Сидя в поезде, который мчался на юг, набирая скорость, Линн вспоминала события последних двух дней. Чувство безысходности накрыло ее, словно волна прилива. «Не уходи, любовь моя, спроси сначала разрешенья...» Эти слова непрошенно всплыли в памяти, и глаза Линн наполнились слезами — она не вняла этой просьбе, не спросила разрешения...

Она тонула в глубоком, неспокойном море своих эмоций. Вопросы, словно рыбьи плавники, всплывали то здесь, то там — вопросы, на которые ей никогда не найти ответа. Почему он не сказал ей о помолвке с Анджелой? Почему всякий раз, когда об этом заходила речь, менял тему? Почему он отрицал, что перстень с печаткой на его безымянном пальце что-то означает? Линн смотрела в окно вагона невидящими глазами. Пассажиры входили и выходили, станции мелькали одна за другой, но она уже ни на что не обращала внимания.

К этому времени обед в Дейлс-Холле, вероятно, уже закончился, и Крис теперь поджидает ее в вестибюле. Что он почувствует, когда узнает, что она уже уехала? Гнев, раздражение или облегчение — быть может, он обрадуется, что избавился от ее общества?

Линн равнодушно подумала о том, что напрасно не осталась на обед — теперь ее мучил голод. Порывшись в чемодане, она отыскала полплитки шоколада и подкрепилась, решив, что этого вполне достаточно и можно не ходить в вагон-ресторан. Вскоре, утомленная мрачными мыслями, она задремала, время от времени проваливаясь в тревожный тяжелый сон. Когда поезд в очередной раз остановился, девушка проснулась и поняла, что они уже добрались до предместий Лондона.

Она направилась в туалет и поплескала себе в лицо холодной водой, чтобы прогнать остатки дремоты. Подкрасившись и причесавшись, она почувствовала себя немного бодрее и вернулась в купе. Через несколько минут Линн сошла на многолюдной платформе центральной станции Лондона и из первой же телефонной будки позвонила родителям предупредить о своем незапланированном приезде. Она пересекла город на метро, доехала до конечной остановки и на вокзале купила билет до Кента. Дома она оказалась намного раньше, чем рассчитывала.

Утомленная поездкой и опустошенная переживаниями, Линн вошла наконец в дом родителей и бросилась в объятия матери:

— У тебя усталый вид, дорогая, — озабоченно сказала та, заметив в глазах дочери слезы. — Каникулы начались несколько дней назад, и я думала, что ты успела отдохнуть. Пойдем, детка, ты должна обо всем мне рассказать.

На верху лестницы появился отец и весело крикнул:

— Привет, дорогая! Я, как всегда, проверяю домашние задания в кабинете, ничего не вижу и не слышу, поэтому так поздно вышел тебя встречать. Как прошла конференция?

Линн полезла за носовым платком и ответила, стараясь говорить бодро:

— Хорошо. Было интересно, но многообещающее название конференции себя все же не оправдало. — Она отвернулась, чтобы повесить пальто, и заодно промокнула слезы носовым платком. Девушка надеялась, что отец не заметил ее подавленного настроения и покрасневших глаз.

— Ты плохо выглядишь, детка. — Миссис Хьюлетт казалась всерьез озабоченной. — Что случилось?

Линн поняла, что должна поскорее скрыться от этого испытующего материнского взгляда.

— Можно мне чашечку чая, мама? — Она стала подниматься по лестнице. — А я пока распакую вещи.

— Конечно, дорогая. Я принесу.

На площадке второго этажа ее остановил отец и подробно допросил о конференции. Несмотря на усталость, Линн была рада поговорить на нейтральную тему — это отвлекло ее от собственных переживаний и помогло хоть немного восстановить душевное равновесие.

Когда вошла мать, Линн сидела на кровати, рассеянно складывая и перекладывая одежду. Миссис Хьюлетт поставила чашку чая на ночной столик, придвинула стул и сказала:

— А теперь рассказывай, дорогая.

Линн повернула к матери бледное несчастное лицо и вяло улыбнулась:

— Я всегда знала, что от тебя ничего не скроешь.

— Особенно если происходит что-то серьезное. Рассказывай-рассказывай, детка.

Линн говорила медленно и сбивчиво, опуская некоторые детали, и сказала лишь то, что можно было сказать матери. Ее история была похожа на загадочную мозаику, в которой то здесь, то там отсутствовали важные для всей композиции стеклышки. Миссис Хьюлетт не перебивала дочь, хотя было видно, что у нее возникло много вопросов еще в начале рассказа, но, даже когда голос Линн внезапно затих на безнадежной ноте, мать не стала на нее давить, требуя продолжения и подробностей. Она лишь мягко сказала, что уверена — все закончится хорошо. Но Линн покачала головой. Финал сказки уже написан. Книга закрыта.

Выплакавшись матери в жилетку, Линн почувствовала облегчение и к ней тотчас вернулся голод — она ведь так и не пообедала. Ее вопрос, что у них на ужин, обрадовал мать и до некоторой степени успокоил ее страхи.

— Не переживай, киска. Со временем ты забудешь этого человека, кто бы он ни был, и скоро сама будешь удивляться, как могла его полюбить. В любом случае он не заслуживает моей дочки.

Линн покачала головой и улыбнулась этому проявлению родительского эгоизма.

Той ночью она спала лучше, чем в последние несколько недель. Все ее сны были о Крисе, чего и следовало ожидать, поскольку рана все еще была сильно воспалена и ее нельзя было тревожить. Через пару дней ловкие стежки времени стянут края, и она совсем заживет. Но шрам конечно же останется на всю жизнь.