– А мне можно?
– ревниво спросил Гансик.

– И тебе.

– А Анне? Она внучка плотника Вильгельма.

– И Анне. Всем можно.

На следующий день они пришли ввосьмером. Кроме Лизхен и Гансика пришла долговязая девочка Анна, аккуратно одетый Людвиг принес знаменитую лампу, явился беспризорный бродяжка Питер - беглый ученик трубочиста, маленький и неестественно худой. Еще были два Якоба - сыновья подмастерьев кузнечного цеха, один из них вел двухлетнюю сестренку Мари.

Ганс к тому времени кончил копать землянку и собирался отдохнуть.

– Ого!
– воскликнул он, увидев ребят.
– Как вас много! Если так пойдет и дальше, то скоро весь город Гамельн переселится на мою поляну.

– Обязательно!
– радостно отчеканила крошка Мари.

– А Гамельн большой?
– с притворным испугом спросил Ганс.

– Очень, - подтвердила Лизхен.
– Он больше Гофельда и Ринтельна. Только Ганновер и Ерусалим еще больше.

– Тогда в моей землянке все не поместятся...

– Мастер, - бесцеремонно перебил бывший трубочист, - покажите, как вы птиц приманиваете.

Ганс достал дудочку. Звонкий сигнал взбудоражил лес. Кто-то завозился на верхушке дерева, зашуршал в траве, замер, уставившись черными капельками глаз. Первыми с ветки дуба спорхнули два лесных голубя. Они опустились Гансу на плечо и громко заворковали, толкаясь сизыми боками. Питер сглотнул слюну, в его глазах мелькнул огонек. Голуби мгновенно взлетели.

– Мне можно?
– спросил Питер.

Ганс протянул дудочку. Питер засвистел.

– Ничего...
– растерянно сказал он.

– Ничего и не получится, - подтвердил Ганс.
– Чтобы тебе поверили, надо быть добрым, а ты сейчас всего лишь голодный.

– Тогда пусть уходит и не возвращается, пока не поест, - решительно сказал Людвиг.

– Ты полагаешь, что это и есть доброта?
– спросил Ганс.

Людвиг покраснел. Он развязал поясную сумку - вероятно, точную копию отцовской, достал оттуда два куска хлеба с маслом. Один протянул Питеру, другой, поколебавшись, разломил пополам и отдал Гансику и Мари, успевшим устроиться на коленях у Ганса.

– Это уже лучше, - улыбнулся Ганс.

Рыжая белка сбежала вниз по стволу, прыгнула на руки Гансу, уселась столбиком, потом ухватилась лапками за кусок хлеба, который держал Гансик. Гансик засопел и потащил к себе хлеб вместе с белкой. Белка зацокала.

– Тише, тише, - сказал Ганс.

Он отломил от куска корочку белке, остальное вернул мальчику. Мир был восстановлен.

– Его так не боятся, хоть он и жадный, - с завистью протянул Питер, облизывая масленые пальцы.

– Выходит, не такая простая это вещь - добро, - сказал Ганс.
– Вот мы сейчас и подумаем вместе, каким оно может быть. Без этого у нас с вами ничего не выйдет.

Разговор затянулся на весь день. Ганс объяснял, спрашивал, показывал. Голос его охрип, губы распухли от непрерывной игры. Белка несколько раз убегала и возвращалась, стайками налетали шумливые птицы. Детишки ошалели от чудес и устали. Они съели все сухари, что были у Ганса, и кучу земляники, собранной суматошными дроздами. Мари уснула, свернувшись на расстеленной курточке Людвига. Гансик играл с белкой. Остальные все выясняли, какой должна быть волшебная доброта.

– Если белка ко мне придет, а я ее схвачу?
– нападал старший Якоб, умненький мальчик, единственный кроме Людвига, умевший читать.
– Ее же зажарить и съесть можно. Питер, вон, ест белок.

– Как ее есть, если она любимая?!
– крикнула Лизхен, а Анна, за весь день не сказавшая и десяти слов, молча пересела поближе к Гансику, чтобы в случае беды защитить белку.

– А как ты любимую курицу кушаешь?
– не сдавался Якоб.

– Она по-другому любимая.

– Получается, что доброму человеку охотиться нельзя?
– спросил Людвиг.

– Можно, - сказал Ганс, - но если ты пошел за белкой, то не зови ее. Пусть она знает, что ты ее ловишь.

– Зачем?

– Иначе будет нечестно. Давайте разберем, может ли доброта обманывать...
– Ганс обвел глазами ребят и вдруг заметил, что уже вечер.

Летом темнеет поздно, солнце было еще высоко, но в воздухе звенела совсем вечерняя усталость. Гансик, оставив белку, прикорнул рядом с Мари, проголодавшийся Питер сосредоточено жевал листики щавеля.

– Хотя об этом мы поговорим в другой раз, - поправился Ганс.
– Если хотите, приходите сюда... послезавтра. Завтра я пойду на заработки.

– Разве вам тоже надо работать?
– удивленно спросил младший Якоб.

– Работать надо всем, - сказал Ганс.

Он взглянул на спящую Мари, уже перекочевавшую на руки к брату, и добавил: