ты теперь зависишь от его действий. Будешь сидеть, дергаться, ждать – мало ли чего он там надумает! Нужно оставаться в тылу врага, чтобы быть в курсе его стратегии! – Ты мемуары Кутузова на ночь читала? – мрачно поинтересовалась Вика. – Я сама – Кутузов, – расстроенно вздохнула Ленка и, виновато покосившись на Эдика, вылезла из-под одеяла. – Спи-спи… – Ты считаешь, я сейчас могу спать? – вздохнула Вика. – Да я не тебе! Не реви там. Что ты успела ему сказать? – Все! – Что именно? И про Лешку? – охнула Лена. – Нет, про Пешеходова я умолчала. Я же не совсем дура. Но это не имеет значения. Лен, я не собираюсь возвращаться, я ушла совсем. Подаю на развод! – Ну и дура. Такого, как Дима, не найдешь. Это только кажется, что мужики табунами ходят, а дойдет до дела – и выбрать не из кого. Мужик – как автобус в час пик. Вроде транспорта всякого навалом, но если тебе нужен именно этот автобус, то другие не подойдут. И трамвай, троллейбус и метро – тоже мимо! Понимаешь, о чем я? Села в свой маршрут – так не фига спрыгивать на полпути. – Значит, всю жизнь терпеть? Я не черепаха и от очевидного прятаться не собираюсь. Мы не пара. Он мне не нужен. Я и не любила его никогда. Так, показалось что-то, вот и выскочила замуж сдуру. А жить, как ты со своим Эдиком – только из-за того, что никто другой не подвернулся, я не хочу. Жизнь одна, и прожить ее надо так, чтобы в старости не кусать морщинистые локти. – А если не одна? Если настоящая любовь ждет тебя лишь в следующей жизни? – съехидничала Ленка. – Ага. Особенно если в следующей жизни ты будешь какой-нибудь треской или осиной в лесу. Нет уж. Я хочу взять все и в этой жизни. И тратить ее на жалкое существование с нелюбимым мужчиной, как ты, не собираюсь. – Дорогая, давай без пафоса! Между прочим, обижаться тебе надо только на себя. Надо было радикальнее решать с мамашей его. Если бы не она, вы бы давно ссориться перестали. А ты сидела, как клуша, и ждала, что само рассосется. А такие мымры сами не рассасываются. Вместо того чтобы налаживать отношения с Димой, ты наставила ему рога. Поэтому он тоже имеет право быть недовольным. Спасибо, что ноги вам с Лешкой не переломал. – Спасибо! – взвизгнула Вика. – Громадное ему спасибо! Только он про Лешку даже не догадывается. А мне это нужно было, чтобы почувствовать себя женщиной! – Почувствовала? – сухо поинтересовалась Лена. – И что, ты к Лешке теперь уходишь? – Нет, он тоже не мой мужчина. – Признаваться, что с Лешкой она рассталась, Вика не хотела. Почему-то это казалось ужасно стыдным. – Я же не могу, как ты – хвататься за любого, кто готов жениться. Для меня брак не самоцель. В жизни есть иные радости. А просто какой-нибудь Эдик дома – на это не стоит тратить молодость. – Ты Эдика не трогай, он хороший. И не ори тут. У меня, между прочим, тоже проблемы. Но, чувствую, с тобой посоветоваться сегодня не получится – ты не в форме. – Ленка нахмурилась. Конечно, у подруги беда, но хамить-то зачем? – Нет, я желаю тебе тоже что-нибудь стратегическое посоветовать, – произнесла Вика. Ей очень хотелось послушать про чужие проблемы и убедиться, что и у людей не все гладко. Тем более что на поверхность сознания сквозь истерику и негодование норовила пробиться предательская мыслишка, что вот у Ленки-то как раз все хорошо – спит себе мирно под боком у своего Эдуарда и в ус не дует. Эдик заволновался. Спать под Ленкин бубнеж, хотя она и вышла из комнаты, было невозможно. Во-первых, любопытно, что там случилось. А во-вторых, у него совесть тоже была нечиста, а с нечистой совести, как известно, спокойно спать трудно. И когда он услышал про проблемы, совесть в очередной раз колючим ежом ткнулась в бок. «Бедная Ленка. Как она мучается. Ведь чувствует все…» Эдик ожесточенно потер лицо и заалевшие уши, после чего подкрался к двери и припал к ней. – Я влюбилась, – счастливо вздохнула Ленка и сразу сникла. – Вот такая я зараза. Как теперь Эдику сказать? Да и вообще, так все неопределенно. Он-то в меня не влюблен. – Не поняла. – Вика попыталась сосредоточиться на Ленкиных переживаниях. – Ты в Эдика своего втрескалась? – Конечно нет! Вот так бывает в жизни. Только начинает казаться, что все образовалось, жизнь кособокая налаживается, а тут раз тебе – и любовь. Как кувалдой по балде в темном переулке. Вроде счастье, а вот фиг вам. Сиди себе и переживай, как теперь быть. Любовный треугольник, Викуся, это, оказывается, не просто устойчивое выражение, а совершенно дикая штука, с которой надо что-то решать. Ты вон тоже со своим треугольником решила, да что-то мне твой вариант не особо нравится. Какой-то он дискомфортный. Правда, у вас там не треугольник, а вообще пирамида с мамашей на верхушке. А у нас вся проблема во мне. Я считаю, что если начинаешь жить с человеком, то это ответственность. Ну, типа мы в ответе за тех, кого приручили. И вот так с бухты-барахты бросать того, кто на тебя рассчитывает, к тебе привык, – подлость! На чужом несчастье счастья не построишь. Налипший на дверь Эдуард сжал кулаки. Она была права. Это подлость. И выхода нет. Если оставить все как есть, несчастными будут два человека: он и Светлана. Если же расстаться с Леной, то несчастной останется только она. И скорее всего, Эдика будет мучить совесть. Потому что интеллигентные люди сами себе предательства не прощают. А Эдик считал себя и интеллигентным, и предателем. Куда ни плюнь – все плохо. Он лег в кровать и накрыл голову подушкой. Лучше не слышать, как мучается обиженная им Ленка. Зря. Иначе все его проблемы решились бы этой ночью. – Вика, он такой потрясающий, – вздыхала Ленка. – И чем он тебя потряс? – А ничем. Я увидела и пропала. Только я ему не нужна. Знаешь, лучше вообще никогда не любить, чем влюбиться и понять, что это без взаимности. Руслан притащил Илью лишь для того, чтобы я к нему не лезла. Типа нейтрализовать меня решил, отвлечь. – А ты лезла к Руслану? – удивилась Вика. – Ну, там долго рассказывать, – замялась Лена. – Я просто хотела с Русланом пообщаться. А он решил, будто я влюбилась. У мужиков самомнение зашкаливает. Не в этом суть. Я приехала, увидела Илью, и все. – А он? – Ничего. Даже целоваться не лез. И не воспользовался. – Ясно, а ты хотела, чтобы он воспользовался, – понимающе хмыкнула Вика. – Ничего я не хотела! Он отвез меня домой и даже телефон не взял! – И чего теперь? – Не знаю. Неделю потерплю и напишу Руслану. – Телефон попросишь? – усмехнулась Вика. – Не решила еще. Но за свое счастье надо бороться. А не сдаваться, как некоторые. Вика поняла, что под «некоторыми» имели в виду ее, и оскорбленно посоветовала: – Ты смотри, счастье свое не заломай в борьбе! Иногда его просто ждут на берегу, а оно само под алыми парусами приплывает. Тоже вариант. – Ты будешь на берегу ждать? – Да уж бороться не стану. Никаких баррикад и транспарантов. Пусть живет там со своей мамашей и радуется. Я теперь девушка свободная. Имею право на алые паруса. – Невезучие мы с тобой какие-то, – подытожила Ленка. – Ладно, давай спать. Ленка так и проворочалась до утра, виновато поглядывая на ненужного и от этого казавшегося жалким и беззащитным Эдика. А Вику всю ночь донимал Николай Борисович, требовавший ясности в его дальнейших отношениях с Димой. – А мне как прикажешь быть? Мне