И вот в такой тяжелейшей обстановке конца 40-х годов, точнее – с конца войны, казалось бы, только и беспокоиться о хлебе насущном и крыше над головой. Но нет! Тогда сложилась парадоксальная ситуация, а именно – во время войны в какой-то мере высвободилась душа народная из-под тяжкого пресса рабской диктатуры. В довоенное время люди работали, как правило, кое-как: власти делали вид, что платили им зарплату, а они, в свою очередь, делали вид, что работали. Воевать кое-как было нельзя. Над страной нависла смертельная угроза, и подавляющее большинство народа сплотилось в борьбе против нее. А это единое устремление требовало для своей реализации известной степени свободы, как крыльям нужен воздух для осуществления полета. Ольга Берггольц писала:

Я счастлива.

И все яснее мне,

Что я всегда жила для этих дней,

Для этого жестокого расцвета.

И гордости своей не утаю,

Что рядовым

вошла в судьбу твою,

Мой город,

в званье твоего поэта.

Это пишет не только героиня обороны Ленинграда, но и жертва сталинского террора, она перенесла до войны страшные мучения, а вот война стала для нее избавлением от этого ужаса, он отошел на второй план перед необходимостью сражаться за спасение Родины. Под коммунистической диктатурой она не могла жить по велению души, а теперь оно даже поощрялось властью в столь экстремальной ситуации.

С пронзительной проницательностью пишет о том же самом Пастернак в романе «Доктор Живаго»:

«Удивительное дело. Не только перед лицом твоей каторжной доли, но по отношению ко всей предшествующей жизни тридцатых годов, даже на воле, даже в благополучии университетской деятельности, книг, денег, удобств, война явилась очистительной бурею, струей свежего воздуха, веянием избавления.

Я думаю, коллективизация была ложной, неудавшейся мерою, и в ошибке нельзя было признаться. Чтобы скрыть неудачу, надо было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать и принудить их видеть несуществующее и доказывать обратное очевидности. Отсюда беспримерная жестокость ежовщины, обнародование не рассчитанной на применение Конституции, введение выборов, не основанных на выборном начале.

И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность, угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы.

Люди не только в твоем положении, на каторге, но все решительно в тылу и на фронте, вздохнули свободнее, всей грудью, и упоенно, с чувством истинного счастья бросились в горнило грозной борьбы, смертельной и спасительной».

Эти мудрые слова о духовном состоянии народа в годы войны и сразу после нее стоят сотен томов ура-патриотической прозы, разоблачают ее заказной казенный пафос и позволяют понять истоки народного подвига.

Примерно те же мысли высказал о том времени и А. Твардовский:

Грянул год, пришел черед,

Нынче мы в ответе

За Россию, за народ

И за все на свете.

Да, так уж получилось, что только в военные годы советские люди смогли сами быть за что-то в ответе. Всегда предполагалась единственная модель их поведения – выполнять указания свыше. От них решительно ничего не зависело, и вдруг пришла пора, когда только от них стало зависеть – быть или не быть нам всем и нашей стране.

Уж кто-кто, а Сталин не мог не ощущать атмосферы всеобщей надежды и ожидания перемен. Он испугался, что победа пробудит у победившего народа чувство собственного достоинства и свободомыслие. А это никак не соответствовало его программе обожествления собственной персоны, в ходе войны и особенно после нее этот процесс приобрел совершенно фантасмагорические формы. Сразу после окончания войны началось беспощадное наступление на права и духовную жизнь народа, чтобы поставить все на свои довоенные места. Уже в июне 1945 года «Правда» печатает статью сталинского «агронома» и палача одновременно Т. Лысенко, направленную против «менделизма-морганизма – ложного учения генетики». Да, да! Не статью о хлебе насущном, какую можно было бы ждать в то тяжкое голодное время, а малограмотный бред, но зато нацеленный против буржуазной науки. Разворачивается наступление мракобесия. Как из рога изобилия посыпались постановления партии по идеологии, сталинские пропагандисты-недоучки громили философию, политэкономию, историю, биологию, кибернетику, генетику… Изничтожали не только целые отрасли науки и культуры, но и лучших их представителей. Этот процесс шел все годы сталинского правления, а после войны вспыхнул с новой силой, что, несомненно, свидетельствовало об одном – агонии режима и его вождя.

Еще в 1941 году наш великий соотечественник Вернадский отмечал: «Невольно мысль направляется на ближайшее будущее. Крупные неудачи нашей власти – результат ослабления ее культурности… Мысль направляется к необходимости свободы мысли…» Примерно то же выразил в 1944 году В. Катаев (разумеется, ни эти его стихи, ни мысли Вернадского тогда не могли быть доступны читателям):

Уже давно, не год, не два,

Моя душа полужива,

Но сердце ходит, дни кружатся,

Томя страданием двойным, –

Что невозможно быть живым

И трудно мертвым притворяться.

Война на полях сражений закончилась. Война против народа, справедливости и здравого смысла продолжалась с новой силой. Каленым железом выжигалось все решительно, что могло хотя бы каким-то косвенным образом встать на пути тирании, на пути оболванивания народа. Недаром при Сталине в такой немилости был Достоевский. В те послевоенные годы как бы ожила, обрела страшную реальную силу бесовская программа, разоблаченная писателем: «Первым делом понижается уровень образования, науки, талантов». Достоевского приводило в ужас общество, где «горы сравнены с долинами» и все приведены к одному знаменателю, где «Цицерону обрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается камнями». Достаточно вспомнить, что в 1943 году в саратовской тюрьме погиб от истязаний и голода великий русский ученый Н. Вавилов, гордость мировой генетики, запрещенной у нас Сталиным. С резким падением науки и культуры в то время замедлилось все наше развитие, и мы до сих пор страдаем от этого. С компьютеризацией мы вообще, благодаря лично товарищу Сталину, попали просто в трагическое положение на фоне всемирной компьютерной революции. Мало кто, наверное, помнит, что до войны у нас, в СССР, жили и работали самые выдающиеся в мире специалисты по этой отрасли науки, все они стали жертвами сталинского террора…