– Папка, убей его! – завопил Зарята.

– Заткнись, щенок! – Узун приставил нож к горлу мальчика. – У меня адски болит плечо, но сил воткнуть нож в эту куриную шею у меня хватит. Клянусь предками, сделаешь еще один шаг в мою сторону, ребенку конец. Бросай меч на пол!

– Даю тебе слово, что если ты выпустишь мальчика, я отпущу тебя.

– Ишь ты, нашел дурака! – Узун рассмеялся каркающим смехом. – Я не сумасшедший, чтобы тебе верить. Нет, будешь выполнять мои условия. Ты бросишь меч и дашь мне выйти из дома. Я сяду на коня и ускачу. Иначе своего сына ты живым не получишь. Ну, решил?

– Хорошо, – Хейдин с силой швырнул меч в сторону, и Блеск со звоном вонзился в бревенчатую стену. – Другого оружия у меня нет. Проваливай отсюда, пес!

Однако Узун не отпустил Заряту. Теперь половец смотрел не на Хейдина, а куда-то за него. Ортландец обернулся и увидел, что Ратислав поднял лук и держит половца на прицеле.

– Скажи ему, пусть опустит лук! – завопил Узун, продвигаясь к двери горницы.

– Парень, не дури, – сказал Хейдин. – Опусти оружие. Пусть убирается.

– Он не уйдет, – ответил Ратислав. – Они Липку обидели.

– Мальчик, не глупи! – крикнул Узун, прижимая к себе Заряту. – Отец тебе что сказал? Выстрелишь в меня, убьешь брата!

– Он прав, – вполголоса произнес Хейдин. – Ты попадешь в Заряту. А если промахнешься, он прирежет его с перепугу.

– Эй, мое терпение кончается! – закричал Узун. – Сейчас я прикончу мальчика! Вели ему бросить лук.

– Ратислав, прошу тебя, – Хейдин шагнул к юноше, но тот так посмотрел на ортландца, что Хейдину стало не по себе. – Во имя всех богов, что с тобой?

– Отпусти Заряту, пес, – велел Ратислав, натягивая тетиву, – или тебе конец. В последний раз говорю.

– Стреляй! – засмеялся Узун. – Попадешь в брата!

– Не попаду, – ответил Ратислав и спустил тетиву. Стрела угодила Узуну между глаз, с хрустом пробила голову половца навылет.

Трупы разбойников выволокли во двор. Чуть ли не весь Чудов Бор собрался, чтобы на них посмотреть. Люди подходили, смотрели на мертвецов, испуганно крестились, шептались. Одного из убитых сельчане узнали.

– Гляди-ка, уж не Жила ли?

– Он самый! Эй, люди, смотрите – Афонька Жила мертвый!

– Дожил, что татем окаянным стал! А ведь при церкве-то был…

– Ага, и пожертвования пропивал. Расстрига, апостат! [33] Туда ему и дорога…

Хейдин сидел на крыльце дома, равнодушно следил за происходящим, положив на колени меч. Липку и Заряту бабы увели в соседний дом. Ратислав куда-то убежал. Зато появились староста Дорош, которого Липка называла Куроплясом, его неизменный спутник, носатый Додоль, и маленький седобородый человек в темном облачении. Хейдин сообразил, что это местный жрец.

– Б-благослови тебя Б-бог, боярин Олекса Бориславич! – сказал Дорош, подойдя к ортландцу и кланяясь. – Воин ты в-видно, каких п-поискать. Все село спас.

– Я Липку и ее брата спасал, – ответил Хейдин.

– А через то всех нас от татей безбожных избавил, – вставил Додоль. – От всего обчества тебе за то поклон и почет.

– Этих зарыть надо, – Хейдин кивнул в сторону мертвецов. – Я эту погань хоронить не собираюсь.

– Бог велел нам прощать врагов наших, особливо поверженных, – сказал жрец.

– Они не мои враги. – возразил Хейдин. – Они враги женщин и детей. Против меня они мелковаты будут. Четверых засек, а рука даже не устала.

– Четверых? – не удержался Додоль. – А кто же пятого татя кончил?

– Ратислав.

– Мальчонка этот? Ни в жисть не поверю!

– Верь, не верь, а Ратислав не струсил. Так разбойника стрелой прошил, что залюбуешься. Сколько живу, такого выстрела прежде не видел.

– Грех это – смертоубийству радоваться, – сказал жрец. – Они хоть и тати, а души живые. Скорбеть о них надо, Бога просить о милости над ними. Ты бы на исповедь сходил, покаялся.

– Так что, закопаете? – спросил Хейдин старосту, не удостоив жреца ответом.

– З-закопаем, не изволь сомневаться, б-боярин, – поспешно ответил староста. – Все, к-как положено, будет.

– Лошадей их бедным семьям раздай, – сказал Хейдин, – оружие кое-какое я заберу. И вот еще, похоронщикам твоим. – Ортландец выудил из своего тощего кошелька один из трех своих серебряных галарнов, бросил старосте.

– Щедро! – восхитился Дорош. – Истинно п-по хрестьянски.

– Панихиду бы по убиенным надо заказать, – осмелился предложить жрец. – Все ж души живые…