нужен был надежный человек, а теперь что? – бушевал он. – Папа, у меня жизнь рухнула. Я разлюбила, а ты опять со своим бизнесом! – страдала Вика, опасливо соображая, что бизнес папане, скорее всего, ближе, чем ее разбитое сердце. – А чего ты ко мне приперлась? – разъярился Николай Борисович. – Я тебя уже вырастил, давай, греби в свободное плавание. Или опять ко мне на шею сядешь? – Я на работу устроюсь… – А чего до сих пор не устроилась? – Места подходящего не было. – Фу ты, ну ты. – Николай Борисович сплюнул от негодования. – И какое же место нам подходит? – Я могла бы работать у тебя в фирме. – То есть все же собираешься сесть мне на шею и пить мою кровь до самой старости! Мне не нужны безмозглые дуры с картонными корочками вместо знаний. У меня работают только специалисты. А тебя я даже пол мыть не возьму, потому что ты и этого не умеешь! – Коленька, может, все же придумать что-нибудь? – осторожно встряла в скандал мама. – Девочка должна где-то получить опыт работы. – Эта девочка обошлась мне уже в такую сумму, что пусть набирается опыта в другом месте. Когда я говорил, что не надо выпендриваться с филфаком, вы меня не послушали. Когда я сказал, что думаю по поводу второго образования, твоя девочка надувала губки и умничала. Девочка должна выйти замуж за того, за кого скажут родители, сидеть дома, рожать детей и угождать мужу. Все! А эта сначала нашла мужа, которого я еле приспособил к общему бизнесу, а потом наигралась и пришла мотать мне нервы. Нет уж. Если такая умная – иди работай. – И пойду! Да я и не собиралась у тебя работать! Больно надо! – И иди! Кормить буду, а на все остальные прихоти либо сама зарабатывай, либо нового мужа ищи, либо к этому возвращайся! Я прав? – обратился он к Анне Павловне. Та мелко закивала. Когда отец, бабахнув дверью, вышел, мама примирительно зашептала Вике: – Не вздумай с ним спорить, а то он тебя вообще выгонит. А с Димой все решится. Помиритесь рано или поздно. Но лучше, чтобы до этого времени у тебя было где жить. Не ссорься с папой. – Я ненавижу приспособленчество, – прошипела Вика. – Доченька, вся жизнь – это попытки приспособиться под условия, которые нам диктуют. Вика с жалостью посмотрела на маму: – Но кто-то же диктует. Вот и я стану диктовать, а не приспосабливаться. Строить планы и мечтать оказалось гораздо легче, чем осуществлять задуманное. Планку все же пришлось опустить. Вика перестала ждать предложения от нефтяной корпорации и начала сама ходить по собеседованиям, которые проводили компании, предлагавшие скромные зарплаты. Но и здесь ее ждало разочарование. Дипломы были плюсом, но его с лихвой перекрывал чужой опыт работы. Оказалось, что образование не дает никаких особых преимуществ. Всем нужны ценные кадры с рекомендациями. В одной конторе Вике даже посоветовали отказаться от затеи пойти сразу в начальники, а попробовать начать с более скромной должности. На предложение успокоиться помощником бухгалтера Вика ответила презрительной усмешкой и ушла раздосадованная. Через пару недель хождения по унизительным собеседованиям, где ей всякий раз намекали, что «не по Сеньке шапка», она передумала и позвонила, решив согласиться на должность помощника. Но место уже заняли. Она сидела дома и плакала. Мама осуждающе качала головой и периодически заводила разговоры о том, чтобы помириться с Димой. Отец злобно торжествовал, получая удовольствие от ежевечерних бесед на тему Викиной никчемности. Из этого замкнутого круга надо было вырываться. – Хочешь, я тебя сама с Димкой помирю? – наседала Лена. – Я могу. – Отстань, – отмахивалась Вика. – Я жду, пока он подаст на развод. – А чего ждешь? Раз ты такая решительная, сама подай. – Да ну, там возни много с бумажками. Вика обманывала даже себя. Никакая возня с бумажками ее не пугала. Пугала окончательность разрыва. Ей казалось, что пока в паспорте есть штамп, есть и какой-то запасной путь отхода. Если развестись, то тогда все. – Викусь, признайся хотя бы себе – ты ж его любишь, – вздыхала Ленка. – Я его ненавижу! – Правильно. Но нужно себя проверить. Давай вокруг его конторы погуляем? Ты его увидишь и разберешься в себе. Если что-то екнет – надо мириться. Если затошнит – следует разбегаться окончательно. А то ты так и будешь болтаться в подвешенном состоянии. – Даже не собираюсь, – отрезала Вика. – Ничего у меня не екнет. Все перегорело. И с истинно женской последовательностью сделала наоборот – собралась и поехала к концу рабочего дня к Диминому офису. Он вышел позже остальных, потоптался на крыльце, бросил охраннику какую-то фразу и легко сбежал вниз к машине. У Вики все же екнуло. Она судорожно вздохнула и сжала кулачки. Ленка была права – ничего не перегорело. Он сидел в машине, из приоткрытой дверцы весело гремел модный музыкальный хит этого лета, и Вика нерешительно двинулась к стоянке. И тут из дверей офиса выпорхнула тощая блондинка и на ножках-спичечках подбежала к ее Диме. Тряхнув роскошными волосами, она кокетливо послала ему воздушный поцелуй и уселась на пассажирское сиденье. «Он просто подвозит сотрудницу», – подумала Вика, чувствуя, как подгибаются ноги. Сквозь прозрачное лобовое стекло было видно, как блондинка потянулась к Диме… «Они просто разговаривают, просто разговаривают». – Вика привалилась к ограде. Машина не трогалась с места. Они целовались. Казалось – целую вечность. Как могут целоваться только двое любящих, истосковавшихся друг по другу за рабочий день человека. – Не реви, – беспомощно утешала ее Ленка. – Мужики все такие. Для них это естественно. Менталитет такой. Это для тебя – ах, измена! А для него – как поужинать не котлетой дома, а фуа-гра в ресторане сожрать. И естественные потребности удовлетворил, и экзотика, и перед друзьями потом можно похвастаться, мол, че я ел-то тут на днях. Чтобы с ними ужиться, надо привыкать смотреть на мир их глазами. Никакой трагедии. Ты ушла, ему нужна женщина, взял первую подвернувшуюся. – Не надо меня успокаивать. Ненавижу его. – Слушай, тогда разводись. По идее, тебе должно быть безразлично. А раз ненавидишь, значит, переживаешь. – Считай, что у меня кошелек сперли. Поэтому мне не может быть безразлично. – Кошелек обычно вернуть хочется, – возразила Лена. – Тебе Диму вернуть хочется или как? – Я хочу, чтобы он пожалел о том, что сделал. Пожалел, раскаялся и понял, что потерял! – А потом? – Просто пожалеет и останется у разбитого корыта. – И как ты собираешься это провернуть? Как это провернуть, Вика не представляла. Надо найти работу, стать самодостаточной, и вот тогда… И даже тогда не факт, что Дима просто не порадуется за бывшую жену и не пойдет домой целоваться со своей анорексичной пассией. Пока что в Викиной жизни все получалось наоборот. Все, к чему она стремилась, казалось недостижимым. И чем дальше, тем хуже. Спасла ее Кочерыжкина. Анька позвонила неожиданно, когда Вика совершенно отчаялась. Рассказывать бывшей однокласснице про свои беды Вика не стала. Наоборот, ее понесло врать так витиевато и с таким размахом, что сама рассказчица с изумлением прислушивалась к своим сомнительным байкам. Закончила она свой взрыв фантазии про замечательного мужа, сказочную любовь и полное довольство жизнью непоследовательно: – Только я решила на работу выйти. Срочно. У