Витька вскочил и, с ужимками павиана стал прыгать вокруг меня, заложив между пальцев лезвие безопасной бритвы. Я ухватился за спинку кровати, чтобы не упасть, и нанес ногой сокрушительный удар в грудь бывшего «зека». Легкое тельце его было отброшено на стенку. От удара ногой в грудь и о стенку спиной, Витька свалился замертво. Мы бросились щупать ему пульс — удары были заметны, зеркало у рта мутнело. Жив, собака!

— Я вызову скорую помощь! — крикнул я и побежал в коридор.

— Не надо скорую! — прошептал Витька, обращаясь к Тане, — замотай мне грудь полотенцем, и я сам дойду домой.

Мы вместе с девушками туго замотали его полотенцем и закололи конец английскими булавками. Видимо, были сломаны ребра. Витька медленно побрел из комнаты, дошел до двери, и обернувшись ко мне, сказал:

— А тебя я убью!

Я подскочил к нему, чтобы сделать это первым, но девушки удержали меня.

— Раньше в тюрьму загремишь, козел вонючий! — орал я ему из объятий девушек, в полном смысле слова, не своим голосом, похожим на голос Буратино или робота из кинофильмов.

Витька поковылял вон.

Я принес из моей комнаты портвейна, и мы выпили за все сразу, в том числе и за приезд Оли, которая во все глаза, казалось восхищенно, смотрела на меня.

— А мы с Витей тебя видели, как ты летал по улицам, глаза красные, морда свирепая! Ну, — говорю я Вите, — давай прятаться, а то поймает — убьет обоих, он зверски силен, да и пистолет у него огромный! И мы спрятались в подъезде, а ты пролетел в двух шагах от нас… — лепетала Таня.

Вдруг в дверь комнаты раздались удары ногами. Я кинулся открывать и тут же получил удар ногой в подбородок. За дверью стояли три приятеля Витьки, как потом сообщила мне Таня. Я был в нокдауне и мало что соображал.

Зато Оля не растерялась. Она мгновенно скинула с ноги приличного размера туфлю на шпильке и нанесла молненосные удары этой шпилькой по головам нападавших. Враги залились кровью. Таня, видя это, оживилась, взяла в руки свою скалку, которую так не любил Володя, и «добила» врагов. На шум из комнат повыскакивали соседи и добавили свое — они терпеть не могли «бандита» Витьку и его дружков. Тела спустили с лестницы, как учил это делать Серафим.

Некоторое время я носил с собой пистолет и нож для самообороны. Но примерно через неделю Таня сообщила мне, что звонила матери Виктора, и та поплакалась ей, сообщив, что его снова забрали, и снова несправедливо. Кто-то кого-то зарезал в драке, а Виктор оказался крайним…

Мне снова стало не по себе из-за своего языка, но я легко пережил это, благо тень Виктора с бритвой преследовала меня все эти дни.

Мы опять зажили спокойно — ночевали с Таней у меня в комнате, а Оля — в комнате Тани. Игорек жил у Таниной тети. Днем Оля ходила по московским магазинам, а вечером мы встречались, ужинали и выпивали втроем.

Настало время Оле уезжать к себе в Мичуринск, остался один полный день

— завтра, и пол дня послезавтра. И Таня предложила мне поводить Олю по «культурным» местам Москвы. Сама она не могла пойти с нами, так как работала в вечер и приходила домой ровно в полночь.

Мы назначили встречу с Олей среди колонн Большого Театра в шесть вечера. Оля стояла у колонны, как мне показалось, смущенная и тихая. При встрече она поцеловала меня немного не по родственному, но я не придал этому значения. Мы походили по центру, зашли в кафе «Артистическое», что напротив старого МХАТа (не знаю, сохранилось ли оно сейчас?), выпили немного. Оля, сославшись на усталость, попросилась домой. Я взял бутылку «Хереса», который нравился нам обоим, остановил такси, и мы «по-культурному» приехали в «Пожарку». Зашли ко мне в комнату и приготовили нехитрую закуску, кажется яичницу и апельсины. Таня была на работе и мы решили ее дождаться у меня.

Но после выпитого хереса дожидаться Тани мы не стали. Озорные глаза Оли сами определили дальнейшее наше поведение. До прихода Тани оставалось три с лишним часа. Мы заперли дверь, оставив ключ в замке, выключили свет и, не раздеваясь, кинулись в койку. Я не ожидал от восемнадцатилетней провинциальной девушки таких профессиональных поцелуев. В темноте Оля стала еще на порядок красивее и загадочнее, чем была. Мы начали скидывать с себя все лишнее, что мешало нам узнать друг друга поближе, как вдруг — требовательный стук в дверь. Мы замерли — для Тани это слишком рано, а другие люди нас не волновали.

— Нурик, открой, я знаю, что ты дома, дверь закрыта изнутри! — решительно сказала Таня, — а это был именно ее голос. Для верности она постучала в дверь еще раз.

Делать было нечего. Мы включили свет, лихорадочно оделись, прибрали койку. Оля села за стол доедать яичницу. Я с ужасом открыл дверь, инстинктивно защищая лицо левой рукой. Таня спокойно вошла, села за стол.

— Вы извините меня, что прервала ваш ужин, — тихо сказала она нам, — но я почувствовала себя неважно, и вот пришла заранее. Я хочу лечь, Оля пойди, пожалуста, в мою комнату — она открыта.