Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера
вернуться

Крученых Алексей Елисеевич
Шрифт:

«Ты стала теперь розовей…»

Ты стала теперь розовей, примереннее с жизнью, ты стала теперь не такой колючей. Согласись, что это после песни, которой научил тебя Кручень!..

«Никогда еще жизнь…»

Никогда еще жизнь не была так свежа, как в это ответственное утро! Пиявкой бровей твоих боль охлаждена, заря распустилась на острие ножа, все горести в мутную ямку каюкнули!..

Идиллия со щебетом

Рубинная! Ты мое облачко, крылышко, зернышко — ветер какой — глаза ожег! Ты вся в осколках солнечных! Острая шпилечка, нитка с иголкой, наперсток и вышивка, все вещи возле тебя щебечут, вещие, все — кровные родственники! Даже ярче в саду жжет только сквозь твой миниатюрницкий зонтик!..

«Подтрунила Руната…»

Подтрунила Руната: — Если пробуешь револьвер в комнате, не в угол стреляй, а в окно, — так будет громче! О, презренная мелочь вызывающая солюбство в стихах! Крапива факта!.. Руната! Как биллиардным шар наливается твой лоб мудреца, бровей загар остужает два синих костра

«Страстно-скромно, как желанная…»

Страстно-скромно, как желанная, бесконечно целовала на глазах соперницы. Что это? Вероятно руку отлежал я Вот и снятся неожидные нелепости!..

Рубина на Кавказе *

Гагры
Гамак… На фоне ресторана Гагрипш лежать под башнею пальмы в теннике. Пусть вокруг тормошатся рекордсмены лаун-тенниса, пусть Вертинский вертит королевистый джаз-банд, — мы давно уже пристальной книжкой отряхнули со своих фартуков этот нагар!..

Идиллия галантерейная

При молодой луне — вихрь — налёт голубых ресниц, ограбление фильдеперсовых транспортов, белая оптика платья, зигзаг — зрачки — пролаз. Сама прозрачность персидской ниткой пронеслась!..

Идиллия дачная *

Прозрачность ранней осени — музыкальнеиший футляр. Я слышу щемящее эхо сердцебиения на Кавказе… Осенних тополей день всё чутче. К чорту мыльное пиво, мочалку и вино! Урви отдых, поезжай в звенящее Кунцево, заройся в огород. Над тобой зыбью качнется забор. Слушай свежейшую радиопередачу под солнечным лопухом. Пей разреженный воздух, травяной озон. А с ним вместе глотай беспроволочных разговоров с Кавказа всеутоляющий кусок: …Я на Рион твой лягу, укроюсь твоим Кисловодском, врезались мне мостов деревяшки, под ногою водой удвоенные скрипучие доски… Слушай взасос! Ветер-дерзец багряною лапой схватил и треплет твой хохолок!..

«По этой извилистой тропе…»

По этой извилистой тропе только раз пробегут испуганные козы, только раз просверкнет изгиб в строке червонною просекой, — позабудь колбасу и хлеб записывай, пока не поздно, глотай колючий воздух!..

«Сердце — такая мелочь…»

Сердце — такая мелочь, сердце — такой атавизм… Что же бьется оно, как-бы очумелое, по льдистым карнизам взбирается на Эльбрус, кричит с Кавказа до Марселя, не спрашивая ничьих чиновничьих виз? изрезывает/исклевывает обрывы рубинами брызг!..

Радиогранат *

Разговор деревенских детей.

— Что такое телефон?

— А это вроде радио, только с проволокой.

(Откуда-то)

I.

Рубэна! Дай мне этот пронзительный получас разговора по воздуху …Обиняком гляжу: в опьянелом окне купол стрелкою пучится в кровное небо… А на диване — рядом — усталая синявка на экране в жемчужно-перьевом платье бредит от виноградного квасу, концентрирует передачу… Все тогда было омолоделым счастьем.

II.

Центроболь мне теперь нипочем, радиозарядкой ураган оглушен. Лихоманный кол стал купальным колпаком. На взморье кружусь июльским нагишем!..

III.

Не унывай! Ведь знаешь ли, знаешь, — протри волной глазища! — еще может такое случиться, радостью израненное, чего не предвидел ни один Плеханов!..

«Сперва я пакостно думал…»

Сперва я пакостно думал всё чародейство — в щедрой улыбке, легкой прическе неслышной походке, многоводных глазах. Но, проболевши месяц Рунатой, окончательно понял: все нити — в острейшем мозгу. В прошлом — ошибок не счесть! Отныне меня не обманешь. Ясно вижу: ты не игрушка, не вещь, не товар, а крепкорукий товарищ!..