Шрифт:
— Дедушка дал мне листок бумаги, — говорю я, и отец мгновенно бледнеет. — Он лежал в моем медальоне. На нем были написаны старые слова.
— Ш-ш-ш, — произносит отец. — Подожди.
Навстречу нам идет пара. Мы улыбаемся, здороваемся и уступаем им дорогу. Когда они отходят достаточно далеко, отец останавливается. Мы стоим перед нашим домом, но я вижу, что он не хочет продолжать разговор внутри. Я понимаю. Мне надо кое-что спросить у него, и я хочу получить ответ раньше, чем мы войдем в дом, где в холле нас ждет
Жужжащий порт. Боюсь, у нас не будет больше шанса снова поговорить об этом.
— Что ты с ним сделала? — спрашивает отец.
— Я его уничтожила. Сегодня, на рабочей площадке. Это место показалось мне самым безопасным.
Мне кажется, я вижу, как тень разочарования пробегает по лицу отца, но затем он кивает:
— Хорошо. Это самое лучшее. Особенно сейчас.
Я понимаю, что он имеет в виду визит чиновников, и, не в силах остановиться, спрашиваю:
— Как ты мог потерять образец?
Отец закрывает лицо руками. Жест так неожидан и полон страдания, что я отступаю на шаг.
— Я не потерял его. — Он делает глубокий вдох, и я, не желая услышать конец фразы, не нахожу нужных слов, чтобы остановить его. — Я его уничтожил. В тот же день. Он заставил меня обещать, что я это сделаю. Он хотел умереть по собственным правилам.
Слово «умереть» заставляет меня съежиться, но отец еще не закончил.
— Он не хотел, чтобы они могли его воскресить. Хотел сам выбрать свой путь.
— Но у тебя тоже был выбор, — шепчу я сердито. — Ты не должен был этого делать. А теперь он ушел.
Ушел. Как в стихотворении Томаса. Уничтожив стихи, я поступила правильно. Что, дедушка думал, я могла или должна была с ними делать? Моя семья не бунтует против властей. И он не бунтовал, за исключением того маленького обстоятельства, что тайно хранил стихи. И вообще, бунтовать нет причины. Подумайте, что Общество дает нам. Хорошую жизнь. Шанс бессмертия. И все это может быть разрушено только в том случае, если мы сами это разрушим. Как это сделал отец, потому что дедушка попросил его.
Даже когда я, отвернувшись от отца, вбегаю в дом с горящими глазами, полными слез, какая-то часть меня понимает, почему он сделал то, о чем его просил дедушка. Разве я не делаю то же самое, когда повторяю слова стихотворения или когда стараюсь быть сильной без помощи зеленой таблетки?
Трудно понять, что есть сила, а что — слабость. Сила или слабость — выпустить из рук листок и смотреть, как он летит к своей смерти, белый, безмолвный и полный обещаний, как окруженное хлопковой ватой семечко? Сила или слабость чувствовать то, что я чувствую, когда думаю о Кае Макхэме? И точно знать то место на моей коже, до которого он дотрагивался?
Что бы я ни чувствовала к Каю, это нужно пресечь. Немедленно. Я обручена с Ксандером. Пусть Кай был в тех местах, где я никогда не бывала, пусть он плакал во время фильма, когда думал, что его никто не видит. Это не имеет значения. Как и то, что он знает про листок с красивыми стихами, которые я читала в лесу. Соблюдение правил гарантирует безопасность. Только это имеет значение. Я должна проявить силу и идти этим путем.
И забыть, что Кай, глядя мне в глаза, сказал: «Я думаю о доме».
ГЛАВА 13
— Кассия Рейес, — говорю я, протягивая свою сканкарту. Подавальщица сканирует номер на бортик контейнера с моим ужином и протягивает его мне.
Прибор снова сигналит, когда свой контейнер берет Ксандер и встает позади меня.
— Не видишь где-нибудь Эми, или Пайпер, или Кая? — спрашивает он.
Игровая площадка начальной школы похожа на лоскутное одеяло. Это и вправду настоящий пикник — ужин на свежем воздухе, на траве. Подавальщицы суетятся вокруг площадки, стараясь выдать каждому именно его порцию. Это довольно трудная задача, и я начинаю понимать, почему такие пикники устраиваются нечасто. Гораздо проще доставлять еду в дома, школы или на рабочие места.
— Не думаю, что Пайпер и Кай смогли записать вовремя. Они же на работе, — сомневаюсь я.
Кто-то машет нам с одеяла, разложенного в центре площадки.
— Это Эми, — говорю я Ксандеру, и мы вместе прокладываем себе путь между одеялами и приветствуем наших одноклассников и друзей.
Все пребывают в хорошем настроении, возбужденные новизной мероприятия. Смотрю вниз, стараясь не наступить на чье-нибудь одеяло или на чью-то еду, и налетаю на Ксандера, который внезапно останавливается. Он поворачивается и посмеивается надо мной через плечо: