Я отпустил тормоза и летел по склону, обдуваемый теплым июньским воздухом, а вокруг меня мелькала карусель сельских картинок. И вдруг одна такая картинка чуть не вышибла меня из седла. Я резко затормозил и остановился напротив митяевского магазина. Возле его витрины стояла Светка, увы, не одна. Она любезничала с ухажером, и этим ухажером был Лыка. Сердце сжалось в моей груди в какой-то противный дрожащий комок. А они настолько были увлечены беседой, что даже не обернулись на громкое шипение моих шин, когда я прочертил по горячему асфальту пятиметровую тормозную черту.

Я тупо замер на месте и простоял так с минуту. На меня никто не обращал внимания. Тогда я все-таки перекинул одну ногу через седло и поплелся через дорогу к счастливой парочке. Они по-прежнему стояли и трепались, ничего не замечая вокруг. Лишь когда я подошел почти вплотную и произнес хриплым голосом: "Здорово!" — они обернулись.

— Прив-е-ет, — несколько смущенно протянула Светка, — откуда ты взялся?

— А-а, Санек, — неожиданно дружески откликнулся и Лыка, — здорово! — Настроение у него было, видимо, прекрасное. Чего нельзя было сказать обо мне. — Куда едешь? — продолжал он.

Я смешался. Говорить, что я еду к Светке, глупо — вот она. Врать — еще глупее. Что отвечать-то? Выручила Светка.

— Я хочу пить, — заявила она, — кто купит пепси?

— Проблем нет, Светик, — откликнулся Лыкин, прежде чем я открыл рот, и отправился в магазин.

Наверное, это было даже к лучшему, потому что я остался со Светкой один на один и мог как-то объясниться, но все мое красноречие куда-то делось и слова застряли в горле сухой коркой черного хлеба. Еще с минуту я молчал и, как назло, а может, и вправду назло, Светка тоже молчала. Затем я сделал третью тупость, выпихнув из себя фразу:

— Что это значит?

— Болван, — зло усмехнулась Светка и отвернулась.

Я окончательно рассвирепел, развернулся, сел на велосипед и уехал в Узорово.

Тяжела была эта дорога по прекрасному взгорью. Я гнал велосипед, не чувствуя ног. Комок за грудиной затвердел и превратился в булыжник, пудовую тяжесть которого я ощущал постоянно… В Узорово я все-таки не поехал, а проскочил поворот и свернул позже в лесок у дороги неподалеку от Сметанина. Там в уединенном месте я уселся на пень под кустом орешника и просидел так до вечера, страдая и мучаясь…

Домой я приперся поздно, часов в девять. Родители сидели в своей комнате и смотрели по видику какой-то фильм, по-моему, немного выпивали, так у них заведено во время примирения после размолвок. На кухне я нашел ужин, но есть не стал, лишь с трудом проглотил холодную котлету. Тамерлан и особенно Тимофей несколько смягчили мои переживания. Кот у меня золотой. Он всегда чувствует, когда кому-нибудь плохо, всегда оказывается в такие минуты рядом и готов терпеть любые ласки и неудобства, лишь бы принять на себя часть чужой боли. Мы заснули с ним вместе, укрывшись пледом на нерасстеленной кровати в моей комнате.

В этот вечер мне было не до следствия…

Утром маленько полегчало. Тяжесть в груди так и осталась, но по крайней мере я мог теперь думать и о каких-то вещах, не связанных со Светкой. Да и сами вчерашние события не казались уже столь ужасными и бесповоротными. Что, собственно, произошло? Ну стояла она рядом с Лыкой. Ну разговаривала. Ну повел я себя как болван. А больше-то ничего… Я решил немного переждать, очухаться и сообразить, что мне дальше делать. А пока, в отличие от вчерашнего, я нуждался в дружеском общении, потому и отправился к Женьке, которого уже не видел порядочно.

Все было как в прошлом году. Мы с Женькой сели на велосипеды и поехали на наше любимое место — под пешеходным мостом через Москву-реку. Мост находится за селом, его от Узорова отделяют заливной луг да старые пруды, оставшиеся со времен Голицынской усадьбы. Там обычно безлюдно, и прохожие на мосту редки. Всегда можно развести костер, и дождь не намочит.

Я не стал делиться с другом своими переживаниями, хотя мне очень этого хотелось. А вот про свое расследование я все рассказал. Последовательно и ясно я изложил ему то, что мне известно по поводу исчезнувшего велосипеда, а потом уж и насчет убийства.

Женька внимательно слушал, не перебивая, он вообще умеет слушать — редкое качество, я, например, им не обладаю. Всегда хочется сразу же высказать все, что приходит в голову по мере слушания рассказа. А Женька не такой. Он все внимательно выслушал, потом далеко сплюнул, аж до самой речки, и

сказал:

— С велосипедом, я думаю, все. Больше его у меня не будет. Ну сам подумай, — предупредил он мой возражающий жест, — спер его кто-то из местных, это же ясно. У себя он его держать не будет, ездить на нем не сможет, значит, уже отогнал куда-нибудь за Митяево и там продал. В Петрово-Дальнем, например, или еще где-нибудь. Не-е, искать его без толку.