Когда я вернулся, Светка с родителями сидела за соседним столиком и ела сосиску. Мама ее мне улыбнулась, приветственно и насмешливо одновременно, затем кивнула головой и поздоровалась. Мне ничего не оставалось, как поздороваться тоже. Светка на меня не смотрела, а отец был так занят своей сосиской, что ему не было до меня никакого дела. Я сел за стол и уставился на пивную банку с толстым мужиком на картинке, пить мне больше не хотелось.

Но это было еще начало. Последующие события поставили под угрозу все: и следствие, и мои и так непростые отношения со Светкой, и вообще все лето.

Пришел я в тот день, вернее уже вечер, домой, а там новость. Отец поставил у нас сотку, купил сотовый телефон. Видать, его пошатнувшиеся недавно дела снова пошли на поправку. Мама, само собой разумеется, уже сидела на телефоне.

— Да, надо, конечно, надо, — говорила она кому-то в трубку. — Здесь просто какой-то кошмар. Мой младший одичал совершенно. В первый же день его побили, а на второй пришел еще хуже. Глаз аж черный. Так заплыл, что ничего не видит. Где, что, с кем — не говорит. Раньше девяти почти не приходит. Курить начал, от него пахнет. Не знаю, что и делать…

Что ты! Какие занятия, он английский, наверное, уже и не помнит. В голове одна рыбалка да драки.

"Вот уж неправда!" — подумал я, ведь после тех двух раз я больше и не дрался, а на рыбалке уже с неделю не был, и в голове у меня совсем другое.

Но это все было бы ладно, мало ли о чем моя мама говорит по телефону, дальше — хуже. Когда вечером приехал отец и мы все трое сидели у телевизора, она вдруг и заявляет:

— А вы не хотите отсюда уехать?

Мы с отцом, как по команде, повернулись к ней.

— Куда? — спрашивает папа.

— Я звонила Бузенковым, они собираются в Анталию, приглашают с собой, путевки Леня обеспечит, недорого.

— Что я в этой Анталии не видел? Турков? — грубовато заворчал папа. — Да и у меня здесь работа… Нет, это невозможно.

— Не знаю, как ты, а я не видела моря. Все Москва да дача, Москва да дача, Москва да дача.

— У других и этого нету, — на мой взгляд, вполне резонно возразил папа.

— Есть, все есть. У кого надо — все есть. А я хочу на море. Мы сколько с тобой на море не были? Уже лет восемь.

— Ну уж восемь.

— А ты посчитай. Нет, теперь, когда у нас есть деньги, надо ехать. Как хочешь. И Саше там интересно будет, он еще ни разу за границей не был. А то что он тут видит? Рыбалка да драки. Опять же покупается в море. Надо ехать.

— Да куда я поеду? — вскочил с места папа. — Ты подумай! Куда я дела дену?

— Ничего, подождут дела. А не подождут, пусть твои подчиненные пока поработают. Две недельки. А то ты все сам да сам, тоже мне — начальник. Ничего не случится за две недели, приедешь — увидишь.

— Я не поеду! — бухнулся папа назад в кресло.

— А я поеду! Ты не едешь — мы с Сашкой вдвоем поедем! Здесь ему делать нечего! И мне тоже! — Теперь уже вскочила мама и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Несколько секунд мы сидели молча. Затем папа посмотрел на меня, откинулся на спинку кресла и сказал в сердцах:

— Сашок, не женись никогда. Жена — враг человека!

В тот миг я был с ним согласен. К моему ужасу, намерение мамы оказалось серьезным. Она в тот же день стала собирать вещи. Я ехать не хотел ни в какую. Но отец, немного подумав, занял половинчатую позицию. Он, мол, не поедет, не может, а вы с Сашей езжайте. Мама надулась, но позвонила Бузенковым, сказала, что едет вместе со мной, и продолжала собираться. Я не знал, что делать, но делать что-то было надо, или же все пойдет прахом.

Утром я побежал к Женьке, вернее, поехал, как всегда, на велосипеде. Он собрался было уже на пляж, но я предложил ему пока туда не спешить, объяснив всю серьезность сложившейся ситуации. Вместо пляжа мы поехали к пешеходному мосту, но наше любимое место было уже занято. Под мостом жгли костер узоровские ребята. Тогда, чтобы нам никто не мешал, мы переправились через речку, надрали в поле колхозного гороха и расположились в прибрежном ивняке, лузгая зеленые стручки.

— В таких случаях я обычно болею, — немного подумав над сложившейся ситуацией, сказал мне Женька.

— То есть как?

— Ну, если ты заболеешь, тебя ведь не повезут в эту Анатолию.

— Анталию, — поправил я.

— Ну Анталию, какая разница? Надо заболеть, и все.

— Да как заболеть-то? Я однажды в Москве пробовал. Пять раз по пять минут в мороз то на балкон, то под горячий душ бегал. Фиг-то я заболел. Даже в горле не запершило.

— А по-настоящему и не нужно. Я всегда просто притворяюсь, В прошлом году, когда в школу неохота было ходить, я так болел три раза.

— А что для этого надо?