— Все ясно! — жестко сказала Тамара, — загулял в Курске, город маленький — вот и «критическая масса». А сейчас все это надоело, и опять приплелся ко мне! Что ж, я — женщина отходчивая и прощаю тебя!

Мы как голубки поцеловались прямо в зале ресторана, и поехали в Мамонтовку.

— Ну, что, зятек, болтает тебя как дерьмо в проруби? — ехидно спросила тетя Полли, когда снова увидела меня в своей квартире.

— Маменька, не хамите профессору! — шутливо заметила ей Тамара и завела меня в свои апартаменты.

Знакомая любимая комнатка, зелень, лезущая прямо в раскрытое окно, наша постель, видевшая столько любви! Зачем было все это бросать и менять «шило на мыло», простите за вульгаризм! Жениться на Тамаре и переехать в Москву! Но тут же вспомнил Аликово: «Слопает она тебя и не моргнет!» и немного притих в своих мечтаниях.

А утром, до похода в ресторан я, конечно же, посетил Моню в ИМАШе. Мой друг был возбужден, восторжен и романтичен — оказывается, он познакомился с юной девушкой — художницей и влюбился в нее. И, как уверял Моня, она — в него тоже.

— Я тебя должен обязательно с ней познакомить, ты тоже влюбишься в нее!

— плел какую-то ахинею Моня. А может и не совсем ахинею — нация-то у Мони хитрая! Затеивает, небось, какую-нибудь комбинацию!

Дело в том, что Моня за долгие годы брачной жизни, практически не изменял жене, хотя и не любил ее. Женился он «в отместку» своей любимой невесте, которая бросила его почти перед свадьбой и вышла за другого. Ну и Моня тут же женился на первой подвернувшейся девушке. «Одноразовое» совращение его Тамарой Ивановной, было единственной его изменой жене, если это можно так квалифицировать. А тут — невооруженным глазом видно, что влюбился.

Моня как на духу выложил мне, что его Ольга — француженка по национальности, внебрачная дочь скрипача-француза, учившегося в Московской Консерватории. Она необычайно талантлива — прекрасно рисует, поет и играет на гитаре. Работает в Большом театре бутафором-декоратором. Ей всего двадцать один год, а выглядит она еще моложе. Зато страстна необыкновенно: сама звонит в ИМАШ в лабораторию и прямо во время работы тащит его к себе домой на Таганку. Потом, правда, отпускает, опять же, на работу. Вечерами они могут встречаться лишь урывками — Моне надо спешить в семью.

— Так что, она тебе девушкой досталась? — поинтересовался я.

— Нет, какой там девушкой! — отмахнулся Моня. — Она успела переспать с такими известными артистами, — и Моня назвал мне две фамилии очень известных и любимых народом артистов с таким пафосом, как будто это он сам переспал с ними.

Назавтра я приехал из Мамонтовки в ИМАШ уже с собранным портфелем, готовый вечером уехать в Курск. Моня тут же повел меня на встречу со своей Олей. Эта встреча, оказавшаяся роковой для меня, так и осталась у меня в памяти: солнечный, но не жаркий день, сквер перед Политехническим музеем, зеленая скамейка в сквере…

— Запомни — ты фотограф из ИМАШа, начальник фотолаборатории; я — работаю у тебя, ты мой начальник!

— Зачем тебе это вранье, ты же фотографировать не умеешь! — упрекнул я его.

— Так надо, так надо! — делая страшные глаза, прошептал мне на ухо Моня, потому, что со скамейки встало и направилось к нам интересное существо, увидеть которое я никак не ожидал.

По рассказу Мони я нарисовал себе портрет, этакой «девицы-вампа», страстной высокой брюнетки в теле, с яркой косметикой на лице и массивными серебряными украшениями на руках и шее. Еще бы — француженка, художница, соблазнительница!

А к нам подошла с виду школьница, маленького роста худенькая блондинка с короткой стрижкой, огромными серо-голубыми глазами и полными розовыми губками. Форменная малолетка! Одета эта малолетка была в потертый до дыр голубой джинсовый костюм и мальчуковые ботинки. Ни следа косметики, ни одного украшения! Было даже немного непонятно — девочка или мальчик это.

Она поцеловалась с Моней, за руку жеманно поздоровалась со мной и неожиданно низким голосом сказала:

— Привет, фотокоры! Как жизнь? — как будто мы были ее сверстниками, а не солидными учеными, намного старше ее возрастом.

— Да все щелкаем затворами, — осторожно ответил я, вспоминая, чем же все-таки занимаются «фотокоры».

— А затворы-то все оружейные! — подыграла мне Ольга, и я, смутившись, посмотрел на Моню.

— Скажите правду, мальчики, — Оля встала между нами, взяв нас обоих под руки, — небось, на КГБ работаете?

Я в ужасе отвел взгляд с памятника Дзержинскому, стоявшему на площади перед зданием КГБ, и, в свою очередь, подыграл Ольге:

— Он, — я указал на Моню, — из Госстраха, а я — указав на здание КГБ, — из Госужаса!