Ведь Т'oго не дал себя обмануть имитацией прорыва вокруг Японии, вычислил время и место истинного прорыва, перехватил русских в самом благоприятном для себя месте. Для победы было сделано всё. Командующий Объединённым флотом не ошибся ни разу. Хотя…

Одну ошибку он всё-таки совершил. Не сегодня. В сентябре, когда порт-артурскому отряду удалось перехитрить японцев и проскочить на соединение с Рожественским. Наверное всё решилось именно тогда…

— Неужели получилось! До последней минуты не верилось, — Эссен совершенно несолидным образом, по-мальчишески навалился на фальшборт, — Василий Михайлович, а вы были уверены в успехе?

— Да подождите, Николай Оттович, ещё ночь впереди. Миноносцев у японцев ой как много!

— Боитесь, что накаркаю? — весело посмотрел каперанг на Соймонова. — Да впервой что ли нам сквозь миноносцы продираться. А тут не Артур – открытое море, пойди найди нас в темноте, тем более, что без огней мы ходить научились. Неет! Вот уж миноносцев я не сильно боюсь.

— А чего сильно?

— Да не знаю даже. Может бардака нашего непобедимого. После боя запросто приборы могут вместо того, что положено год рождения микадо показывать. Разбредёмся в темноте. А то и тараном друг другу в борт угодить можем.

— Ну вы уж слишком сгущаете краски. Всё же главное сделано, идём во Владивосток. С победой идём.

— Вы думаете? — прищурился Эссен, — уверены, что наш успех можно назвать победой, которая изменит ход войны?

— Но как же… — Соймонов даже не смог сразу найти слов

— Ну вот пришли мы во Владивосток, Василий Михайлович, что дальше? Мало у нас "инвалидов", а то и вообще "калек" среди кораблей? А док там один. И выстроится туда здоровенная очередь. Можете прикинуть через какое время все или почти все суда будут боеспособны? А у японцев судоремонтных заводов больше, чем повреждённых кораблей. Месяц – и они снова хозяева моря. Нужно заключать мир как можно скорее. Кстати о том, что у нас погреба практически пустые вы помните? Или уверены, что во Владивостоке склады так и ломятся от снарядов подходящих калибров? Вот на что угодно спорю, что только когда мы бросим якоря в Золотом Роге, только тогда в Петербург пойдут телеграммы с просьбой эти снаряды нам доставить. И пока их найдут, соберут и отправят… Пока они дойдут по ниточке Транссиба… А ведь и для армии грузы возить надо. Месяца полтора, не меньше.

— Но ведь тогда мы не успеем вернуть потерянное в войне, — лейтенант чувствовал себя как обманутый ребёнок. — Для чего тогда было всё? Ради чего был прорыв, походы, бой в конце концов?

— Ради чего? Ради чести России, ради чести её флота, господин лейтенант и кавалер! — у Эссена задёргалась от волнения щека. — Василий Михайлович, мы с вами люди хоть и военные, но должны, чёрт побери, видеть дальше дульного среза пушки. Неужели мне надо вам объяснять в какую пучину позора рухнула бы наша Родина, если бы наши корабли остались в Артуре и достались бы японцам? Неужели непонятно, что балтийская эскадра без наших броненосцев была бы разгромленна? Как вы думаете стали бы относиться к России в мире после этого? Да мы скатились бы на уровне международной политики в разряд таких стран как Португалия или Сиам. Неужели вам это непонятно?

— Да что вы, Николай Оттович, такие вещи даже я понимаю. Но обидно же – победили и нате вам! Всё без толку.

— А вы каких бы итоговых результатов нашей, честно будем говорить, "полупобеды" ожидали?

— Ну вернуть Артур, Маньчжурию…

— Да? А зачем?

— Ну как… Наши ведь территории…

— И много мы с этих территорий имели? Насколько мне известно, русское золото текло сюда рекой и почти никакой отдачи. А как к нам относились китайцы, помните? Помните! Мы там чужие, Василий Михайлович, нас там не любят. Что и продемонстрировали не раз. И то, что японцев, после их зверств ненавидят ещё больше – слабое утешение. Вот и оставить бы японцам эти проблемы, пусть сами мучаются и с хунхузами воюют.

— Но ведь Артур – незамерзающий порт. Где ещё нам взять на Дальнем Востоке такую базу для флота?

— Да нигде, пожалуй. Петропавловск разве что, но связь со страной там уж очень несерьёзная.

— Ну вот видите! А нам ведь необходим незамерзающий порт на Дальнем Востоке.

— А зачем, позвольте спросить? Нет, не помешал бы, конечно. Но какой ценой? Для чего он так необходим? Сколько золота вгрохали в Дальний? Для чего? Маньчжурскими бобами торговать?

— Ваше высокоблагородие! — взлетел на мостик матрос. — Там… Дохтур приказали передать… Старшой отходит…

— О Господи! — вздохнул Эссен и они вместе с Соймоновым перекрестились. — Василий Михайлович, я отлучиться сейчас не могу. Сходите пожалуйста в лазарет, попрощайтесь с Аполлоном Аполлоновичем от всех нас.

— Конечно, Николай Оттович, — лейтенант, надев фуражку, пошёл вслед за посыльным.

Но Василий опоздал. Тело Дмитриева уже было накрыто простынёй и Александровский только покачал головой в ответ на вопросительный взгляд лейтенанта.

— Неужели так быстро? — недоумённо спросил Соймонов врача.

— Совсем не быстро, Василий Михайлович. Несколько часов он на морфии был, и прдставить страшно, что бы испытал Аполлон Аполлонович, если бы находился в сознании. Почти половина поверхности тела – сплошной ожог. Сразу было понятно, что не выживет.

— Но почему? Почему так быстро? Да и вообще почему? Ведь поражена была толко кожа…

— А кожа такой же орган, как печень или почки. Причём самый большой и тяжёлый орган нашего организма. И если она не функционирует – долго не прожить. Это конечно не сердце, мозг или лёгкие, отказ которых вызывает немедленную смерть, но если кожа не будет выполнять свои незаметные нам функции – тоже долго не прожить… Хотя… Я конечно "украл" у него несколько часов жизни. Несколько часов адской боли. Морфия было слишком много, сердце не выдержало. Но надеюсь, что Господь простит мне это. Извините, Василий Михайлович, у меня полно раненых… Проститесь так, не открывая лицо покойного. Честное слово, лучше запомнить нашего старшого таким, каким вы его видели раньше.