– Так он дал следователям прокуратуры указание не допускать священнослужителей в качестве общественных защитников! В отместку, что ли…

– Вы пытались что-нибудь сделать? – нахмурился мэр.

– Конечно, – закивал Гермоген, – сразу протест написал. А он, нехристь, отвечает, что церковь от государства отделена, вот и выполняйте, мол, Конституцию.

Лущенко озадаченно поднял брови и быстро глянул на часы:

– Я спрошу у Сериканова… он должен знать. Разберемся, обещаю.

Телефоны буквально разрывались.

– Да и это все еще терпимо, – взмахнул рукой Гермоген. – Он ведь строительство нового здания городской прокуратуры затеял! Вот где ужас!

Мэр непонимающе качнул головой:

– А в чем ужас-то?

Гермоген на мгновение замер и тяжело вздохнул:

– Земля-то эта святая, кровью политая. На этом самом месте храм Иоанна Предтечи стоял – до советской власти. Когда большевики надумали его снести, прихожане и служители внутри заперлись…

– И что? – застыл мэр и не выдержал – выдернул шнуры из розеток одним пучком.

Наступила полная тишина.

– Взорвали, – выдохнул Гермоген. – Вместе с людьми.

Уже в следующий миг Лущенко знал, что разберется с этим делом до конца. А митрополит оперся на посох и на кресло; вставая, расправил широкие полы черной мягкой рясы.

– Не смею больше задерживать, Игорь Петрович. И так я у вас отнял больше положенного времени.

Он поднял руку и совершил крестное знамение в сторону мэра. Благословил. Вышел из кабинета и величественно прошествовал к выходу из приемной. За ним поспешил помощник в одежде монаха или послушника.

Игорь Петрович проводил их взглядом и поймал себя на мысли, что с ним случилось дежавю. Именно так пришла и ушла председатель городского суда Егорина со своим незаметным помощником. Ей нужны были квартиры…

Мэр тряхнул головой. Сравнение было явно чрезмерным, и он прогнал глупую мысль прочь. Так случается: едва человек соприкоснется с духовной чистотой, со святынями, поговорит со священником, тут же ему Лукашка морду состроит – мысль дурацкую подкинет или глупость какую в голову занесет… Дверь мягко закрылась, и Лущенко почти бегом двинулся по коридору – в сторону зала заседаний. Он опаздывал на целых двадцать минут.

«Ничего… Роберт справится…» Положа руку на сердце, на плечи Сериканова легла самая грязная часть работы – завести аудиторию. Случись рассматривать этот вопрос в узком кругу собственно Совета, и его бы просто-напросто запороли. Но в аудитории всегда срабатывал закон стада, и голоса наиболее осторожных и вдумчивых просто тонули, терялись среди шуток и подначек. Собственно, это и было главной целью всякой массовости.

Лущенко подошел к приоткрытой двери и, кивнув милиционеру, заглянул в щелку. Они уже голосовали – судя по лесу рук, почти единогласно.

– Добрый день, – толкнул он дверь.

– До-о-обры-ы-ый… – завертел головами зал.

– Ну, что ж, решение принято, – с облегчением кивнул мэру Сериканов. – Переходим к следующему вопросу. Прошу вас, Игорь Петрович.

«Отлично, – торжествующе улыбнулся мэр, благодарно кивнул Сериканову и взял из рук секретарши протокол. – Та-ак… по деньгам прошлись… уход от налогов заклеймили… по мусору нужное решение приняли».

– Так, Роберт Шандорович, а почему вы главный вопрос не рассмотрели?

Сериканов виновато моргнул, а зал насторожился. Лущенко сокрушенно покачал головой и подошел к трибуне.

– Вы приняли очень верное решение, – оценил он работу расширенного Совета, – но, сказав «а», надо говорить и «б». Давно пора оптимизировать и работу киосков.

Бизнесмены обмерли. Но через мгновение опомнились и загудели.

– Главная-то грязь в городе именно от них! – продолжил наступление мэр. – Криминал! Крысы! Контрафакт, наконец! Перед всей Европой стыдно! Как хотите, а нам с вами надо с этим покончить.

Игорь Петрович сказал обо всем. И о том, что эти ларьки уродуют город своим мерзким видом и вечной помойкой вокруг каждого из них, и о горах бутылок, оберток, объедков и пакетов, о пирующих крысах, бездомных кошках и о символе не мира, а запустения – наглых серых воронах. И понятно, что ответная реакция последовала почти сразу.

В зале тут же поднялись человек семь, но первым выбежал к трибуне и схватился за микрофон парень в расшитой рубахе-косоворотке и – мэр не поверил своим глазам! – красных шароварах.