тебя нет знакомых, которым требуется бухгалтер или переводчик? На любую зарплату. Кочерыжкина, терпеливо слушавшая Вику, подумав, сказала: – Я поспрашиваю. «Ничего она не поспрашивает». – Вика расстроенно положила трубку, злясь на себя за глупое и бессмысленное хвастовство. – Больно ей надо помогать такой дамочке, у которой все в шоколаде. Тем более что мы и дружить-то давно перестали, – говорила она Ленке часом позже. – У нее, наверное, все не очень хорошо, она даже и не рассказала про себя толком. – Да нормально у нее все, – отмахнулась Лена. – И Анька классная, она поможет. – С какой стати? Мы ей не помогали. И вообще, чем она поможет? Уборщицей меня в свою школу пристроит? Лен, просто засада какая-то! Мне жить не хочется. Сплошная черная полоса. И выхода нет. Только кланяться папеньке и терпеть, как мать, остаток жизни. – А ты кланяться не хочешь? – Нет! – Гордая? Правильно. Только в чем-то ты явно ошиблась. – Ленка вздохнула и добавила: – Я тоже ошиблась. И даже знаю, где. Аня позвонила. И работа нашлась. И даже зарплата оказалась не такой уж унизительной. Правда, фирмочка была маленькой, а коллектив новенькую принял равнодушно. Здесь не было корпоративов, болтовни за чашечкой кофе и прочих приятностей. Просто пахали с утра до вечера, и от Вики требовалось то же самое. Ей не нравилось все, кроме одного: теперь у нее была трудовая книжка с записью «переводчик». Вика погрузилась в рутинную и довольно серую работу. – А ты как хотела? – недоумевала Лена. – На работе работают. – Ну, должно же быть в жизни что-нибудь еще! Например, после работы сходить в кафе, в бассейн, на фитнес! Круг общения расширить! А там только старые грымзы и мужики, зарывшиеся в бумажках. И зарплаты даже на абонемент в бассейн не хватит! Что мне теперь всю жизнь и просидеть там, в этой тоске? Жизнь-то проходит! – Слушай, ты хотела работу? Радуйся! Уйдешь оттуда, вообще останешься ни с чем! – обозлилась Ленка. – Порхаешь, как мотылек! Это жизнь, понимаешь? Обычная, человеческая жизнь! Если желаешь по фитнесам и кафешкам ходить, просись обратно к Диме или зарабатывай на это сама. – Ленк, лежачих не бьют, – расплакалась Вика. – Хоть ты-то меня не доводи! – Ой, Викуся, прости! Просто ты со своими капризами сама не знаешь, чего хочешь! – Я к Димке хочу! Будь он неладен! А у него эта… – Может, и нет там никакой этой? – робко утешила подругу Ленка. – Есть. Я у его дома однажды гуляла… Ну, ладно, не гуляла – следила за ним. Так вот он свою спирохету блондинистую домой привозит. И машину на стоянку ставит! Значит, она там ночует! Я бы и утром посмотрела, вместе они выходят или нет, но я на работу тогда опоздаю! Что делать-то? – И Вика зарыдала в голос. * * * Июль мотался по городу тополиным пухом и плавил асфальт. Не дождавшись, когда Илья ей позвонит, Ленка написала Руслану эсэмэску и попросила о встрече. Руслан перезвонил через минуту и проорал абсолютно счастливым и сильно нетрезвым голосом: – Ленка, у меня сын родился! Завтра забираем. Приходи! – А что, – опешила Ленка, – разве из роддома так быстро выписывают? – Да они там уже почти неделю лежат. Это я праздную последний день. Но Маришка сказала, чтобы завязывал бухать. Так что я завязываю. Завтра буду трезв и тож… торве… торжс… – Торжественен, – помогла Ленка. – Ну, ладно. Диктуй адрес. Только ты раньше подъезжай, у меня разговор. – Понимаю. – Веселье из его голоса вдруг улетучилось, и Руслан попрощался почти мрачно. «Чего это он там понимает? – удивилась Лена. – Догадался, что я про Илью буду говорить?» Она уже жалела, что затеяла все это. Наверное, если мужчина тебе не звонит, то это что-то да означает. И навязываться не следует. Ну а если шанс есть? Мужики ленивые и пугливые. Они носятся со своим чувством собственного достоинства, как курица с яйцом. И отказ получить боятся не меньше, чем дамы. Вдруг она недостаточно внятно продемонстрировала свой интерес, и Илья просто не понял? Не все любят охотиться на дичь. Многие предпочитают не бегать за ней по лесу с луком и стрелами, а получать готовых куропаток под соусом прямо на тарелочке. Роддом выглядел казенно и скучно. Даже не верилось, что за этими серыми стенами появляются на свет новые люди. Лена вдруг сообразила, что пришла без цветов, и хотела было развернуться и сбегать к метро за каким-нибудь букетиком, но тут ее окликнули. Руслан стоял у большого внедорожника и махал рукой. – Привет! – Она смущенно сунула руки в карманы, как нашкодивший мальчишка, и извиняющимся тоном пробубнила: – Представляешь, цветы забыла купить. Неудобно. – Удобно. Маришка все равно просила цветов поменьше, неизвестно, как маленький на запахи отреагирует. У тебя разговор был – садись. – Давай на улице? – замялась Ленка. – Давай. – Руслан заглянул в машину и произнес: – Выходи. У нее екнуло сердце. Руслан был мрачным, и сразу было ясно, что ничего хорошего не планируется. Наверное, они с Ильей на пару не знают, как от нее отвязаться. Как часто мы, зацикливаясь на своих переживаниях, смотрим на весь мир через призму собственной больной фантазии. Увидев крупного краснорожего мужика с мятым и злобным лицом, Ленка опешила. Кроме как об Илье, больше ни о чем она в последнее время думать не могла, и мысли забуксовали. Мужик, даже не поздоровавшись, рявкнул: – Чего надо? Чего ты крутишься? Ждешь, пока подохну? На наследство рассчитываешь? Да я вас всех переживу! Давай, выкладывай, кто тебя прислал? – Пап, ну я же тебя просил! – Руслан безнадежно махнул рукой и отвернулся. У Ленки в мозгу включился некий тумблер. Ей даже показалось, будто раздался щелчок, после которого вдруг все встало на свои места. – Папа? – произнесла она. – Я тебе не папа! – крикнул мужик. – Я тебя знать не знаю! Тебя мать прислала? Чего молчишь? Да все мы знаем! Ишь, решила в доверие втереться, разнюхивает тут! Его щеки в мелкой сетке красноватых пятен тряслись, а мясистый нос морщился, словно от Ленки дурно пахло. – Я алименты платил до копеечки, ничего вам не должен! Что вы затеяли, паразитки? – Папа, перестань! – не выдержал Руслан. – Ты же обещал, что просто поговоришь! Не трогай ее! Ленка медленно повернулась на голос Руслана, хотела что-то сказать, но в голове разрослась странная ватная пустота, и кто-то выключил свет. – Рус, какого черта ты это устроил? – прозвучал знакомый мужской голос. Щеке было мокро – она прилипла к чему-то кожаному, противно пахшему химией. – Нельзя было сделать по-человечески? – Я и хотел по-человечески, – огрызнулся Руслан. – Только с нашим папашей это непосильная задача. Старый маразматик обещал, что будет вести себя прилично. Я ему даже цветов купил, чтобы он хотя бы изобразил раскаяние! Ему все равно, а девочке приятно. – Да уж. Это она от радости, наверное, в обморок упала! Леночка, Лена, тебе лучше? Ее осторожно трясли. Глаза открывать не хотелось. Ленка понимала, что если глаза открыть, то она увидит что-то очень неприятное. – Притворяется! – раздался чей-то голос. – Я точно говорю, это они из-за квартиры. Объявились! – Бронислав Аркадьевич, идите отсюда! Я старость, конечно, уважаю, но не доводите до греха! Рус, уведи его отсюда! – Пап, пошли. Иди, на лавочке посиди! – Дай ему таблеток от бешенства, – пробормотал все тот же смутно знакомый голос. На Ленкин