Шрифт:
— Лучше бы горячего молока, — сказал Бэрри.
— Это можно, — сказала она. — Тут у меня в шкафчике есть молоко, я его разогрею в чайнике.
Она выглянула в коридор убедиться, что все спокойно.
— Еще рано, — сказала она. — Обычно сюда начинают заходить около часа. Тогда мне придется время от времени выскакивать, но в перерывах можно поговорить. Садись, будь как дома.
Бэрри присел на табурет, облокотясь о стенку. Его длинным ногам было неудобно, но он не мог их вытянуть, так как боялся, что они вылезут за занавеску и женщины, входящие в туалет, их увидят.
— Давно ты здесь живешь, Пинки? — спросил он.
— Двадцать лет, — ответила женщина. — Я там у нас в Херн-Бэй получила первый приз на конкурсе красоты — пробу в Голливуде. Приехала на пробу, но ничего не вышло. Зато вышла замуж и с тех пор живу здесь. Мой бедняга помер два года назад от язвы, но у меня три прелестные дочки и сын в Канаде.
— Хорошо тебе, Пинки, — сказал Бэрри. — А у нас с Мэй детей нет.
— Нету? — сказала она. — Жалко. Я всегда считала, что с детьми дольше не состаришься.
Молоко уже согрелось, и она налила его в чашку.
— А помнишь, как мы ловили креветок в Херн-Бэй, Пинки? — спросил Бэрри.
— Еще бы, — сказала она. — А как они трепыхались в сетке! У меня лучше получалось их ловить. Ты боялся лезть на глубину из-за крабов.
— Так меня краб цапнул однажды, — сказал он. — Прямо за палец ущипнул, зараза. У тебя сахар есть, Пинки? Я люблю молоко с сахаром.
— Вот, пожалуйста, — сказала она, кладя ему в чашку три куска.
— Что мне здесь нравится, — продолжала Пинки, — так это еда. Но жизнь ужасно дорогая.
— Я знаю, — согласился Бэрри. — Это из-за налогов. Меня они погубят. А ты тоже большие налоги платишь?
— Не слишком, — сказала она. — Как-то оборачиваюсь. У меня хорошая квартира. Все в ней механизировано.
— У нас в доме тоже все механизировано, — сказал он. — И отличный вид с террасы. А у вас был славный дом в Херн-Бэй, Пинки. Вы ведь жили на Леонард-Террас, в последнем доме, да?
— Да, — подтвердила Пинки. — Папы бедного давно уже нет. Он тебя почти и не ругал, когда ты суп пролил у нас за обедом. Только и сказал: «Отец — священник, а сын вести себя не умеет». Он очень удивился, когда ты пошел в гору. Но фильмов твоих он, по-моему, не видел. А жаль.
— А ты ходишь на мои фильмы, Пинки? — спросил он.
— Раньше ходила, — сказала она. — А в последнее время нет. Они, мне кажется, выдохлись. Последний был такой дурацкий. Хотя девушка ничего.
Она выглянула за занавеску и сделала ему знак замолчать.
— Кто-то идет, — сказала она. — Я сейчас приду. Допивай свое молоко. Оно не свернулось? Здесь нет холодильника.
— Нет, очень вкусно, — сказал он. — Просто очень.
Пинки пошла в дамскую комнату, к девушке, которой понадобились булавки подколоть комбинацию. Бэрри надеялся, что долго она там не пробудет. Ему так хотелось поговорить с Пинки. Он вспомнил, как они гуляли на утесе и началась гроза. И они заспорили — спрятаться под куст или бежать домой. Бэрри напомнил Пинки, что в грозу опасно находиться около деревьев, потому что может ударить молния. А она сказала, что если не прятаться, то пусть он даст ей куртку закрыть голову.
— Но на мне только сеточка. Если я отдам тебе куртку, я вымокну до костей.
Наконец они договорились поделить куртку на двоих, и всю дорогу, пока они шли, спотыкаясь вдоль утеса, Пинки жаловалась, что он перетягивает ее на себя.
Бэрри выглянул в щелочку в занавеске и посмотрел, не ушла ли девушка. Но оказалось, что пришла еще одна и красится перед зеркалом. Она просыпала пудру в раковину, и теперь Пинки вытирала раковину тряпкой. Наконец обе девушки удалились, оставив на подносе на туалетном столике двадцать пять центов.
Пинки не взяла деньги с подноса, и Бэрри поинтересовался, почему она не спрячет их в сумочку. Она объяснила, что так лучше: пусть клиенты знают, что ей полагаются чаевые. А если поднос пустой, они и не подумают что-нибудь туда положить.
— Сколько у тебя получается за вечер? — спросил он.
— По-разному, — ответила она. — В субботу немало. Иногда целых двадцать пять долларов в субботу.
— Жаль, у меня нет двадцати пяти долларов, — посетовал Бэрри. — Ребята никогда не дают мне денег.