Мастер-класс по неприятностям

Аннотация

Сыновья полковника Оболенского Димка и Алешка – настоящие специалисты по неприятностям. Кажется, они могут найти их в любой момент и где угодно! Да не просто найти, а очутиться в самой гуще событий, решить проблему и сделать так, чтобы виновные понесли наказание. Вот и сейчас Димка защищает от бандитов ферму на Кубани, а Лешка следит за подозрительным типом в подмосковной деревне. На самом деле братья расследуют одно и то же дело – просто пока не догадываются об этом. А тем временем их приключения становятся все опасней...

Глава I НЕБОЛЬШАЯ МАЛОСТЬ Господа, вы ввязываетесь в скверную историю», – сказал когда-то кто-то из королевских мушкетеров. Сказано очень давно, но сказано верно и на все времена. Вот и мы с Алешкой этим летом ввязались в скверную историю. Только поврозь. Он ввязался в средней полосе России, на берегу заросшего пруда, а я – в ее южной полосе, на берегах полноводной реки Кубани. Мы ведь оба настоящие специалисты по неприятностям! Можем запросто учить других, как их находить! Получилось как? Получилось так, что наша школа, она не совсем нормальная. Она с этим… с гуманитарным приветом. Кроме всякой физики и математики, мы больше всего изучаем литературу, историю искусств, философию, всякую живопись, иностранные языки, этику с эстетикой. Мы ходим в музеи, на выставки, в театры. И сами устраиваем выставки и ставим классические спектакли, ничуть не хуже, чем их ставят на профессиональной сцене профессиональные режиссеры. Только гораздо приличнее, как говорит руководитель нашей школьной студии, учитель литературы Бонифаций. Такая у него школьная кличка. И вот нашему директору Семену Михайловичу (школьная кличка – Полковник) все это надоело. Он собрал в актовом зале старшие классы и сказал: – Слушать сюда! Вы все шибко умные. Но я хочу, чтобы, закончив вверенное мне учебное подразделение, вы были еще и здоровыми. И хоть что-то умели делать своими руками. А не только гонять мышек по компьютерам. Умственного труда вам хватает с избытком. Физического же труда вам явно не хватает. – Умственный и физический труд, – сказал наш будущий олимпийский чемпион Андрюха Никитин (Никит'a по-школьному), – они находятся в состоянии антагонистических противоречий. – Я эти ваши противоречия, – пригрозил директор, – разрублю, как дядька Гордей морской узел! – Гордиев узел, – невозмутимо уточнил Никит'a, – разрубил не ваш дядька, а Александр Македонский. – Да ты что? – делано изумился Семен Михалыч. – Точно знаешь? Не врешь? Наш директор, он в прошлом боевой офицер, командовал в свое время целым мотострелковым полком. Он очень строгий, справедливый, но добрый человек. И тоже шибко умный. Он окончил высшее офицерское училище да еще и педагогический институт. Но он не очень любит показывать нам свой ум. Ну, умным людям это вообще свойственно. Да это им и не надо. Ум, как и глупость, не скроешь. В общем, Полковник сказал, что старшие классы он объявляет трудовым десантом и направляет его… – В горячие точки? – сострил Андрюха. – Не катит, Семен Михалыч. Еще как не катит-то. Хотя мы еще не знали, что наш трудовой десант волей жестоких обстоятельств очень скоро станет боевым. В очень горячей точке. – В порядке трудового воспитания, – невозмутимо продолжил Полковник, – этим летом девочки поедут в подшефный детдом, а пацаны отправляются на плодородные берега полноводной реки Кубани. Там, объяснил Семен Михалыч, на этих полноводных берегах произрастают плодородные сельскохозяйственные культуры в виде пшеницы, кукурузы, огурцов с помидорами, а также арбузов и других щедрых даров природы. А мы будем в фермерском хозяйстве под именем «Красные зори» (а какие они еще бывают – зеленые, что ли?) работать на сборе черешни четырех сортов: черной, белой, красной и желтой. – Будете объедаться ягодой, – пообещал Полковник, – до потери пульса. Возражений с нашей стороны не последовало. Дружные аплодисменты возглавил все тот же Андрюха. Только вот наши девочки сразу завяли. От зависти. И застонали на весь актовый зал: – Мы тоже хотим ягодой объедаться! И красной, и белой, и зеленой! – Отставить разговоры! – прервал их стоны Полковник. – Пацаны привезут вам этой черешни, каждой по ящику. Всех цветов. – Мы вам и арбузы прикатим, – щедро дополнил его Никит'a. – Каждой по ящику. Как это мы будем катить ящики арбузов, он не объяснил. Командовать нашим десантом Полковник поручил Бонифацию. Ну, что о нем можно сказать? Бонифаций – он и есть Бонифаций. Голова вся в обильных кудряшках и свитер до колен, который связала ему его добрая мама. Она тоже учитель литературы (в далеком прошлом) и, видимо, передала своему сыну по наследству любовь к российской словесности и к детям школьного возраста. В сочетании с беспощадной строгостью. Если что – у него не задержится и нам мало не покажется. В общем и целом я поехал на берега реки Кубани, а моего младшего брата Алешку (3-й «А» нашей школы), чтобы не болтался летом в городе, наши родители отправили к нашему другу Митьку на берега заросшего пруда. Митек – это, вообще говоря, средних лет бородатый писатель. И немного пчеловод. Он собирает мед и пишет хорошие книги о хороших работниках милиции. Он даже о нашем папе книгу написал. Нашей маме эта книга очень понравилась. «Я столько нового, отец, о тебе узнала, – говорила она папе, – даже не верится». Папа отмахивался от этих слов и говорил маме: «Да набрехал там Митек, по-дружески». Ничего там Митек не набрехал. Папа на самом деле, как у них говорят, правильный мент. В его письменном столе целый ящик орденов и медалей. За всякие раскрытия опасных преступлений, за опасные задержания опасных преступников, за оперативное мастерство, за мужество и героизм, проявленные в борьбе с опасными криминальными сообществами – с бандами, по-простому говоря. Но папа не любит нам об этом рассказывать; он рассказывает о своей работе только всякие смешные случаи. И по его словам получается, что в милиции служить очень легко, весело и безопасно. Ни фига себе, как говорит Алешка. Вот наш Митек, он как писателем стал? Очень просто. Он не так давно опером служил, и однажды, когда они с папой задерживали одного гада по кличке Жорик, этот гад Митька тяжело ранил. И врачи сказали: все, с оперативной работой вам, товарищ Митек, придется расстаться. И тогда Митек стал писать книги о своих боевых товарищах по оружию. А самый его близкий боевой товарищ по оружию – наш папа – дал слово поймать этого Жорика и надавать ему по тыкве. С помощью следствия, суда и тюрьмы. Правда, пока этот Жорик папе не попался. На его счастье. Потому что, я думаю, папа надавал бы ему по тыкве не только с помощью суда и следствия. Жорик исчез бесследно, растворился на просторах России. Папа говорил, что он скрылся где-то на юге, но постоянно зачем-то ездит то туда, то сюда. И ни там, и нигде его не могли ухватить, хотя и объявили в розыск. Один раз, говорил папа, его поймали. Случайно. Но выпустили. У него, говорил папа, всегда были наготове хорошие документы. По этим документам он – то Жора, то Юра, то Георгий, то Жорж Матвеевич. И больше всего беспокоило милицию и уголовный розыск то, что, по случайной информации, Жорик настырно готовился к новому преступлению. А Митек, уже забыв про свою рану, пишет свои книги в средней полосе России, где у него есть маленький, симпатичный и уютный домик на берегу заросшего пруда, возле деревушки со смешным названием Пеньки. Мы у него часто бываем. И всегда с приключениями. Я уже об этом сто раз рассказывал. Напомню только, что наш Алешка и наш Митек – большие друзья. Потому что Митек – он тоже вроде озорного пацана, и они с Алешкой все время подначивают друг друга, а когда они объединяются против кого-нибудь, тогда этому кому-нибудь мало не кажется… …Когда мама и Алешка провожали меня на полноводные берега Кубани, Алешка сказал: – Дим, я тебе буду писать письма каждый день. Потом ты в них исправишь все ошибки, а Митек их напечатает в виде романа. Это такая большая книга, чтоб ты знал. Я получу за нее кучу денег и что-нибудь вам куплю. – Мороженое? – обрадовалась мама. – Два! – расщедрился Алешка. И вот так и получилось. Алешка писал мне письма про свои «страшные опасности и ужасные приключения», я исправлял в них страшные ошибки, а потом Митек из моих воспоминаний и Алешкиных писем слепил вот эту книгу. Я думаю, она вам понравится… Конечно, наш трудовой десант получился не таким большим, как хотелось бы Полковнику. Многие ребята отказались ехать. Кто-то сослался на слабое здоровье, кто-то собирался с родителями на родное Средиземноморье, а кто-то – в загородное подмосковное имение. Но все равно набралось нас больше двадцати человек, целый взвод, как сказал наш Полковник. В поезде мы заняли полвагона, ехали весело, почти не спали, съели и выпили все, что собрали нам родители в дорогу и на первое время, а перед самым прибытием к месту назначения Бонифаций вдруг обошел весь вагон и со словами: «Сдавай оружие» – отобрал у нас мобильники и зарядники и сложил в свой черный чемоданчик. С наклейкой в уголке в виде настоящего мультяшного Бонифация – кто-то из ребят налепил, с намеком. – Это чтобы по ночам вы не жаловались вашим мамам и бабушкам и не слали слезливых эсэмэсок типа… – Типа: «Мама, я хочу домой!» – продолжил Никит'a. – Никитин, не перебивай старшего, ты не в школе! Собирайте вещи, высаживаемся. Ясным жарким солнечным утром мы высадились на платформу небольшой станции «Тихорецкая». Папа мне говорил перед отъездом: – На Тихорецкой не зевайте. Там местные бабульки продают та-а-кие соленые арбузы! А тыквенные семечки – отпад, крупнее наших желудей! А жареные куры… – Крупнее наших лошадей, – дополнил Алешка. С завистью, что ли? Бабульки на платформе были. Но не было соленых арбузов, семечек и кур размером с лошадь. Торговали они сигаретами, сникерсами, марсами, молоком в пластиковых бутылках и творогом в пластиковых пакетах. Время нынче другое… – И стоило в такую даль ехать? – присвистнул Никит'a. – Все, как у нас, у любой станции метро. Даже менты такие же. Тут он не ошибся. Вдоль «торговых рядов» прохаживался распахнутый от жары патрульный и скучно приговаривал: – Распоряжение администрации… Частная торговля в неустановленных местах… Штрафные санкции в размере до… Бабульки согласно кивали ему и совали в лапу «штрафные санкции». Но все равно мне здесь понравилось. Совсем другое солнце, совсем другие деревья. И пахнет совсем по-другому. Неведомыми листьями, неизвестными цветами, незнакомыми травами. И здание вокзала понравилось – небольшое, в завитушках по фасаду, с чистыми окнами. Между которыми висели плакаты с портретом какого-то дядьки с усиками – местная администрация, наверное. Изо рта дядьки облачком вылетали приятные слова: «Я сделаю вас счастливыми!». Правда, кто-то ему не очень поверил и черным маркером написал на лбу слово «Чарлик». Вроде собачьей клички. Бонифаций тем временем пересчитал наши головы, заставил проверить вещи. – Здравия желаю! – услышали мы и увидели высокого человека, похожего на офицера в отставке. Он был в военных галифе и сапогах, но в ковбойской шляпе. Владелец фермы «Красные зори» бывший майор Атаков. – Становись! Равняйсь! Напра-у! На погрузку… с места… с песней… шагом арш! С песней не очень получилось. Потому что наш Бонифаций старательно завизжал старую строевую «Непобедимая и легендарная», а Никит'a – еще более старую про елочку, которая родилась в лесу и там же росла. Победил Никит'a – он пел густым басом, а Бонифаций жидким тенором. За зданием вокзала находилось шоссе. Оно было пыльное и пустынное. Зато по его обочине вытянулась живописная колонна: впереди легенькая колясочка на автомобильных рессорах, похожая на легендарную тачанку, запряженная серым в яблоках; затем пассажирская «газелька» и две фуры. Только не думайте, что это наши привычные большегрузные автомобильные фуры. Вовсе нет, это две такие длинные телеги с высокими решетчатыми бортами. В каждой телеге – душистое сено, в каждую запряжена пара коней. Серых в яблоках. – Стой! Раз, два! – скомандовал военный фермер. – Кто может править лошадьми? Два шага вперед! Разом шагнул весь «взвод». А ботаник Мальков сделал даже три шага. Этому Мальку я бы не то что лошадь, я бы ему ручную мышь не доверил. Хотя он у нас – будущий золотой медалист и Нобелевский лауреат. Из шибко умных. Фермер повернулся к Бонифацию и спросил его взглядом. Бонифаций не ошибся: – Никитин и Оболенский. Никит'a, как универсальный спортсмен, занимался когда-то в конноспортивной школе, а я прошел хорошую практику у папиного друга на подмосковной ферме. И запрягать, и седлать, и ездить верхом, и ухаживать за лошадью – это для меня был не труд, а удовольствие. – По машинам! – скомандовал фермер. Мы дружной гурьбой бросились занимать места в телегах. Да не тут-то было. – Отставить! – рявкнул майор. – Становись! По порядку номеров рассчитайсь! Да, похоже, мы из школы попали в казарму. – Первые десять номеров – занять места в фургоне. Остальные – по фурам. Бегом марш! Майор в отставке внимательно рассмотрел, как мы устроились, и они с Бонифацием сели в легкую коляску. Я разобрал вожжи. Парой я никогда не правил, но это оказалось не труднее, чем править одной лошадью. Мы тронулись. Кавалькадой такой, вроде цыганского табора. Городок вскоре кончился, и по обе стороны дороги, окаймленной по обочинам какими-то фруктовыми деревьями, потянулись необозримые кубанские степи, засеянные различными полезными злаками и полевыми травами. Вроде кукурузы. Ехали мы довольно долго. Многие ребята даже задремали на сене, ведь в поезде мы почти не спали. «Газелька» ушла вперед, а мы неспешно продвигались на «конной тяге». Ярко и жарко светило солнце, сильно пахло всякими травами и растениями, дружно постукивали копытами послушные лошади, заливались в вышине какие-то птицы. Все вокруг было новое, интересное, необычное. А впереди… Впереди еще интересней станет. Так интересно, что мало не покажется. Скверная история впереди. Мальков сидел рядом со мной и время от времени хватался за вожжи, делая вид, что он тоже правит. – Димон, а верхом ты тоже умеешь? – Могу немного. – А где ты научился? В каком-нибудь конском клубе? – В каком еще клубе? Просто мы с моим младшим братом одно время уже жили у одного фермера. Там и научились. И верхом ездить, и коней запрягать, и машину водить, и коров доить, и свиней кормить… – Интересная у вас жизнь. А я машину только в компьютере вожу. Да, жизнь у фермера дяди Коли была интересная. Мы многому там научились. Даже с бандитами воевать. Но Мальку я об этом не стал рассказывать, зачем еще больше его расстраивать. Тем более что тут к нам перебрался еще один бессонный, тоже ботаник, по школьной кличке Матафон. Знаменательная личность. Он удивил нас уже в первом классе. Мы только еще начали знакомиться друг с другом, узнавать – кто ты есть и чего стоишь. И все друг перед другом хвастались. А этот толстенький, со щечками в виде красных яблок, грустно сказал: «А я умею только матафоны собирать». Он еще не умел правильно сказать «магнитофон», но мог сделать его, извините, из двух спичечных коробков, канцелярской скрепки и двух гвоздей. И страдал от таблицы умножения. Но Матафоном так и остался. Вообще, у нас в классе никогда никому не давали обидные клички. У нас не было Очкариков, мы не насмехались над толстяками – Жиртрест, Сосиска. Вот Никитин… почему его Никит'oй прозвали? Не по фамилии, а потому что он занимался всякими единоборствами. И никогда не позволял обижать слабых и маленьких. Малькова мы, наверное, прозвали Мальком просто по фамилии. Но он и в самом деле был чем-то похож на маленькую, шуструю, проворную рыбку, которая все знает и никого не обижает… Матафон тоже подержался за вожжи и спросил: – Димон, ведь лошадь большая, умная, сильная, так? Почему же она тогда слушается человека и таскает на себе всякие тяжести? – А ты у нее спроси. Впереди показались густые зеленые заросли. Это была небольшая речка, которая, наверное, впадает в большую Кубань. Все берега ее заросли высокими камышами и тростниками; только кое-где поблескивала синяя вода, в которой сверкало южное солнце. Мы проехали по деревянному мосту, громко стуча копытами и колесами, поднялись на высокий берег и увидели столбик с табличкой: «Колхоз «Красные зори». – Там краснозорьки живут, – пошутил Мальков. – Да, Димон? – И краснозорцы, – пошутил Матафон. – Птички такие. Земноводные хлеборобы. Дорога вскоре повернула и потянулась по широкой аллее, обсаженной ровными пирамидальными тополями, похожими на детские пирамидки. Сразу стало свежо и прохладно. В конце аллеи стоял скромный двухэтажный домик. У входа – два тополя, как два солдата на посту; на черепичной крыше топчутся и воркуют сизые голуби. Слева от двери сохранилась вывеска – «Дирекция колхоза «Красные зори». А теперь, значит, офис фермерского хозяйства. Фермер соскочил со своей коляски и подошел к нам. – Все в порядке? – спросил он с усмешкой. – Никого не потеряли? Отлично. Разгружайтесь. Лошадей – на конюшню. Распрячь. Напоить… – Баранов – в стойло, холодильник – в дом, – продолжил за него Никит'a. – Бараны – это кто? – усмехнулся фермер. Никит'a уже готов был ответить, но Бонифаций строго его прервал: – Никитин! Тот прижал руку к сердцу и сказал: – Я помню: мы не в школе. Мы занесли свои вещи в контору, распрягли лошадей. При этом Никит'a ухитрился надеть хомут на Малькова. Тот не обиделся и не растерялся, а весело и очень похоже заржал, придерживая хомут у коленок. Потом мы помчались на реку, искупались и проголодались еще больше. В конторе нас уже ждал легкий перекусон – молоко и здоровенные ломти свежего хлеба. – Хорошо на даче, – проговорил Никитин, впиваясь зубами в ломоть. – Не очень, – растерянно сказал вошедший Бонифаций. – Я, кажется, оставил на станции чемоданчик с вашими мобильниками. И с зарядниками. Мы перестали жевать и хлюпать молоком. Рассеянностью Бонифаций не страдал. – Это небольшая малость, – сказал фермер. – Завтра я съезжу на станцию и зайду в милицию. Наверняка кто-нибудь их нашел и сдал. …На следующий день он вернулся на ферму к обеду. С черным чемоданчиком. С пустым. Его действительно сдала в милицию одна бабуля из «торговых рядов». Она нашла его под лавкой в здании вокзала. Вот такая небольшая малость… – Не расстраивайтесь, – сказал Никит'a Бонифацию. – Вы его не потеряли. Его украли. Утешил, так сказать. – Это маленькие мелочи, – утешил Бонифация и фермер. – У меня в конторе есть телефон. На крайний случай, всегда можно позвонить. Даже в Москву. А крайние случаи начались очень скоро… Глава II «ВАФТОРНЕГ» Первое Алешкино письмо я получил через неделю после нашего расставания. Привожу из него отрывок, я его уже в основном исправил. Потому что «правильнописание» у Алешки еще хуже, чем у Винни-Пуха. Вот, например: «Дим, преехал ф Пеньки Вафторнег и пашел купаца». Я долго думал: кто такой этот загадочный Вафторнег, который сразу пошел купаться? Вот и вы подумайте, а я пока буду читать его письмо дальше. Как говорится, с улыбкой на устах. «Я, Дим, очень по тебе скучаю. Ты, Дим, так хорошо готовишь, а мы с Митьком едим только одну яичницу. Правда, все время разную – то из четырех, то из шести яиц. Один раз мне это надоело и я наловил на пруду карасей и сказал Митьку, чтобы он их пожарил на сковороде. Он, Дим, их пожарил. Только вместе с рыбной чешуей и с рыбными кишками. Этих карасей даже всегда голодная кошка Ксюшка есть не стала. А ела вместе с нами яичницу. Из яиц. Но я, Дим, за это Митьку отомстил. Я, Дим, наловил целую стаю бронзовок (объясняю: это такие красивые золотисто-зеленые жучки, июньские такие) и сложил их в пустой коробок. И вечером сунул Митьку под подушку. Думаю, пусть повертится на голодный желудок. Я ему здорово, Дим, отомстил. Он, Дим, всю ночь вскакивал и меня будил: – Лешк, ты слышишь, кто-то где-то скребется. Это мышь. – Митек, отважный опер, ничего и никого не боялся. Кроме Лешки и мышей. – Пусть скребется, – и я снова засыпал. А он, Дим, опять: что-то где-то скребется. В общем, Дим, так он не спал и волновался всю ночь. Под утро, Дим, я его пожалел. Забрал коробок и сунул его под свою подушку». Дальше я Алешкино письмо поправить не успел, читайте как есть: «И крепка заснул нарасвети (на рассвете). Но нидолга (не долго). Как они, Дим, заскреблись, я даже подскочил – буто (будто) тигр в дверь царапался»… Отомстил, называется. А вот конец Алешкиного письма мне не очень понравился: «Скора, Дим, самной (со мной) опасное преключенье прозайдет (произойдет). Ждити писемь». В то время, когда Алешка мстил Митьку и готовился к опасному приключению, мы уже вовсю работали в большом фермерском саду, где ровными рядами стояли черешневые деревья, отягощенные сладкими ягодами. На вкус сладкими, а на труд – очень даже горькими. Раньше здесь был колхоз по имени «Красные зори». Он спокойненько выращивал ягоды и фрукты, сдавал их государству, получал за них денежки и на эти денежки покупал себе новые машины, строил новые дома, детский сад и спортивный комплекс. Потом колхоз развалился, сады и огороды заросли бурьяном, колхозники разбрелись по городам и поселкам. А еще потом один отважный человек решил стать фермером, выращивать на месте бывшего колхоза ягоды и фрукты. Этот отважный человек и был бравый майор Атаков. Когда-то неподалеку от «Красных зорь» стояла воинская часть. Та самая, которой когда-то командовал наш школьный Полковник, а майор Атаков был его заместителем. В колхозные времена солдаты этой части помогали колхозникам убирать урожай. И все были довольны. Колхозники – солдатской помощью, солдаты – фруктами и ягодами, которые они ели сколько влезет. Влезало в них много, но оставалось еще больше. Воинскую часть расформировали, а майор Атаков стал фермером. И наш Полковник послал своих учеников ему на помощь, как в свое время посылал своих солдат на трудовой фронт. На следующий день по приезде фермер Атаков привел нас в сад, на встречу с черешневыми деревьями, усыпанными громадными ягодами так, что даже листьев не было видно, а ветки гнулись до самой травы. Между рядов стояли корзины и ящики. – Ягоду аккуратно собираем в корзинки. – Фермер сдвинул на затылок свою ковбойскую шляпу. У него была такая привычка. Когда он был чем-то недоволен, то сдвигал шляпу на свой нос и сердито посверкивал глазами. А когда ему что-то нравилось, он сдвигал шляпу на затылок, обнажая незагоревший лоб, и глаза его становились веселыми. – Наполнив корзины, ягоду аккуратно перекладываем в ящики. Ящики составляем в штабеля. – Аккуратно, – подсказал Никит'a. – Вот именно. – А ягоду аккуратно есть можно? – Даже нужно. Чем больше, тем лучше. – И, нахмурившись, добавил загадочно: – Лучше в вас, чем в таз. – И еще раз напомнил: – Ветки не ломать, со стремянок не падать. Обед будет доставлен в двенадцать ноль-ноль. – По московскому? – спросил Никит'a. – Так точно. Приступайте. …Когда в двенадцать по московскому прибыла полевая кухня, мы уже эту черешню видеть не могли. Мы ее ненавидели. А уж обедать… Но! Но когда фермерша Атакова разлила по мискам большим черпаком ярко-алый украинский борщ и перед каждой миской положила пампушки и дольки чеснока, оказалось, что мы еще способны на подвиги. Эта тетя Оксана была очень приятная женщина с ямочками на щеках и с глазами, похожими на крупные черные черешни. На голове ее был белый, в синих васильках платок, завязанный так, что концы его торчали на макушке острыми рожками. Может, поэтому фермер иногда ласково называл свою фермершу Козочкой. Когда поблизости никого не было. Но кто-нибудь из нас всегда был поблизости. – Кушайте, хлопцы, кушайте, – приговаривала тетя Оксана, нарезая крупными ломтями горячий пахучий хлеб. – От той черешни сытости мало, а я вот вам сейчас галушек навалю, со сметанкой. Мы и с галушками управились. И с компотом из страшно вкусных сушеных груш. Никит'a откинулся на траву, зажмурился, похлопал себя по животу: – Вот теперь и пообедать можно. А то до ужина еще далеко. Часа в четыре приехал фермер на грузовой «газельке»; мы быстро (и аккуратно) погрузили в нее ящики с черешней всех сортов и расцветок, и он повез черешню в город, на рынок. А мы пошли отдыхать до ужина. Бравый фермер поселил нас в большом, крытом соломой, сарае под названием сеновал. Кроме сена здесь были только стол со скамьями и бачок с водой, почему-то запертый на замок. Наши вещи дяденька Атаков тоже под замок запер в своем офисе под названием контора. Жить на этом сеновале было прекрасно. Сено – мягкое, душистое, крыша над головой вся в ярких южных звездах – одни дырки в соломе. За щелястой стеной – овраг, полный кубанских соловьев, которые звонко распевают всю ночь. Наперегонки с цикадами и лягушками. Укладываясь, Бонифаций мечтательно говорил: – Эх, ребятки, как я люблю всю ночь вздыхать на душистом сене и до утра слушать божественный свист этих волшебных птах. После этих слов он мгновенно засыпал, и соловьев божественных из-за его мечтательного храпа мы уже не слышали. В первые дни мы сильно уставали и тоже засыпали довольно быстро. Утром ныряли в овраг, по дну которого торопился в речку прозрачный холодный ручей, умывались. Вода была в ручье чистая, холодная и ничем, кроме свежести, не пахла. Дверей у нашего сеновала не было, были широкие ворота. Уходя на работу, мы припирали их снаружи дрючком, чтобы не забрались внутрь козы да овцы, козлы да бараны. В первый рабочий день мы с непривычки к физическому труду проспали ужин, а следующим днем наши мирные труды завершились – начались суровые и опасные боевые будни. Только мы это не сразу узнали. Утром мы подошли к конторе, а возле нее увидели знакомую «газельку» со стойким запахом сильно спелой черешни. Никита (я ударение больше ставить не буду, и так ясно) заглянул в кузов и присвистнул: – Не понял! Мы – тоже. Наша черешня так и стояла в ящиках. А мы-то старались. И в это время мы услышали в открытое окно серьезный разговор фермера и нашего Бонифация. – А вы знаете, – сердито говорил фермер, – сколько мне предлагают оптовики за мою черешню? Копейки. Мне дешевле вывезти ее в степь и свалить в овраг! – Это как? – недоумевал Бонифаций. – Это какая-то чушь! – Чушь! Это мафия! – Так продавайте ее сами, на рынке, по своей цене. Черешня-то отменная. – Ага! Вы смешно говорите, сударь. Стану я за прилавок – и что? – И что? – А у меня ее десятки тонн. Я ее до Нового года продавать буду. – А что же ваша милиция? – наивничал Бонифаций. – Она не наша, – отрубил фермер. – Она – ихняя. – У меня идея! – Бонифаций заспешил эту идею «озвучить». – Нас здесь почти двадцать два человека… Тут нам стало не очень ясно, мы переглянулись в недоумении. Как это – почти двадцать два? Кого это он неполностью посчитал? Себя, что ли? – Почти двадцать два человека! Мы надеваем фартуки и становимся за прилавки. Пойдет такой вариант? Фермер помолчал. Потом сказал: – Можно попробовать. А Михалыч не стал бы возражать? – Наш Михалыч в таком случае и сам бы стал рядом. С пулеметом. – Ладно, попробуем. Да и я бы от пулемета не отказался. – Что так? – осторожно удивился Бонифаций. – Товарищ полковник ведь не зря вас прислал. У меня на ферме народу мало – весь колхоз в город подался, на заработки. Так-то я еще справляюсь, а вот когда уборка подступает, тут либо тревогу труби, либо в барабан бей. Хорошо, что ваши ребята приехали. Может, урожай не пропадет. Хотя, кто знает, как оно получится. – Да справимся. Мы хоть и городские, но постараемся. – Не только в этом дело… Тут мы еще больше ушки насторожили. – …Дело в том, что не дают нам работать. Года два назад выбрали у нас этого… Чарлика. Поначалу вроде бы ничего: сделаю вас счастливыми. А потом начал гайки закручивать. Сколотил свою команду, даже в милицию своих людей посадил, установил свои законы. Помимо его людей урожай не продашь. Я было начал протестовать, стал наших фермеров объединять, чтобы отпор достойный дать, торговать свободно – в свой интерес. Ну, начали меня потихоньку прессовать. – Наезжать, стало быть, – догадался Бонифаций. – Поначалу вроде легонько, а сейчас чувствую – возьмутся за меня всерьез. Так что хорошо, что вы приехали. Но как бы худо не стало. Если мне худо – одна беда, а если и вам, то уж две, не меньше. Бонифаций почему-то не ответил… Сердца наши наполнились справедливым гневом и праведной злостью. Кто-то изо всех сил трудится (фермер, мы с Бонифацием), а кто-то нагло забирает плоды нашего труда и наживается на них! Где-то в полдень мы уже были в поселке Майский, на рынке. Он обаял нас своими свежими запахами. Пахло свежим мясом, свежей рыбой, свежими овощами и фруктами, свежими валенками. Мы прошли в свой ряд и встали за прилавки. Фермер Атаков обеспечил нас всех халатами, весами, медсправками и мелкими деньгами для сдачи. Проинструктировал: торгую из своего сада. Или из сада моей бабушки. Сначала нам было немного неловко, но мы быстро вписались в атмосферу рынка. Проблем – никаких, одни продают, другие покупают. Быстрее всех освоился Никита. Приплясывая за прилавком, он вопил на весь рынок: – А вот черешня! Московская! На любой вкус! С гуманитарным уклоном! Сорта исторический, эстетический, красивый! У меня так блажить не получалось, но торговля и у меня пошла. Черешня у Атакова была вне конкуренции. За полчаса я продал где-то с ведро. С гуманистическим уклоном. И где-то в разгар купли-продажи ко мне подошли два стриженых парня. В безрукавных майках. У одного на майке был череп в фас, у другого в профиль. Но морды и у того, и у другого были не костлявые, а круглые и сытые. Ну и наглые, конечно. – От кого торгуешь, братан? – спросил тот, что в фас, сграбастав на пробу горсть ягод. – От себя. Теткина черешня. – Как тетку звать? – который в профиль тоже зачерпнул своей лопатой мою черешню. – Гарпина. – Я не моргнул глазом. – Здешняя? – С Незамаевского хутора. – Сколько у тебя кил? – Кил? – я тормознул. – Кил нету, одна черешня. Парни от души заржали. Объяснили, давясь от смеха. Я поскреб макушку: – Кил с полсотни будет. – Ну и лады, братан. Как закончишь, полста процентов отстегнешь. И они лениво пошли дальше по рядам. Я похлопал глазами, закрыл рот. Парни остановились у Никиты. Что-то будет. У Никиты, я уже говорил, кличка не случайная, не от фамилии. Он по жизни экстремал. У него всяких боевых поясов – разноцветье. Что-то будет… – Хлопец, завесь-ка мне кила два, черненькой. – Бабуля в платочке тянула мне деньги. Я отвлекся, а когда бабуля отошла, увидел, что Никита неторопливо снял халат, сложил его (аккуратно) и вышел из-за прилавка. Парни грозно надвинулись на него. Раздались женские крики. И мужские тоже. Звали милицию. Потому что Никита уже спокойно надевал халат, а парни молча лежали на земле. Один черепом вверх, другой черепом вниз. Вдали показались два раскормленных мента с автоматами, в расстегнутых форменных рубашках. Один грыз яблоко, другой – семечки. Испугаться я не успел. Откуда-то из толпы вырвался наш фермер Атаков, одной рукой подхватил весы, другой дернул за руку Никиту, и они оба исчезли в толпе. А толпа за ними плотно сомкнулась, будто нарочно скрыв их от ментов. Да, милиция здесь, похоже, не очень-то народная. Не стоит на страже трудящихся. Впрочем, это легко проверить. Я зажал в кулаке две сотни и подошел к этим черепам – в фас и в профиль, – они уже поднялись и отряхивались. – Держите, – сказал я. – Фифти нам, фифти вам. Они посмотрели на меня, как на психа. Наверное, еще не совсем оправились от «разговора» с Никитой. – Это что? – лениво спросил мент с яблоком. – Деньги, – удивился я. – А ты кто? – это другой мент спросил, у которого форменная рубашка была украшена семечковой шелухой. – Документы есть? Торгуешь? Справки есть? – Я из Москвы, – я нарочно не говорил, а лепетал. – Мы здесь на практике, на уборке урожая. – Паспорт давай. Он раскрыл мой паспорт, посмотрел, мне даже показалось, что вверх ногами, – и сунул его в нагрудный карман. – Пошли в отделение, там разберемся. Я «страшно испугался». – Так у меня черешня… Вот эти граждане знают… Как же так? Вы не имеете права… Тут, будто из засады, вылетел наш Бонифаций. Для нас он на подзатыльники не скупился, но попробуй кто-нибудь чужой на нас наехать! Мало не покажется! Он схватил меня за руку и одним рывком отправил меня за свою спину, выставив ментам свою хилую грудь. – Это что такое? Это мой ученик! Вы не имеете права применять к нему свои действия без присутствия педагога! Вот! – Вить, – мент догрыз яблоко и отбросил огрызок, – он сейчас еще адвоката потребует. Я боюсь. – Наручники ему, – ответил «Вить», – а то еще нападет на представителей правоохранительных органов. – Лучше дубинкой. – Это потом, в отделении. Пошли, педагог. Заодно и нас поучишь. – Дима! – взвизгнул Бонифаций. – Что ты молчишь? Ну-ка, скажи им! Сказать, что мой папа полковник милиции, что он в Министерстве внутренних дел очень значительный человек? Успею. Я уже знал, что надо делать, но решил не торопиться. И Бонифаций, похоже, меня понял. Глава III ПРОБЛЕМА С НЕУВЯЗОЧКОЙ Вотделении были распахнуты все окна, но все равно было очень душно (казалось, что эта духота из-за оконных решеток), и было много жужжащих повсюду мух. Дежурный по отделению сидел за барьерчиком и что-то писал в журнале. Поднял голову, посмотрел на нас, на парней с черепами, на старшину и сержанта. – Ну, что там у вас? – Незаконная торговля, – кивок в мою сторону. – Мелкое хулиганство, сопротивление представителям охраны правопорядка, – дубинкой в сторону Бонифация. – А эти? – спросил дежурный про парубков с черепами. – Свидетели. Они же потерпевшие. – Добро. – Дежурный лейтенант захлопнул журнал. – Будем оформлять. Иди сюда! – Это мне было сказано. – Из карманов – все на стол. – Да вы что! – взвился Бонифаций. – Это мой ученик! Он почти отличник! У него только одна «тройка», да и та по физкультуре! – Разберемся! – лейтенант поморщился и сдул с носа нахальную муху. – Омельчук! Появился еще один мент, маленький и кривоногий. Без всяких слов он задвинул Бонифация в «обезьянник» и защелкнул замок. Бонифаций вцепился руками в прутья решетки, прижал к ним лицо. И в самом деле стал похож на худосочного льва, тоскующего в зоопарке по своим африканским саваннам. Где он мог одной лапой разделаться и с дежурным лейтенантом, и с Омельчуком. – Так! А ты что ждешь? Трамвая? Или такси? Выкладывай все из карманов. Я пожал плечами – мол, ваша сила – ваша власть, и начал доставать из карманов и класть на стол свои личные вещи. Бумажник, расческа, черешневая косточка (ее дежурный сразу же смахнул на пол), носовой платок… – …Пиши, – диктовал дежурный сотруднику: – Портмонет. В портмонете деньги на сумму сто двадцать рублей восемьдесят копеек… Прописью пиши… Я промолчал, что денег там было на сумму восемьсот рублей восемьдесят копеек. Прописью. – …Так. Пиши дальше: письмо в конверте на имя Оболенского Дмитрия. Женское фото три на четыре, черно-белое. Так… Визитная карточка. Пиши: «Оболенский Сергей Александрович… Полковник милиции… Начальник Департамента МВД Российской Федерации…» – голос дежурного становился все тише, и говорил он все медленнее. И сильно покраснел. Потом сильно побледнел. – Где взял? – почти шепотом спросил он меня. – Это кто? – Там написано, – удивленно сказал я. – Где взял? – повторил дежурный. И добавил почему-то с надеждой: – Украл? Или нашел? – Подарок, – мирно объяснил я. – От папы. – От какого папы? – Лейтенант сильно волновался, так он боялся мне поверить. – Что ты врешь? От какого еще папы? – От моего. У вас же мой паспорт. Там написано: Оболенский Дмитрий Сергеевич. А на визитке – Оболенский Сергей Александрович. Все сходится. Дежурный неверной рукой нажал кнопку на пульте. – Ну, что там у тебя? – послышался недовольный голос начальника. – Неувязка, товарищ майор. Можно к вам зайти? – Заходи. Дежурный схватил мой паспорт, папину визитку и помчался к лестнице на второй этаж. В дежурке настала тишина, даже мухи примолкли, напугались. Старшина и сержант переглядывались. Наш Бонифаций злорадно улыбался в своей клетке. Парубки с черепами незаметно выскользнули за дверь. На столе дежурного что-то затренькало на пульте. Сотрудник, который оформлял мой протокол, поднял голову и проговорил: – В Москву звонят. Проверяют. «Проверяйте, проверяйте, – мстительно подумалось мне. – Не повезло вам, менты-братаны». Старшина и сержант бросили свои переглядки, приняли мудрое решение. Подошли ко мне. Один дал мне яблоко, другой горсть семечек. Они сейчас были похожи на первоклашек, которые сгоряча обозвали старшеклассника дураком, а потом спохватились. Но мне не было их жалко. – Ты посиди пока, – вежливо предложил мне сотрудник, все с таким же вниманием рассматривая протокол. Но посидеть я не успел. Спустился со второго этажа напуганный лейтенант и пригласил меня наверх, в кабинет начальника. Начальник сидел за столом и держал в руке телефонную трубку. – Возьмите, – сказал он мне. – Это полковник Оболенский. – Дима? – услышал я папин голос. – Что там произошло? – В милицию забрали, – спокойно ответил я. – Обыскали, деньги отобрали. – Какие деньги? – Пап, я тебе потом все расскажу. Без посторонних. – Понял, – сказал папа. – Не делай глупостей. И не груби. Жду звонка. Майор положил трубку и встал. – Дмитрий Сергеевич, – сказал он, – я приношу вам свои извинения за неправильные действия моих сотрудников. Они будут строго наказаны. – А Бонифаций? – напомнил я. – И Бонифаций будет наказан… Не понял… Что за Бонифаций? – Ихний учитель, – вставил лейтенант. – Выступал там… на рынке. – Не выступал, а заступался, – уточнил я. – А ваши патрульные ему дубинку обещали в отделении. И за решетку посадили. – Идиоты! – услышал я за спиной, когда закрывал за собой дверь кабинета. Алешка наверняка подслушал бы, о чем они говорят, но я и так об этом догадывался. В дежурке народу прибавилось. Здесь уже «выступал» наш фермер Атаков при яростной поддержке Никиты. – Свободу Бонифацию! – орал он. – Всех львов – на волю! В пампасы! Бонифаций делал ему большие глаза и яростно шипел: – Прекрати, Никитин! Ты не в школе! Ты в общественном месте! Тут дробно простучали каблуками по лестнице дежурный и начальник. Дежурный был красен и приказал выпустить задержанного учителя. Начальник был бледен и извинился перед ним. – Дело не в этом, – сказал Бонифаций. – Дело в том, что не у каждого ребенка – отец полковник милиции. Майор скривился, как от кислого, и повернулся к патрульным, они съежились, переступили с ноги на ногу. – Старшина Дыбенко? – Один кивнул согласно и нервно сглотнул, будто у него косточка от сливы в горле заблудилась. – Рядовой Дыбенко! Сержант Пилипюк? – обратился майор ко второму. – Рядовой Пилипюк! Они стояли перед ним, вытянув руки по швам и хлопая глазами. Мне не было их жалко, мне было противно. Мне вернули все отобранные вещи и все до копейки деньги, мамину фотографию и порвали протокол. И мы всей гурьбой вывалились из отделения. И ввалились в «газельку» фермера. – Я этого дела так не оставлю! – кипятился дор'oгой Бонифаций. – Я ихнему министру напишу. – Тут он спохватился: – Нет, лучше, Дима, пусть твой отец своему министру доложит. – Мне нужно ему позвонить, – сказал я. – Из конторы позвонишь, – сказал фермер Атаков. – Крайний случай. Небольшая малость. Когда мы вернулись на ферму, вся наша команда окружила нас. – А мы отделение собрались штурмовать! – обрадовал нас очкастый ботаник Мальков. – Штурмовик! – фыркнул Никита. – Штурмовальщик! – Честно! – загалдели все. – Мы уже и коней запрягли. И точно – недалеко от конторы лениво щипал травку Голубок, запряженный в здоровенную фуру, полную кольев и дрючков. – С ума сошли! – заорал Бонифаций. – Это вам не школа! – Это вам общественное место! – поддержал его Никита. – Далеко б не уехали, – спокойно сказал фермер. – Небольшая малость… Супони не затянуты, хомуты – вверх ногами, гужи болтаются… Не уехали б. – Еще как! – возмутился ботаник Мальков и, неуклюже забравшись в фуру, выпрямился во весь свой малый рост, дернул вожжи. – Но, залетные! «Залетный» шагнул вперед, пошел себе неторопко… Оглобли грохнулись на землю, телега осталась на месте. Мальков опрокинулся на спину, задрав ноги. – Приехали, – усмехнулся Никита. – Штурмовики… Мы перегрузили непроданную черешню в холодильники и пошли обедать. Атаков задержался в конторе, а потом присоединился к нам. – Да, – вспомнил он и полез в карман, – Оболенский, тебе письмо. – От жены? – сострил Никита. – От детей, – сострил я. Письмо было, конечно, от Алешки. Я не стал его читать за обедом, отложил на вечер. А после обеда пошел