– Я не великий воин, – заметил Акун и потерял к стражнику интерес.

Между тем начало вечереть. Мороз окреп, шерсть лошадей начала покрываться инеем. В город потянулись люди, до сих пор остававшиеся за укреплениями посада. Кто-то тащил пойманную рыбу, кто-то – вязанки хвороста и дров. Гуртовщики гнали в город мелкий и крупный скот. Руменика втихомолку ругала стражников самыми грязными словами, которые знала, но делать было нечего. Приходилось ждать. Акун с самого начала предупредил ее, что въехать в город им будет не так-то просто.

Сумерки понемногу сгущались, поток народа быстро редел. Вскоре только одинокие запоздалые люди спешно проходили в ворота мимо Руменики и Акуна. Некоторые косились на них с подозрением или любопытством. Женщин тут почти не было, в основном мужчины в овчинных тулупах с широкими воротниками шалью, или в шерстяных армяках, в странной обуви, сплетенной из волокон какого-то растения, в меховых шапках или в колпаках. Некоторые на ходу перешучивались с охраной у ворот, и самые непристойные шутки вызывали особенно громкий хохот.

Отряд воинов появился в тот момент, когда дорога к воротам города опустела совершенно. Отряд был невелик – пять воинов на крепких, хоть и неказистых лошадях, и еще один человек, без оружия, похожий на крестьянина. Предводитель отряда, худой воин с раскосыми глазами, поговорив со стражниками, подъехал к Акуну.

– Кто ты такой, старик? – спросил он надменно.

– Ты обратился к слуге, храбрый воин, хотя должен был обратиться к госпоже, – ответил Акун все тем же невозмутимым тоном, – или в этих краях вежливость не считается добродетелью?

Раскосый ничего на это не ответил, видимо, не считая достойным ответа того, кто сам назвал себя слугой. Однако Акун все-таки заставил его задуматься о хороших манерах; подъехав к Руменике, предводитель отряда слегка поклонился в седле.

– Кто ты, красавица? – спросил он. – Какая нужда привела тебя в этот забытый небом угол? И что за волшебная сила бережет тебя в пути, если ты отваживаешься путешествовать одна, без охраны, в компании с таким старым хрычом?

– Меня зовут Руменика ди Крифф, – ответила девушка, сердито сверкнув глазами. – Ты называешь меня красавицей, а между тем стража не пускает меня в город. Ни в одной стране гостя не оставляют за порогом дома, не мучают его холодом и ожиданием.

– Это справедливо, – согласился раскосый, повернулся к страже у ворот. – Эти люди мирные путники, пропустите их!

– Спасибо тебе, воин, – смягчилась Руменика. – Ты убедил меня, что в этом городе живут не только бесчувственные болваны.

– Это мужичье понимает только силу, – раскосый улыбнулся одними губами. – Из какой ты страны, красавица? Одета не по-здешнему, а говоришь на языке урусов, будто всю жизнь тут прожила!

Руменика едва не сказала, что говорит на своем языке, но спохватилась и промолчала; вряд ли этот бреннон поймет, что такое каролитовая магия. Поэтому она лишь одарила раскосого лучезарной улыбкой и добавила:

– Мы издалека. Из Заморья.

– Никогда не слышал о такой стране.

– Это очень далеко. Две тысячи лиг на запад, – мгновенно сочинила Руменика.

– Езжайте в Гостевой конец, – посоветовал предводитель, – там спросите постоялый двор Поромони. В Торжке нет гостиницы лучше. А мне пора ехать.

– Чье имя назвать хозяину постоялого двора? – спросила Руменика.

– Я Субар, половецкий князь, дружинник новгородского князя и воин на службе воеводы Радима. А тебя, красавица, я запомню.

Воин дал шпоры коню, и отряд помчался следом за ним прочь от города по истоптанному и загаженному скотом снегу в сторону леса. Акун подъехал к девушке, продолжавшей смотреть вслед удаляющимся всадникам.

– Эти воины похожи на разбойников. – сказала она.

– Едем, дочка. Ворота скоро закроют.

Они неторопливо проехали мимо нахального стражника, который растерял весь свой гонор. Остальные стражники попросту не обращали больше на них внимания. Едва Руменика и Акун въехали за стену, как тяжеленные дубовые створы за ними начали со скрипом закрываться.

– Если бы не Субар, мы бы ночевали в поле, – заметила Руменика.

– Этот Субар не похож на благодетеля, – возразил Акун. – Физиономия у него разбойничья. Я бы не стал ехать на постоялый двор, который он нам посоветовал.

– Ты думаешь?

– Он положил на тебя глаз, клянусь Эш-Лешем. Он воин из свиты здешнего правителя, значит, закон ему не писан. А сейчас идет война. Поняла?

– Чего уж понятнее, – буркнула Руменика. – Мы здесь чужие, законов не знаем, заступиться за нас некому.