Запах из прошлого. Женщина. Деревце.

Деревце было одиноко и великолепно. Его осенние, трепетные, галлюцинирующие листья безнадёжно сгорали в косых лучах вечернего солнца зелёными и золотыми огонёчками. И ещё показалось Сиверину, что в этой последней игре листьев с солнечными лучами был один из тех безапелляционных моментов божественной откровенности, даже какого-то отчаянного проклятия смерти и миру, его безумным молекулам и атомам, формализму и эфемерности одновременно, что даже одинокая женщина и вечер обозначились теперь, как совершенно неотвратимые жертвы.

Но — что же произошло?

И вряд ли оно произошло, из-за какого-то там разукрашенного осенью деревца, уже обречённого испытать новый и страшный сон лютой сибирской зимы.

Собственно говоря, ничего.

Собственно говоря, умозрительно, всё вышло бы так, что это вечернее солнце, деревце, женщина и Сиверин показались бы, перед кем-то посторонним, беззащитными… поскольку это произошло бы вследствие какой-то данной вскользь интерпретации, какого-то обидного шепота, убийственного подстрочного примечания, которое было бы, вероятно — как пуля, произведением жестокости, продуктом острого, пробивающего тебя навылет, неумолимого сознания.

Но, навязчивей всякой эротической откровенности, нестерпимее боли… неистребимо ещё для людей, во всех веках и баталиях — отчётливое переживание мистического опыта смерти, которое так неизменно вызывает в нас закат или восход солнца.

Сиверин оглянулся на солнце и решительно подошёл к женщине:

— Вы, демонстративно и очаровательно смотритесь сейчас, в этом закатном свете… так, что не подойти и не рассказать вам об этом — было бы, по меньшей мере, подлостью. Лет через сто я бы всё равно вспомнил об этом своём преступлении… поэтому говорю вам…

Она улыбнулась, но взглянула почему-то отчуждённо.

— Простите, что упустил случай познакомиться с вами легально.

Женщина ещё раз, уже с интересом и с некоторым любопытством, но опять же, быстро и остро, стрельнула на Сиверина взглядом из-под ресниц.

— Быть представленным, когда полчаса назад, вы стояли и беседовали с Колмогоровым возле картины «Смерть и симметрия любви».

— Ну и что?

— Колмогоров мой хороший знакомый. К тому же он поэт, и ещё, любитель разного рода доказательств действительности — для людей чувств и впечатлений. Если бы я в тот момент к вам подошёл и поздоровался — то, он нас обязательно бы познакомил.

— Катя.

— Василий.

— Вы правы. Легальное знакомство мне с вами было бы абсолютно невозможным.

Наступила очередь Сиверина удивлённо уставиться на Катерину.

— Когда я стояла и разговаривала с Колмогоровым. Также, невольно, как и вы меня, я наблюдала вас… потому что вы посматривали на всех, и на всё, со скукой и презрением. А выглядели, в то же время, смешно и жалко: как надутый, получивший взбучку, индюк. Это теперь, после нескольких рюмок, вы о чём-то вспомнили, или забыли, или просто, простили всех нас.

Сиверин рассмеялся. Засмеялась и она.

— Вы кого-нибудь ждёте?

— Да нет. Я сегодня свободна… Муж в Москве… Завтра прилетает… Жду.

Этот свой монолог, она исполнила намеренно небрежно, но выразительно… Нечаянно и лицемерно вздохнула после первой фразы, потом сделала маленькие, но значительные паузы между второй, третей и четвёртой фразами, будто спрашивала себя о чём-то.

— Я очень, согласен с вами. Мы всё время кого-то ждём…Однако, свобода, для меня… всё-таки была и остаётся самой нежной любовницей. Она иногда, совсем неожиданно, как фокусник из рукава, способна одаривать человека ощущениями такой интимности, которая почти что несовместима с его самочувствием на публике, на вернисаже. Такие дни стоят! А я, вместо того, чтобы слиться с природой в осеннем экстазе, припёрся на эту выставку. Потому что, обещал! Вот у меня и была кислая физиономия, как вы верно сейчас вспомнили.

Сиверин говорил медленно, а сам пристально и нежно глядел ей прямо в глаза. И она, не отводила от него своих глаз, а наоборот, вспыхнув, держала его взгляд своим взглядом, совсем открыто, нагло, вызывающе, и с удовольствием.

— В чём собственно вы со мной согласны? Я не понимаю. Это, просто муж отдал мне своё приглашение и попросил сходить на выставку. Посмотреть. Может, что понравится, или так. Подойдёт…

— Ну и как? Что-то вам понравилось?

— Понравилось. Но покупать не буду. Возьму даром. Правда, ненадолго.

В три часа утра Сиверин вызвал такси и отправил Катю домой, потому что жена должна быть дома, а не где-то там, у подруги, или ещё где, особенно в тот день и час, когда муж прилетает из Москвы.

Потом он сразу уснул, но сон был какой-то беспокойный и суетливый, а в итоге, под утро, вдруг, кто-то угрюмо и отчётливо сообщил Василию Сиверину, его же собственным голосом следующее: «Тебя преследует женщина. Она хочет тебя убить».

Сиверин тут же проснулся и попытался припомнить весь вчерашний вечер. Быть может, что-то действительно произошло не так. Что-то необычное, а он не обратил внимания, упустил. Случается же, что он, или другой человек, иногда делает такое, что с виду, или со стороны, должно показаться совершенно бессмысленным, а он, или тот, другой, этого не заметил и не придал значения.