Шрифт:
И я иду с ней.
На нижнем уровне уже горит свет. Эми выходит первая и осматривается по сторонам среди рядов.
Потом молча направляется по одному из проходов, и я иду следом за ней. Пальцами она касается металлических дверей. В конце ряда Эми оборачивается ко мне.
— Я даже не знаю, где они, — голос ее звучит потерянно.
— Это можно узнать, — обойдя ее, я иду к столу и беру с него пленку.
— Как их звали?
— Мария Мартин и Боб… Роберт Мартин.
Ввожу имена в компьютер.
— Номера сорок и сорок один.
Я не успеваю даже положить пленку обратно на стол, а Эми уже бежит по залу, шепотом считая ряды. Останавливается у двух смежных дверец с нужными номерами.
— Хочешь, я открою?
Эми кивает, но, как только я шагаю вперед, хватает меня за руку.
— Я сама, — говорит она, но не двигается с места, а просто стоит и смотрит на закрытые дверцы.
35
Я так хочу их увидеть.
Хочу погладить взглядом морщинки в уголках маминого рта. Потереться щекой о колючую папину щетину.
Я хочу их увидеть.
Но я не хочу видеть их замороженными тушами.
36
— Эми?
Мы с Эми оба подпрыгиваем на месте.
В дальнем конце ряда стоит Харли.
— Ты что тут делаешь? — спрашиваю я.
Харли, зевая, подходит.
— Стою на страже. Как договаривались. Кроме вас, сюда никто не приходил.
— Сегодня я останусь, — виновато обещаю я, заметив темные круги у Харли под глазами.
— Нет, не останешься, — ухмыляется он. — Не сможешь. Старейшина заметит. Я не против побыть еще. Тут тихо, можно спокойно рисовать. — Я знаю Харли. Знаю, каким он может быть одержимым. Он, наверное, дольше на звезды смотрел, чем охранял замороженных.
Я чуть наклоняюсь, так, чтобы Эми не слышала.
— А лекарства…
Я имею в виду не только бело-голубые ингибиторы, которые принимаю и я, и все в Палате. Харли пьет еще и другие пилюли из-за своих «приступов», с тех пор как…
— Обойдусь, — говорит Харли и, хотя я не совсем ему верю, по взгляду, брошенному на Эми, видно: ему не хочется обсуждать этот вопрос в ее присутствии.
— Пойдешь с нами? Эми ищет своих родителей.
Харли сомневается — не терпится вернуться к звездам. Но, заметив мое беспокойство, он решается.
— Ладно, — говорит он, все же глядя в сторону коридора, ведущего к шлюзу. Его запавшие глаза странно светятся, словно какой-то ненасыщаемой жаждой — мне становится страшновато за него. В прошлый раз было то же самое.
— Я все, — доносится сзади голос Эми.
— Ты не хочешь взять свои вещи? — спрашиваю я, глядя на пленку.
— Какие вещи?
— Которые упаковала перед заморозкой. Тут написано, что у вас у каждого есть багаж.
37
Сердце бьется тяжело и глухо — мы с Харли идем следом за Старшим меж двух рядов криокамер к стене, вдоль которой выстроились шкафчики.
Я никаких вещей не паковала. Мама с папой не говорили, что можно что-то с собой брать.
Старший открывает один из шкафчиков: внутри один на другом стоят десять контейнеров размером с чемодан.
— Вот, — он вынимает три.
Они с Харли смотрят, как я нажимаю кнопку на первом контейнере. Крышка открывается с отчетливым хлопком — герметичный замок.
Это, наверно, мамин. Едва поднимается крышка, запах ее духов окутывает меня с ног до головы. Я закрываю глаза и вдыхаю как можно глубже, вспоминая запах ее платьев, в которые я любила наряжаться, когда в детстве играла в переодевания. Вдыхаю еще раз, и только тут понимаю, что чувствую один только горький запах консервационного газа, которым, должно быть, был заполнен контейнер, а аромат маминых духов — всего лишь воспоминание.
Вынимаю прозрачный вакуумный пакет с фотографиями.
— Это что? — спрашивает Харли.
— Океан.
Он смотрит на фото, раскрыв рот.
— А это? — на этот раз Старший.
— Это мы ездили в Гранд-Каньон.
Старший берет фотографию у меня из рук.
Пальцем проводит по прорезанной в камне линии реки Колорадо. Во взгляде его недоверие, словно он не до конца верит, что каньон за нашими с мамой и папой спинами — настоящий.
— Это все вода? — спрашивает Харли, показывая на фото, где я, семилетняя, строю на пляже замок из песка.