Разумеется, «Сказ», созданный через сто лет после описываемых событий, не может служить историческим документом. Достаточно вспомнить, что русский алтын, равный шести серебряным, а впоследствии – медным деньгам, никогда не был золотой монетой, а само словосочетание «орёл и решка» появилось лишь в царствование Елизаветы Петровны. Тем не менее, можно утверждать, что выбор: кому из двух атаманов плыть в трухмены – во многом решался случаем.

Любопытно, что даже в былинном сказе Степан Разин присваивает себе старшинство, именуя себя орлом, а истинный герой – Серёжка Кривой, довольствуется более скромной ролью.

Но в любом случае таинственный золотой алтын упал таким образом, что за море выпало лететь Стеньке. Экспедиция закончилась неудачей, туркмены успели отогнать стада и встретили набежников боем. Отряд вернулся без добычи, а сам Стенька Разин сложил голову в бою с кочевниками.

Неведомо, снился ли Стеньке этот сон, и был ли он растолкован старым есаулом, но на этот раз звериное чутьё подвело Разина, туркменская стрела угодила прямёхонько в заговорённый лоб, и казацкая ватага, стоящая на краю гибели, лишилась одного из атаманов.

Медлить было нельзя, пиратская флотилия покинула негостеприимный остров и направилась к северу.

Трудно сказать, на что именно надеялся Серёжка Кривой. Одни исследователи полагают, что он хотел закрепиться на каком-нибудь из островов в пресной части моря и продолжать разбойничий промысел, другие утверждают, что он вынашивал план подняться вверх по Эмбе и уйти вместе со своим отрядом на восток. Судя по всему, последнее мнение основано исключительно на авторитете «Сказа о братьях-разбойниках», который заканчивается словами:

Гадание на историческом материале принципиально не отличается от гадания на кофейной гуще, поэтому переходим к фактам.

На полпути к северным берегам обескровленное казацкое войско было перехвачено отрядом князя Львова, который направлялся к Свиному острову.

Полгода назад казаки в абордажном бою разгромили каботажный флот персов, но теперь положение радикально переменилось. Более половины казаков не то чтобы воевать, на ноги встать не могли, к тому же, бывшие полоняники, освобождённые на невольничьих рынках Шемаханского царства, никакой вины перед русским царём не чувствовали и против соотечественников биться не собирались. Но самое главное, русское войско размещалось не на галерах и беззащитных купеческих бусах, а на таких же стругах, что и воровские казаки. К тому же, флагман эскадры, двадцативосьмипушечный «Орёл» представлял собой серьёзную боевую единицу.

Оставалось юлить, вымаливать прощение и валить всё в голову погибшего Стеньки Разина.

Результат переговоров превзошёл все ожидания. Казаки отделались отеческим предупреждением, им выговорили длинный перечень вин: как и в чём они своровали перед государем, а затем чохом простили всех, правых и виноватых. Более того, казакам оставили не только свободу, но и оружие, и даже добро, награбленное во время Персидского похода. Заставили, правда, освободить знатных пленников, среди которых были послы Аббаса к Алексею Михайловичу, а также потребовали сдать тяжёлую артиллерию и морские суда. Все требования властей были выполнены, прощёные казаки ступили на берег, где смогли, наконец, безвозбранно пропивать раздуваненную добычу.

Был в условиях капитуляции ещё один пункт: войску предписывалось вернуться на Дон и, не расходясь, ожидать приказа. Впрочем, расходиться никто и не собирался, все ждали событий.

Зиму Серёжка Кривой провёл на Дону, в городке Кагальнике, наскоро отсыпанном на одном из речных островов, и всё время к нему в лагерь сбегался народ. Последствия чудовищного голода, вызванного бандитскими действиями Разина, давали себя знать и весной 1670 года. Крестьяне волновались, всюду зрел бунт. К весне в Кагальнике теснилось более восьми тысяч вооружённых казаков и непоименованное число беглых из центральных областей России. Ситуация становилась взрывоопасной, и правительство поступило, как привыкло действовать в подобных случаях: был отдан приказ идти на восток.

Никогда ещё прежде из России не уходила такая прорва оружного люда. Василий-Ермак захватил Сибирское царство, имея под рукой три сотни казаков, Ерофей Хабаров повоевал Братскую землю, выступив во главе отряда в четыреста человек. А тут уходило восемь тысяч бойцов, а следом за ними нескончаемым шлейфом тянулись беглецы и переселенцы. Уходили поодиночке, уходили целыми деревнями. Помещики били челом государю, прося защиты, но лишь немногие из бежавших были возвращены хозяевам; указ об отмене урочных лет пребывал в забвении и не действовал нигде.

Авторы исторических романов, повествуя о сибирском походе Сергея Кривого, живописуют борьбу с дикой природой и едва ли не братание с местным населением. На самом деле сибирский поход мало чем отличался от монгольского нашествия, только направлен он был не на запад, а на восток. Башкирская даруга или татарский юрт – всё равно подвергалось разгрому – казаки, готовясь к великому походу, запасались скотом и конями, отымая их у кочевников. Тунгусы и самоеды предусмотрительно откочёвывали вглубь тайги, где их было не взять. Лишь через полгода степи Зауралья и Южной Сибири успокоились, прекратились грабежи и восстановилась торговля. Далее продвижение совершалось относительно мирно. Буряты, недавно усмирённые Хабаровым, уже не пытались оказывать сопротивления, а словно во времена Чингиза, подхваченные волной переселения, двинулись вслед русскому войску, обрушившись на Манчжурию. Якутские племена, лет сорок назад добровольно пошедшие под русскую руку, сейчас, обрадованные, что буряты – их извечные враги – уходят, исправно снабжали русское войско всяческим припасом. Наивно было бы думать, что во время передвижения войск и народов никто не пострадал, но серьёзных столкновений в этот период не отмечено.