Когда звук палки Безголового окончательно замер в отдалении, челноки поднялись на ноги. Еще какое-то время стояли в полной темноте, отчаянно прислушиваясь и стараясь дышать через раз, а потом старший выдохнул: «Пронесло!» и щелкнул кнопкой фонарика. Заплясавший по стенам лучик света показался Нюте самым прекрасным зрелищем в ее жизни.

— Ну что, двинули? — спросил глава отряда, но тут неожиданно подала голос женщина:

— Плохо мне что-то, Васильич! Сердце прихватывает. Можно, я еще посижу?

— Другого времени, что ли, не нашла? — буркнул тот, опасливо оглядываясь назад.

— Да мне немножко, минут пять. Отдышаться только.

— Ладно, — нехотя сказал мужчина. Достал из рюкзака флягу с горячим чаем и протянул женщине. Сделав пару глотков, та бессильно опустилась на шпалы, Нюта, которая после пережитого тоже нетвердо стояла на ногах, села рядом.

— Тебя как зовут-то? — спросила женщина, тяжело дыша.

— Нюта.

— А меня — Ася. Смотри, как ты меня схватила.

И она вытянула руку, на которой выше запястья виднелись черные синяки. Тут только Нюта сообразила, что изо всех сил стискивала ее руку, пока Безголовый шел мимо. Смутившись, девушка забормотала извинения.

— Ничего, — улыбнувшись, сказала Ася. — Я и сама перепугалась до смерти — это Васильич у нас бывалый, а я с Безголовым первый раз встречаюсь… Кстати, ты не видела, он и впрямь голову свою в руке несет?

— Я только секунду его и видела, да и то чуть сердце из груди не выскочило, — созналась Нюта. — Но в руке у него вроде какая-то сумка была.

— Наверное, туда он голову и положил, чтоб удобней было, — предположила Ася. — Не под мышкой же тащить…

Но тут старший не выдержал:

— Хватит болтать, бабы! Вставайте и пошли дальше — до станции не так уж далеко. А то он сейчас как вернется…

Асе отдых пошел на пользу, но одно дело — идти налегке, и совсем другое — с тяжелой кладью на плечах. В итоге Нюта вручила женщине свой автомат, а ее тюк взвалила на себя — и охнула: ноша была совсем не женская. Оставалось надеяться, что Васильич прав и до станции идти не слишком долго. А еще все ее естество переполняла одна-единственная мысль: «Еще один переход, и я наконец-то достигну своей цели! Может быть, еще до вечера удастся увидеть маму. И растает, наконец, этот холодный ком в груди, который мешает мне жить».

Пожилой патрульный станции Улица 1905 года проверял документы Нюты до странного долго. Остальные челноки уже давно топтались рядом, а он все разглядывал временный пропуск девушки, выданный еще на Тушинской, с отметками о пребывании на других станциях, шевеля губами, словно пытаясь что-то высчитать. Наконец патрульный, видимо приняв какое-то решение, объявил:

— Что ж, добро пожаловать!

И, сложив, пропуск, он решительно… сунул его себе в нагрудный карман.

Нюта растерялась:

— А… а как же документы? — заикаясь, пролепетала она.

— Ничего, ты отдохни пока, — несколько смущенно протянул мужчина. — Давай я тебя отведу в столовую и скажу, чтоб покормили. А тем временем, глядишь, все и выяснится… А вы, — он обратился к челнокам, и в голосе его прорезались жесткие нотки, — чего толпитесь? Забирайте свое барахло и ступайте с богом.

Отводя глаза, попутчики быстро попрощались с Нютой и, подхватив тюки, пошли по платформе. Ася, проходя мимо, быстро пожала ей руку и, кажется, всхлипнула.

— Ну что ж, пойдем и мы, что ли? — приобняв девушку за плечи одной рукой, предложил патрульный и крикнул товарищу: — Вовик, я в комендатуру! Ты за старшего!

Покорно идя рядом с мужчиной и машинально разглядывая станцию, казавшуюся родной сестрой Баррикадной, хотя и сильно подросшей (высокие квадратные розовые колонны и покрытые таким же розовым мрамором стены), Нюта отчаянно ломала голову, что там еще нужно выяснять с ее документами? С одной стороны, поводов для серьезной тревоги не было: пропуск подлинный, все штампы на месте, к тому же никто здесь про нее ничего не знал. С другой — пограничник явно темнил.

Тем временем они подошли к большой брезентовой палатке, внутри которой обнаружилось четыре пластиковых стола и с десяток таких же стульев, некоторые — с обломанными спинками. В глубине виднелась железная печь со стоящей на ней большой закопченной кастрюлей, в которой помешивала черпаком пожилая женщина.

— Присядь, — велел Нюте постовой, — я скоро.

Подойдя к поварихе, он что-то прошептал ей на ухо, кивнув в сторону девушки, а потом быстро вышел из палатки. Выглянув следом, Нюта обнаружила, что идет он не обратно к блокпосту, а в самый конец зала, где виднелся какой-то закуток, огороженный листами фанеры и накрытый сверху странными волнистыми листами серого цвета.