— Ты меня тут бросил на весь день! — орет Харли в ответ. — Черт, скучно мне стало, ясно?

— Там родители Эми и остальные беспомощные люди, и я тебя попросил всего лишь посидеть и посмотреть за ними. Неужели это для тебя слишком сложно?

Харли смотрит на меня, сощурившись.

— Кончай на меня орать, — произносит он. — То, что ты когда-нибудь станешь Старейшиной, не означает, что я тебе дам собой командовать.

— Даже не пытайся на это давить. Долго ты терпел, прежде чем прийти сюда смотреть на звезды? Ты вообще терпел? Ты хоть проверил, нет ли там случайно растаявших трупов, прежде чем отвернулся от них? По-моему, когда умер последний, было твое «дежурство».

Харли бросается ко мне, обеими руками хватает за воротник рубашки и прижимает к стене напротив двери шлюза.

— Долго ты их от меня скрывал? Когда Старейшина их в первый раз тебе показал?

— Кого, звезды?

— Звезды, звезды, естественно, долбанные звезды!

— Я их увидел только пару дней назад.

— Врешь! — Харли сильнее вжимает меня в стену. Я извиваюсь и отталкиваю его, но он не ослабляет хватки, даже когда я впиваюсь ему в руки ногтями. — Вы со Старейшиной заодно, вы все время вместе,

— Как будто у меня был выбор!

— Может, если бы она увидела звезды, то не умерла бы! — кричит на меня Харли. Лицо его искажено яростью… а в глазах блестят слезы.

— Ты что… кто? — пытаюсь я разобраться в его воплях.

— Кейли! — Харли захлестывает волна горя. Он отпускает меня, и я на пару дюймов сползаю по прохладной металлической стене. — Кейли. Может, если бы она увидела звезды, то не сдалась бы.

Харли отступает к двери шлюза, упирается в нее обеими руками и прижимает лицо к стеклу окна.

— Не то, не то, — бормочет он.

— Что — не то? — мой голос звучит уже ровнее, спокойнее. В памяти всплывает, как в прошлый раз Док на несколько недель запер Харли в комнате в полной уверенности, что тот собирается последовать за Кейли. Как тщательно медсестры следили за тем, чтобы он принимал лекарства — Док самолично проверял, пьет ли он дополнительные пилюли.

— Харли, давай пойдем со мной. Я вернусь к замороженным и останусь на ночь, а ты поднимешься в свою комнату и отдохнешь.

— Хочешь, чтоб они достались тебе одному, да? — огрызается Харли.

— Что? Нет!

Он морщится.

— Знаю, знаю. Ты мой друг, я помню, — он снова отворачивается к окну. — Все равно, это бесполезно. Никакого смысла, чтоб его.

— В чем?

— В том, сколько я на них пялюсь. Мы ведь никогда не долетим, да, Старший? Никогда не выберемся с этого тупого корабля. Мы все проживем жизнь и подохнем в железной клетке. Семьдесят четыре и двести шестьдесят три. Слишком долго… Охренеть как долго. Мне никогда не оказаться ближе к звездам, да?

Мне так хочется сказать ему, что все не так, но я знаю, что это будет ложь. И в этот момент мне становится ясно — мучительно ясно — почему Старейшина ложью заставляет всех растить детей в надежде на посадку на новой планете. Если у нас не будет и этого, для чего тогда жить? У Харли отобрали мечту о новой планете — и от него осталась лишь пустая, отчаявшаяся оболочка.

Харли сполз по стене на пол. Там у него лежит холст, но он накрыт куском муслина, и у меня не хватает духу спросить, что он рисует. Ухожу, оставляя его наедине со шлюзом — ближе к свободе ему уже не подобраться.

Я не собираюсь отбирать у него звезды.

Вернувшись к криокамерам, на самом открытом месте сооружаю из кучи лабораторных халатов и одного беспризорного одеяла что-то вроде гнезда. Не спать я не смогу, но, надеюсь, мое присутствие спугнет убийцу — а если нет, то, по крайней мере, будем надеяться, меня разбудит звонок лифта. Я так замучился — так устал… и тяжесть корабля, звезд, безнадежности, фидуса, Эми и Харли — все наваливается на меня одновременно.

Просыпаясь, я чувствую запах краски.

«Харли», — думаю я.

Пытаюсь выпутаться из халатов. Путаница рукавов мешает встать, но в конце концов я умудряюсь отцепить их от себя.

— Харли? — глубоко вдохнув, зову я.

Поворачиваюсь от лифта к криокамерам за спиной.

Сначала мне кажется, что это кровь, но, подойдя ближе, я понимаю, что это всего лишь красная краска — густая и еще не высохшая краска. На дверцах некоторых криокамер горят огромные подтекающие красные кресты. Касаюсь ближайшей из них — номер пятьдесят четыре — и оставляю в краске красный отпечаток пальца. Окинув взглядом ряд, замечаю шесть помеченных крестами дверей; в следующем ряду их только три, но вот в ряду следом за ним — целых двенадцать.