лоб легла теплая рука. – Маринка скоро выйдет, у них выписка в двенадцать, – произнес Руслан. – А тут такое. Как чувствовал, не надо было его везти. – Какой ты проницательный! Только, знаешь ли, задним умом все ямы полны. Думал он! Ленку погладили по щеке и поправили голову. Щека отклеилась от мокрой поверхности, и лежать стало удобнее. Но глаза открывать по-прежнему не хотелось. – Илья, я думал, они встретятся, поговорят. Отец и не собирался Маринку поздравлять. Ты же знаешь, он вообще против свадьбы был, и внук ему даром не нужен. Он сказал, что с Ленкой хочет увидеться. Сам подумай: как мне было себя вести, когда я узнал, что мне пишет его дочь? Он даже и не рассказывал про нее. Я от матери узнал. Они когда с отцом развелись, у нас воздух в квартире чище стал. Папаня – тот еще психопат. Все нервы нам вымотал. Ну, ты помнишь… Мать и сообщила, что никакая Ленка не однофамилица, а моя сестра. Не родная, конечно. Я позвонил отцу, сказал все как есть. Он развопился, что она задумала что-то. Потом заявил, что хочет поговорить. Я думал, его совесть мучает, решат все полюбовно. А тут такой случай. И Ленка сама предложила встретиться. Ясно зачем – из-за папаши. Она еще на даче проговорилась, что я ей не нужен был с самого начала. А если не я, значит, отец. – Какие же вы все придурки, – пробормотала Ленка, приоткрыв один глаз и удовлетворенно улыбнувшись. Над ней с встревоженным лицом маячил Илья. – Нет у меня никакого отца. Мне даже плюнуть в него и то лень. Но на похороны непременно приду, с цветами. Так и передай этому старому хрычу. – Лен, – произнес Руслан, – ты же понимаешь, мы с Маринкой не виноваты, что он тебя бросил. Давай останемся друзьями? Без обид? Он давным-давно всех бросил, и меня в том числе. Он просто старый злобный старикан. Его можно даже пожалеть. – Вот ты и жалей, а я не готова. – Лена поморщилась и потрогала затылок, который почему-то болел. Под рукой набухала шишка. – Меня что, по голове били? – Ты упала, – объяснил Илья и осторожно погладил Ленку по руке. – Хочешь, я отвезу тебя домой? – Ко мне? – строго уточнила Ленка. Она чувствовала, что произошло нечто очень важное, но оно словно прошло по касательной. Она столько раз представляла встречу с отцом! Потом решила мстить, да и вообще закрыла для себя эту тему, потому что в ее жизни, вернее в фантазиях, появился Илья. И вот встреча с отцом произошла, оставив кроме морального ущерба еще и шишку на голове, зато стало ясно, что и встречаться было незачем. А Илья… Он сидел рядом и, кажется, переживал. И даже было не важно, почему именно он переживает. Судьба дала второй шанс. Наверное, в качестве возмещения морального ущерба от встречи с неуравновешенным папенькой. – Ну… можно и ко мне, – неуверенно пошутил Илья, размышляя, не следствием ли удара об асфальт был странный Ленкин вопрос. – Ладно, давай к тебе, – неожиданно кивнула Лена. Когда они садились в машину, она простодушно сообщила: – А я всегда мечтала выйти замуж за олигарха, поэтому мне нравились мужчины на дорогих автомобилях. А у тебя фигня какая-то. И это здорово. Я расхотела замуж за олигарха еще несколько лет назад. Дура была, молодая… А теперь я мудрая старая обезьяна и знаю, что замуж надо выходить только по любви. Ленка тревожно затихла, переваривая сказанное. Вероятно, в голове что-то встряхнулось, и в образовавшиеся прорехи лезло все самое сокровенное. Приступ честности следовало срочно купировать. Илья улыбался, поглядывая на притихшую пассажирку. А на первом же светофоре пристально посмотрел ей в лицо и произнес: – Наверное, это неприлично, но я рад, что ты так удачно приложилась. Зато теперь ты мне расскажешь все свои тайны. И будешь болеть у меня дома. А я стану тебя лечить. Правда, я ортопед, но искусственное дыхание сделать смогу, если что. – Ортопед – это хорошо, – порадовалась Ленка. – Почему? – Не знаю. Слово понравилось. – Она вдруг загрустила и выдала последнюю порцию признаний: – А я предательница. И эгоистка. Мне даже стыдно, но где-то в глубине души. Потому что сейчас мне очень хорошо. – Рад слышать. – Илья озадаченно потер переносицу. – А в чем проблема? Ленка тут же выложила ему все про Эдика и виновато уставилась в окно. – Ну, так бывает в жизни. Только так и бывает, – утешил Илья. – Вам надо поговорить. Вообще, всегда нужно разговаривать. И проблемы решать сообща. Так проще прийти к консенсусу. – Это на партийном собрании можно прийти к консенсусу. А тут либо одному хорошо, либо другому, среднего не дано, – просветила его Лена. – Но поговорить следует. Только у меня нет на это моральных сил. Давай, ты со мной пойдешь? – Нет, ты должна сама. Если приду я, это будет не очень удобно для твоего… друга. Предлагаю на сегодня тему закрыть. Просто позвони ему и скажи, что завтра все объяснишь, а сегодня ночевать не придешь. – А я сегодня не приду ночевать? – искренне удивилась Ленка. – Нет. Лето не радовало. Юлия Карловна сидела в душной комнате и изображала приступ мигрени. Конечно, можно было поехать на дачу, но с некоторых пор она боялась покидать квартиру, опасаясь, что обратно будет уже не внедриться. Милая девочка Эльза (по паспорту – Лиза, это Юлия Карловна выяснила в первую же неделю, беззастенчиво пошарив у гостьи в сумочке) ввинтилась в семью с ловкостью и грацией ужа. Она быстро перевезла вещи, нежно ворковала над Димой и даже вежливо, но твердо выдворила из кухни Юлию Карловну. – Я хочу сама готовить для Димы, – с очаровательной улыбкой объяснила Эльза. – А вы отдыхайте. «Хорошая девушка», – подумала Юлия Карловна и стала смотреть гороскоп. Гороскоп обещал много всего разного и интересного. Уже через пару недель хорошая девушка ласково сказала Диме: – Мне кажется, будет лучше, если мама переедет жить в деревню. Она человек пожилой, ей нужен свежий воздух. А мы станем приезжать к ней в гости. Тем более что неудобно жить всем в одной квартире. Ее присутствие ограничивает нас. Например, я бы хотела ходить по квартире… без одежды. Это было бы здорово, правда, милый? Дима обалдело кивнул. – Потом, я не люблю ночью вести себя как мышь. Но из-за того, что я постоянно вынуждена помнить про то, что рядом твоя мама, приходится сдерживаться. Это обедняет эмоции. Не мои эмоции, а наши. И ощущения тоже наши. Понимаешь, о чем я, Димуля? В отличие от Вики, которая по-детски капризничала и во всех своих доводах постоянно «якала», Эльза говорила «мы». И получалось, что от маминого присутствия плохо Диме. И стесняет мама не Эльзу, а его. Когда Юлия Карловна уловила, куда дует ветер, она ужаснулась. Кухня, которую она решила временно уступить подруге сына, перестала быть ее вотчиной. Более того, девица ходила по квартире в непристойном виде и не собиралась считаться с наличием пожилого человека. Мама попробовала намекнуть Диме, что это невоспитанно, но сын неожиданно предложил подумать о переезде. Юлия Карловна и сама подумывала о переезде, но теперь речь даже не шла о квартире. Ее собирались отселить на дачу, где Эльза замыслила строить коттедж. – Димуся, у нас будут дети. Ведь правда, у нас будут малыши? Я очень хочу родить маленького пупсика, похожего на тебя. – Она восторженно закатывала глаза и щипала его за подбородок. – Зачем нам квартира в городе, когда и маме, и детям будет лучше на свежем воздухе! Наблюдать за стройкой и оказаться в лесу, далеко от подруг, знакомых и цивилизации Юлия Карловна была не готова. Но даже это пугало ее не так сильно. Однажды, вернувшись с прогулки раньше обычного, она стала свидетелем разговора, от которого у нее волосы встали дыбом. – Да все мужики лохи, – расслабленно рассуждала Эльза. Ее вкрадчивый голос доносился из ванной комнаты, где тихо плескалась вода. – Какая разница, этот или другой? Димка не жадный, доверчивый, как телок. Будет меня на руках всю жизнь носить. Ему и изменять легко будет. Ничего не видит дальше своего носа. Лафа-а-а! Мамашку его мы в деревню выселим. Если эта старая выдра заартачится – припугну. Я вижу, как она на меня поглядывать стала. Первую Димкину жену выжила, он сам рассказывал, и думала, что все такие же овцы. Размечталась! – Эльза негромко рассмеялась. А Юлия Карловна тихо вымелась на лестницу и резвой лошадью ускакала во двор. В висках пульсировало две мысли. Первая: сын считает, что она выжила Вику, эту домашнюю девочку, вместо которой по их дому теперь ползает ядовитая гюрза, прибравшая к рукам наивного Димочку. Вторая: ее теперь тоже выживут в избушку на курьих ножках, а Димуся останется под каблуком пронырливой нахалки. Она испортила жизнь собственному сыну. Да что там сыну, она себе все испортила! Вот Викочка никогда не выселила бы ее в деревню. Теперь Юлия Карловна знала, что делать. – Эдик, нам надо поговорить. – Ленка потянула Эдуарда в кухню. – Это серьезно. Я хотела по телефону, но по телефону как-то не по-людски. Он удивленно покосился на огромную клетчатую сумку, из которой торчал рукав Ленкиной куртки. «Она собрала вещи!» Радость, смешанная со стыдом, затопила Эдика по самые уши, которые приобрели цвет молодой свеклы. Ведь он шел домой с мыслью, что именно сегодня скажет Лене все. И, видимо, будет ползать на коленях. Да все, что угодно, лишь бы Ленке стало легче. – Лена, это я должен с тобой поговорить! Ты такая… такая… Я тебя недостоин, понимаешь? Ты будешь счастлива… – Эдька, я свинья! Я даже могу хрюкнуть, если тебе полегчает. Я предательница… – Мне так стыдно, я тебя обманул… Обмен любезностями продолжался бы еще долго, если бы не раздался звонок в дверь. Света, которая была в курсе сегодняшнего решающего объяснения, пару часов сидела как на иголках, а потом вдруг ясно представила, как интеллигентный Эдик покорно позволяет себя уговорить… И она бросилась ловить такси. На лестнице у квартиры Эдуарда маялся крепкий парень с тонкими чертами лица и тревожным взглядом. – Вы чего здесь? – в замешательстве затормозила Света. – А вы? – Мне надо. – И мне надо. – Молодой человек, а вы к Эдику? Он сейчас занят. У него серьезный разговор. – Нет, девушка, я к Лене. И у нее тоже серьезный разговор. Они таращились друг на друга, а затем потянулись к звонку. Иногда неразрешимые проблемы остаются таковыми, портя людям жизнь. Но порой удача улыбается кому-то во всю акулью пасть, и все складывается наилучшим образом. Лучше искать выход совместно, чем просто сидеть в лабиринте молчания. Как известно, если в лабиринте сидеть, то выход сам не найдется. Через полчаса счастливая Ленка выскочила из подъезда. За ней бодро вышагивал Илья, подволакивая безразмерный баул. В окне маячили Эдик со Светой. Они смущенно помахали руками отбывающей легковушке и с облегчением вздохнули. Мобильный трясся в припадке вибрации, высвечивая знакомый номер. Домашний. Димин. Тем сильнее было Викино разочарование, когда в трубке раздался голос Юлии Карловны. Свекровь плакала. Рыдала так, что Вика не могла разобрать ни единого слова. Сердце грохнулось куда-то вниз, оставив в груди страшную, засасывающую пустоту. Если эта горгулья так истерит, это означает лишь одно – с Димой что-то случилось. Губы не слушались, поэтому Вика просто молча осела кулем и замерла в рабочем кресле. Поскольку невестка молчала, Юлия Карловна быстро выдохлась и в отчаянии поняла, что, похоже, никто ей помогать не собирается. Во всяком случае, Вика даже не пыталась утешить несчастную старушку. А ведь Юлия Карловна все рассчитала: если просто жаловаться и просить помощи, то Вика и пальцем не шевельнет. А вот если использовать шоковую терапию и начать общение со слез, то шанс есть. Устав блажить, она стала говорить членораздельно, и Вика наконец-то сообразила, что Димочка, этот подлец, в полном порядке. А вот его мамаша посылает сигнал SOS. – Я сейчас занята, – холодно произнесла Вика, вклинившись в очередной всхлип Юлии Карловны. – Давайте встретимся после работы. Но я очень ограничена во времени, поэтому подъезжайте прямо ко мне. – Викочка, умница какая, – подобострастно заюлила Юлия Карловна. – На работу устроилась. Я всегда знала, что у тебя все получится. Пропустив эту наглую ложь мимо ушей, Вика продиктовала адрес и повесила трубку. Никакого триумфа она не ощущала. Торжествовать имеет смысл, когда у тебя все отлично, а не тогда, когда у ближнего хуже, чем у тебя. Вика чувствовала, что стоит то ли на пороге чего-то большого и светлого, то ли на краю карьера, куда сбрасывают мусор. И шаг вперед изменит ее дальнейшую судьбу. Надо было срочно решать, что и как делать, чтобы не ошибиться. Трудно быть сапером без права на ошибку. – Вам плохо? – Над ней возвышался шеф, участливо возведя брови в подобие домика. – Извините, – пробормотала Вика и разжала руку. На ладони темнели отпечатки ногтей. – Все нормально. Горло пересохло и выдавало писклявые звуки, свидетельствовавшие о том, что… какое уж тут нормально! – Достали все! – Вика поддала по органайзеру, рассыпав ручки, карандаши и всяческую мелкую канцелярию. Грохот немного отрезвил ее. Шеф терпеливо ждал пояснений, с интересом наблюдая, как подчиненная медленно собирает все в кучку. Руки у нее тряслись, как у алкаша с многолетним стажем. – Если хотите, я могу вас сегодня отпустить, – предложил он. Вика так взвизгнула «нет, не надо», что пожилой бухгалтер вздрогнула и быстро засеменила к выходу, бормоча что-то про перерыв. – Хорошо, я могу вам чем-то помочь? – Шеф не отставал. И Вика вдруг сообразила, что все не просто так. Он и раньше проявлял к ней лояльность, закрывая глаза на ошибки и проколы. «Наверное, я ему нравлюсь», – подумала она, попыталась собрать ошметки мыслей и решить, как это использовать. Директор не в ее вкусе, но выбирать не приходится. – Можете. – Вика кокетливо поправила челку и постаралась состроить глазки. Но ничего не вышло. Во-первых, правый глаз подергивался в нервном тике, да так, что хотелось прижать веко пальцем и подержать. А во-вторых, поправляя челку, она умудрилась вибрирующей рукой ткнуть в глаз, который не дергался. Зато теперь он начал слезиться. Вика торопливо опустила руку, со всей дури треснувшись пальцами о столешницу. Вольготно расположившись на стуле, шеф наблюдал за придурковатой сотрудницей, решившей средь бела дня заняться членовредительством. Судя по выражению его лица, Викино кокетство в цель не попало. – Отвезите меня после работы до метро! – выпалила она и покраснела, размазав тушь под слезящимся глазом. – И все? – Не совсем. Как бы это объяснить… Мне надо, чтобы вы для видимости за мной поухаживали. И только десять минут. – Она взмокла от ужаса, представив, чем может обернуться подобная просьба с учетом того, что шеф как-то не особо влюбленно на нее смотрит. Но страх потерять работу отступал перед азартным желанием уесть Юлию Карловну, которая непременно передаст все Диме. – Ладно, Виктория. Даже не буду спрашивать зачем. – Он так легко согласился, что Вика опешила и недоверчиво склонила голову набок. – Да, – пробормотал директор, озабоченно глянув на перекошенную сотрудницу. – До вечера. В смысле, зайдите за мной, когда соберетесь на свою театральную самодеятельность. – Зайду! – затрясла челкой актриса. – Ждите. Пробормотав что-то нечленораздельное, шеф вышел. Погода была так себе. Ветер трепал мелкий дождь, разбрызгивая противные капли по непредсказуемой траектории. Юлия Карловна боролась с веселым зелененьким зонтиком, который то выворачивался корявым крабом, то норовил улететь вместе с хозяйкой. Вика видела, как свекровь мается на крыльце, и мелко тряслась. Выходить что-то расхотелось. Но шеф решительно подхватил ее под руку и, нежно нашептывая в ушко, потащил на улицу. Если бы Юлия Карловна знала, что именно шептал ее невестке этот представительный мужчина, она бы очень удивилась. Шеф, пользуясь случаем, давал Вике указания по поводу грядущей работы. Причем нелестно поминая ее предыдущие ошибки, которые пришлось исправлять в авральном режиме более опытным сотрудникам. – Ой, я забыла совсем! – Вика изобразила легкое раскаяние при виде свекрови и, погладив шефа по плечу, чирикнула ему: – Я быстро, пять минут. Юлия Карловна застыла, вцепившись в холодную ручку зонта. Но не зря же она приехала сюда… Выслушав сбивчивую речь свекрови, Вика поморщилась: – Вы ж мне это все уже по телефону рассказывали. Я вам, конечно, сочувствую, но чем я-то могу помочь? – Викуля, помирись с Димой, – сипло пискнула Юлия Карловна и закашлялась. – Помириться? – Старуху было жаль, но не сдаваться же без боя. – А зачем? У него, как я понимаю, все в порядке. У меня тоже. – И Вика кивнула в сторону лаково поблескивающего автомобиля, в теплом салоне которого томился шеф, призывая свекровь убедиться в достоверности сказанного. – Вика, деточка, я так… – Выговорить «я так виновата» Юлия Карловна не смогла, язык не повернулся. Вика тоже не подарок, так что нечего перед ней стелиться. – Я жалею, что у вас с Димой из-за вашей молодости и горячности вышло недопонимание. – Недопонимание? – усмехнулась Вика, перестав жалеть визитершу. – Из-за молодости? Вы уверены? – Давай не будем ворошить старое, – испугалась свекровь. – Я придумала, как вам помириться. – А я не хочу! – Вика! – Слушайте, ваш Дима нашел себе девицу. Я вам не нравилась… – Очень нравилась! – Ага, – фыркнула Вика. – Прям в глаза бросалось, как я вам нравлюсь. Теперь вам эта не нравится! Вы всю жизнь собираетесь тасовать Диминых… баб? И вообще, я не понимаю, зачем вы явились? – Ты бы могла прийти за вещами? – Чего? – Ты не поняла, – затряслась свекровь, понимая, что Вика сейчас ускользнет, и тогда… И тогда она, интеллигентная женщина, астролог, на старости лет уедет жить в деревню и копаться на грядках, как какая-нибудь колхозница! Фу! – Викуленька! Вы с ним встретитесь, поговорите, и Дима с тобой помирится! – Вы бредите? – Вика уже пожалела, что затеяла этот спектакль. Свекровь явно была не в себе и мела какую-то пургу. Но мысль встретиться с Димой и все ему высказать зацепилась, как крючок за корягу. – Вика, пожалуйста! Я знаю, что говорю! – До свидания! – Вика! – Я подумаю. Перезвоните мне. – Она почти с брезгливостью высвободила локоть из сухих цепких пальчиков Юлии Карловны и побежала к машине. Шеф выжидательно смотрел на нее. «Не реветь. При нем не реветь», – сказала себе Вика, сделав судорожный глубокий вдох. На втором вдохе она разрыдалась. Машина мягко тронулась с места. Шеф не успокаивал и не лез с вопросами. Вика была ему благодарна за это. Она покорно вышла, когда они остановились. И так же покорно позволила завести себя в лифт, а потом в квартиру. Эльза в кухне пилила ногти. Она небрежно кивнула вошедшей старухе и уставилась в телевизор. С тех пор как Дима разрешил ей уволиться и сидеть дома, она старалась не пропускать ни один сериал. – Дежавю, – поджала губы Юлия Карловна, вспомнив Вику, тоже занимавшуюся своими ногтями на обеденном столе. Она молча подошла и выключила телевизор. – Чего еще? – нахмурилась Эльза. – У меня к вам разговор, барышня. – Юлия Карловна по-деловому расстегнула сумочку и бросила на стол папку с документами. – Это что? – Девица осторожно, словно паука, тронула бумаги пальчиком и наморщила лобик. – Документы на квартиру. Вероятно, мой доверчивый, как телок, сын, которого очень легко дурить, забыл вас оповестить, что квартира записана на меня. Проще говоря, это моя квартира. Так вот, я решила выйти замуж. Вы, очевидно, посчитали меня старой рухлядью, но, смею вас уверить, вам в шестьдесят лет будет точно так же хотеться жить и радоваться, как в молодости. Возраст значения не имеет. В старости это все даже важнее и нужнее. А у моего будущего супруга большая семья и проблемы с жилплощадью. Так что переезд в деревню отменяется. Он переезжает сюда с внуками. У внуков школа рядом, отсюда ходить будет удобнее. Если хотите, оставайтесь с нами. А не желаете, поезжайте вместе с Димой на свежий воздух. Или куда вы там собирались. В общем, обсудите сами, мне потом скажете. – И она выдернула документы из-под носа опешившей Эльзы и удалилась в свою комнату. – Твоя мамаша выходит замуж, – прошипела та, едва Дима вернулся с работы. – И выпирает нас из квартиры! Дима пробубнил что-то в ответ. – Иди, разбирайся с ней сам! И почему ты раньше не сказал, что квартира записана не на тебя! – А это что-нибудь изменило бы? – Идиот! Не прикидывайся! Ты же твердил «моя квартира», «мой дом»! Зачем врал? – Ну, это мой дом, я тут родился, вырос и живу, – Дима удивленно смотрел на негодующую подругу. – Мама – наша семья. – Это не наша семья! – заверещала Эльза. – Другая семья! Более того, эта другая семья теперь собирается тут размножаться почкованием, ввозить каких-то левых внуков и выпирает нас в деревню! – А что, разве с милым в шалаше не рай? – Дима еще пытался шутить, но Эльза пришла в такое бешенство, что он резко замолчал и двинулся в комнату матери. – Мам? Что случилось? – Дима стоял в дверях, растерянный и уставший. – Ой! – Юлия Карловна застеснялась и, старательно изобразив невинную институтку, прошептала: – Я выхожу замуж. – Как? – сын таращился на нее, словно маменька сообщила, что ее сюда забросили с другой планеты, а теперь командировка закончилась. – Элементарно. Или ты, как и твоя подруга, считаешь, что из судьбоносных событий у меня впереди только похороны? – Нет, мам, я не в этом смысле. Я рад. Слушай, что-то сегодня все навалилось. Завтра поговорим. – Нет, не завтра! – материализовалась за его спиной Эльза и впихнула Диму обратно. – Она нас квартиры лишает! – Деточка, я же сказала, что буду рада, если мы останемся жить все вместе! – Да я из своего клоповника сбежала, потому что там все друг у друга на голове, и вечно родня всякая гостит, и даже спать надо всегда с кем-то! Думала, найду мужика с квартирой, и жизнь наладится! И наладилась! А тут вы! Вам о душе думать надо, а не о свадьбах! – Эльза! – рявкнул Дима. – Ты спятила? – Это ты спятил! Ты считал, что обман никогда не раскроется? – Какой обман? – Дима покачал головой и нехорошо усмехнулся. – Я-то никуда не деваюсь. Или я без квартиры уже не так нужен? Вроде зарабатываю хорошо. – Придурок! – крикнула Эльза. – Что с твоих заработков, если придется новую хату покупать? Это же всю жизнь на ипотеку горбатиться! – А вот Вика любила тебя, а не квартиру, – тихо констатировала Юлия Карловна, пока Эльза фурией металась по комнатам, собирая вещи. Мир вокруг нас наполнен полутонами. И если вам показалось, что он черно-белый, то вы чего-то не разглядели. Эльза не была хищницей «по умолчанию». Обычная девочка из обычной семьи на окраине маленького областного городка. Посредственное образование гарантировало сомнительные перспективы и повторение по спирали судьбы своих родителей. Сипло орущий отец, вымотанная, крикливая мать, два брата, периодически меняющие жен, и пополняющееся поголовье маленьких сопливых племянников. Маленькая Лиза мечтала об одном – уехать из этой трясины и начать жить, как блондинки из телевизора. В отличие от телевизионных девиц она являлась натуральной блондинкой, плюс фору давали молодость и целеустремленность. Сама она никоим образом заработать на вожделенные блага не могла, поэтому решила найти мужа. Такого, который обеспечил бы ее всем телевизионным списком. Эльза сразу расставила приоритеты: квартира, деньги. Остальное не имело значения. Но, когда она сошла на перрон мегаполиса с пригородной электрички, стало ясно – в этом муравейнике, чтобы доползти до вершины, надо быть терминатором. Молоденьких, смазливых блондинок там пруд пруди, но Эльза не отчаивалась. Она перепробовала все доступные способы знакомств, вынесенные из глянцевых журналов и мыльных опер: оступалась рядом с дорогими иномарками, изображала жертву грабежа у клуба, заблудившуюся провинциалку в элитных жилых комплексах. Тщетно. Никто от ее неземной красоты голову не терял. Более того, бдительная охрана гоняла Эльзу, как какую-нибудь бомжиху. Судьба улыбнулась лишь однажды. Рыхлый интеллигентный Евгений, с которым она «столкнулась» у выхода из магазина, красиво брякнувшись на асфальт, неожиданно повелся на эту незамысловатую хитрость. Он приютил девушку у себя и даже порекомендовал на работу в небольшой бизнес-центр. Эльзу взяли помощником администратора – для мелких поручений. Именно там она встретила Диму, который отличался от Евгения приятной внешностью и был значительно моложе. Эльза, планировавшая обеспечить себя на всю жизнь, сразу смекнула, что жить с Димой будет морально комфортнее. Не долго думая, Эльза сменила покровителя. И вот теперь оказалось, что она фатально ошиблась. Задачи, казавшиеся решаемыми, вдруг превратились в сплошные проблемы. Конечно, в Диму было вложено столько сил и времени, что она могла бы побороться. И поборолась бы, если бы буквально на прошлой неделе безутешный Женя не появился в поле ее зрения и не начал зазывать неверную фею обратно. Теперь можно и вернуться. – Помоги мне вынести вещи! – Эльза требовательно смотрела на Диму. – И аккуратнее, там один чемодан плохо застегивается! – Однако, – Дима даже присвистнул, увидев объем вывозимого имущества. – Откуда столько? – Это ты ей все накупил, – подсказала сыну бдительная Юлия Карловна. – Шли бы вы спать, – процедила Эльза. – От здорового сна улучшается цвет лица. Особенно у невест периода позднего палеолита. – Ты на такси? – Дима решил быть напоследок джентльменом. Хотя было противно, словно вляпался во что-то, а салфетки под рукой нет. И вот ходишь, оттопырив брезгливо руку, и мысли заняты одним – скорее бы отмыться. – Меня заберут. – Надо же… Когда из джипа суетливо выбрался лысоватый толстяк, Дима развернулся и деревянной походкой одноногого пирата, насвистывая что-то блатное, направился в подъезд. Очень хотелось напиться. Двумя этажами ниже юное дарование Вадик пересчитывал деньги, выданные соседской бабуськой за документ, нарисованный в фотошопе. Наконец-то компьютерные курсы принесли хоть какую-то ощутимую пользу. Польза эта тянула на новые кеды с белыми шнурками и черепами на подошве. А Юлия Карловна печально перебирала старые фотографии, смотрела на себя молодую и думала: «А почему бы, собственно, не выйти замуж? Оставить Диме квартиру, давным-давно на него записанную, и переселиться к какому-нибудь старому интеллигенту. Пить утром кофе, неспешно беседовать, а потом часами гулять в парке. Или поехать в путешествие. Старость не конец жизни, это начало периода, когда можно вспомнить о себе, без оглядки на подросших детей. Старость – просто еще один этап, его можно и нужно прожить ярко и интересно. Почему бы нет?» Просыпаясь, Вика вспомнила все. Она лежала под тонким одеялом и боялась открыть глаза. Справа что-то прижималось к ней твердым боком. «Шеф», – в ужасе подумала она и замерла. В голове было пусто. То есть воспоминания наплывали, а конструктивные мысли не появлялись. Тело затекло от неподвижности, и она тихонько пошевелилась. Потом робко кашлянула и открыла один глаз. Справа возвышалась спинка дивана. «Это он меня на диван, что ли, положил?» – Вика ощутила мимолетную обиду. Даже не воспользовался! Хотя частично раздел. Ну и не больно-то хотелось. Подумаешь… Внезапно по коридору за дверью кто-то быстро пробежал. Раздались странные звуки, словно мимо прошлепал медлительный таракан в ластах. У Вики от страха съежилась кожа на затылке. Она бросилась на диван и накрылась с головой одеялом. Дверь скрипнула. Таракан полз к ней. Тихо взвыв, парализованная от ужаса Вика, крепко зажмурилась. – Тимоха, куда? – веселым шепотом прикрикнул знакомый женский голос. – Я же сказала, тетя спит! – Кочерыжкина? – ахнула Вика, сбросив одеяло. Посреди комнаты стояла румяная, улыбающаяся Анька. На руках у нее дрыгал толстыми ножками глазастый карапуз. Рот у него был заткнут соской. – Ты… как здесь? – Живу я тут, – рассмеялась бывшая одноклассница. – Раз ты встала, пошли завтракать. И на работу. А то начальник тебя уволит. – Это он меня к тебе привез? А как это? – Вика одурело моргала. – Ну, – Анька смутилась, – вообще-то он тут живет. – Да, – в щель просунулась голова шефа, – он тут живет. В домашней одежде он выглядел иначе. На его спине болталась копия голоногого Тимохи, только постарше. Во всем этом было столько домашнего тепла и уюта, что Вика вдруг ощутила прилив острой зависти. Вот так выглядит человеческое счастье, которого у нее никогда не будет. – Так, – заволновался шеф. – Сейчас твоя подруга опять начнет рыдать. Я второй раз этот потоп останавливать отказываюсь. И вообще, пусть у нее сегодня будет отгул. Все равно от твоей протеже на рабочем месте толку, как от козла молока. – Чего ж тогда меня взяли, если я такая бесполезная? – оскорбилась Вика. – Валера! – строго оглянулась на расхрабрившегося шефа Кочерыжкина. – Потому что подруга у тебя сердобольная, – пояснило Вике раздухарившееся начальство. – Возьми, говорит, и терпи. Всю плешь мне проела. Извела меня. И вот я терплю-терплю, но сколько же можно? – Ань, зачем? – охнула Вика. – Затем, что в жизни возникают ситуации, когда кто-то должен протянуть тебе руку. Чтобы спасти тонущего, не обязательно уметь плавать. Можно просто бросить ему круг. И тогда он выплывет. Только рядом всегда должен находиться человек, кто этот круг бросит. – Аня улыбнулась и потянула Вику за руку. – Пойдем умываться и завтракать. А потом ты мне расскажешь, что у тебя там случилось. И я тебе брошу еще один круг, если получится. – По башке не попади, а то утопишь, – хихикнула Вика. А в ванной комнате за закрытой дверью она снова разревелась. От стыда, благодарности, усталости и много чего еще. Валера давно уехал на работу, а Вика с Аней все обсуждали стратегию спасения Викиного счастья. – За любовь нужно бороться, – Аня терпеливо кормила овощами отплевывавшегося и буянившего Тимоху. – Нельзя сдаваться. Надо читать знаки судьбы. Если есть хоть малейший шанс вернуть любимого человека – используй. Только необходимо все просчитать. Нельзя проситься обратно. Надо сделать так, чтобы тебя позвали. Но и тому, кто должен позвать, следует помочь. Вот смотри, твоя бабка сделала шаг навстречу. Значит, у тебя есть союзница. Используй ее. И помни: ты делаешь ей одолжение. Но ты не соглашаешься на ее условия, потому что она запросто может тебя использовать в своих целях, а просто едешь забрать вещи. Ведь у тебя могло остаться там что-нибудь нужное? – У меня там зимние вещи. – Вот. Ты приехала за вещами. И все. А там уж как пойдет. – Аня вытерла со стола очередную овощную лужицу, выплюнутую хихикающим Тимохой. – Если там будет Дима, и он сделает хотя бы маленький шажок к примирению, не выпускай иголки. Помоги. Поняла? – Не очень. Я как-то слабо это представляю, – вздохнула Вика. – Ты не нервничай. И помни: не получится в этот раз, попробуешь в следующий. Главное – создать условия для разговора. Все вещи не забирай, оставь что-нибудь про запас. – Ань, а ты откуда это знаешь? – Сериалы смотрю, – расхохоталась Кочерыжкина и сделала Тимохе козу. – Вот ведь хитрец, половину банки столу скормил! – Викуля, она ушла! – Юлия Карловна ликовала. – Совсем! Скандал был! Таким тоном первоклассник пересказывает поход в кино: восторг, набор междометий и общее ощущение сбывшегося чуда. – Интересно, после моего ухода вы так же радовались? – не сдержалась Вика. – Вы своего Диму бобылем оставите. Кочерыжкина семафорила бровями и неодобрительно трясла головой. – Ладно. – Вика сдалась и добавила в голос мягкости: – Я вам с Димой сочувствую. Такая утрата. Я как раз сегодня отгул взяла, поэтому приеду сейчас за вещами. Надеюсь, Димы вашего не будет? – Нет, он уехал. Приезжай, деточка! – выпалила Юлия Карловна и, положив трубку, стала названивать сыну. Дима упирался. Он не понимал, почему надо разворачиваться и возвращаться домой. – Мама, ну и что, что прорвало трубу? Вызови аварийку, сантехника. – У него болела голова после ночных возлияний, и вслушиваться в стрекот Юлии Карловны не было сил. – Кипяток хлещет! – надрывалась маменька. Но, сообразив, что сын реагирует вяло, прибегла к последнему аргументу: – Ой, Димуля… Мне что-то сердце защемило… Ах… Конечно, Димуля, нарушив все правила движения, рванул домой. Вика приехала раньше. Она ходила по квартире, которая когда-то была родной, и едва сдерживалась, чтобы не разреветься. На этом диване они когда-то ели ужасно кислую клубнику, первую в сезоне, смеялись и смотрели глупую мелодраму. А в кресле она любила сворачиваться калачиком и наблюдать, как Дима работает… Юлия Карловна ходила сзади хвостом и страшно мешала. – Боитесь, я что-нибудь сопру? – не выдержала Вика. – Вы же сами позвали меня за вещами. – Викуля, а если бы у вас с Димой все наладилось… – Исключено! Давайте закроем эту тему! – Я бы согласилась уехать. Вы бы купили мне маленькую квартирку недалеко… «Лучше далеко. На Колыме», – мысленно дополнила Вика, а вслух сказала: – Когда Дима в третий раз кого-нибудь подцепит, не повторяйте прежних ошибок. Дверной замок щелкнул, и в коридоре раздался Димин вопль: – Мама, ты жива? – Нормально, – вздрогнула Вика. – Это что за фокусы? Юлия Карловна, я вас спрашиваю! Вы обещали, что его не будет! Вика старательно изобразила праведное негодование. Можно подумать, она не понимала, что свекровь приложит все усилия к тому, чтобы они встретились. Более того, Вика ужасно расстроилась, когда выяснилось, что Димы нет. Получалось, что она зря приехала, а старуха опять что-то задумала. Но Кочерыжкиной рядом нет, посоветоваться не с кем. И вот он все же примчался. – Хлеба нет! – ахнула Юлия Карловна, просочившись мимо сына, соляным столбом замершего посреди комнаты. – Я побежала. Димуля, а Вика за вещами приехала. Как неожиданно! Дверь хлопнула, и наступила тишина. На нервной почве у Вики заурчало в животе, и она поспешила нарушить затянувшуюся паузу: – Ты мне поможешь сумку вниз отнести? Привет, кстати. – По-моему, это все уже было, – пробормотал Дима. – А где вода? – В кране, – буркнула Вика, которая была не в курсе истории с потопом. Вопрос ей не понравился. Поведение Димы тоже было далеко от запланированного. – Ясно. – Дима думал, что мама с Викой сговорились. Тем лучше… – Убери руки! – взвизгнула Вика, пытаясь лягнуть мужа, вытянувшего губы трубочкой. – Сумку бери и неси! – Нет уж, я один раз вынес, – покачал головой Дима и решительно прижал брыкавшуюся жену к себе. – Давай все перемотаем обратно. – Чего? – запыхавшаяся Вика уткнулась носом в его рубашку. На тонкой ткани розовела полоска ее помады. – Давай сделаем вид, будто я в тот раз не стал выносить сумки. И уговорил тебя остаться. Давай начнем все сначала. Стукни меня, дурака! – Мне не размахнуться. – Вика для порядка потрепыхалась. – Ну, радость моя, это твои проблемы. Было бы предложено. Тогда давай без драки. Просто попробуем еще раз. Словно всей этой ерунды ни у тебя, ни у меня не было. – Но оно же было, – грустно прошептала Вика. – Нет. Ничего не было. Давай разбирать сумки. А то мама скоро придет. Юлия Карловна явилась лишь под вечер. Тихой мышью шмыгнула в свою комнату и заснула счастливым сном человека, сделавшего не просто доброе дело, но и разгрузившего собственную совесть. Жизнь стелется под ноги полосатым ковром. И если вы чудом оказались на белой полосе, не задирайте нос, следующий шаг может прийтись на черную. Где-то она все это уже слышала. Вика вскочила и подбежала к стенному шкафу. Там, в углу на антресолях, лежала всякая дребедень из прошлой жизни: табели, грамоты, записки от мальчишек и заветный дневничок с фотографиями любимых артистов, певцов и стишками. Именно в него много лет назад высмеянная подругами Аня записала то, до чего Виктория доросла только сейчас. Она осторожно сдула пыль с шершавой обложки и аккуратно пролистнула страницы. Вот оно. Хотелось заплакать. А еще позвонить Аньке и сказать, как сильно она ее любит. Хотелось кого-нибудь срочно осчастливить. Ближайшей кандидатурой была свекровь, робко шуршавшая в кухне и изо всех сил пытавшаяся дружить с невесткой. «Попью с мегерой чайку, посплетничаю, спрошу, что она думает насчет внуков», – великодушно решила Вика и двинулась навстречу добрым делам, оставив на столе раскрытую тетрадь. На пожелтевшем листе в клеточку синели старательно выведенные Аниной рукой строки. Сегодня в ладонях свет, А завтра – тягучая тьма. И выхода больше нет, Как просто сойти с ума. Как просто достать до дна, Как просто предать любя. Да будет нам мудрость дана И вера не только в себя…