Всадники съехались, начали обниматься, хлопать друг друга по спинам, по плечам. Прокоп и его люди не скрывали слез радости и не стеснялись их; мало того, что после всего пережитого сумели-таки добраться до своих, так еще и встретили друзей, с которыми не чаяли больше увидеться. Збыслав обнял Радима и только потом заметил бледность и изможденность молодого воеводы.

– Ты что, болен? – спросил Збыслав. – Вид у тебя нехороший.

– Я ведь, Збыслав Якунович, почитай на том свете побывал, – ответил Радим. – Бог меня спас, ангела послал мне во спасение. А до того мы неизъяснимой милостью Божьей из пылающего Торжка ушли.

– Так Торжок монголы взяли? – Збыслав сразу помрачнел.

– Взяли, – подтвердил Радим. – Сожгли его дотла. Я с горстью людей из осады ушел, но был ранен – думал, помру. Однако великое чудо спасло меня и землю нашу.

– О чем ты говоришь? Монголы в Торжке, не ровен час, на Новгород пойдут.

– Не пойдут! – уверенно отрезал Радим. – Их Бог остановил!

– Святая правда, воевода, – подтвердил Прокоп, увидев недоверие на лице Збыслава. – Тут такое случилось, до конца жизни можно рассказывать. Под Игнач-крестом монголов, что на Новгород от Торжка шли, небесный огонь попалил. Из тысячи двое не ушло.

– Истинно ли?

– Вот те крест! Своими глазами видели, как вот тебя сейчас видим. Огонь пал с неба и монголов испепелил. Ушли они обратно, на юг, на Новгород не пойдут. Богоматерь Волховская защитила нас от ворога.

– Слава Богу! – Збыслав снял шапку, перекрестился трижды. – Слава Богу! Радость-то какая.

– Великое это чудо, Збыслав Якунович, – сказал Радим, и в глазах его, обведенных темными кругами, было что-то такое, от чего воеводу Збыслава охватил непонятный трепет. – О том свидетельствовать надо, как некогда свидетельствовали апостолы о чудесах Господних. Бог ведь не токмо Новгород, но и меня спас от неминучей смерти. Потому я дал себе обет; как вернусь в Новгород и пройду Сигтунскими воротами [81] в Софию, буду просить владыку архиепископа о том, чтобы мне принять постриг монашеский.

– Чудеса! – крякнул Збыслав, надел шапку. – Вижу я, что вам пришлось узреть что-то необычайное.

– Уходя из Торжка, я был монгольской стрелой в ногу ранен, оттого антонов огонь у меня начался, – сказал Радим, и на его лице был написан невыразимый восторг. – Товарищи уже оплакали меня, когда пришел ко мне ангел Божий и исцелил меня.

Прокоп пал духом Воевода Радим был совсем плох; от раны шел тяжелый запах, жар не проходил – напротив, стал еще сильнее. Радим по-прежнему был без сознания, только стонал и стучал зубами – его бил озноб, и напрасно Прокоп укутывал его всем, что только попадалось под руку.

– Эх, помрет воевода! – шепнул Прокопу Малк. – До вечера не дотянет. Гнилокровие у него.

– Не каркай! – проворчал Прокоп. Слова Малка рассердили его – не потому, что дружинник паниковал, а потому, что у самого Прокопа не хватило мужества сказать то же самое. – Подождем еще. Пока не умер, будем верить.

– До Новгорода не довезем, – сокрушенно сказал Малк.

– А ну, иди отсель! Бона, за дорогой следи!

– Едут! – закричал Постник, укрывшийся в развилке большой ели.

Крестьянский табор на опушке мгновенно переполошился. Началась суматоха – все решили, что едут монголы. Однако паника быстро улеглась; всадников оказалось всего трое. Малк натянул было лук, чтобы снять пришельцев стрелами, но Прокоп, радостно вскрикнув, схватил дружинника за руку и толкнул в снег.

– Охолонись, паря! – крикнул он. – Знахарка это наша, разве не видишь?

Одним из всадников была Липка. Платок ее потерялся во время скачки, коса расплелась, и теперь длинные светлые волосы развевались за девушкой шлейфом – по ним Прокоп и узнал Липку. С ней были еще два подростка. Присмотревшись, Прокоп с удивлением узнал в одном из них половца Сибгатуллу.

– Господин! Господин! – завопил половец, увидев Прокопа.

– Надо же, нехристь мой! – Прокоп побежал навстречу всадникам, которые уже осадили коней на краю опушки. Сибгатулла, проваливаясь в снег, подбежал к псковитянину, упал на колени.

– Господин, там… там…! – Глаза половца стали совсем круглыми. Прокоп заметил, что одна щека у него обожжена, и от мальчишки крепко пахнет горелым. – Там такое, господин!

– Чего? Монголы близко?

– Монголы встали, господин. Огонь упал на них с неба.

– Что ты болтаешь? – нахмурился Прокоп. – Какой огонь?

– Мальчик правду говорит, – сказал второй подросток в волчьей шубе и шапке, подойдя к Прокопу. Псковитянин с удивлением узнал девушку, которая была в Торжке под судом воеводы вместе со старым Акуном. – Не веришь, иди сам посмотри.

– Господин, там демон, крылатый демон! Он слетел с неба и пожег монголов огнем. Все их войско в смятении отступает. А я бежал, господин!

Прокоп в совершенном замешательстве потер лоб рукой – он за последние несколько дней пережил много разного, но такое… Лицо Сибгатуллы сияло такой радостью, что заподозрить его во лжи было нельзя. Одно из двух: либо парень не в себе, либо говорит правду, и там, у села, случилось что-то неслыханное. Кареглазая красавица подтвердила слова половца – значит, парень не врет. Но откуда тут взялся крылатый демон?