Шрифт:
Нет, откуда ж «волнения», «страсти». И -
— Хо!
И не «хо», а «роро»: грохотала пролетка. Робея, глядела в окно; подойдя к подоконнику: стань-ка ты взбочь; и — увидишь: стоит!
Кто?
Идем к подоконнику, станем-ка взбочь; и — увидим мы: дворик; стоит мокрорукая прачка; мужик с жиловатой рукою засученной моет колеса; и — более нет: никого; из окна кабинетика видно другое: дома и заборы; и мимо — пролетки и люди; иной человек, проходя, невзначай заглядится в окно; и, пожалуй, покажется, что это взгляд, полный смысла, такой проницательный, вещий, — к тебе относился; напрасно так думать; прошел этот «кто-то» с особенной думой, не видя ни домика, ни занавесок, ни тех, кто за ними отнес к себе то, что совсем не относится к ним.
Но, взглянув на все это, стремительно шла к себе в спальню (здесь окна — на дворик и в сад); на все доводы разума, — только:
— Мерзавка какая!
Иван же Иваныч наставился:
— Что с тобой, Вассочка?
— Как-то мне…
— Ты бы на воздух пошла: все сидишь: так — нельзя же; без солнца — бактерии всякие, Василисёнок, заводятся: ползают, — знаешь ли.
— Что вы за вздор говорите; я моюсь, — на мне нет бактерий.
— Ан нет: состояние духа, мой друг, — от бактерии; если неможется, значит — бактерии. Ты бы откушала вечером, друг мой, — «лактобациллин»: убивает бактерии.
— Всякую дрянь выливают на улицу дворники!
Дней уже десять назад, приблизительно в дни появленья японца, профессорша вышла себе за перчатками — в центр: что ж такого? В иных бы условиях, если б во все не вмешалась бактерия, — встреча, в обычном порядке, как в прошлом году у Лоньони.
У тумбы, с угла, средь претыка прохожих, ждала ее дама, в пушащейся шапке, подвязанной под подбородком, в очках, стекляневших двумя черно-синими дисками; тут Василиса Сергеевна стала бледнухою, похолодев, засмирнев; все ж сказала она:
— Анна Павловна, здравствуйте!
Думала: случай с ее псевдонимом, открывшимся, с «Сильфой», весьма неприятен; но к случаю надо иметь отношенье такое же, какое имел ее муж лет шестнадцать; анализ конкретностей «данного случая», очень мучительный, производил Никита Васильевич с Анной Павловной дома: «ан де»; «ан труа» этот случай — предмет игнорации:
— Здравствуйте?
— Здравствуйте! Или:
— Прощайте?
— Прощайте!
Она, руководствуясь мыслью такою, хотя и робея, но все ж подошла:
— Анна Павловна, — здравствуйте!
Анна же Павловна, — ей не откликнулась; и Василиса Сергеевна со взвешенной в воздух рукою, потупясь, — прошла: и казалось, что будет крутое падение тела ей в спину:
Ударилось в спину ей:
— Хо!
Препротивное «хо» (ну бы «ха»); это «хо» будто мазало грязью; она — быстро за угол в жимы локтей и в пропихи плечей под пестрявою лентою вывесок: —
— Каж. Трикотаж. Покупайте у Каша; по черному— красное с золотом; «Все офицерам. Магазин военных вещей Солиграбова-Пенского»; «Улкин. Чулочно-вязательное»— синим: под ним: «Заведене». «Здесь покупаю случайные вещи: фарфоры и бронзы». —
— Она — обернулась: старуха хромала за нею; и — за угол, чтобы не видеть и чтобы не слышать (осмыслится — после); теперь же — в давёж и в раскрику из букв:
— «Билиарды. Шары». «Зонты, трости». «Тюль. Кружево»— рыже-ореховым . — «Павла Негросова»— темно-зеленое. — «С. Самаварчик. Друг школ (бывший Тюшина)». — «С миру по нитке. Редакция. Еженедельник». —
— И бегала здесь задыхаяся, — в сопровождении толстой старухи в очках, припадавшей на трость; наконец она бросилась в грохи пролетов, авто и трамваев, чтоб в смене прохожих укрыться на той стороне; и уж с той стороны промаячило: -
— «Колчан Амура. Подвал»— темно-синее с белыми гроздьями; «Виноторговля Левкова». — «Матвеева. Прачка». И — «Бар-Пеар. С неграми». —
— Двигались мысли в недвижимом мире; и двигались ноги — в недвижимой мысли;
— Извозчик, скорей!
–
Замаячили издали, бредом сплошным догорая в закат. —
— «Золотых дел … Щупак!» —
— Табачихинский, шесть! И — с пролеткою: за угол!
Пусто: вразрядку пошли; зарябили заборики, домики, домы, литые решеточки с кустиком, вскрывшим распуколки в зелень вечера; зрел уж разрывчатый лист.
И — стучало разрывчато сердце; за ней — никого; обернулась с второго угла — убедиться, что пуст переулок; но там прогрохотывать стала пролеточка; точно свалилась в подъезд, бросив Дарьюшке:
— Если звонить будут, — дома нет.
В спину же грохало; но — не звонили.
С тех пор и болела; лечилась декоктами; званый обед с математиками, с Исси-Нисси, с квасами, с двумя кулебяками и с поросятами с кашей — пришлось отменить.