Произведения искусства — особая статья, они могут питаться и отраженным светом из глубины минувших веков, и фантазиями и личными пристрастиями художника. Но вот факт самый что ни на есть государственно-житейский: на гербах всех владимирских городов — лев. Лев с крестом.

Понятно, гербы городов появились в России уже при Петре Великом. Но задолго до этого лев был знаком галицких (нынешний центр Галиции — город Львов) и владимиро-суздальских князей…

Наверно, трудно точно установить, где раньше появился лев — на храме Покрова на Нерли, воздвигнутом в 1157 году, или на знаках владимирских князей. Во всяком случае, на личной печати Александра Невского — а он жил век спустя — конный воин, поражающий копьем дракона…

Но ни древнеперсидские, ни русско-державные поздние львы не идут ни в какое сравнение с юрьев-польскими — загадочными, как сфинксы…

Однако и ангелы здесь тоже не совсем обычные. У них, присмотревшись к горельефам, можно увидеть четко прорисованные детали крепления крыльев к рукам! То ли автор знал миф об Икаре и Дедале и творил нечто по мотивам мифа, то ли… Впрочем, меня занесло, сдаюсь, поскольку в древнерусском искусстве мало что смыслю и более чем вероятно, что за детали крепления я принял традиционные, постоянно повторяемые художественные приемы, как и доказывала работница музея, поначалу даже растерявшаяся от моего дилетантского предположения.

Но ведь среди тех, кто смотрит горельефы, специалистов — считаные единицы, так что мы, простые смертные, имеем небольшое право на свое восприятие и на удивление. И как же не удивляться этим сюжетам, столь непривычным для православных храмов. Позднее они будут расцениваться блюстителями церковных правил как «языческие» и даже «кощунственные», не подобающие для убранства церквей. Так их и не будет потом. А это — начало XIII века, и жесткого церковного канона для художников на Руси еще нет.

Вот, например, чудо-юдо непонятное: торс и голова человека с узкоглазым скуластым ликом — на туловище зверя. Лауреат Ленинской и Государственной премий доктор исторических наук Николай Воронин, всю жизнь отдавший изучению архитектуры Владимиро-Суздальской земли, называет этих существ кентаврами-китоврасами. Но ведь кентавры — это полулюди-полукони. А здесь же ничего лошадиного нет, туловище и лапы — львиные. Так что, скорее всего, это больше сфинкс, нежели кентавр.

Но в любом случае ясно одно: этот человек, автор, художник, мастер древний — одинаково хорошо зналмифы и о кентаврах, и о сфинксах, если сотворил по мотивам легенд нечто напоминающее и тех, и других. Кстати, все львы у него — почти с человеческими лицами. Чуть-чуть подправить — и юрьев-польской сфинкс. А на той стене, где изображены маски людей и зверей, совершенно отчетливо и сознательно все двоится: не то льво-человек, не то человеко-лев, а может быть, и человеко-волк…

Но и это не все. На одном горельефе рядом — целитель Козьма и… грифон. Это чудище из древневосточных мифов — помесь опять же льва с орлом.

Еще одна птица — на другом горельефе. Точнее, полудева-полуптица. Сирена— из древнегреческих мифов.

И еще сюжеты, понять, уразуметь которые я не могу, потому что знаний не хватает. А я все-таки книжки читал, поскольку в XXI веке живу, и ученые люди собрали эпосы, мифы народов мира, перевели на русский язык и таким образом дали мне возможность их узнать.

А тогда, повторю, на дворе стоял XIII век. Если точно — тысяча двести тридцатый год. И университета в городке Юрьеве-Польском не было, и библиотеки, и книгопечатания, да и бумаги тоже… Князь был, дружинники были, смерды в курных избах, мастера-камнерезчики…

И был мастер, художник, автор. Человек, который все это придумал, он знал все мифы стран и народов тогдашней ойкумены. Не только знал. Он жил в них, трансформировал, переводил их на язык рисунка и камня. Кто он был, кем он был? Княжеского ли рода сын, вместо меча, взявший в руки кисть и резец? А может, из дружинников, а то и из смердов? Где он учился, в каких краях? Или залетная птица? Из византийских, македонских, болгарских, ближних литовских пределов? Как попал он сюда?

Смотрю на городок, на сорняки в канавах, на избы и сараюшки, воображаю, каким же он был почти восемь веков назад. И поневоле хочется крикнуть изумленно: не мог в ту пору жить здесь такой человек!

Однако ж он был! Вот в чем дело!

Плотен туман восьми веков, трудно, невозможно даже представить себе этого человека, тем более в тогдашнем юрьев-польском быте. Имя бы знать, но имя неизвестно. И остается лишь вековая дымка.

Хорошо, хоть знаем имя князя, задумавшего и волей своей поставившего храм. И не только имя — лицо его можем видеть воочию. Маска Святослава, кстати, из горельефа храма, сейчас хранится внутри, под стеклянным колпаком. Но я все равно боюсь за нее. Зимой собор промерзает насквозь, заледеневает. Весной оттаивает, и потоки воды струятся по стенам. О реставрации же собора по нынешним временам и речи нет. Да и раньше не было. Несколько блоков-горельефов, оказавшихся «лишними» во время восстановления собора в XV веке, лежат прямо на улице. Так и представляешь себе какого-нибудь пьяного мужика с кувалдой, который, куражась, на спор вдребезги разбивает «каменюгу» с трех ударов…