в контору, звонить папе. Фермер Атаков помог мне соединиться с Москвой по коду и тактично вышел. Я все рассказал папе. Не только то, что произошло со мной, а вообще о том, какие здесь порядки на местных рынках. – И менты, пап, здесь неправильные. Папа не обиделся, он сам говорил, что слово «мент» звучит по-разному. Мент может быть правильный – честно выполняющий свою работу. И неправильный, который не защищает честных граждан, а помогает жуликам, за деньги. – Ладно, – сказал папа. – Я разберусь. Привет от мамы. – И ей тоже. Как там Алешка? Папа рассмеялся: – Ты бы лучше спросил: как там Митек? – Я ему сочувствую. Кстати, Лешка опять письмо прислал. – Что пишет? – Я еще не расшифровывал. – Будет что-нибудь интересное – сообщи. Оставайся на связи. Если ты мне будешь нужен, позвоню сам. – Пап, звони в контору, у нас мобильники на станции украли. – А я тебе говорил: не зевать на Тихорецкой! Давай номер конторы. Да, я через пару дней могу в командировку уехать, так что не волнуйся. Я приму кое-какие меры. Вечером, на сеновале, мы долго не могли угомониться. Я не скажу, что мы ехали на Кубань, чтобы совершать там трудовые подвиги. Кто-то из ребят ехал просто из интереса, кому-то некуда было деться и не хотелось сидеть в горячей летней Москве, кто-то рассчитывал подзаработать – деньги лишними не бывают, особенно в пятнадцать лет. Я вот поехал только потому, что Бонифаций, формируя наш отряд, походя сказал мне: «Дима, я на тебя надеюсь». И куда тут денешься, когда на тебя надеется человек, которого ты уважаешь. Да и работали мы в первое время без особой охоты и без умения. Больше в рот собирали ягоды, чем в корзины. И многие уже пожалели, что поехали. Уставали с непривычки, ленились иной раз, но как-то постепенно и незаметно втянулись. К тому же жалко стало эту самую черешню, которая вот-вот начнет осыпаться на землю и гнить без всякой пользы. А потом мы начали осваиваться и стали видеть, как работают другие люди. Особенно наш «хозяин» Атаков. А когда рядом с тобой работают хорошо, неловко работать плохо. А вот сейчас мы вообще многое увидели другими глазами. Повзрослели, что ли?.. Особенно бушевал ботаник Малек. – Мы должны нанести им всем отпор. Нас много, и у нас есть Никита. И Бонифаций. – Ты, Малек, в школе очень умный, а здесь вовсе дурак. После этих слов Мальков увял и долго помалкивал. Обиделся. – Слушать сюда! – точно как наш Полковник рявкнул Никита. – Нас почти двадцать два человека, целый взвод. Делимся на два отряда. То есть на два отделения. Одно, во главе с Мальком, ставит рекорды по сбору урожая и торговле, а другое будет охранять работников прилавка. – Правильно, – забыл про свою обиду Мальков. – Я буду командовать отделением охраны! – Ты торговать будешь! – отрезал Никита. – Ты худой, мелкий, тебя покупатели жалеть будут. Сдачу не станут брать. Мальков опять обиделся и замолчал. Зато Бонифаций, который все слушал за воротами, не смолчал – выступил: – Я отвечаю за вас перед вашими родителями и перед будущим нашей страны. – Прикольно, – сказал Никита. – Я вам не завидую. – Не перебивай старших, ты не в школе. Я запрещаю всю деятельность вашего ополчения до особого распоряжения. – И сбор черешни тоже? – спросил Никита. С надеждой в голосе. – А умываться? – спросил Мальков. – А спать можно? – зачастили остальные. – А обедать? Бонифаций неожиданно для нас растерялся. Я решил его выручить. – Парни, – сказал я. – Нам обещали помощь из центра. – Батя твой? Спецназ пришлет? – Не смешно! – теперь Бонифаций выручил меня. – Каждый должен заниматься своим делом. Одни будут собирать ягоды, а другие воевать. Это всем ясно? – И Бонифаций обвел нас тем самым своим взглядом, под которым мы молча ежились еще с пятого класса. Следующим утром мы снова поехали на рынок и допродали оставшуюся черешню. Никто нам не мешал, никто не требовал «делиться» и никакой патруль с яблоками и семечками к нам не приставал. Глава IV ПАПА КАРЛО Лешкино письмо я прочитал перед обедом на ферме. Приводить его здесь целиком не буду, вы все равно его «правильнописание» не разберете, перескажу в основном своими словами. Вначале Алешка, как обычно, жаловался на Митька. «Мне, Дим, – писал он, – очень без тебя скучно, потому что с этим Митьком мы едим теперь только «хлеп с миодом», потому что яйца уже все съели. Ксюшка, хитрая, «миод» не ест, а поймала стрикагузку. А Митек ее у нее отобрал и поселил в верхней комнате, в своем кабинете. Она там хромает по его столу и какает на его рукописи. Но он на нее не сердится, а вот если бы Ксюшка на них накакала, небось, живо разозлился бы. А уж если я…» В общем, как я понял, живут они весело. Едят «хлеп с миодом», ловят «стрикагузок» и пачкают рукописи. А потом началось что-то интересное. Алешка познакомился с Папой Карло. «Но он, Дим, Буратин не делает. У него поговорка, Дим, такая: «Вкалываю, как папа Карло». Ни фига, Дим, он не вкалывает. Живет в своем домике напротив милиции и целый день сидит на лавочке, смотрит на улицу и пьет пиво». Я тоже не в восторге от папы Карло. Когда это он вкалывал? Ходил по дворам со своей шарманкой, чтобы заработать на стаканчик вина и кусочек сыра – это называется «вкалывать»? Ну посидел вечерок в своей каморке и сделал деревянную куклу… Хотя за Буратино ему спасибо. Такое благодарное человечество не забывает… «А еще, Дим, он так здорово ругается! Сейчас я тебе напишу». Дальше в письме следовали сплошь зачеркнутые строки – наверное, Митек постарался. А вот самое главное. С этого главного начались Алешкины приключения, а потом к ним присоединились и мои приключения. Самое странное и удивительное, что из этих двух историй получилась в конце концов одна. Начались они совсем в разных местах и в разное время, а закончились в одно время в одном месте. Но никто еще этого не знал. Алешка воевал на Севере, а я на Юге. И, как оказалось, с одними и теми же врагами… …Митек писал новую книгу. Он в ней рассказывал о поисковых группах, которые на местах сражений делают раскопки, находят оружие и останки погибших бойцов. Они устанавливают их имена, сообщают родственникам, а потом на месте захоронений возводят памятники в их честь. Найденное оружие они передают в музеи, а то, которое еще сохранило свои боевые качества, сдают в милицию. И вот, недалеко от деревни Пеньки, такая группа поисковиков нашла целый склад оружия военных лет. Наверное, этот склад устроили партизаны, но не смогли почему-то им воспользоваться – война ведь, всякое на войне бывает. Все найденное оружие сдали на временное хранение в местную милицию. И ее начальник позвонил Митьку, чтобы тот с этим оружием и с этими ребятами познакомился. Митек очень обрадовался и помчался в поселок. Алешка, конечно, помчался вместе с ним. Сначала они помчались на машине. Но машина у Митька такая старенькая (тоже военных лет), что промчалась недалеко. Заглохла прямо за воротами. Пришлось идти пешком. Они шли довольно долго, так что поисковиков уже не застали, но начальник милиции майор Максимкин их дождался. Пеньковская милиция располагалась в старом, даже в старинном доме. В двухэтажном таком, с подвалом. Купеческой постройки. Несмотря на такую уменьшительную фамилию, начальник милиции был здоровенный гигант. Когда майор Максимкин ходил по своему кабинету, то все время задевал головой висящие под потолком лампочки. И казалось, что вся мебель расступается на его пути, чтобы он случайно ее не задел. И все стулья дрожали от страха – вдруг он на какой-нибудь из них сядет. Это так мне Алешка его описал. – А это кто? – спросил Митька майор Максимкин, указывая на Алешку. – Где-то я его видел. Наш человек? – Еще какой наш-то! Алексей, сын полковника Оболенского. – Сережки? – обрадовался начальник. Оказывается, они с папой вместе учились в школе милиции, а потом служили участковыми в одном районе. – А похож, похож. Вылитый Сережка в детстве. Да, Алексей? – Я не очень помню, – вежливо сказал Алешка, – каким был папа в его детстве. – Таким же языкастым, – сказал Митек. – Ладно, пошли в подвал, пока у меня время есть. Максимкин вызвал офицера с ключами. Тот с трудом отпер толстую железную дверь и с трудом ее распахнул, щелкнул выключателем. Длинный ряд ламп осветил узкий холодный подвал. В самом начале его стоял деревянный барьер, на котором лежали наушники и стояла подзорная труба на треноге – чтобы оценивать дырки в мишенях. А в самом конце подвала, освещенные сильными лампами, выстроились в ряд черные силуэты с белыми кругами на груди. – Наш тир, – сказал Максимкин. – Лет через пять, Алексей, приходи сюда, постреляешь. – А я и сейчас могу, – сказал Алешка. – Хоть из палимета. – «Палимета» у нас нет, – Максимкин покачал головой. – Алексей хорошо стреляет, – похвалил Алешку Митек. – Однажды он сбил яблоко с моей головы рогаткой. – Рогатки у нас тоже нет, – сожалея, покачал головой майор Максимкин, а сам, наверное, подумал: и что это за странные писатели, которые ходят с яблоками на голове. Алешка, в свою очередь, тоже пожалел майора – что ж у вас за милиция: ни «палимета», ни даже рогатки у вас нет. Но тут офицер с ключами отпер еще одну железную дверь – в оружейную комнату, и Лешка ахнул. С завистью и восхищением. Ровными рядами вдоль стен стояли на стеллажах автоматы, в стальных шкафах прятались пистолеты и коробки с патронами, на полках лежали какие-то баллончики, рации, наручники, каски со стеклянными щитками. А посреди комнаты, на длинном стальном столе для чистки оружия стоял большой зеленый ящик. Майор Максимкин приподнял его крышку. В ящике были аккуратно сложены хорошо смазанные и почти как новенькие большие автоматы с деревянными прикладами и дырчатыми кожухами. В торце ящика тесно жались друг к другу дисковые магазины и тускло блестящие под лампой пистолеты. – «ППШ», «ТТ», – выдохнул Алешка. – Можно потрогать? Майор посмотрел на него с уважением (наш человек!) и молча кивнул. Алешка вытащил автомат и бережно его погладил. – Точно как у Митька, – сказал он. Митек одно время увлекался тем, что мастерил копии оружия военных лет, почти как настоящие. Они даже стреляли безопасными охотничьими пистонами. Мы с Алешкой, кстати, славно повоевали против настоящих бандитов игрушечными автоматами и пистолетами. Митек тоже внимательно осмотрел драгоценную находку, разложил с Алешкиной помощью все оружие на столе и сделал несколько снимков. – Жаль, ребята нас не дождались, – сказал он. – Хотелось бы с ними побеседовать. Очень полезно было бы для книги. – Да вы сходите к ним, – сказал майор Максимкин, помогая ему уложить оружие обратно в ящик. – У них здесь, неподалеку, лагерь. Там много интересного. Вообще, молодцы ребята, я их сильно уважаю. – Я тоже, – сказал Алешка, не отрывая глаз от автоматов. Они вышли на улицу. – Дать вам машину? – спросил майор Митька. – Ни к чему, мы еще молодые и крепкие. Да, Алексей? – Смотря кто из нас, – мудро заметил Алешка. – А это кто такой? Через дорогу, на скамеечке перед домом, сидел небритый мужичок и, щурясь на солнце, потягивал пиво из большой бутылки. – Папа Карло… – Майор поморщился и чихнул. – Настоящий? – обрадовался Алешка. – Буратин делает? – Да ничего он не делает. Бездельник какой-то. Недавно здесь появился. Целыми днями то на лавочке сидит, то в окошко глазеет. – Он за вами наблюдает, – спокойно сказал Алешка. – Да? Не думаю. Что за нами наблюдать? Это мы наблюдать должны. – А вы проверьте у него документы. И регистрацию. Майор и Митек переглянулись, улыбаясь одними глазами. – Участковый проверял, – сказал Максимкин. – А как же! – Тут начальник милиции задумчиво почесал свой большой нос – видно, Лешкины слова запали ему в голову. – Вообще-то… Он какой-то странный. Откуда у него деньги на этот дом? Дом, конечно, копеечный, но ведь и Карла этот – безработный. – Сонный он какой-то, – заметил Алешка. – Пиво целый день пьет, вот и сонный. – Или ночами не спит, – брякнул мой младший брат. – Пошли-ка домой, – сказал Митек. – У нас сегодня такая яичница! С помидорами и с колбасой. – Колбаса мне, – заявил Алешка, – а яичницу ешь сам. – Он сказал это, почему-то не сводя глаз с Папы Карло. День у нас выдался очень жаркий. И по погоде, и по работе. И еще по одному обстоятельству. Интимному такому. Но рассказать об этом надо… Мы вовсю собирали черешню. Аккуратно. И действительно, это такая ягода, привыкнуть к которой невозможно. Сколько ни съешь, все мало. Жара одолевала. Но почему-то в саду никогда не было хотя бы ведра с холодной водой. И даже наш бачок на сеновале почему-то отпирался только вечером, после ужина. Мы изнывали от жары. Понять, что это такое, может только тот, кто это испытал. Сбегать к конторе – далеко, мы уже почти дошли до края сада: добежишь, напьешься, вернешься в сад и уже опять пить хочется… Но тут у самой ограды появилась добрая волшебная фея (а не волшебные феи бывают?) в огромной соломенной шляпе, с длинными висячими усами и с ручной тележкой, на которой стоял запотевший молочный бидон с ледяной спасительной водой. – Дядька! – Никита бухнулся перед ним на колени. – Как тебя звать, спаситель? Вечно буду за душу твою грешную Бога молить! – Миколой меня звать. Пейте, хлопцы, на здоровье. Не с-под крана небось. Ключевая. – И он протянул нам кружку. Никогда в жизни я не пил так много и с такой ненасытной жадностью. Первым, кстати, осушил кружку Мальков и тут же встал в хвост очереди. Вскоре бидон опустел. Спаситель Микола исчез вместе с ним за изгородью. С новыми силами мы взялись за работу и вскоре прошли эти ряды до конца. И очень кстати послышался звонкий крик тети Оксаны: – Хлопцы! Обедать! Забрав пустые корзины, мы помчались в столовую. Ну, это не совсем настоящая столовая была. Просто возле конторы тянулся длинный стол из простых досок и со скамейками. Рядом с ним все время дымила печкой летняя кухня – навес такой, крытый будыльями и соломой. Это место было очень приветливое, оно хорошо пахло. Здесь тетя Оксана так усердно кормила нас, что мы, отвалившись от стола, тут же падали в густую траву и тень от огромного дерева. Атаков говорил, что это грецкий орех, а Мальков называл его почему-то баобабом. До тех пор, пока с ветки не сорвался тяжелый зеленый плод прямо ему в тарелку. Мальков стер с лица борщевые брызги и упрямо проворчал: «Все равно баобаб». Время, проведенное после обеда под «баобабом», считалось самым лучшим временем дня. Не считая самого обеда… Оседлав скамейки, мы тут же застучали ложками. Аппетит у нас был, но что-то было не так. Первым это «не так» почувствовал Мальков. Он заерзал, покраснел и, выскочив из-за стола, мгновенно где-то исчез. – Приспичило! – усмехнулся Никита. И тоже вдруг вскочил, перемахнул через скамейку и исчез в известном направлении. Я тоже вдруг услышал бурчание в животе и совершенно определенный дискомфорт. Недвусмысленный такой. – Та що вы разбегались? – рассердилась тетя Оксана. – Кушать надо, бо плохо станете робить. Смущенные ребята стали по-одному возвращаться и садиться за стол. И почти сразу, уже не по одному, а всей толпой убегали прочь. – Так! – тетя Оксана уперла руки в бока и вскинула голову. Это уже не козочка, а рассерженная коза. – Что кушали без меня? Молоко с салом? Чи шо? – Ничего не ели. – Я выскочил из-за стола и бросил через плечо, убегая: – Только воду пили! – От дурни! Хиба ж можно так-то? После черешни вода – это ж самое слабительное есть. Теперь стало ясно, почему в саду нам никогда не давали воды и почему бачок в нашем сарае был заперт до вечера. Вообще-то, могли и предупредить. Хотя, с другой стороны, кто бы поверил. Особенно когда сильно хочется пить. – Ну попали, – сказал мрачным голосом Никита. – Попали! – это Малек взвизгнул. – Нас обезвредили, ты понял? – И он умчался в кусты. – А он прав, – кивнул Никита. – Мы теперь и не сборщики ягод, и не торговцы. – И не бойцы! – Я помчался в кусты за Никитой. И вовсе это не смешно. Особенно грустно стало, когда пришел Бонифаций. – Вы что такие смурные? – спросил он. – План дневной не выполнили? – Да нет… Так просто… Уморились. Тут вернувшийся Никита поставил перед ним миску с черешней и стакан воды. – Отведайте. А то вы что-то на нас не похожи. Какой-то вы замедленный. – Ой, Никитин, – усмехнулся Бонифаций, – ты думаешь, я поем ягод и забегаю, как молодой? – Еще как! Вы только их водичкой запейте. – И Никитин опять убежал. Но Бонифаций не зря тридцать лучших своих лет отдал школе. – Что случилось? – спросил он строго. Ему рассказали. – Это не дизентерия? – встревожился он. – Это обычный понос? Срочно заварить мяту и напоить вас до отвала. – Хиба ж вона у мене есть? – растерялась Оксана. – Мы уж по-своему. – Поставьте их на ноги! – драматично воскликнул Бонифаций, воздев руки к небу. – А як же! Поставлю. Не все ж им на корточках сидеть. Тетя Оксана поручила Бонифацию растопить печку, куда-то ушла и вернулась с мешочком сушеных груш. Часть их она просто вывалила на стол, а остальные засыпала в кастрюлю, залила водой и поставила на печку. Бонифаций внимательно за всем этим наблюдал, все смекнул и спросил: – Вместо поноса теперь запор у них будет? Оксана кивнула: – То ж лучше. Кто его знает? В момент, когда все ребята вернулись к столу, Оксана налила каждому в миску грушевый компот и строго приказала: – Хлебайте. И грушами закусывайте. Мальков выхлебал свою миску и громогласно заявил: – Это диверсия! Тетя Оксана, кто такой дед Микола? – Микола? – удивилась она. – Нема туточки у нас ни якого деда Миколы. Микита е. Митрий тож. А Миколы нема. – Дед такой. В бороде и в шляпе. У него еще такая тачка была на колесах, с бидоном. – Нет, хлопцы. Не знаю я такого. Може, чоловик (муж) мой знает. Вин скоро буде. Когда приехал «чоловик» Атаков и мы ему все рассказали, он нахмурился. Потер в раздумье не очень бритый подбородок. Потом спросил: – У этого Миколы усы какие? Вниз? Вверх? В стороны? – Висят, – сказал я. – Подковой. Атаков покачал головой и что-то проговорил себе под нос. – Ладно, хлопцы, отдыхайте. Только ягоду в холодильники снесите. Отдыхайте… Легко сказать. Это был не отдых, а сплошная беготня до самого утра. Нам было немного смешно и много обидно. Больше всех кипятился Мальков. По принципу: вы его поймаете – я его повешу. – Накормить его черешней, – кричал он, – напоить водой и запереть его в собственном доме! – Молодец, Малек! – Никита встал и погладил его по головке. – Веди нас! Мы – за тобой! – Куда веди? – немного растерялся Мальков. – В хату этого Миколы. Мы его поймаем, будем держать, а ты его накормишь, напоишь и запрешь. Мальков растерялся еще больше. Но Никита его не пожалел: – Ты у нас самый умный, Малек. Мы тебе поручаем это дело. Мальков заморгал глазами за стеклами очков, так что даже стекла запотели. И запыхтел изо всех своих силенок: – И найду! Но нашел этого Миколу не Малек, а я. Правда, совершенно случайно. Грушевый отвар, видно, еще не сработал, и я оказался самым ранним утром в укромном местечке на дне оврага. Поднимаясь наверх, пробираясь среди росистых кустов и голосистых соловьев, я вдруг услышал прямо над собой сердитый разговор взрослых людей. Мне стало интересно. Я ползком, стараясь не касаться ветвей, подобрался повыше и выглянул. На краю оврага стоял «чоловик» Атаков. Одной рукой он держал повод лошади, а в другой руке у него был хлыстик, которым он нетерпеливо похлопывал себя по сапогу. Напротив него какой-то дядька, прижав к груди руки, жалобно, но с ноткой злобы в голосе верещал: – Да ты что, Сашок? Шел мимо, на родник ходил за водичкой, смотрю, твои батраки от жажды высыхают. Ну я их и напоил. Атаков молчал, но все чаще ударял себя хлыстиком по сапогу. Мне почему-то показалось, что этому хлысту он хочет дать совсем другую работу. – А маскарад зачем? Шляпа твоя, усы? От кого хоронился? – Да какой, Сашок, маскарад? Молодость вспомнил. – Вот что, Микола, молодость свою ты предал, лучше ее не вспоминай. А тебе скажу: чтобы на моей земле твоей поганой ноги больше не было! Я здесь хозяин! Я, правда, не очень все понял. Какая преданная молодость, какой маскарад? Но мне понравилось, что Атаков поднял свой хлыст и взял мужика за шиворот. Почему мне понравилось – не знаю. Но я уже понял: если такой человек, как отставной майор Атаков, на кого-то злится, значит, этот кто-то злость эту заслужил. Мужик это тоже понял. Он вырвался и ринулся вниз по тропке, едва