— Письма к французам. Вам следовало бы сжечь их. Алек с недоумением уставился на приятеля:

— Письма?

Его неподдельное удивление, должно быть, наконец, подействовало на Питербери. Он заколебался, сморщив лоб.

— Вы знаете, что я имею в виду.

Алек остолбенело покачал головой. Оттого, что он долго простоял, навалившись на костыль, рука у него онемела, и когда он попытался изменить позу, то потерял равновесие и упал. Он нащупал почерневшую от грязи кирпичную стену позади себя и с трудом прислонился к ней.

— Я не имею ни малейшего понятия о каких-то письмах к французам. Вы что, обвиняете меня в… предательстве? — Последнее слово он прошептал, потому что внезапно его смысл обрушился на него. Он, задыхаясь, ждал, моля Бога, чтобы Питербери опроверг его.

— Да.

— И вы верите этому? — Алек ужаснулся. Если бы у него не кружилась голова после долгой ходьбы, он ударил бы Питербери. Хотя в этот момент ему казалось, что тот раздвоился.

Питербери заколебался.

— Я не хочу этому верить.

— Это неправда! — Ноги его дрожали. Алек не удержался, с проклятием сполз по стене и оказался на коленях. Самодельный костыль стукнулся о землю. — Черт, Джеймс. Как вы могли? — Он прижал руку к своему изувеченному боку и ощутил теплую кровь, сочащуюся сквозь рубашку.

Питербери присел на корточки рядом с ним.

— Так это неправда? Вы не связывались с французами, не сообщали им, сколько людей у Веллингтона и где стоит лагерь?

— Никогда! — Голос отказал ему. Он закашлялся, все его тело содрогалось. Теплая кровь струилась между его пальцами, боль иглами вонзалась в бок. Он забыл, какой она может быть острой, что невозможно даже вздохнуть. Пот струйкой бежал по спине.

— Никогда? — Питербери схватил его за перед шерстяной рубашки и сильно тряхнул. — Вы клянетесь?

— Честью моего отца, — сказал он и закашлялся. Теперь перед его глазами было уже три Питербери. — Если вы… даже вы не верите мне, уходите. Оставьте меня умирать, но не называйте предателем.

Какое-то время казалось, что Питербери поймает его на слове. Алек закрыл глаза; его мозг отказывался работать, в нем звучало только одно слово — «предательство». Он предпочел бы умереть здесь, в переулке, только не быть обвиненным в предательстве. Но в этот момент он почувствовал руку, обхватившую его спину.

— Я не могу дать вам умереть, — пробормотал его друг. — Но вы не должны оставаться здесь. — Он подал Алеку костыль и попытался поставить его на ноги. — Пошли. Как-нибудь мы разгадаем эту загадку.

В конце недели приехали погостить мать и сестра Джона Хейза. Они намеревались пробыть в Пенфорде неделю. Предполагалось, что Джон уедет домой вместе с ними. Наблюдая, как мистер Хейз встречает свою семью, Крессида вспомнила, что всего несколько недель назад он был здесь хозяином, а его мать и сестра, возможно, надеялись постоянно жить в Пенфорде. Джулия рассказала ей, что у этой ветви семейства Хейзов есть гораздо более скромный дом вблизи Тринга. Миссис Хейз и ее дочь Эмили, жизнерадостная девушка лет шестнадцати, вели себя очень мило и дружелюбно, совсем как сам мистер Хейз. Никому бы не пришло в голову предположить, глядя на его открытое лицо, что он внезапно передал большое и процветающее поместье кузену, который оказался не таким мертвым, как все думали.

Что же касается Алека Хейза… Он каждый день до завтрака уезжал куда-то. «Хлопоты по имению», — объяснила его мать ей и Калли, будто ей необходимо было найти ему оправдание. Он только один раз присутствовал на ужине, и из разговоров между служанками Крессида сделала вывод, что его вообще нечасто ждали к ужину. Она почти не видела его после той мучительной и волнующей встречи в библиотеке. Именно на это она надеялась, когда принимала приглашение Джулии пожить в Пенфорде. И мысли об этом доводили ее до помрачения рассудка.

Миссис Хейз устроила ужин в честь гостей, а так как в доме теперь оказалось много леди, она пригласила нескольких джентльменов из ближайшей округи. Даже Тома обязали присоединиться к остальным. Крессида и Калли надели свои шелковые платья и старались поменьше говорить.

Калли оделась к ужину первая, а Крессида все не могла решить, как ей уложить волосы.

— Должна заметить, обычно ты не уделяешь так много внимания своему туалету, — с улыбкой заметила сестра.

Крессида покраснела.

— Ступай вниз, — сказала она. — Я спущусь через минуту.

Калли засмеялась и ушла.

Калли большую часть времени проводила с бабушкой, которая не покидала кровати и тосковала по сыну, то есть по их отцу. Крессида хотела бы помочь, но ее присутствие только раздражало бабушку. Она дважды отругала Крессиду за то, что они уехали из Бригхэмптона без разрешения их отца, и, в конце концов, сестры сошлись на том, что Калли будет присматривать за бабушкой, а Крессида займется поиском нового дома. Это было нелегко. Множество людей, оказавшихся в стесненных обстоятельствах, искали недорогое жилье, и стоимость аренды угрожающе росла. Они уже были готовы использовать средства Калли, несмотря на яростные протесты Тома.