— Святой отец, простите меня, но как же было держать серьезные ценности в маленькой церкви? Человека, вот, и убили!

Священник, чуть погрустнев, произнес:

— Попущение Божье.

Захотелось чего-то вроде — «зачем же на Бога кивать?», но памятуя о вежливости, он сдержался и негромко спросил:

— «Попущение» — что такое, в каком оно смысле?

— Попущение разным бывает. Скорбным, когда взирая на нас Господь думает: что же сделаю вам, если сами к хорошему деланью не стремитесь. А бывает и попущение, видимое нами как злое событие, однако не от злого умысла исходящее.

«Вот заморочки!»

— Так у нас какой категории попущение, — у него нашлось вдруг нужное слово: — богооставленности?

— Не могу я о сём судить, сын мой.

— А по-моему, человеку концом лопаты в висок — зло в чистом виде. Ну как вот такое попущение? Священнику-то за что?

— Вы не сердитесь, — очень дружелюбно сказали ему. — Зло причиняющего может и не быть злом для претерпевшего.

— В том числе и убийство?

— Смерть постигнет всех нас. Разница в том, что неверующие или смутно верующие люди отодвигают ее всеми силами из сознания. Но истинно верующие не страшатся, их сознание измеряет каждый шаг и поступок, как если бы смерть случилась сейчас.

Владимиру не очень понравилась такая «интерпретация», но возражать было нечего — каждый живет, как ему нравится.

— И почему, сын мой, вы считаете, что внезапная немучительная смерть от зла была злом для усопшего?

Это совсем, совсем смешало недоумение и протест. Собственно, от такой психологии всего один шаг до «непротивления злу насилием», а там — и до ликвидации правоохранительных органов недалеко.

Владимир, желая дать выход негодованию, сосредоточился и сразу нащупал очень верную мысль.

— Вот вы сказали сейчас «смерть от зла». Заметьте, вы произнесли слово «зло».

— Заметил! — крайне весело согласился священник.

— Предположим, смерть от зла не всегда может быть, э… ну неважно. Однако это не ликвидирует само зло. Оно-то, как таковое, зачем нужно Богу?

— Совершенно не нужно. Но ведь зло идет не от Бога.

— Ладно, от сатаны. Почему же Бог его в самом начале, как там, когда тот начал превращаться в падшего ангела…

Удивительно — его справедливая и такая понятная мысль вызвала у старого человека почти детскую радость.

— А что Бог должен был с ним сделать? — в глазах неуместная к теме веселость. — Предложите, как сейчас принято говорить, альтернативу.

— Очень просто, и ничего нет смешного, в пыль его, подлеца, превратить.

Что же такое, это старика еще больше обрадовало.

— В пыль, хе-хе-хе? Пыль — всего лишь очередная форма материи. Не материя действует в мире, сын мой, а то, что ее наполняет. Да, но начало мирового действия вы очень правильно угадали, — он ласковым взглядом попросил дать время на продолжение: — Падший ангел… ангелы были Божьим твореньем, а всё сотворенное снабжается силой. Но сила толкает к самостоятельности.

Владимир все-таки не удержался:

— Ангелы ведь созданы хорошее делать.

— Отменно правильно! Только сие означает, что ангелы должны знать, что есть — «хорошее» и что есть — «плохое». Полное же знание об этом имеется только у Бога. Первое знание, таким образом, было получено ангелами, а не человеком, вот один из них и решил, что знает всё обо всём. Тут нет удивительного — любая в мире возможность означает, что это рано или поздно случится. Отправляться в дальний неизведанный путь, ожидая в нем всякого, — таково условие для рожденья истории. Или никуда не отправляться, то есть вообще не начинать ничего,

— Если я правильно понял, падший ангел был, таким образом, предусмотрен?

— Неизбежен, точнее сказать.

— Так, но ясно не до конца. Почему он стал вредить человечеству и сотворил зло?

Священник сдвинул брови, впрочем, без выражения гнева.

— Тут страшная путаница, сын мой, — он даже махнул от себя рукой, — падший ангел зло не сотворил — он узнал о нем после собственного сотворения. И наличие в мире зла увеличить вовсе не в его силах — это просто наличие того возможного, что не связано с деланьем доброго. Доброе, — прозвучало громче: — нужно делать. Порой всего лишь небольшими усилиями, но иногда и жертвенными. Всё остальное в жизни, как вам сказать, не белого цвета… немало черного, а больше — серого, оно как сильно разбавленный яд, не чувствуемый, но уничтожающий постепенно. И эта дрянь тоже падшему ангелу не нужна.

— Так что ж ему надо, для чего он старается?

— Для себя. Он уже не может выйти из спора с Богом, в этом его трагедия, — священник словно извлек что-то из памяти: — О, это был когда-то самый умный из ангелов, а ум не желает оставаться покорным. Мир, как хочу я вам донести, может быть сотворен лишь во всей полноте, и кто-то из ангелов должен был получить ум в крайней степени. Но даже простой человеческий ум всегда находится в каком-то конфликте с действительностью, и от этого рождаются недовольство, обида. А полнота мира требует обиды даже на само мироздание или, во всяком случае, на свою в нем судьбу.