на меня не наступил. На секунду остановился и крикнул уже без страха, но со злобой: – Здесь хозяин один – Чарли! И ты об этом, Сашок, помни! Не то будет тебе полный аншлаг! Я ожидал, что Атаков бросит своего коня, кинется за мужиком, нагонит его и… А вот и нет. Он зло плюнул ему вслед и, повесив голову, пошел к конторе, ведя в поводу своего коня. А я выбрался наверх и задумался. Мне все казалось, что где-то я этого Миколу уже видел. Именно с усами и в широкой соломенной шляпе. Странное дело; когда начинаешь что-то вспоминать, так оно, вспоминаемое, еще глубже уходит на дно памяти. А стоит подумать о чем-нибудь другом, переключить мозги, как вдруг давно забытое выскочит и скажет: «А вот и я!» За завтраком (грушевый компот) меня вдруг осенило. Вспомнил! В один из первых дней Атаков повел меня в кладовку забрать оттуда какое-то барахло вроде стульев и чайника. Он включил свет, и мне понравилось: в самом дальнем углу стоял на колесиках пулемет «максим» – оружие давних войн. Я ахнул. Атаков усмехнулся. – Бутафория, – объяснил он. – В советское время в колхозе был свой театр. Тут всякие пьесы ставили. Про войну, например. Я сюда своих бойцов водил, на просмотр. Вон, глянь, если интересно. Интересно. К стене прислонился стенд с фотографиями. Они отображали какой-то спектакль колхоза «Красные зори». В самом центре стенда был крупный снимок боевого партизана с усами, в соломенной шляпе, за пулеметом. Это и был тот самый Микола. Вот, видно, почему Атаков назвал его предателем. Играл когда-то партизана, а теперь устроил диверсию. Вывел из строя целый взвод трудового десанта. Глава V И ВСЕ, И БОЛЬШЕ НИЧЕГО Наш Алешка очень разносторонний человек. Он может быть назойливым, как голодный комар, противным, как вездесущий таракан, вредным, как непослушный котенок. А может быть таким обаятельным, что человек, который только что с ним познакомился, поскребет в задумчивости затылок и удивится: «Как же я раньше без этого мальца обходился в жизни своей?» В считаные дни он стал лучшим другом майора Максимкина, занудливого Папы Карло и всей поисковой группы во главе с ее командиром Олегом. Ну, с начальником милиции все ясно. У нас очень много друзей милиционеров, тут вопросов нет. А вот зачем Алешка в натуре подлизался к Папе Карло, я понял далеко не сразу. Тем более что он рассказал мне об этом очень издалека и очень темпераментно. «Дим, этот Митек, он воще обнаглел! Вчера пришел из магазина и принес пакет семечек, здоровенный такой. И говорит: «Имей в виду, Алексей, это на несколько дней. Даже на неделю. Расходовать бережно!» Дим, разве я могу существовать на семечках? Приезжай хоть на денек, покорми нас, как людей. Или только меня. А Митек пускай свои семечки грызет. Хоть две недели! Зато, Дим, я с Папой Карло подружился. А знаешь, почему? Потому что его одна бабулька, его соседка, баба Лида, совсем, Дим, затюкала. Он, оказывается, попросил у нее взаймы тачку на колесе и с двумя ручками и все никак не отдает. Баба Лида каждое утро вместо зарядки колотит в его окно и кричит: «Когда тачку вернешь, злыдень?» «Когда надо», – он отвечает. Мне его даже жалко». На этом «жалко» Алешка к нему и подъехал. Вернее, подсел, рядышком, на лавочку. Папа Карло сонно уставился на здание милиции и Алешку сначала не заметил. – Дяденька Карло, – нежно проговорил Алешка, – вы такой усталый, даже вас жалко. Папа Карло скосил на него один глаз и с удовольствием ответил: – А то! Пашу, как папа Карло. За спасибу. – А вы не пашите, – искренне посоветовал Алешка, – пусть трактор пашет. – А он у меня есть? То-то. – Зато у вас тачка есть. «Тут, Дим, он как подскочит! Кабута (как будто) его кто-то снизу укусил. И как заорет: «Нет у меня никакой тачки!» Ну я его сразу успокоил, дал ему из кармана много семечек». Так они и сидели, щелкали семечки, засыпали шелухой все вокруг и про тачку больше не разговаривали. Алешка искоса поглядывал на Папу Карло, а тот, превозмогая дремоту, не сводил глаз с милиции. «И чего он, Дим, такой сонный, не знаешь? А я теперь знаю. Он, Дим, по ночам никогда не спит. А знаешь, почему?.. Я тебе потом напишу. А то тут Митек пришел, семечки будет есть, на обед». В конце письма Алешка меня порадовал: «Дим, я ошибился. Митек, оказывается, семечки не для нас купил, а для своей хромой «стрикагузки». Теперь она будет голодать, потому что мы их с Папой Карлой уже все сгрызли. Зато я теперь все знаю. Пока. Митек у меня письмо отбирает, ошибки проверять. Делать ему нечего!» Лешка меня этим письмом озадачил. Зачем ему какой-то подозрительный Папа Карло? При чем здесь тачка на колесе и с ручками? Ну и пусть этот Карло спит весь день и не спит всю ночь. И пялится на здание милиции. Может, он по ней скучает? Все это мелко, но как-то тревожит. За Алешку беспокойно. Я уже стал запихивать письмо обратно в конверт, как вдруг заметил Митькову приписку на обороте листа: «Дима, Алешка вчера не ночевал дома. Я надрал ему уши. Ты тоже, как старший брат, напиши ему что-нибудь построже». То, что Митек надрал ему уши, меня не тронуло: вранье, конечно, а вот то, что Алешка где-то шляется по ночам, еще больше меня встревожило. Значит, точно: ввязался в какую-нибудь историю. Скверную, конечно. Ну и что я ему напишу? «Мой руки перед едой, а ноги перед сном, ночью сиди дома»? Бесполезно. Если бы я еще был с ним рядом… Впрочем, по опыту знаю, если бы я был с ним рядом, то, уж конечно, мы бы по ночам шастали вместе. Мои задумчивые мысли грубо прервал требовательный автомобильный гудок под самыми окнами конторы. Я выглянул: во дворе сиял намытыми боками внедорожник размером с хороший городской автобус. На крыше его разноцветным грибом сидела мигалка, а на капоте трепетал трехцветный флажок. Я подумал: наверное, это по просьбе папы приехал какой-то большой местный милицейский начальник, и обрадовался. Но рановато. Из машины вышел незнакомый дядька, крупный такой, с челочкой на лбу, жилистый, в блестящем костюме; увидел меня в окне и приказал: – Ну-ка, пацан, живо найди мне, – он достал из нагрудного кармана клочок бумаги и прочитал: «Оболенского Дмитрия Сергеевича». Да живо, а не то пендаля под зад заработаешь. – Очень вежливое обращение с просьбой. И я еще подумал, отзываться мне на нее или подождать? – А зачем он вам? – спросил я вежливо. – Не твое дело, – вежливо ответил дядька в блестящем костюме. – Шустрей поворачивайся! Где этот Оболенский? – Я этот Оболенский… И все разом изменилось. Будто «над седой равниной моря» солнце яркое взошло! – Извини, друган, не узнал! Прошу в машину! – Он широко распахнул дверцу. – Шеф ждет. – Какой еще шеф? – Я соображал, что на похищение это не похоже; на дворе полно наших ребят, тетя Оксана тут же миски моет, солнце ярко светит – словом, ясный день. Хотя, конечно, похитить сына полковника милиции – это у бандитов козырная карта. Но, с другой стороны, редко кто из них на это отважится. И я смело повторил: – Какой еще шеф? – У нас, друган, у всех один шеф – главный. Садись, не пожалеешь. Я выпрыгнул в окно и сел в машину. – Димон, ты куда? – закричал любопытный Матафон. – В гости. – Я помахал ребятам рукой. А Никита демонстративно посмотрел на номер машины и сделал вид, что хорошенько его запомнил. – Зря стараешься! – усмехнулся дядька в костюме. – Этот номер весь район знает. Поехали. В машине было просторно и прохладно – наверное, кондиционер работал. И телевизор на панели. Я обернулся – в облаке пыли за нами бежал растерянный Бонифаций, махал руками и что-то кричал. Я даже пожалел его. Как Алешка Папу Карло. Ехали мы довольно долго. За это время мой сопровождающий раза три открывал встроенный в спинку сиденья бар и звенел там и булькал. А водитель всю дорогу мрачно молчал и ни разу на нас не обернулся. Сердился, наверное, что ему ни позвенеть, ни побулькать. Вскоре дорога стала хорошо асфальтированная и чистая, и мы въехали в город. Тоже очень чистенький и зеленый, с ровными рядами стройных тополей, с разноцветными газонами и клумбами. Ну, и, как положено, везде рекламные щиты. А больше всего портретов дядьки с усиками под носом и с надписью: «Я сделаю вас счастливыми!» Это читалось прямо-таки грозно: хотите – не хотите, а я вас сделаю… счастливыми. Возле большого дома, перед которым сверкали тугие струи затейливого фонтана, машина остановилась, и дядька сопровождающий, выскочив прежде меня, распахнул дверцу с моей стороны. – Прибыли. Это здание нашей администрации. Я бы это здание назвал дворцом. Может быть, даже королевским. Особенно внутри. Апартаменты! Полные всяких дизайнов и охраны, с тупыми лицами. Охранники вежливо наклоняли головы и щелкали каблуками перед сопровождающим, а один из них сказал негромко: – Жорж Матвеевич, шеф уже справлялся. – И кивнул в мою сторону: – Это он? Жорж Матвеевич… Жорж… Опять в голове что-то застучало: вспомни, Димон. Жорж отодвинул охранника движением руки и, ничего не ответив, взяв меня под руку, стал подниматься по широкой мраморной лестнице, вдоль которой стояли белоснежные голые статуи со слепыми глазами. Некоторые из них на самых видных местах уже были расписаны маркерами приличными и неприличными словами. В приемной тоже маялся из угла в угол охранник в форме и сидели штук пять разноцветных секретарш, у одной волосы были даже голубого цвета. Как у Мальвины. Они все время хихикали и красили свои глаза. Жорж Матвеевич кивнул на дверь, обитую красивой желтой кожей в золотых разводах: – Можно? Голубая Мальвина отложила щеточку для ресниц, куда-то ткнула пальчиком и куда-то сказала: – Игорь Степанович, Жора к вам, с посетителем. Теперь уже не Жорж, а Жора. – Проси! – прохрипело в ответ. Жора отворил дверь, а за ней что-то вроде шкафа, и еще одна дверь. Мы вошли в шкаф, а из него в кабинет. За столом огромных размеров, заставленным компьютерами, часами, лампами и статуэтками, сидел тот самый дядька, что обещал с плакатов сделать всех счастливыми. Приглядевшись, я понял, почему у него на лбу была надпись «Чарлик» – со своими усиками он был вылитый Чарли Чаплин. А приглядевшись к его кабинету, я подумал: неизвестно, сделает ли он всех людей счастливыми, но уж себя самого счастливым уже сделал. Чарлик встал, вышел из-за стола: – Приветствую вас, юноша. Категорически приветствую. Жора, ты свободен, а мы с вами, юноша, пройдем в мой будуар. Я так комнату отдыха называю. За его столом была не очень заметная дверь, и через нее мы вошли в будуар. Вот тут я чуть не ахнул! Ну, там холодильники, телевизор с видачком, бар и прочая ерунда. А вот что не ерунда, так это развешанное по стенам оружие. И старинное, и современное. Автоматы, ружья, пистолеты, всякие штыки – граненые и плоские, сабли, шпаги, мечи. Красотища! Я даже сильно пожалел, что Лешки со мной нет. Уж он бы тут порезвился! – Моя коллекция! – с гордостью сказал Чарлик. – Всю жизнь ее формирую и остановиться не могу. – Он указал на стол, заставленный бутылками и вазами с фруктами. – Садитесь, юноша. Что будем пить? Пепси, колу? Или нашу – «Незамаевку»? «Незамаевка» – это местная минеральная вода, очень вкусная и, как твердит реклама, полезная от всех болезней. Но мне, честно говоря, было не до нее. Я все пытался понять – что ему от меня надо? Хотя немного догадывался. И не ошибся. – Я пригласил вас к себе, юноша, чтобы от лица местной власти принести вам свои извинения. Я глубоко возмущен грубыми и даже, я бы сказал, глупыми действиями сотрудников нашей милиции. Все они уже подвергнуты суровым репрессиям. Вот вам моя визитная карточка. Если вдруг что-то подобное повторится, звоните в любое время – я незамедлительно приму к виновным самые строгие меры. Пейте воду, кушайте фрукты. – Спасибо, – сказал я искренне. – Вы у фермера Атакова работаете? Как у него дела? Он – молодец, настоящий сельский труженик. Продукция у него – первый сорт. – Только продать он ее не может. Игорь Степанович нахмурился, сочувственно покачал головой: – Да, это беда. Мафия. Коррупция. Но мы боремся. И мы победим. – И сделаете всех счастливыми? – не удержался я. Он весело засмеялся с холодным огоньком в глазах. И доверительно положил мне руку на плечо: – Вы можете теперь смело позвонить своему отцу и сказать ему, чтобы он не беспокоился. Что руководитель администрации Собко Игорь Степанович принял необходимые меры. Строго наказал виновных и гарантирует: повторений таких безобразных случаев больше не будет. – Я передам, – пообещал я. – Да вы сами можете ему позвонить. – Это не совсем удобно. Вы лучше это сделаете, юноша. Да, и передайте вашему отцу, что мы всегда будем рады видеть его у нас в гостях. И сделаем все возможное, чтобы создать ему все условия для хорошего отдыха. Вот и стало все ясно. «Хороший отдых» – это, как ни говори, обыкновенная взятка. Чтобы иметь нужного человека в сам'oм Министерстве внутренних дел. – Личные просьбы имеются? – со всей любезностью спросил Собко. – Имеются. У нас чемодан с мобильниками украли на вокзале. Пусть ваша милиция постарается их разыскать. – Нет вопроса. – Он тут же снял трубку телефона и позвонил начальнику милиции. – Друже, там у тебя кража на вокзале. Мобильники у московских шефов сперли. В курсе? То-то! Пусть твои опера землю роют, а мобильники найдут. Сразу доложишь. – Тут он усмехнулся: – Ты помни: милиция у нас одна, а ее начальниками многие хотят стать. Все понял? Отбой. – Положил трубку. – Вот так вот, юноша. У меня не забалуешь, верно? Так и скажи отцу. Я молча кивнул. Знаю я, что сказать отцу. Но вообще я чувствовал себя очень неловко. Будто муха, которую оплетает липкой паутиной добродушный на вид паук. И вырываться вроде глупо, и обижаться ни к чему. Но я бы почувствовал себя еще глупее, если бы знал, что как только я выйду из кабинета Собко, он тут же перезвонит начальнику милиции: – Друже, ты там в самом деле мобильники разыщи, а тот, что Оболенского, мне представь. Это ясно? Привет тебе. На ферму меня отвез шофер Собко, только другой, на хомяка похожий, с дутыми щечками. И на другой машине. И машина была попроще, и шофер тоже. Он жевал и болтал всю дорогу, не заботясь, чтобы я ему отвечал. Ему не важно, чтобы его слушали. Ему важно, чтобы он говорил. И он говорил всю дорогу. Рассказывал: – Ну, что? Задремал. Выскочил на встречку. Лоб в лоб. Ну, что? Бампер расколол. И все, и больше ничего. Ну, фары побил. И все, и больше ничего. Ну, ветруха (ветровое стекло) в крошево. И все, и больше ничего. Ты понял? Ну, движок, конечно, в лоскуты. И все, и больше ничего. Ну, передний мост – на свалку. И все, и больше ничего… Он самозабвенно болтал, невнимательно следил за дорогой, небрежно вел машину со страшной скоростью. Сейчас вконец заболтается, выскочит на встречку… И все, и больше ничего! Наконец у него пересохло в горле, он достал из ящичка бутылку «Незамаевки» и двумя глотками ее высосал. – Хороша водичка! Знаешь, сколько от нее пользы? На большие тыщи баксов! И в той же манере изложил эту пользу. – Водичка-то копеечная, самая простая, артезианская. А умный человек додумался ее загазировать, дело тоже копеечное. Зато водичка стала рублевая. Понял? И денежка с нее кой-кому капает нехилая. И все, и больше ничего. – А кому капает? Тут до него дошло, что он слишком много наболтал, спохватился: – Кому надо, тому и капает. Ты чего меня выпытываешь? Не доезжая мостика через речку, он остановил машину. – Шагай дальше пехом, тут недалеко. – Бензин кончился? – Не в том дело. Туда к вам приедешь, обязательно кто-нибудь в обратный путь напросится, задарма. А мне это надо? Ты токо про воду не болтай, понял? – А мне зачем? Если надо, у вашего Игоря Степановича спрошу. Уж он-то знает. Хомяк аж заикал от испуга: – Ты что? Глупой? Или меня подставить захотел? Что я захотел, то уже сделал. Когда я шел к ферме, у меня вдруг улучшилось настроение. Светило солнце, под его лучами шепталась о чем-то своем зеленая кукуруза, порхали и свистели птицы, дорогу все время перебегали какие-то мелкие зверьки, даже вдруг запрыгал маленький тушканчик, похожий на большого кенгуру. Прямо надо мной неподвижно висел ястреб (или коршун, или сокол) и своими острыми глазами высматривал себе добычу. Надеюсь, я ему не по зубам. Или что там у него? И вот мне подумалось: люди работают, даже не столько для себя, сколько для других, природа тоже старается – живет по своим законам и тоже не только для себя. А в то же время сколько всяких гадов, которые только и делают, что гребут под себя – и природу, и труд честных людей. Папа как-то сказал, что преступность будет всегда. Он нас с Алешкой очень этими словами огорчил. А объяснил он так: – Жизнь – это очень сложная штука. Даже в красивом густом лесу всегда найдется кривое дерево. Так и среди людей – обязательно случается в человеческой породе какой-нибудь брак. Конечно, если человек родился хромым, ему можно посочувствовать и постараться ему помогать, а если у человека кривая душа или хромая совесть, ему ничем не поможешь, ни строгими делами, ни добрыми словами. Нужно только постараться, чтобы от этого человека было поменьше вреда другим людям… Я шел пыльной дорогой, вдоль густых зарослей кукурузы; вдали возвышались конструкции артезианских скважин. Там трудяги качали из земных недр нашу общую воду, а потом эту воду будет продавать какой-то жулик, а деньги класть в свой карман. И все, и больше ничего… А в голове у меня звучали папины слова: «А наше дело – чтобы от этих дурных людей было поменьше вреда хорошим людям». Глава VI «ПОДАРКИ – В СТУДИЮ!» Письмо Алешке я, конечно, написал. Хотя и понимал, что толку от этого мало. Пока письмо дойдет, он уже столько натворит, что всем нам мало не покажется. Да и не послушается он меня. Будет делать свои дела на свой страх и риск. Кому-то на радость, кому-то на печаль. В чем я и убедился, получив его очередное послание. «Дим, это Митек тебе уже наябедничал, да? Врет он все, Дим. Ни фига я по ночам не шляюсь, один раз только пошлялся. Очень случайно». Ну да, очень случайно – заблудился, вокруг дома ходил, дверь не нашел. А то я его не знаю! «А зато, Дим, чего я наразведничал! Такую фишку разузнал! Очень случайно». В общем, Алешка сильно огорчился за старушку Лиду, у которой Папа Карло забрал тачку и не собирается ее отдавать. И он решил восстановить справедливость. Дождался, когда Митек уснул, запер его на всякий случай («штоб он, Дим, мне не помишал») и помчался в поселок. На велосипеде. Уже настала ночь. Луна пряталась за облаками. Стояла тревожная тишина. Так и казалось, что сейчас из-за кустов выскочит какая-нибудь зловещая тень и бросится наперерез. Или послышатся сзади догоняющие шаги. Протянутся длинные холодные руки. Может, даже с когтями. Все так и было. Метнулась наперерез тень загулявшей кошки, помчалась вдогон бродячая собака, зловеще каркнула над головой бессонная дура-ворона. На месте Алешки я давно бы уже вернулся домой и, отперев Митька, забрался бы под теплое одеяло. Но Алешка все так же упорно крутил педали, стараясь в темноте не налететь на кочку или не влететь в канаву. Ехал он быстро, под горку, и почти не падал. Раза четыре всего. Или пять. Вскоре показались впереди редкие слабые огоньки в некоторых домах деревеньки Пеньки. Алешка слез с велосипеда, спрятал его в придорожных кустах и дальше пошел пешком, «молчаливым шагом», как он написал. Когда он оказался на окраине деревни, огни в ней уже не светились. Горела только сильная лампа над входом в милицию и светились окошки дежурной комнаты. В доме напротив, где жил Папа Карло, тоже было темно – спит он себе, намаявшись, сидя весь день на лавочке. Алешка тихонько приоткрыл калитку и, пригнувшись, пошел молчаливым шагом к сараю, возле которого всегда стояла бабкина тачка. Но тут вдруг впереди что-то слабо блеснуло – Алешка плюхнулся животом на землю, прямо в крапиву, и чуть было не зашипел от ее гостеприимства. Но было не до шипения. Дверь в сарай растворилась шире, и оттуда показался мутный свет. Он сочился будто из-под земли. Из дверей вышел человек. Папа Карло, конечно. Что-то ворча под нос, он взял тачку и закатил ее в сарай. Алешке стало здорово интересно. А потом еще интересней. Через некоторое время свет в дверях на секунду исчез – его заслонил Папа Карло, с трудом выкатывая тачку, чем-то тяжело груженную. Алешка изо всех сил прижался к земле. Бормоча под нос, Папа Карло, едва не задев его тачкой, прокатил ее мимо и покатил дальше, куда-то на зады усадьбы. По-моему, лишь самый ленивый человек не захотел бы узнать: что это такое вывозит ночью из сарая некий Папа Карло? Но Лешка далеко не ленивый. Он даже не просто любознательный, он – любопытный. И далеко не глупый. Он не стал следовать за Папой Карло по пятам, а остался на своем месте, только отполз подальше от тропинки, чтобы не попасть под тачкино колесо. Ждать пришлось недолго. Вскоре послышалось знакомое бормотание («Вкалываю, как папа Карло»), легкий стук колеса по выбоинам, и все повторилось. Лешка терпеливо ждал. Раз десять Папа Карло что-то вывозил из сарая и куда-то девал. А потом закатил тачку в сарай, запер его на замок и ушел в дом. В доме вспыхнул свет. Алешка, конечно, подобрался к окну, на котором не было занавески. Встал на цыпочки, заглянул внутрь. И, в общем-то, ничего нового не увидел. Папа Карло скучно сидел за столом и пил пиво. При этом он шевелил губами, отставляя стакан, видимо, бормоча свою вечную жалобу. На зады Алешка не пошел, оставил это дело на утро, все равно сейчас ничего в темноте не разглядеть. Но догадки какие-то у него в голове уже зашевелились. До Митькова дома Алешка добирался довольно долго. Потому что велосипед в кустах найти не смог. Он тихонько, не скрипя ступеньками, поднялся на второй этаж, где они спали с Митьком, беззвучно отпер дверь. И… зажмурился. Щелчок выключателя, яркий свет, грозный Митек. – Где был? – В туалет ходил. Тебе можно, а мне нельзя, что ли? – обиделся Алешка. – Я тоже человек. – И довольно хитрый, – сказал Митек. – Такие хитрые в туалет пешком не ходят. – Бегают? – спросил Алешка с интересом. – На велосипеде ездят. Где он, кстати? – Там остался, – уклончиво объяснил Алешка. – В туалете? У него проблемы? Алешка поморгал глазами, соображая, какие проблемы могут быть у велосипеда в туалете. И ляпнул: – Он там застрял. Тут даже Митек растерялся. Поскреб свою бороду. – Ложись спать. Завтра рано вставать. В поисковый лагерь поедем. – А на чем? – спросил Алешка, раздеваясь. – Велосипед-то… – Максимкин машину пришлет. – Он хороший человек. – Алешка забрался под одеяло. – С ним надо дружить. Он нам скоро пригодится. – Что ты еще задумал? – Митек было улегся, но тут же вскочил. – Я еще не знаю, – честно ответил Алешка и отвернулся к стене. Утром он встал намного раньше Митька и снова помчался в Пеньки. Папа Карло, наверное, еще спал после своих ночных трудов, поэтому Алешка смело шмыгнул в калитку и явной тропкой со следами тачкиного колеса прошел на зады усадьбы. Дальше там, за кривым штакетником, начинались буйные заросли бурьяна, но в этих зарослях виднелся проход. Узкий, по ширине тачки. И этот проход кончался глубоким оврагом. Надо прямо сказать – это была свалка, куда жители Пеньков выбрасывали все, что им больше не было нужно. Вот и Папа Карло… Сваливал с тачки на краю оврага, знаете что? – глинистую землю. Конечно, от этого была польза – он засыпал всякие бытовые отходы. Но почему-то ночью. И никогда этим не хвалился. Алешке все стало ясно. И в конце письма он так и написал: «Он, Дим, в сваем сараи золото капает. У него там свое Поле чюдес. Падарки в студею!» Через пару дней мы снова собрались на рынок. С уверенностью, что никто к нам приставать не будет. Наш бухгалтер, Май Маркович, которого мы, конечно, называли Май Мартович, выправив необходимые документы, так и сказал: – Можно смело ехать, теперь никто не придерется. А вот наш начальник Атаков, сдвинув шляпу на нос, мрачно заметил: – Так просто они не отвяжутся. Так что вы, хлопцы, особо не болтайте при народе, что мы на рынок собрались. Авось проскочим. Никита даже подскочил от злости: – Проскочим! Мы что – в тылу врага? – Выходит, что так… – Атаков вернул шляпу на затылок. – Зато какой отряд у нас боевой! Давайте-ка, хлопцы, собирайтесь. Солнышко уже вон куда взобралось. Да никуда оно еще и не взобралось, застряло в ветвях далеких тополей. Я часто думаю: а когда наш начальник, вообще-то, спит? Встает с рассветом, ложится ночью. И целый день трудится. Ему это надо? А может, это не ему надо? А многим другим… Во всяком случае, никакого богатства мы у Атакова не видели. Я пошел на конюшню за Голубком. Мы почему-то друг другу нравились. Каждый раз, когда я заходил к нему в стойло, он сразу поворачивал ко мне свою большую голову с белой полоской на лбу и ждал вкусненького – кусочек сахара или хлеба. Осторожно брал лакомство мягкими губами, жевал, а потом кивал головой и стучал копытом в пол – благодарил за гостинец. Он был очень добрый и послушный. Многие лошади, когда надеваешь им хомут, задирают голову, вертят ею во все стороны, а Голубок сам послушно подставляет шею да еще и норовит шаловливо хватить губами мое ухо. Пока я запрягал, ребята загрузили «газельку» ящиками с черешней, а сами забрались в фуру, где под слоем сена я обнаружил несколько палок, похожих на дубинки, и две рогатки – ага, приготовились ребята к бою. – Вот и хорошо, – оглядел нас Атаков. – Поедем по холодку, без шума и пыли. Что он имел в виду, каждый понял по-своему. А я – буквально: солнышко еще не высушило росу на дороге, не пыльно и не шумно. Май Мартович вышел нас проводить. Он отдал Атакову папку с документами и пожелал нам счастливого пути и «доброй охоты». Фермер и Бонифаций сели в кабину машины, и мы тронулись. Малек и Матафон уселись рядом со мной и все время хватались за вожжи. Я не возражал – пусть учатся, хоть чего-то руками смогут делать, головастики. …Солнце начало подниматься все быстрее и светить все жарче. Мы сбросили футболки. Нас здорово разморило. И было от чего. Жара, тишина, жесткий убаюкивающий шелест кукурузной листвы по обочинам, мирный глухой постук копыт. И где-то высоко – писклявый голосок ястреба, не видимого в белом безоблачном небе. – Детки, – сказал Никита, приподнимаясь на локтях и вытряхивая из волос клочки сена, – не дремать, вы не на уроках. – Да, – сказал грозно Мальков, – враг тоже не дремлет. За мостом мы остановились, и Бонифаций разрешил нам искупаться. Вода в речке была прохладной, и от чистоты и солнца, от песка на дне казалась золотистой. В ней лениво плавали караси и деловито извивались громадные пиявки. После купания нам стало посвежее, но уже через полчаса еще больше разморило. Все было мирно, тихо и спокойно. Наши враги где-то дремали. И оказалось, что дремали они совсем рядом, за поворотом, где дорога сильно сужалась, зажатая рядами старых верб. Они дремали в двух джипах, поставленных поперек дороги. Наша «газелька» остановилась, Атаков приоткрыл дверцу. А Бонифаций выскочил из кабинки и, размахивая руками, грозно закричал: – А ну, прочь с дороги! Разлеглись тут! Никто там, конечно, не разлегся. Совсем наоборот. Из ближнего джипа вышли несколько человек и лениво пошли нам навстречу. И Атаков тоже пошел им навстречу. Мы похватали свои палки, хотя сразу поняли – это не просто смешно и глупо, это просто опасно. Люди в джипах наверняка были вооружены, и это были бандиты. Один из них, в блестящем костюме и, как мне показалось, с липкой челочкой на лбу, подошел вплотную к Атакову и стал что-то ему говорить. Атаков молча слушал, сдвинув шляпу на самый нос. И все похлопывал прутиком по сапогу. Бонифаций подошел к фуре. Он, наверное, уже тыщу раз пожалел, что мы отправились сюда трудовым десантом. Было заметно, как он нервничает. Не боится, нет, а волнуется. Ведь он отвечает за нас. А я подумал, что и мы тоже за него отвечаем. Ведь если что – мы сможем запросто разбежаться во все стороны, а Бонифаций – я уверен – не побежит… Переговоры закончились. Не в нашу пользу. Атаков пошел к машине, сел за руль, начал разворачиваться на узкой дороге. Но тут вдруг что-то случилось. Из-за поворота выехал небольшой камуфлированный автобус. Он остановился, и из него высыпали на дорогу камуфлированные люди, с автоматами и в масках. Они не стали, как обычно, командовать: «Оружие на пол! Лежать! Руки за голову!» Они просто стояли, будто вышли покурить, и молча ждали. Ждать пришлось недолго. Сколько-то секунд. Все бандиты, как один, исчезли в своих машинах. Захлопали дверцы, взревели моторы… И только пыль осталась висеть над дорогой. Растворились злые тени. Как нечистая сила при третьих петухах. И «омоновцы» исчезли так же быстро, следом за джипами. – Батя твой сработал? – с восторгом спросил меня Никита. Я неуверенно пожал плечами. Папа ведь сейчас во Франции… – Едем дальше? – спросил Бонифаций Атакова. – Путь свободен? – Отчасти. – Фермер сдвинул шляпу на нос. – Мне интересно: откуда они узнали, что мы едем на базар? И точное время тоже… – Мои ребята не могли проболтаться. – Это Бонифаций сказал уверенно. – Тогда кто? – Я думаю, – вмешался Никита, – что никто не проболтался. А кто-то специально о нас сообщил. – Да кто знал-то? Вы да я. Да мой бухгалтер. Ладно, поехали. Работать-то все равно надо. …Когда мы вернулись на ферму, к нам приехал милиционер в форме, следователь. Он продиктовал Бонифацию расписку и вручил ему пластиковый пакет с нашими мобильниками. – Вы молодец! – расцвел Бонифаций. – Это не я, это наши опера. Очень быстро вычислили похитителя. – И кто такой? – спросил Бонифаций. – Да бомж, бродяга. Все время по мелочи ворует. Его с поличным взяли, когда он пытался краденое сбыть. – Вот и славно, – сказал Бонифаций, когда следователь уехал. – Дима, в порядке исключения, для оперативной связи с папой, забирай свой телефон и поскорее ставь его на зарядку. Он выложил мобильники на стол. Я их все перебрал, но моего среди них не было. – Как же так? – огорчился Бонифаций. – Куда же он делся? Неужели этот бродяга успел его продать? Это плохо, подумал я, там у меня записаны папины рабочие телефоны. И еще я подумал, что, скорее всего, мой мобильник пропал не случайно. Но еще неприятнее – в пакете не было ни одного зарядника. Так что все наши телефоны годились теперь только на то, чтобы забивать ими гвозди. Глава VII МЫШКА В КОШКЕ Какое-то время мы жили спокойно. Было тихо и мирно, как перед грозой. Где-то вдали еще не сверкало и не гремело, но было будто бы душно, и казалось, что из-за горизонта, тревожа, надвигается тяжелая мгла. Я не верил, что наши враги так просто отступят. А тут еще и Алешкины заморочки. Подарки в студию. После обеда я уселся в теньке, под «баобабом», и снова перечитал его очередное письмо. Оно мне не понравилось. Была в нем какая-то незаметная заноза. Все время болезненно цепляется, а вот где она – не разглядишь… Вот что он писал. Если Папа Карло тайком роет золото, значит, он не прав. Золото у нас пока принадлежит государству. И то, что в банках, и то, что в земле. Значит, этого золотоискателя надо «раззаблачить на чистую воду». И ничего умнее Алешка не придумал, как установить за ним наблюдение: подглядывание и подслушивание. Ему это довольно легко удавалось. Во-первых, потому что сам по себе мелкий и незаметный, зато глазастый и ушастый, а во-вторых, потому что Митек ему не мешал, он все дни проводил в лагере поисковиков. Алешка туда тоже забегал, ему там очень нравилось. Там работали хорошие, добрые и умные ребята и девчата, которые делали очень важное и нужное дело. Война была давно. Но ни в одной семье она не забылась. И очень горько было многим людям, которые даже не знали, где похоронены их близкие, погибшие за Родину. Они просто считались пропавшими без вести. И вот эти поисковики не за какие-нибудь деньги, а по долгу своей совести вели раскопки на местах кровавых боев, устанавливали имена погибших солдат, добивались захоронения их останков с воинскими почестями, чтобы не скудела народная память и благодарность, чтобы потомки героев могли положить цветы на их могилу. И надо сказать, что эта работа была не только трудная и горькая, она была еще и опасная. Ведь в земле, где шли бои и сражения, оставались нередко неразорвавшиеся бомбы, снаряды, мины. Да была и другая опасность – нападения «черных копателей». Они тоже делали раскопки на местах боев, но совсем в других целях. Не ради памяти и славы, а ради наживы. Найденное оружие, остатки амуниции они продавали коллекционерам, а останки бойцов даже не зарывали снова, бросали на месте раскопок. И они нормальных поисковиков считали своими врагами и конкурентами. Позже я узнал, что майор Максимкин обязал участкового не оставлять без внимания лагерь поисковиков, обеспечивать его охрану. Алешке лагерь полюбился сразу же. Потому что его тут же угостили хорошим обедом – Алешка первым делом пожаловался, что Митек кормит его только яичницей и карасями с кишками и чешуей. После обеда командир отряда Олег повел Алешку и Митька на место раскопок. – Вот на этом поле, – рассказывал Олег, – три дня непрерывно шел жестокий бой. Вон, видите, бывшая линия обороны, окопы. Окопы за годы, прошедшие после войны, почти исчезли. Обвалились, заросли, но их еще было немного видно. Особенно в тех местах, где старательно и аккуратно работали ребята. – Вот это, – показал Олег, – бывшая пулеметная ячейка. Здесь мы откопали пулеметный кожух, весь иссеченный осколками, обрывки пулеметных лент, гильзы, пробитую каску и несколько гранат… В голове у Алешки, когда он слушал этот рассказ, гремели взрывы, визжали осколки и пули, туманился пороховой дым. – Закрой рот, – посоветовал ему Митек. – Не мешай, – отмахнулся Алешка, – мне так лучше слышно. – …Осколков целое ведро собрали, – продолжал Олег. – Видно, сильно их обстреливали. Пулеметную точку всегда в первую очередь стараются подавить. – А они, эти пулеметчики, – спросил Алешка, – наверное, погибли. Олег нахмурился. – Скорее всего. Патронов мы здесь не нашли, значит, они их все израсходовали. А гранаты целые остались… – Значит, они их не покидали, да? – догадался Алешка. – Грустная у вас работа. – И очень важная, – сказал Митек. С того раза Алешка обязательно забегал в лагерь, рассматривал разложенные на листе фанеры все новые и новые находки, бережно их перебирал и даже нюхал мятые гильзы. И ему казалось, что они до сих пор пахнут сгоревшим порохом. Однажды он подержал в руке пряжку от ремня, осторожно положил ее на место, вздохнул: – Странно. Пряжка осталась, а человека нет. – Зато благодаря ему, – сказал Олег, – осталось все это. – И он повел рукой, словно очерчивая, широкое травяное поле, синеющий вдали лес, едва заметную отсюда деревушку под синим небом с облаками и солнцем. Как только стемнело, Алешка отправился в Пеньки. На этот раз ночь была лунная, светлая. Но сильно росистая и прохладная. В деревне еще не спали, в некоторых домах светились телевизоры, в других играла музыка, слышались разговоры и другие звуки. То зазвенит ведро, падая в колодец, то взмыкнет чем-то недовольная корова, но больше всего шума было от собак. Они лаяли вовсю – напоминали хозяевам, что неплохо бы их покормить. Алешка, как к себе домой, шмыгнул в калитку и притаился под окном. Он уже знал, что пока деревня не уснет, Папа Карло за своей добычей в сарай не полезет. И он терпеливо сидел под окошком, слушая, как медленно успокаивается от дневных трудов деревня. Как потихоньку наступает на нее летняя ночь. Постепенно затихли голоса, перестали хлопать двери, угомонились собаки, одно за другим стали гаснуть окошки. Над его головой стукнула форточка и вылетел наружу тлеющий окурок. А потом послышался голос. Папа Карло с кем-то разговаривал. Через минуту Алешка понял, что тот говорит по мобильнику, стал сильно прислушиваться. Что-нибудь из этого одностороннего разговора понять было трудно. Но что-то Алешка все-таки ухватил. – Тружусь, как папа Карло… Всю ночь вкалываю… Передай Жорику, что осталось немного… Да, это точно… Товар? Не уйдет товар. Пока на месте… Я с ментами вась-вась… Еще Жорику передай, чтоб был готов в любую минуту… Как узнаю, что товар будут передавать, сразу звякну… Лады, мне в шахту пора… Вкалываю, как папа Карло, каждую ночь. Алешку так и подмывало брякнуть, что настоящий папа Карло и днем-то не больно вкалывал, но чем-то этот разговор показался ему странным и подозрительным. Какой-то товар, какие-то Вась-Васи. Шахта какая-то. Жорик. Словом, вопросов много, а ответов пока нет. Тем временем настала в деревне полная тишина. Повис над ней ясный месяц. Громче заскрипели кузнечики и заквакали лягушки. Взвыл неподалеку ненормальный кот. Будто ему корова на хвост наступила. И снова все стихло. Кроме, конечно, лягушек и кузнечиков. И какой-то бессонной птахи. Папа Карло выключил в доме свет и вышел на крыльцо, бормоча себе под нос по обыкновению. Пошел к сараю. Алешка за ним не поспешил, зачем рисковать? Он дождался, когда Папа Карло вкатил в сарай тачку и зажег внутри свет. Вот тут-то Алешка и подскочил к двери – страшно интересно было посмотреть, как человек добывает золото под носом у милиции. Полезно, во всяком случае. Может пригодиться. Алешка прижался ухом к двери – внутри было тихо. Только в щели почему-то дуло холодным воздухом. Дверные петли были заботливо смазаны, и Алешка бесшумно отворил дверь. Сразу от нее опускалась вниз широкая толстая доска, вроде пандуса. А вдаль тянутся узкий тоннель, под сводом увешанный редкими и слабыми лампочками. И там вдали слышались слабые звуки, будто кто-то (Папа Карло, конечно) нагружал землей тачку. Золота ни под ногами, ни на сводах не замечалось. Замечались только деревянные подпорки, установленные, наверное, для того, чтобы тоннель не обвалился. «Эх, Дим, – писал Алешка в своем письме, – мне так стало жалко, что тебя нет рядом со мной в эту трудную минуту. Уж ты бы сразу догадался, зачем Папа Карло роется в земле. Да еще ночью. Но я и без тебя сразу догадался». Тут послышались в глубине тоннеля скрип тачкиного колеса и тяжелое дыхание Папы Карло – подземного труженика. Алешка мигом вылетел наружу и нырнул в заросли крапивы. И как в прошлый раз, мимо него Папа Карло прокатил полную тяжелой земли тачку. Как только он скрылся в бурьяне на краю усадьбы, Алешка, не торопясь, вышел за калитку и зашагал домой. Когда он прошел совсем немного, кто-то крепко взял его за ухо. Алешка даже не взвизгнул – он эту руку на своем ухе изучил уже давно и ни с какой другой рукой не спутал бы даже в темноте. – Что ты там делал? – строго спросил Митек. Алешка не растерялся: – Тачку хотел спереть. – Зачем нам тачка? – удивился Митек. – У нас машина есть. – Наша машина, – фыркнул Алешка, – дальше ворот ездить не любит. А тачку я хотел вернуть бабе Лиде. Папа Карло у нее давным-давно забрал, а обратно не отдает. – Вот так, да? – призадумался Митек, не зная – верить Алешке или нет? – А почему ночью? – А когда еще. Он весь день на лавочке сидит. Попробуй стащи у него тачку. – И пробовать не буду. Я лучше Сережке позвоню. Чтобы он тебя домой забрал. – Да хоть сейчас, – хихикнул Алешка. – Без вопросов. Сережка бросит свою Францию и примчится в твои Пеньки. – Ах, да, – вспомнил Митек. – Он же в Париже. – Не в Париже, а во Франции, – со знанием дела поправил его Алешка. Так они и беседовали до самого дома. А когда пришли, Митек сказал: – Нам ребята из лагеря гостинец прислали. – Что-нибудь железное? – с надеждой спросил Алешка. Ему очень хотелось иметь какую-нибудь находку с поля боя. – Совсем наоборот, – сказал Митек. – Они сегодня блины пекли. – И он кивнул на сковороду, на которой доброй стопкой высились добротные блины. – Ты их разогреешь, а я меду принесу. – Здорово! – обрадовался Алешка. – Только давай наоборот, ладно? – Это как – наоборот? – доверчиво уточнил Митек. – Ну… Ты блины разогреешь, а потом за медом сходишь. – Вот как вернется Серега из Парижа… – мечтательно протянул Митек. – Из Франции. И что? – И я тебя сдам ему под расписку. – Только не сразу, ладно? – Лешка вдруг призадумался. – У меня тут одно дело еще не доделалось. – Какое дело? – Митек насторожился. – Надо искателям нашего меду отнести. За ихние блины. – Алешка увильнул от прямого ответа. Но не соврал. Доделать одно дело «без нашего меда за ихние блины» он бы не смог. Ему обязательно нужно было проверить одну фишку. Следующим утром, когда Митек сел работать, Алешка поставил в пакет банку с медом, повесил его на руль велосипеда и поехал в поисковый лагерь. Прямо к завтраку. – О! – обрадовались ему девушки, которые как раз накрывали на стол. – Лешка приехал! Яичницу будешь? – Ни за что! – Алешка достал банку с медом и поставил ее на стол. – Это вам