Она набрала ладонью немного воды и наблюдала, как она стекает по руке.

— Не более получаса, мистер Монтана. И хочу, чтобы вы знали: на моей особе не накапливается грязь, иногда становишься слегка запыленной. Он пропустил пальцы сквозь волосы.

— Вы делаете это назло мне, чтобы расквитаться за то, что произошло утром! Но забываете, что вам это нравилось!

Напоминание опять ее расстроило: хотя она старалась решительно забыть об утренней интерлюдии, тело продолжало сладостно томиться по блаженству, которое только начало воспринимать.

— Я, однако, не начинала утреннее происшествие, — произнесла она неуверенно. — Вы сделали это, а не должны были. В последний раз мы говорим об этом. Скажите лучше, почему, по-вашему, почтовая контора сегодня закрыта? Ведь рабочий день, и я намеревалась напечатать свои циркуляры…

— Почтовый служащий в эту самую минуту занимается именно тем, что хотелось бы мне делать.

— И что же это, мистер Монтана?

— Есть на ярмарке!

Его крайнее раздражение вызвало у нее улыбку.

— Что ж, откроюсь вам, телеграфная контора не всегда закрыта. Пока вы занимались с лошадьми, мистер Монтана, я телеграфировала Лилиан и Аптону и заверила их в моем благополучии, похвалила вас за то, что прекрасно справляетесь со своим делом, и информировала их также, что занимаюсь глубокими научными исследованиями гибких речевых отклонений, характерных для большинства людей, встречаемых мною во время путешествия по Техасу. Такие отклоняющиеся рассуждения…

— Не соскребли бы вы поскорее свою пыль, чтобы мы могли идти?

Она глубже опустилась в ванну. Вода коснулась ее губ, когда она улыбнулась довольной улыбкой.

— Я не соскребаю пыль, а мацерирую.

Он перестал шагать. Что делает? Правильно ли он расслышал? Определенно, не могла же она заниматься этим!

«Но, впрочем, почему и нет», — размышлял он, и распутная улыбка тронула уголки его губ: несколько довольно чувственных вещей, проделанных им этим утром, скорее всего, понравились ей.

Да, мучимой неосуществленным желанием, ей теперь ничего не оставалось, кроме как прибегнуть к тому, что и проделывала за простыней.

— Мистер Монтана? Вы слышали, что я сказала?

— Слышал. Ну и как оно?

— О, просто божественно. Хотела, чтобы это удовольствие длилось вечно.

В попытке расслабить штаны, которые становились слишком тесными из-за желания, вызванного мыслью о чувственных действиях Теодосии, Роман потянул их.

— Ага, знаю, что вы имеете в виду.

— О? Вы тоже получаете удовольствие от мацерирования, мистер Монтана?

— Что? Э… э…

— Конечно, нельзя без конца наслаждаться мацерированием, — продолжала Теодосия, проводя теплыми влажными пальцами по лицу. — Кожа может стать ужасно морщинистой. — Морщинистой? — Он на секунду задумался. — Слышал о том, что можно сойти с ума, ослепнуть, или что на ладони вырастут волосы, но никогда, что кожа может сморщиться.

Теодосия неожиданно нахмурилась.

— Кто вам сказал, что смягчение водой вызывало бы безумие, слепоту и вырастание волос?

Роман уставился на простыню.

— Смягчение водой?

— Мацерировать — значит расслабляться в воде, мистер Монтана. А что вы подумали?

— Я… — Он снова пробежал пальцами по волосам. Черт бы побрал эту женщину с ее немыслимым запасом слов! — Ну, хватит расслабления и отмокания! У вас ровно три секунды, чтобы выйти из ванны. Будете еще копаться, вытащу вас собственноручно. А если сделаю это, мисс Уорт, обещаю закончить то, что начал утром.

Его клятва вызвала легкое головокружение, страх и возбуждение: не отрывая взгляда от простыни, она гадала, действительно ли ее охранник решится сделать то, что сказал.

— Все, иду, — крикнул Роман и пробежался рукой по простыне, отчего та закачалась.

Теодосия едва не захлебнулась, спеша выбраться из ванны.

— Вышла, мистер Монтана, и буду одета и готова к ярмарке через несколько минут.

«Несколько минут» растянулись до часа. Когда она, наконец, вышла из-за простыни, Роману казалось, что его пустой желудок сморщился и ссохся, превратившись в комок спазмов.

— Вообще-то мне не приходится шить часто, но с этой рубашкой получилось довольно неплохо, — объявила Теодосия, бросив взгляд на него. — Признаюсь в этом сама.

— Рубашка? Что…

— Рубашка, которая на вас. Разрыв на рукаве зашит. Помните, там была дырка, верно? Когда мы вошли в комнату, вы вытряхнули свои сумки на кровать и ушли к лошадям. Пока вас не было, я разложила вещи, нашла рубашку и починила ее для вас.

Он медленно поднял руку, рассматривая рукав. При виде аккуратных стежков куда-то исчезли мысли о пустом желудке.