от Митька подарок за вармишель. – За какую еще «вармишель»? – удивились девушки. – Которая в обед у вас будет, с тушенкой. Девчонки смеются. С поля приходят ребята, раскладывают на фанерке находки. – О! Алешка приехал! Яичницу будешь? – Он «вармишель» будет. До завтрака Алешка помогал разбирать найденные предметы. Их описывали, прикрепляли к ним бирочки с номерами и отмечали место обнаружения на самодельной карте. В последние дни поисковикам везло. Нашли почти целое противотанковое ружье, ручной пулемет без приклада – он, конечно, сгнил за эти годы, и полевую офицерскую сумку. Как ни странно, она неплохо сохранилась, и, что еще важнее, в ней сохранились письма командира и список его роты. Все отправили в архив – это была очень ценная находка. Алешка усердно помогал ребятам, но и не забывал о своей задаче. Долго подбирался к ней, а потом спросил Олега: – Что-то к вам никто из деревни не ходит. Мало у вас помощников. – Вот и хорошо, – сказал Олег, рассматривая звездочку с офицерской фуражки. – Работа у нас тонкая, аккуратная, здесь навык нужен. Это ведь не просто лопатой махать. – А в Пеньках есть один дядька, он здорово копает, я видел. Хотите, я его позову? Ему все равно делать нечего. – Это кто ж такой? – Олег бережно уложил звездочку в коробочку и сделал на ней надпись маркером. – Дядька такой, мужчина. Его Папа Карло зовут. Олег усмехнулся. – Нет уж, этого нам не надо. Шлялся он здесь, все время ворчал и всюду нос свой совал. Мол, ничего интересного – одна ржавчина. – Ну и дурак! – откровенно высказался Алешка. – А небось как партизанские автоматы увидел бы, обалдел бы. – Да он их видел. Когда мы этот курган вскрыли, вся деревня сбежалась. А этот Папа Карло аж затрясся весь. И убежал. И слава богу, больше мы его здесь не видели. И не увидите, подумал Алешка, но вслух этого не сказал. Поболтать-то он любит, а вот проболтаться – нет, никогда. Если только нарочно. Алешка задержался в лагере до обеда, пообедал, конечно, в хорошей компании. Девушки переложили мед в другую емкость, Лешкину банку вымыли и доверху загрузили «вармишелью» с тушенкой. Дома он эту банку торжественно поставил на стол и сказал Митьку: – Кто ж тебя кормить будет, когда ты меня папе сдашь? – Папа Карло, – буркнул Митек. Когда он поел, Алешка небрежно спросил: – А как там поживает наш майор Максимкин? Когда же он мне пострелять даст? – Леш, у него и без твоей стрельбы дел хватает. Сейчас они там документы на оружие оформляют. Вот отправят оружие в Москву, тогда и тебе достанется. – Ну… – Алешка придал своему голосу нотку разочарования. – Когда это еще будет… – Да скоро. Дня через два. – Ладно, подожду. – Алешка демонстративно зевнул во весь рот, аж зубами щелкнул. – Пошли спать, Митек. Что-то я сегодня устал изо всех сил. – А я бы еще поработал. – Митек потянулся. – Рановато мне ложиться, хотя… – Хотя выпей молока с медом. Мама говорит: от этого очень хорошо в сон клонит. Зато завтра встанешь с первым лучом солнца и будешь писать на свою свежую голову. – С первым лучом я не хочу. Это уж очень ранний луч. – Ну тогда со вторым. Тебе надо поспать. У тебя, Митек, что-то слишком утомленный вид. Ты плохо выглядишь. – Алешка это сказал точно так, как мама говорит папе, когда он поздно приходит с работы. Словом, уговорил. Митек сделал себе чай, положил в него две чайные ложки меда. И пошел на улицу запереть калитку. Алешка глянул ему вслед и бухнул в его чашку еще две ложки меда. Только столовых. И быстренько размешал. Митек вернулся, сел за стол, сделал глоток чая и поморщился. – Что-то я перестарался, слишком сладко получилось. – Сладко не горько, – рассудил Алешка. – Это ведь полезный мед, а не вредная соль. Вот если бы столько соли положил, то тогда было бы плохо, а так хорошо… И если бы… – Хватит, хватит, – прервал его Митек. – До утра не остановишься. На рыбалку сходил бы, что ли. Рыбки хочется. – Ни за что! – воскликнул Алешка. – Твою рыбу даже кошка не ест, боится. – А кстати, где Ксюшка? Что-то я давно ее не видел. – А я недавно видел, – небрежно отозвался Алешка. – Она на твоей кровати с мышкой играла. Митек одним глотком, не поморщившись, допил чай и вскочил: – Что?! Леха, ты мне друг? – Когда как… – Алешка не спешил. – Знаешь, Леш, – Митек заговорил льстивым голосом, – я здесь еще немного посижу, чайку еще выпью, а? – На здоровье, – Алешка едва сдержал ехидную улыбку. – Вот и хорошо. А раз ты мне друг, я тебя попрошу… Сходи, пожалуйста, наверх, отбери у Ксюшки мышь и выброси ее в окно. – Ксюшку? – Мышь! Я не очень люблю, когда по моей постели полудохлые мыши ползают. – Да ну! Она уже, наверное, давно совсем дохлая. – Тем более. Сделаешь для друга? – Уж так и быть. А ты еще чаю выпей, с медом. Чтобы крепко спать. И никому не мешать, хотел, наверное, Лешка добавить. Он поднялся на второй этаж, побыл там немного и вернулся. Конечно, никаких кошек-мышек в комнате не было, хитрость была. Почти военная. – Как там? – с тревогой в голосе спросил Митек. – Порядок. Ксюшка спит на твоем столе. – А мышка, мышка? Алешка небрежно пожал плечами: – Мышка тоже спит. – Где? – Митек даже побледнел. – У Ксюшки в брюхе. …Глубокой ночью, когда Митек давным-давно крепко-крепко спал, Алешка вышел из дома и пошел в Пеньки… Глава VIII ШАХТЕР В ОТСТАВКЕ Явот так все спокойно рассказываю, потому что все трудности и опасности уже позади. А тогда мне было не до спокойствия. Из-за Алешки в основном. Да и у нас на ферме обстановка трудовая постепенно становилась боевой. Наш неведомый враг и противник стал действовать не грубой силой, а подлой властью и хитростью. Вдруг утром, мы еще не успели позавтракать, в контору примчался верхом наш фермер Атаков. Он бросил повод, соскочил с коня и торопливо застучал сапогами по ступеням. И тут же стало слышно в открытое окно, что он сердито звонит в какое-то «Облэнерго». – Да! – громко кричал он в трубку. – Да! Ферма «Красные зори»! Обесточены все объекты. А у меня дойка, холодильники, кормозапарники! Это же беда! – Тут он как-то ошарашенно помолчал. – Что? Не авария? Отключение? На каком основании? За неуплату? Да вы в своем уме? У меня никаких задолженностей нет! Я всегда плачу вовремя! Распоряжение? Чье распоряжение? Администрации? Ничего не понимаю… – Мы услышали, как ударилась в аппарат брошенная трубка. Прибежал взволнованный Бонифаций. Атаков вышел на крыльцо, сдвинул шляпу на нос. Оглядел нас невидящими глазами. – Это война, – сказал он как бы для себя. Мы молча смотрели на него. И все уже поняли. Ферме обрубили электричество. Якобы за неуплату. А это – катастрофа. Все хозяйство работает на электричестве, но самое главное – это вода. Здесь никакого водопровода нет. Воду на ферму качают из скважины, электронасосами. А без воды – сами понимаете – жизни нет. Ведь вода нужна не только для питья, стирки и готовки. Поить скотину, орошать посевы и огороды, да мало ли еще что? – Вот что, – медленно сказал Атаков и сдвинул шляпу на затылок – принял, значит, решение. – Я сейчас поеду в центр, права качать. А вы потихоньку собирайтесь. Завтра я отвезу вас на вокзал. Не дожидаясь ответа, он сбежал с крыльца, хлопнул дверцей «газельки» и уехал. Бонифаций понуро оглядел нас, покачал головой. – Я никуда не поеду, – сказал Мальков. – И я, – сказал Матафон и стал с ним рядом. Толстый и тонкий. – Вас еще никто не спрашивает, – сказал Никита и требовательно взглянул на Бонифация. Как я сейчас понимаю, в этом взгляде был наш общий вопрос: «Вы все время учили быть нас честными и верными, не отступать перед злом и подлостью. Что-то вы сейчас скажете?» И Бонифаций тоже понял этот взгляд. Он долго молчал. И сказал честно: – Ребята, я не знаю, как поступить. Я отвечаю за вас перед вашими родителями, перед нашей школой. Но я боюсь не ответственности, я боюсь за вас. В этих обстоятельствах мы должны уехать. Обязаны уехать. – Он опять надолго замолчал и обвел нас всех грустными глазами. – Но… Нам еще долго жить вместе. И я думаю, какими глазами мы будем смотреть друг на друга, если уедем? И бросим хороших людей в беде. – Становись! – вдруг голосом нашего Полковника заорал Никита. – Равняйсь! Смирно-вольно! Кто желает завтра уехать – два шага вперед! Никто не шагнул. Я думаю, кто-то из наших ребят, конечно, хотел бы удрать, но никто из них не захотел бы показать себя перед всеми трусом и подлецом. – Хорошо, – мягко сказал Бонифаций. – Но я ставлю три условия. Никакой самодеятельности без согласования со старшими – раз. Дисциплина – два. Бдительность – три. – И работа – четыре! – подытожил Никита. Но работа не шла. Мы с надеждой и волнением ждали возвращения Атакова. Надеялись, что отключение энергии – просто ошибка, чья-то небрежность. Но надежды наши не сбылись, а опасения оправдались. …Атаков резко затормозил, едва не загнав «газельку» на крыльцо. Ногой распахнул дверь, на какое-то короткое время исчез; какой-то послышался шум в комнате бухгалтера – и Атаков снова появился в дверях. Но не один. Он крепко держал за воротник своего «надежного» соратника Мая Мартовича. Бухгалтер таращил испуганные глаза и попискивал, как пойманный суслик. Атаков придержал его на верхней ступеньке, отпустил его ворот и дал Маю Марковичу оглушительного пинка пониже спины. Бухгалтер, распластав руки крыльями, миновал в полете все ступени и плюхнулся брюхом на землю. Встал на четвереньки, помотал головой и, вскочив, помчался вдаль. В начале аллеи он остановился, обернулся и погрозил кулачками: – Ты дурак, Атаков! Солдафон! Ты не знаешь, против кого ты попер! Вспомни своего дружка Панасенко! – Ах ты дрючок трухлявый! – взорвался Атаков. – Стой, я тебе добавлю! – Нет я! – заорал Никита. Он как раз держал в руке здоровенное зеленое яблоко, крепкое и несъедобное, как булыжник. Май Мартович резво пригнулся. Но он не знал, что Никита, помимо всяких единоборств, играл еще во всякие игры с мячом, в теннис там, в гольф, в регби. И сделал при броске упреждение. Яблоко с хрустом врезалось в загорелую лысину и разлетелось в мелкие дребезги. Бухгалтер так и сел, вернее, опять плюхнулся. – Никитин! – у Бонифация, казалось, вот-вот выпрыгнут глаза, вытаращенные от возмущения. – Ты не в школе! – Вот именно, – спокойно сказал Никита. – Разве я когда-нибудь швырял в вас яблоки на уроках? Бухгалтер убежал, а мы узнали, что и пинок ногой, и щелбан яблоком он получил заслуженно. Оказалось, что ферму Атакова, как самого несговорчивого фермера, давно уже, образно говоря, окружали. И бухгалтер здесь играл очень важную и очень подлую роль. Это он предупреждал братков и перекупщиков о том, когда и с чем Атаков поедет на рынок. Это он искажал платежные документы так, что ферма оказалась в долгах. – Так, – сказал Атаков, сдвигая шляпу на затылок, – переходим на аварийное электроснабжение. На случай всяких непредвиденных обстоятельств ферма была оборудована несколькими дизелями, которые крутили генераторы и давали ток. Нужно было срочно их наладить и запустить. И в первую очередь накачать воду в аварийные цистерны. Мы взялись за дело. А между делом я спросил Атакова про его дружка Панасенко. – Тоже был здесь фермером. Тоже отказывался от услуг перекупщиков и не делился с братками… – И что? – Была гроза. Начался пожар. И ферма кончилась. – Молния ударила? – спросил Мальков. – Ага. – Атаков усмехнулся. – Только не одна. Штук пять разом. В офис, где сгорела вся документация и все наличные деньги. В скотный двор, в гараж, где была вся техника, в мастерскую… – Вот гады! После ужина мы собрались на своем сеновале, и пока Атаков совещался в конторе с Бонифацием, посовещались сами. – Нужно организовать оборону! – брякнул Мальков. – И на ночь ставить часовых у всех объектов. И вооружиться. – Чем? – усмехнулся Никита. – Рогатками? – Я подумаю. – Подумай. Ты у нас самый умный. – Ты у нас самый сильный. А что сильнее силы, Никита? – Две силы. Или три. – Хитрость. – Точно! Давайте выроем ров вокруг всех полей, садов и огородов и запустим туда наших ужей из оврага. Мальков посмотрел на него, задумчиво так: сила есть ума не надо. И сказал: – Димон, ты говорил, что в кладовке какой-то старый пулемет стоит. Рассмеялись все, даже я. Мальков не улыбнулся. – Завтра покажешь мне и Матафону. Тут смеяться не стали. Матафон – мастер на все руки, Малек – всему голова. Вполне может что-нибудь у них получиться. Никита назначил часовых, определил время смены постов и приказал всем спать. Первое условие Бонифация (насчет инициативы) мы уже нарушили, так что хоть на дисциплине отыграемся. Спали мы плохо. Тревожно было. Задремывали. Но как только вдруг затихали цикады и лягушки, все сразу просыпались – кто их спугнул? Не коварный ли ночной враг? Бонифаций, когда вернулся от Атакова, деловито повесил на стену дряхлое двуствольное ружье вместе с табличкой «Руками не трогать». Кто-то в удобный момент дописал: «Ружье отравлено». Что ж, в трудной ситуации лучше веселиться, чем унывать… Утром, как только Атаков покинул пределы своей конторы, мы с Мальком забрались в кладовку. Выкатили пулемет в коридор, на свет. Мальков внимательно его изучил. – Так… – он ворчал себе под нос. – Здесь трещотка с пружиной – имитирует звук выстрелов. Так… здесь красная лампочка от батарейки имитирует вспышку выстрелов. Работают синхронно. Димон, сбегай, возьми у кого-нибудь из ребят пару пальчиковых батареек. – А зачем? – Пулемет проверить. – Понял, – соврал я. Рядом с Мальком каждому хотелось казаться умным. – И Матафона приведи. Легко. У Матафона наверняка и батарейки найдутся. И он свой знаменитый ножик захватит, в котором весь набор инструментов содержится. Я сбегал в сад, доложил Никите, что в наше распоряжение требуется боец Матафон, получил «добро» и притащил Матафона в контору. Малек и Матафон занялись пулеметом. Я стоял, как ненужный, в стороне, а они мне напоминали двух знаменитых хирургов, которые разложили на столе неживые останки и деловито, совершенно никому не понятно, перекидываются контрольными фразами: как его оживить, чтобы он сплясал на столе зажигательный танец. Вот образец их переговоров: – Видишь, на крыльях трещотки контакты? – Это понятно. Чтобы вспышки в стволе совпадали с треском выстрела. Надо их зачистить. – Как думаешь, что-нибудь подберем? – Кивок в мою сторону: – Если Димон с машиной договорится и денег достанет. – Паяльник еще нужен. – Это потом. Пока просто прикрутим, главное, чтобы схема работала. Боюсь, лампочке уже сто лет. – Фиг с ней. Нам не лампочка нужна. У тебя готово? – Щас, заведу машинку. Мальков, прижимая ладонью кожух, стал крутить какую-то ручку сбоку от него. Слышался от этого треск, сначала быстрый и легкий, а потом – все реже и труднее. – Не перекрути, – сказал Матафон. – Пружина старая, лопнет еще. – Готово, – Малек развернул пулемет вдоль коридора, лег на пол и взялся за рукоятки. – Димон, отойди, а то еще срежем тебя очередью. – Матафон хихикнул. Я на всякий случай отошел в сторонку – кто знает, что они там, наши «высоколобые», придумали. Матафон поднял руку и начал отсчет: – Три, два, один! Огонь! Лежащий за пулеметом Мальков нажал на гашетку. И что? Раздался дробный треск вроде пулеметной очереди, а на кончике ствола замигал, дрожа, красный огонек. – Нормально, – сказал Матафон. – Смешно, – сказал я. – Вашим пулеметом даже кур не разогнать. «Голова» и «руки» переглянулись, усмехнулись и ничего не сказали. Повозились еще с пулеметом, обменялись чем-то непонятным, опять посмотрели на меня. С каким-то сомнением. – Ты говори, – сказал Мальку Матафон. – Димон, ты можешь нас отвезти в поселок? Нам нужно кое-что купить. – Сникерсы, колу? – спросил я с юмором. – Патроны и мины. – Они это сказали так серьезно, что я за них даже немного испугался. – Ладно, – согласился я. – Бидарку возьмем. Бидарка – это такая легкая повозка, похожая немного на легендарную тачанку. В нее можно запрячь и одну лошадь, и тройку. На тройку я не рассчитывал, а на Голубка, который ко мне очень привык из-за сахара, надежда была. После этого разговора Малек и Матафон нахально уселись в кабинете Атакова, взяли из ящика его стола лист бумаги и что-то начали на нем рисовать. При этом спорили, толкались, смеялись и хмурились. – А ты что стоишь? – спросили они меня. – Иди за деньгами и запрягай кобылу. – Жеребца, – сказал я. – А будете выпендриваться – пешком пойдете. В дальнюю даль. – Иди отсюда! – извинились они и снова склонились над листком. Я сходил на конюшню. Порадовался, как ребята таскают ведрами воду из цистерны в поилку, вывел Голубка и запряг его в бидарку. Чмокнул, дернул вожжи, подъехал к конторе и заорал: – Господа, карета подана! Прошу садиться! Господа вышли, подошли ко мне. – Сколько у тебя? – спросили. – Не видите? – разозлился я. – Один Голубок. Вам мало? – Не лошадей, Димон. Денег сколько набрал? Про это я забыл. Но все ребята были рядом, можно пройтись с шапкой по кругу. – На что собираем? – засмеялся Никита. Я ответил серьезно: – На патроны, пехотные мины, средний танк и истребитель «Мститель». Тут подошел Бонифаций с ружьем, протянул мне деньги и сказал: – А это – на самую большую гаубицу. Только помните: никакой инициативы без согласования со мной и с майором в отставке Атаковым. Но это еще не все. Подошла еще и козочка Оксана. В руке ее была корзинка с провизией. Она улыбнулась и сказала: – Хлопцы, туточки я вам сбирала поснидать. Черешня, какая есть, водичка холодная. Кушайте на здоровье. Я, чем старше становлюсь, тем чаще думаю. И очень многое замечаю. Мне даже кажется, что общая беда, общая забота гораздо сильнее сплачивают людей, чем общая радость. В общем, мы поехали. Никто толком не знал – зачем. Но все знали – так надо. А раз надо – будем помогать. И вот что еще интересно: за всю дорогу ни Мальков, ни Матафон не хватались за вожжи. Папа правильно говорит: каждый должен заниматься своим делом. И не вмешиваться, если не попросят, в дела других. А вот Алешка… Этот все время в чужие дела лезет. Туда, где, как ему кажется, нужна его помощь. Вот я так и вижу: летняя темная ночь, чуть видная в ночи дорога, шагает по ней маленький отважный человек. Который, может, и побаивается, но знает, что, кроме него, никто не сделает этого нужного для всех людей дела. Вы когда-нибудь ходили ночной тропкой в поле или в лесу? Вы когда-нибудь боялись, что из-за куста, из-за дерева, из канавы нападет на вас какое-нибудь сказочное или придуманное существо? И если у вас такое было, вы, наверное, знали, что ваш опасный путь был не за яблоками из чужого сада, а за тем, чтобы кому-нибудь хорошему помочь или кому-нибудь плохому помешать. Если у вас такого не было в жизни, то будьте готовы, чтобы в таком случае не оплошать и не постыдиться. …Алешка пришел в Пеньки в самое нужное время: Папа Карло только что вывез в овраг тачку с землей и снова скрылся за дверью сарая. Ща ему будет, подумал Алешка. Он смело подошел к сараю, вовсю распахнул дверь и заорал в глубь тоннеля: – Эй! Дядя Карло! Иди сюда! Сначала было тихо, будто все замерло. Потом послышались неуверенные шаги, и появился Папа Карло в комбинезоне и фартуке, испачканных землей. Он был взволнован и растерян. – Ты что? Ты кто? – зачастил Папа Карло. – Ты зачем? – Я Буратино, – сказал Алешка и присел на скатную доску. – И… и чего тебе надо? – Папа Карло нисколько не был рад встрече со своим сыночком. – Я пришел вас порадовать. – Алешка с интересом оглядывал своды и деревянные подпорки. – Давай! Радуй и мотай отсюда. – Я-то смотаю. А вот другие сейчас примотают. – Кто? Менты? – Менты спят. Как добрые люди. Я сейчас был возле клуба… – А мне-то что? Иди отсюда! – Я там с ними потусовался, – Алешка не спешил. – Там один парень приехал. Внук бабы Лиды. – И что? – Папа Карло насторожился. – А то! Сейчас вся тусовка под его командой к вам придет. Из-за этой тачки. Он сказал, что сначала они вам все окна побьют, а потом всю вашу морду, извините. Тут Папа Карло забыл сразу про свой подземный ход. Зато Лешка не забыл. – Вы не волнуйтесь, дядя Карло, у вас рядом милиция. Вы лучше скажите, что это такое вы здесь строите? – Это? – Тут до Карло дошло, что его тайна находится под угрозой. – А ты никому не скажешь? А то меня, дурака старого, засмеют. Я тебе все расскажу. Давай только сначала в милицию сообщим. А потом я тебе все-все расскажу. Ты только не смейся. Как-то очень суетливо Папа Карло выбрался из сарая и помчался в дом. Вот зачем? Не проще было бы перейти дорогу и нажать кнопку звонка в дверях милиции? – Я лучше позвоню. Как бы от другого лица. Они так лучше поверят. Алешка усмехнулся в самой глубине своей отважной и справедливой души. Ну и, конечно, подсел под окошком с распахнутой форточкой. – Давай, давай, – лихорадочно бубнил в трубку Папа Карло. – Давай мне Жорика. Жорик? Все готово. Прилетай. Токо спеши. Тут на меня местная шпана наезжает и еще какой-то шплинт интересуется. Людей давай, машины. Если меня побьют, я все расскажу. Когда вылет? В среду? Не врешь? Жду! Алешка быстренько вернулся к сараю и сел возле двери. Папа Карло подошел, навесил замок. – Понимаешь, пацан. У меня ностальгия… – Болезня такая? – сочувственно спросил Алешка. – Хочется залезть под землю или под одеяло, да? – Глубже, малец. Это болезня по своей работе. Я всю жизнь был шахтер. Всю жизнь трудился под землей, рубал уголек. А потом – пенсия. А я без нее… – Без пенсии? – Без шахты! Не могу без нее. Тоскую. Ностальгия у меня к ней. Вот и соорудил себе шахточку, понял? – Как мне вас жалко! – Добрый ты пацан. Только никому про это не говори. Засмеют меня, пальцами будут показывать. Не скажешь? – Ни за что! Копайте себе и дальше. Хоть до Америки. Только отдайте бабке Лиде ее тачку. Обидно будет, если вам окна и лицо побьют. – А как же без тачки? – Да просто. Я вам нашу тачку прикачу. – За сколько? – За столько. Вы мне за это расскажете, как вы уголек рубали до вашей пенсии. – Ты настоящий Буратино! Дай лапу! – Я вам лучше руку дам. Я ведь не собачка. – Ты – человек! – расщедрился на похвалу Папа Карло. – А менты – не очень-то люди, скажи? Вот я их вызвал оградить меня и мое имущество от ночных хулиганов, а они что? – А что они? – Алешка прекрасно знал, что Папа Карло никуда не звонил и милицию не вызывал. Но интересно все-таки послушать, как человек врет. Особенно – взрослый. – Да ничего! Говорят: когда вас побьют, тогда мы приедем. Вот и выходит: я с ними вась-вась, а они мне – шиш с маслом. Алешка хотел было посоветовать ему обратиться прямо к этому Вась-Васе, но не стал: кто знает, что это за личность. – Тачку я забираю, – сказал Алешка, – а заодно дойду до клуба, скажу этим ночным хулиганам, что можно вам окна и лицо не бить. Папа Карло ехидно и злорадно улыбнулся: – Скажи им, скажи, – и пробормотал в сторону: – Вот мои друганы нагрянут, они разберутся, кому об морду окна бить. Глава IX ЛИНИЯ ОБОРОНЫ Ялюблю лошадей. И собак. Это очень верные (не знаю только почему) человеку животные. Когда их о чем-то просишь или им приказываешь, они не спрашивают: зачем, почему, кому это надо? Они покорно, послушно делают то, о чем их просят. А иногда даже и больше того. Знаете, когда мы ехали степью, я про все забыл – так было хорошо кругом. Даже не верилось, что вокруг все так плохо. Голубок мягко стучал своими копытами по пыльной дороге, мотал головой, отгоняя мух и слепней, мотал хвостом с той же целью и трудолюбиво бежал и бежал, сам не зная куда. Куда Димону надо – туда и бегу. И буду бежать, пока не упаду. Вот если бы и каждый человек делал свое дело, не спрашивая за это денег и наград. Мальков и Матафон сидели сзади, о чем-то перешептывались, что-то обсуждали и время от времени спорили. Я подумал, без обиды, что я для них сейчас тоже что-то вроде лошади. Какая-то ее часть, которая безропотно подчиняется высшей команде. Мы приехали в самый обычный поселок. Если бы не тополя и еще какие-то заросли с очень сильным запахом, ничего нового в нем мы не увидели бы. Во всяком случае, в магазине. Стандартный набор – от спиртных напитков до пиротехнических изделий китайского производства. Да, и еще одно отличие. Возле магазина стоял такой невысокий барьерчик – коновязь называется. Видно, многие покупатели приезжали сюда на лошадях. Голубок, умница, сразу же подошел к этой коновязи, и не успел я его привязать, как он начал с удовольствием грызть ее своими крепкими желтыми зубами. Мои «клиенты» (и я вместе с ними) вошли в магазин и стали мучить продавца по поводу всяких качеств всяких петард и салютов. Они брали каждую коробку в руки, крутили ее, осматривали, нюхали. Мальков даже читал мелкие буквы на английском языке. Словом, что-то они выбирали. А что они выбирали, кроме них самих, никто не знал. Наконец они отложили несколько коробок и велели мне отнести их в бидарку. Ну и расплатиться, конечно. – Давай, Голубок, трогай, – сказал я, разбирая вожжи, – повезем господ отдыхать. Они после шопинга шибко уморились. – Димон, – послышалось сзади, – ты в стратегии и тактике разбираешься? Ты в них разницу понимаешь? – Мы люди темные, с конюшни, – я удрученно покачал головой, – где нам такие трудности преодолевать. Оно вам виднее. – Да ладно тебе. Мы с Никитой все прикинули и разработали план обороны. – Ага, генеральный штаб у них. – Слушай и запоминай. Почти вся фермерская земля окружена оросительными и осушительными канавами. Понял? – Давай, давай, Голубок, – вздохнул я, – беги себе, а их не слушай. А то потом еще и отвечать придется. За стратегию с тактикой. – Вот, вот. Если свою задачу не выполнишь, ответишь перед строем. Слушай и запоминай. На ферму только одна дорога. Эту дорогу мы перекрываем баррикадой. Это понял? Молодец. – Тараторили они вдвоем, слаженно, не перебивая, а дополняя друг друга. Мозговой центр. – Остается чистое поле. По нему, скорее всего, вражеские соединения ринутся в атаку. И вот тут-то мы их и встретим. – Пулеметным огнем? – усмехнулись мы с Голубком. – Пулеметным огнем, – серьезно ответил Мальков. – И противопехотными минами, – серьезно добавил Матафон. Я их слушал с улыбкой. Вся эта оборона казалась мне детской игрой в «войнушку». Но я ошибался. Постепенно, с той минуты, как мы попали в эту скверную историю, я стал внимательнее приглядываться к своим одноклассникам. И вот что мне думалось. Мы учимся вместе уже много лет, дружим, ссоримся, общаемся, тусуемся и знаем друг о друге очень многое. А выходит, что мы не знаем друг о друге еще больше. Вот Никита, например. Учится легко, но без всякого интереса. Главный интерес – спорт во всем его многообразии. Умом и сообразительностью особо никогда не отличался. В пятом классе даже имел кличку «Пошарь во лбу». Надежный, но очень безалаберный друг. И вот на тебе! Когда понадобилось, когда появилась опасность, когда в беде оказались хорошие люди, Никита вдруг проявил настоящие командирские качества. Зажал нас дисциплиной, раздал обязанности – причем каждому досталось то, что он умеет лучше всех. Приказывает четко и ясно, слушаемся мы его беспрекословно. Стратег и тактик. Наш школьный Полковник был бы им очень доволен. Или наш Мальков. Ботаник он и есть ботаник. Будущий золотой медалист и наверняка лауреат Нобелевской премии. Мы думали, что, кроме как учиться, он ничего не умеет. Как говорится, весь в науке, одна голова торчит. Да зато какая оказалась голова – ясная и практичная. А Матафон? Толстенький, неуклюжий. Когда волнуется, немного заикаться начинает. Что мы про него знаем? Что у него золотые руки? Что он даже компьютер может разложить до последнего винтика, снова собрать, и тот будет краше прежнего. А то, что он очень надежный человек, мы узнали только сейчас, в трудную минуту. А другие наши ребята? Конечно, не все они с восторгом стали в ряды нашего воинства. Кое-кто побаивается, кое-кто считает, что это не наше дело. Но ни один не отступил. Я думаю, это потому, что когда есть общая цель, когда есть грамотный и твердый командир, когда рядом с тобой товарищи – не захочется быть хуже других… – Уснул, Димон? Так ты сделаешь? – Конечно! А что? – Во дает! Малек, он точно спал. – Это у него нервное. Повтори ему задачу. – Димон, ты должен вот эту свою байдарку… – Бидарку, – поправил я. – Хай буде биндарка. Ты должен сделать из нее боевую тачанку. Совсем как настоящую. Чтобы мы могли поставить на нее пулемет и пойти в атаку. Я немного прибалдел. – Я эту тачанку только в кино видел. И то в далеком детстве. Как сейчас помню: летит она по полю среди разрывов, садит из пулемета, а кругом скачут бойцы, машут сверкающими шашками и кричат: «Даешь!» – Ты сам-то не ори. Переделки там не очень большие. Главное, чтобы на ее корме мы могли установить и закрепить пулемет. Я обернулся, оглядел тележку новым взглядом. С военной точки зрения. Далеко не танк, конечно. – Сделаю. – И договорись с Атаковым – он почему-то тебе доверяет, – чтобы запрячь в нее не одного Голубка, а троих. – Где же я еще двух Голубков возьму? – Он придуривается? – спросил Малек Матафона. – Выпендривается. Тройка должна быть, понял? А как их, коней этих, зовут – нам по фигу. И все там проверь, колеса подкачай. – Вот ты и подкачаешь, – мне стало смешно, потому что шины на этих колесах сплошные и никакой подкачке не подлежат. – А ты, Матафон, масло в картере проверишь. Мне понравилось, что о нашем возвращении из поездки весь наш десант знал заранее – Никита выставил на подступах к ферме наблюдателей. И что очень здорово – мы их не заметили, и даже не заметили, как они сообщали о нашем прибытии. На ферме было пока спокойно. Шли повседневные работы. Водой мы запаслись, а без электричества уже как-то приспособились. Единственное, что напоминало о нашем осадном положении, это то, что Атаков приказал нам перебраться из нашего сарая в его контору, на второй этаж. – Клево, – сказал Никита. – Оттуда обзор лучше. Тетя Оксана выдала нам большие мешки, мы набили их сеном, получились отличные тюфяки, и мы разложили их на полу. Черешню мы уже почти всю собрали, остатки ее Атаков отвез в расположенные неподалеку детский дом и больницу. И денег, конечно, за это не взял. Тем временем зацвела кукуруза, и для нас нашлась новая работа – ходить по плантации и обламывать метелки, чтобы происходило опыление и завязывались початки. Вообще-то, непростое это дело – сельское хозяйство. За горсть зерна семь потов сойдет, за ведро картошки – все руки в мозолях и спина в радикулите… После обеда мы с Никитой пошли на машинный двор. Там у Атакова стояла вся его техника. В полном порядке. А вот за машинным двором в полном порядке была свалка машин и орудий, которые уже ни на что не годились. И уже никогда не выйдут на утренней заре в поле. Это было грустное зрелище. Ломаное и ржавое. – Выбирай, Димон, что-нибудь на колесах, чтобы твой Голубец до дороги дотащил. – Не Голубец, а Голубок. – Мне без разницы. – Голубок – в конюшне. Голубец – в миске, – упрямился я, обидевшись за безропотную добрую лошадь. Никита между тем остановился возле сеялки, стал ее рассматривать и что-то прикидывать. – Вот эта турундыка подойдет. Особенно с этими железяками, – он показал на ряд острых, еще не заржавевших сошников. – Мы ее поперек дороги на бок завалим, даже грузовик не пройдет. – Никита осмотрелся. – Во! И еще вот этот драндулет, – показал на картофелекопалку, тоже всю угловатую и щетинистую. – Давай сюда Голубчика. – Голубка, – упрямо поправил я. – Мне без разницы. – Он заливисто свистнул, и тут же появились наши ребята. – Пацаны, вот эти две железяки – выкатить к дороге, а там уж Димон их дотащит. – Голубок, а не Димон, – уточнил я. – Голубец! Не знаю, почему я к нему цеплялся. Наверное, тайно от себя ревновал Никиту к его роли. Он – командир, Малек и Матафон – его штаб, а я при них кучер. Но потом я вспомнил папины слова о том, что для общей пользы каждый должен заниматься своим делом. Спрашиваю себя: смог бы я так же уверенно командовать ребятами? Смог бы я заменить Малька и Матафона на их местах? А они меня? Да они даже не знают, с какой стороны подойти к лошади. А вот меня Голубок понимает, доверяет мне. И я его тоже понимаю. Мне нужно уважение ребят? А разве я не вижу, с какой завистью они смотрят на меня, когда я седлаю Голубка и с места посылаю его в галоп? Или как ловко я запрягаю его в бидарку, и как он слушается малейшего движения вожжей или моего голоса?.. – Никита, – сказал я. – Вот отсюда эти железяки надо убрать. Тогда я смогу поближе подвести Голубка. – Голубчика, – смеется Никита и отдает своей команде распоряжение. Когда мы с Голубком подкатили сеялку и копалку к дороге, тут уж распоряжаться стали главные стратеги. – Димон, ставь их вот здесь, на узкое место. Эту длинную – ближе к канаве, а эту сбоку от нее. Навались, ребята! В общем, баррикада получилась славная. Причем в самом толковом месте. Слева от дороги – непроходимый овраг, а справа – чистое поле, по которому без проблем атакующие прорвутся к ферме. Это вряд ли, как товарищ Сухов говорил. То, что мы перекрыли дорогу только в одну сторону, никого не смущало. В другую сторону дорога далеко не вела. Она кончалась в поселке, который так и назывался – Крайний (мы как раз туда и ездили за «боеприпасами»). А за этим поселком начинались бескрайние плавни… Когда я посмотрел на нашу баррикаду с фронта – мне даже зябко стало. Опрокинутые машины грозно ощетинились стальными зубьями. Тут и бронетранспортер задумался бы. И попер бы чистым полем. Что нам и нужно. Когда мы закончили строительство оборонительного сооружения, подошел Атаков, сдвинув смешливо шляпу на затылок. – Баррикада знатная, – сказал он. – Только смешная. – Но грозная, – сказал Бонифаций. – Неприступная. – Очень даже приступная: объехать ее полем только так. – Что нам и нужно, – сказал Мальков. – Пусть едут полем – мало не покажется. У вас какой-нибудь мелкий мусор есть? – Не понял. – Шляпа на нос, от удивления. – Ну, труха какая-нибудь, сельскохозяйственная. – Еще больше не понял. – Ну что-нибудь такое мелкое, сухое, сыпучее. Чего вам не жалко. – Шелуха подсолнечная пойдет? – Класс! А ее много? – Полмешка. – Мало. – Кукурузная кочерыжка, сухая. Полова, мякина. Этого добра навалом, если годится, возьмете на току. – А полова и мякина это что за фишка? – Ну, отходы. Когда зерно молотят, провеивают – остается всякая мелочь. Мальков и Матафон переглянулись, покивали друг другу и сказали Никите: – Обеспечьте нас этим стратегическим сырьем. В количестве четырех мешков. – А зачем вам все это надо? – осторожно спросил Атаков. – Минное поле оборудуем. – Да… Это понятно… А когда вы уедете, я смогу ходить по этому минному полю? Хотелось бы знать. – Откуда мы знаем? – они синхронно пожали плечами. – И еще хотелось бы знать… Вот это сооружение, – Атаков указал на баррикаду, – когда вы уедете, я могу его разобрать? – Мы не возражаем, – сказал Никита. – Сами разберут! – возмущенно воскликнул Бонифаций и поправил на плече ружье – он так и ходил с ним по усадьбе. – Как миленькие разберут. – Брезгливо осмотрел наше дикое сооружение и выпалил: – Бред какой-то! – А ведь только что хвалил. Действительно – бред. Если задуматься. – Какие новости? – спросил Бонифаций Атакова. – Новости? – Тот сдвинул шляпу на нос, усмехнулся. – Свежие. Например, телефон мне отключили. А мой мобильник, оказывается, Маркович утащил. Все! Игры в войнушку закончились… – Может, послать кого-нибудь в город за милицией? – предложил Бонифаций. – Огородами. – Я как раз надеюсь, что дело обойдется без милиции. – Вот даже так, да? – круто посерьезнел Бонифаций. – Но связь нам нужна. – А что делать? Можно было бы скатать в город, купить мобильник, да я уверен – нам в город путь перекрыт. А связь нужна! Ох, как нужна! – Связь будет! – твердо сказал Никита. – Матафон обещал. Светило солнце, чирикали птицы и мычали на скотном коровы, сухо шелестели листвой разогретые тополя. Оксана мыла в конторе окна, и чистые стекла бросали вокруг солнечных зайцев. И у меня вдруг сжалось сердце, мне подумалось, что, может быть, уже завтра эти чисто вымытые стекла разлетятся в мелкие дребезги… Атаков взял Бонифация под руку, и они пошли в контору. А я тут же уселся на скамеечку под окном и настроил свои локаторы. – Я не думаю, что они начнут с физического устрашения. Большой шум им тоже не нужен. – Наверное, – согласился Бонифаций. – Наверное, они для начала выставят свои требования. – Скорее всего. Поэтому я не стану спешить с ответом, потяну время. – В расчете на помощь со стороны? – Да, от нашей милиции я помощи не дождусь. Она, скорее всего, придет с судебными приставами. Меня объявят банкротом и лишат всего имущества. – Я очень рассчитываю на Оболенского-старшего. Он очень порядочный мент. И с большим влиянием. Судя по голосу, Атаков усмехнулся: – Вот только он очень далеко отсюда. – Зато здесь его старший сын… – Нас, кажется, подслушивают. – Атаков, даже на выглянув в окно, захлопнул его. Да, нам нужно продержаться до связи с папой. А вот связи-то пока еще нет. Да и будет ли она? Глава X «ДАЕШЬ!» Вголове у меня так и засели слова Бонифация: «Зато здесь его старший сын…» Что он этим хотел сказать? Что надеется на меня? А что я могу придумать? Вот если бы с нами был еще и младший сын Оболенского-старшего… А младший Оболенский в это время вел свою войну. В одиночестве. В одном из последних писем он радостно сообщил мне, что Папа Карло вовсе не тот шахтер, который добывает уголь в шахте, а тот, который добывает деньги в… чужих карманах. «Но он, Дим, очень мелкий жулик, а вот скоро прилетит очень крупный жулик Жорик, и они тут такое ограбят! Но вот фиг им!» Это сообщение не очень меня встревожило. Наверное, потому, что все-таки рядом с Алешкой были Митек и майор Максимкин со своим отделением. Да и что там, в этих Пеньках, можно «такое ограбить!» Тачку у бабки Лиды? Но что-то в Алешкином письме мне не понравилось. Какое-то напоминание. Будто он сообщил мне о том, что я когда-то знал, но забыл. А может, не о том, а о ком? Точно! Жорик! Вспомнил я одного Жорика. Который ранил Митька и которому папа обещал настучать по тыкве. Да вряд ли это тот самый Жорик. Их везде полно. Вон даже у Собко помощник – Жорж. Стоп! От Жоржа до Жорика совсем ведь недалеко. Зато очень далеко от берегов Кубани до деревни Пеньки. И я отмахнулся от этой мысли. А Папа Карло настойчиво напомнил Алешке про обещанную тачку. Но ее у Алешки не было. Она была у Митька. И Лешка начал издалека: – Что-то мы давно у нашего Максимкина не были. Он, наверное, очень соскучился. – Еще бы! – усмехнулся Митек, откладывая авторучку. – Особенно по тебе. – Правда? Он еще пострелять нам обещал. Пошли? Митек вздохнул и сложил исписанные листы в стопку – он знал только один верный способ отвязаться от Алешки: это сделать то, что он пожелал. Не знаю, соскучился майор Максимкин или нет, но встретил он их приветливо и, как обещал, повел в тир. – Пистолет я тебе не дам, – сразу сказал он Алешке, – постреляешь из мелкашки. С диоптрическим прицелом. Я объясню, чтобы дальше было понятно: это такой прицел вроде учебного. Он регулируется двумя винтиками – вправо-влево, вверх-вниз. Сделаешь пробные выстрелы, посмотришь мишень и, если надо, прицел отрегулируешь – вправо там или влево, вверх там или вниз. В зависимости от того, куда влепились пульки. Алешка отстрелялся, Максимкин посмотрел его мишень и здорово его похвалил. – Митек, – сказал Алешка, когда тот, в свою очередь, взял винтовку, – давай на спор, слабо? – Мне? Старому оперу? Слабо? Что даешь, если проиграешь? – Ну… – Алешка призадумался. Потом решил: – Жвачку свою отдам. – Бывшую в употреблении? Не пойдет. – Всего один раз пожевал-то, – сказал Алешка. – Не пойдет. Алешка пошарил в карманах. Максимкин с интересом за ними наблюдал. – Ладно, – предложил Митек. – Если проиграешь, то наловишь карасей, почистишь, выпотрошишь, нажаришь, поставишь передо мной на стол сковородку и… уйдешь из дома на два часа. Согласен? Так, а с меня что? Алешка закатил в раздумье глаза, пошевелил губами. – А ты мне свою тачку отдашь. – Идет, – согласился Митек и спохватился: – А зачем она тебе? – Ну… Мало ли… Я ее в Москву возьму. Мама с ней в магазин ходить будет. – Максимкин хмыкнул в кулак. – Она же, знаешь, какие сумки таскает. – Ладно, – согласился окончательно Митек, – тачки тебе не видать, а карасиков я отведаю. – И он взял винтовку из Алешкиных рук. Не заметив, конечно, что за время разговора тот сбил прицел – и вправо-влево, и вверх-вниз. Митек сделал пять выстрелов и гордо выпрямился. Максимкин посмотрел его мишень и вытаращил глаза. – Ты нарочно? – спросил он Митька. – Ты решил подарить ему тачку? Чтобы он на ней уехал в Москву? – Что?! – Митек перемахнул барьер и сорвал свою мишень. – Не может быть! Максимкин, у тебя ружье кривое! Максимкин незаметно улыбается. Он давно уже смекнул Алешкину хитрость. И страшно доволен, что этот пацан обстрелял и обхитрил старого опера Митька, да еще известного писателя. Митек рвет мишень в клочки и сердито говорит Алешке: – Забирай тачку! Можешь ехать на ней хоть в Париж, к своему бате! Эх, знал бы Митек, а особенно Максимкин, зачем понадобилась Алешке эта тачка! Карасями Алешка все-таки Митька накормил, а на второе назло ему пожарил еще и яичницу. Кстати, Ксюшка и то, и другое отведала с отменным аппетитом. Папа Карло ждал Алешку с нетерпением. Вернее, не Алешку, а его тачку. Он был какой-то суетливый, взволнованный и сразу спросил: – Хочешь мне помочь? – Не-а, – честно сказал Алешка. – А что делать? – Да ничего! Посиди вот здесь, на лавочке, вместо меня. – Вообще, я не очень сидеть люблю. А зачем? – Мне работать надо, сроки поджимают, понял? Надо это… наращивать темпы проходки, к Дню шахтера. Обратно не понял? Мне от людей стыдно – я потому ночью работал. А щас уже днем надо. Узнают люди – засмеют… Алешка слушал, открыв рот, и весело думал про себя о том, как взрослый человек не умеет врать. – Ты вот тут сиди и по сторонам поглядывай. Как кто мимо пойдет, ты мне сразу песенку какую-нито запой. Погромче. Теперь понял? – А долго сидеть? – Не, до обеда. А потом мы с тобой пообедаем. Я яичницу забацаю. – Вот только не это, – испугался Алешка. – У меня от яичницы перья расти начинают. Папе Карло стало интересно. Он внимательно осмотрел пацана с ног до головы, но перьев не обнаружил – только хохолок на макушке. – И это… откель они у тебя растут? – Откель… Оттель. – А! Но сидеть-то можешь? – Ладно, посижу. Алешка, посмеиваясь, сидел на лавочке, болтал ногами, поглядывал по сторонам. Ему не было скучно. Во-первых, есть о чем подумать, а во-вторых, он знал, что главное качество, необходимое сыщику, это терпение. Кошка, чтобы подстеречь мышку или птичку, может просидеть в засаде несколько часов. А Лешка что – хуже кошки? Он лучше кошки… В один прекрасный момент на милицейское крыльцо вышел дежурный покурить. – Привет! – крикнул он Лешке через улицу. – «Наша служба и опасна и трудна…» – во все горло заорал Алешка старый милицейский гимн. – Ты чего дразнишься? А где Папа Карло? Что это он свой пост оставил? – Я за него. А он яичницу пошел жарить. Дежурный докурил, Алешка допел и пошел в шахту. Папа Карло стоял за дверью с полной тачкой. – Менты? – тревожно спросил он. – Я их прогнал, – небрежно успокоил его Алешка. – Много осталось копать? – Не очень. После обеда докопаю. На улице чисто? – Он имел в виду – безопасно ли? – Не очень. Много банок из-под пива, коровьих лепешек полно. – Понял. Открывай дверь. Папа Карло выкатил тачку, свез свою «добычу» в овраг, вернулся и сказал: – Зайду к ментам – как они там мою заяву приняли? Я им спать не даю, понял? – И он зашагал к милиции большими шагами, все время что-то бормоча себе под нос. Но в милицию почему-то не зашел, остановился на пороге, развернулся и пошел обратно. Будто считал шаги. Алешка уж было открыл рот с вопросом, но Папа Карло мотнул головой, дошагал до двери сарая и скрылся за ней. Алешка – следом. И проводил взглядом Папу Карло, который так же размеренно, согнувшись, шагал по своей «шахте», как и на улице. И так же бормотал под нос. Алешке показалось, что бормочет он цифры. Когда Папа Карло выбрался наружу, он поднял вверх указательный палец, сказал: «Вот!» – и во всю пасть развернул беззубую улыбку. – Забирай тачку, пацан, и можешь мотать отсюда. – Спасибо, – сказал Алешка ехидно. Но сразу «мотать отсюда» не стал. Тачку подкатил к калитке, а сам «шепотом» вернулся посидеть немного под окошком (но не на скамейке, а на корточках) и немного послушать. – Жорик! – Папа Карло говорил в трубку, захлебываясь от гордости. – Все готово! Лети на крыльях. Машину поставь прямо у калитки. Сам приедешь? Молоток! На милицейском «УАЗе»? Еще лучше! Токо, Жорик, денежки вперед. И за работу, и за большой риск. Я, знаешь, скоко кубов грунта вынул? И вывез на себе скоко? И за искаватор работал, и за самосвал. Под носом у ментов. Так что, Жорик, – денежки вперед. И этот… как его? Бонус. Ящик пива. То-то! Гуд-бай. Алешка усмехнулся. И очень ему захотелось вскочить и заорать в форточку: «Ага!» А мы пока на прикубанских берегах готовились уже не к осаде, а к боям местного значения. Со стороны глядя, ничего особенного на нашей территории не происходило – обычные трудовые будни. Но если не со стороны, а изнутри, то часть наших ребят вела охранную службу: возле дороги у нас были замаскированные посты и установлена между ними и штабом звуковая связь. Очень простая, но надежная. Один длинный свисток: «Вижу противника!» Два коротких: «Срочно вызываю командира!» Два коротких, один длинный: «Общий сбор с оружием!» Три коротких: «Убрать Бонифация!» Со своей задачей я справился довольно легко. Заднее сиденье немного сдвинул вперед и уложил на его место дубовую крышку от бочки. На эту крышку мы установили и закрепили пулемет, сняв его с колес. Получилось здорово – настоящая боевая тачанка, особенно если смотреть на нее издалека. Да еще на «корме» тачанки кто-то написал большими красными буквами задорное слово «Даешь!». Наверное, это сделала тетя Оксана губной помадой. Пулемет заново выкрасили зеленой краской, и он выглядел как настоящий. Он и стрелял очень похожими на настоящие очередями. Наши «ботаны» подобрали такую пиротехнику и разработали такую систему ее подачи, что этот игрушечный пулемет трещал и сверкал такой пальбой, что Бонифаций даже попытался его конфисковать. Пришлось Атакову, как майору в отставке, убедить Бонифация в полной безопасности нашего грозного оружия. – Это оружие не боевое, – успокоил он, – это оружие психологическое. Перебить им врагов – не перебьешь, а отогнать – отгонишь. – Лучше бы перебить, – вздохнул Никита. – Каждый должен заниматься своим делом, – напомнил ему взрослую истину Бонифаций и многозначительно поправил на плече ружье. Такое старое, к которому уже на всем белом свете не осталось подходящих патронов. Мы об этом знали. Но Бонифаций о том, что мы знали, не знал. И важничал, как мальчишка. Вообще, с оружием у нас было туговато. Пулемет, крепкие палки и кое у кого рогатки. Но рогатки Бонифаций все-таки конфисковал. – Еще друг друга перебьете, – сказал он, распихивая «конфискат» по карманам. Сразу после обеда Матафон и Малек распорядились: – Димон, грузи в телегу вот эти два мешка и лопату. Едем в поле, устанавливать минное заграждение. Надо сказать, эти мешки с сухими и мелкими сельхозостатками вполне можно было и на руках отнести. Но ведь приятно покомандовать. Я не стал спорить, погрузил мешки и лопату. А потом в телегу с важностью сели наши минеры. На колени они осторожно поставили коробки с какими-то мощными петардами. – Ехать тихо! – начали командовать. – Соблюдать осторожность! Если рванут – мало не покажется. Это пусть вам не покажется, подумал я, и на всякий случай не стал забираться в телегу, а повел лошадь в поле под уздцы. За оросительной канавой, высохшей до самого дна, которую мы форсировали по двум доскам, минеры скомандовали остановку. И вышли «обозреть местность и произвести рекогносцировку». Я тоже произвел эту самую рекогносцировку. Справа, за легкими кустиками, слегка виднелась дорога, перекрытая стальной ржавой баррикадой. Впереди – узкая полоска ровного поля. Слева, довольно вдалеке, зеленела, как они выразились, купа деревьев. Ну, рощица небольшая, говоря нормальным языком. – Вот эта часть поля, – важно говорил Мальков, – есть, фигурально выражаясь, танкоопасное направление. – Я смотрел на него и думал, что до великого полководца ему не хватает бинокля на груди и усов под носом. – Именно здесь, я так считаю, противник, не преодолев наш заслон в виде баррикады, совершит обходной маневр. – Согласен, – так же важно кивнул головой Матафон. Он был похож на личного повара великого полководца. – Сюда он свернет, и здесь его остановит минное поле. А пулеметная очередь обратит в бегство. Я не знал, что делать – аплодировать или смеяться. Мальков сделал несколько шагов с сторону и продолжил: – Минное заграждение мы протянем вот от того отдельно стоящего дерева вот до этой отдельно стоящей лопаты. Тачанку, за рулем которой будешь сидеть ты, Димон, а за пулеметом мы с Матафоном, замаскируем вон в той купе зарослевых деревьев. Кажется, все ясно? Так точно, фельдмаршал, – и диспозиция, и дислокация. И стратегия с тактикой. – Ладно, Малек, – сказал Матафон, – давай мины ставить. – Сейчас. Вызывай командира, мне еще кое-что в голову пришло. Свистни два коротких. Матафон засунул все пальцы в рот. И свистнул. Не очень эффектно. Получился слабый сип и сильный плевок. Матафон вытер пальцы и футболку и сказал: – Свистни ты, Малек. – Уж я-то свистну, – пообещал Мальков. – Лучше не надо, – сказал я. – А то вы все минное поле заплюете. – И я сам свистнул. Два раза. Коротко и ясно. – Здорово, – позавидовал Матафон. – Научишь? – А ты, Димон, и с лопатой тоже… – Могу и лопатой свистнуть, – пообещал я. – Черенком по… спине. – Лопатой свистеть не надо. Давай, Димон, копай ямки для мин. От отдельно стоящего дерева. А мы будем мины устанавливать. Это дело опасное, мы берем его на себя. Я без слов взялся за лопату. Если они так же копают, как и свистят, то мы эту минную линию до Нового года тянуть будем. – Размер? – спросил я. – Расстояние между ямками? – Размер примерно с ведро. Через каждые три метра. Не успел я углубиться в работу, как прибежал Никита. – Кто свистел? В чем дело? – Они свистели, – я воткнул лопату в землю. – А ты что сажать здесь собрался? – Баобабы, – сказал Мальков. – Они быстрорастущие. Живая ограда произрастет. – Кончай шутить! Ты не в школе. В чем дело? – Здесь мы мины поставим. Противник, конечно, будет объезжать баррикаду по этому направлению. Но кто их знает, этих бандитов, что им в голову взбредет? – Короче! – Подстраховаться надо. Художники есть? – Стрелки на объезд нарисовать? – догадался Никита. Но не совсем правильно догадался. – Наоборот. Запрещающие знаки. Вот это правильно. У них такая психология: нам можно то, что другим нельзя. Поставь такой знак, в чистом поле, они специально на него попрут, чтобы сбить и растоптать. – Понял, – сказал Никита. – Сделают. …В каждую ямку наши минеры укладывали на дно петарду и до верха присыпали ее самой сухой трухой – шелуха от семечек, ломаные кукурузные кочерыжки, полова, мякина. И из каждой засыпанной ямки торчала над землей тоненькая проволочка. Когда мы закончили «постановку мин», Никита принес несколько заостренных с одного конца палок, к которым были прибиты картонки с запрещающими знаками. По полной программе – от обычного гаишного «кирпича» до «Запретная зона. Въезд запрещен». Мы их расставили перед минной полосой и полюбовались. Здорово. Получилось, как задумано – вроде бы наивно обезопасили ферму с этой стороны, а на самом деле указали противнику наше слабое место в обороне. Пришли полюбоваться на наш оборонительный рубеж и старшие командиры. Атаков с улыбкой похвалил нас, но, похоже, в душе считал нашу затею детской шалостью. Потом уже мы узнали, что у него был свой, более реальный метод борьбы. Он рассчитывал выслушать условия, которые ему предъявят бандиты, и попросить несколько дней на размышление. В надежде, что за эти дни мы как-нибудь найдем способ связаться с моим папой или его местными коллегами. А может, сколотить из фермеров отряды самообороны. Бонифаций воспринял нашу оборону всерьез. Он даже вернулся к оросительной канаве, выбрал в ней себе местечко и сказал, что это будет его снайперская точка. Я сразу догадался, что он, конечно, знает о намерениях Атакова, а с нами поддерживает эту игру для того, чтобы мы не запаниковали, и для того, чтобы показать, как они с Атаковым нам доверяют и как они на нас надеются. Бонифаций даже лег в свою стрелковую ячейку, поводил туда-сюда своим незаряженным ружьем, встал, отряхнулся и заметил: – Отличный сектор обстрела. Спросить бы его, что это такое? Да не хочется обижать. – Пошли молоко пить, – приказал Атаков. – Ксюша пампушек напекла. Через секунду я остался один на линии обороны. Всех как ветром сдуло. Пришлось мне одному дойти до этой купы деревьев и выбрать место для тачанки. Я осмотрелся, прикинул свои возможные действия, в глубине души очень и очень надеясь, что в нашей тачаночной атаке не будет нужды. И ошибся… Глава XI БЕЗ ШУМА И ПЫЛИ Они – Алешка и Митек – мирно ужинали. Ксюшка тоже в своем уголке чем-то аппетитно хрустела – то ли пойманной мышкой, то ли остатками семечек, которые она вдруг полюбила. Со скуки, что ли? – Митек, – спросил Алешка, когда они уже пили чай – самое приятное время дня: за водой уже сходили, пол подмели, за окном неторопливо наступает ночь, – Митек, ты книгу свою доделал? – Почти. – Митек поглаживает бороду, он своей книгой доволен. – О хороших людях хорошо пишется. Вот только концовки у меня нет. Нужна хорошая концовка, забойная. – Забойная, – чуть заметно улыбается Алешка. – Это когда шахтер в забое работает? – Леха, у тебя каша в голове. Забойное, Леш, в конце книги или в статье – это неожиданная мысль, идея, которая или еще лучше освещает то, что уже сказано, или освещает то, что до сих пор оставалось в тени. – С тобой не скучно чай пить, – сказал Алешка, – ты такой умный. Ты чего-нибудь такое скажешь, что я целый день об этом думаю, пока… – Пока не восхитишься, да? – Пока не пойму, что это ерунда. Ты бы, Митек, если тебе делать нечего, осветил бы мою жизнь. – Это как? – Митек немного ошалел. Он уже понял, что разговор Алешка завел неспроста, но вот зачем? – Ну, написал бы обо мне теплые слова. Забойные такие. Какой я умный, как я мышей не боюсь. Какие хитрости у меня на уме. – А какие хитрости у тебя на уме? – испугался Митек. – Только никому не говори, ладно? А то я от тебя никогда не уеду. – Митек, конечно, согласился. – Я, Митек, узнал такую тайну! Налей-ка мне еще чаю… Вот сколько ты мне меду кладешь, вот столько себе положи… Узнал я, что в одном месте лежит целый ящик настоящего оружия. Там, Митек, все такое прекрасное – и автоматы, и пистолеты, и гранаты. Пришел бы я в школу… – Подожди, до школы еще далеко. – Ну и вот. А больше я ничего не помню. Я пошел спать до утра. – Ты жестокий человек, – сразу сообразил, что от него требуется, Митек. – Что надо? – У тебя в сейфе пистолет. Он мне нравится. Мой любимый размер. И цвет. – Вот фиг тебе! Это мой любимый цвет! Алешка вздохнул: – Я бы тебе, конечно, рассказал, как я бы из этой вашей милиции украл все ваше оружие… но спать хочется. Мама тебе что сказала? Чтобы «Ленька ложился вовремя, а не сидел с тобой при луне, на мокрой росе». Забыл? – Алешка зевнул во весь рот и клацнул зубами. В доме было тихо. Только вздыхал Митек и стучали на стене ходики. Будто своим «тик-так» говорили: вчера уже давно прошло, сегодня уже кончается, а что будет завтра – никто не знает. А кто знает, тот не скажет. Митек еще раз вздохнул, поднялся (тоже со вздохом) и пошел на второй этаж. Вернулся с пистолетом, брякнул его на стол и сказал от души: – Подавись! – А волшебное слово? – безмятежно напомнил Алешка. – Подавись, пожалуйста! – Ты, Митек, не волнуйся. Я одно дело раскрыл, а ты за него получишь орден. – Я тебе его отдам, – фыркнул Митек. – Рассказывай. – И вот я подумал – как бы мне это оружие скрасть. Я купил старый дом напротив милиции и стал от своего дома в ихний дом копать подземный ход. Так устал! Прямо как Папа Карло. Копал ночью. При свете луны. А иногда и без света луны. Прокопал и позвал своих сообщников. Они говорят: «Клево, Леха! Мы подъедем сегодня ночью на милицейском «уазике» к твоей калитке. Перенесешь оружие в машину, а тебе за это твой Митек отдаст свой пистолет любимого цвета». Митек, как старый опер и хороший писатель, все сразу понял. И сказал: – Мне этот Карло никогда не нравился. Сидит, как сыч, и глазами лупает по сторонам. – Он не по сторонам лупал, он милицию наблюдал. Митек, возьмем твой пистолет и пойдем надаем им всем по тыкве. У меня на них зла не хватает. Вот эти твои соискатели такое хорошее дело делают. А они хотят это героическое оружие кому-нибудь богатенькому в коллекцию украсть. Пока наша милиция спит, как усталые игрушки. Митек покачал головой. – Леша, дело, думаю, не только в этом оружии. Я думаю, Леша, какая-то банда намеревается похитить оружие всего отделения. – Он взял мобильник и набрал домашний номер Максимкина. – Василич? Это Митек побеспокоил. – Слушай! – Максимкин говорил так громко, что даже Алешке было слышно. – Слушай, перезвони чуть позже. Я «ЧП» смотрю. Очень интересный сюжет. Представляешь, какие-то отморозки подрылись под банк и похитили сто килограммов денег. – Мелочью? – хмыкнул Митек. – Если бы. Зеленью. – А оружие они не похитили, сто килограммов? – К счастью, нет. Перезвони. – Они его в другом месте похитят, – сказал Митек. – В Пеньковском отделении милиции. – И вредный Митек, подмигнув Алешке, отключил трубку. Максимкин тут же перезвонил. – Так шутить нельзя, господин писатель. – Это не шутка, – сказал Митек, – это официальное заявление Алексея Оболенского. – Вот так, да? То-то он в последнее время тут вертелся. Высылаю машину. Когда Алешка в кабинете Максимкина рассказал о своих наблюдениях и выводе, ему не сразу поверили. Уж очень фантастично и нагло все это выглядело. – А вы проверьте, – сказал Алешка. – Надо его вызвать сюда, – предложил один опер, – и задержать каким-нибудь разговором минут на пятнадцать. И пока он здесь, глянуть одним глазком на его шахту. – Ну и что? Может, он просто дурью мается. А пацан все придумал. – Это другой опер сказал. Не очень умный. – А вы проверьте, – повторил Алешка без всякой обиды. – Это как же мы проверим? – спросил его Максимкин. – Идите по домам, а утром придете. И посмотрите, что там пацан придумал. – Мне кажется, – сказал Митек, – нужно сделать очень просто. Пригласить сюда этого… Папу Карло… Как его фамилия? – Лошкин. – Пригласить его сюда и предложить ему какую-нибудь очень легкую работу с хорошей зарплатой. – Это мысль, – одобрил Максимкин. – Если он и в самом деле рассчитывает получить деньги за свой тоннель, он откажется. – Майор встал. – Так! Всем разойтись по своим местам. Готовность номер один. В оружейку – двоих оперов. Все! Алешка на всю эту суету смотрел с усмешкой. Как взрослый на детские игры. Они с Митьком ушли в самую дальнюю комнату, где обычно отдыхали дежурные водители, и сели играть в шахматы. И обыграли друг друга. Потому что оба нещадно жульничали. Митек немного волновался, Алешка был спокоен, как Ксюшка на диване после обеда. Митек снова расставил фигурки, но Лешка сказал: – Не успеем, ща за мной прибегут. – Откуда ты знаешь? – Они же не знают, где ключ от сарая. – А что ж ты не сказал! – возмутился Митек. – А меня никто не спрашивал. – Это была его маленькая месть. За большое недоверие. Алешка не ошибся, за ним прибежали. Он не стал ломаться, хотя очень бы хотелось. – Ключ на дереве. Там сучок есть, с задней стороны. А выключатель слева. Только не упадите. А то много шуму наделаете. Тем временем майор Максимкин беседовал с Папой Карло. Очень деловито и дружески. – Вот что, гражданин Лошкин. Вы, как мне известно, безработный. – А я виноват? Просился в директора – не берут. – Меня бы тоже не взяли. А трудоустроиться тебе надо. Непорядок. – Очень хочется. Зарплату получать. – Могу предложить вам должность, – Максимкин раскрыл для видимости какую-то папку, стал водить по странице пальцем, – должность… Вот прямо у нас. Дежурный по журналу. – Это как? – живого интереса к разговору Лошкин-Карло не проявлял. А в глазах его светился хитрый огонек. – Это просто. Записывать в журнал посетителей. Отмечать время прихода и время ухода. Зарплата приличная. Как у старшего сержанта. Лошкин с глубоким разочарованием вздохнул: – Нет, гражданин начальник, мне это никак не подходит. Мне творческая работа по плечу. Директором или заведующим. – Министром не хочешь? – усмехнулся Максимкин. – Не… Их ругают часто. – Что ж мне с тобой делать? – А ничего. Я скоро от вас уеду. В дальние теплые края. Куплю себе дом на берегу моря… – На какие деньги, не смеши. – Этот дом продам, а тот куплю. Тут, как и было договорено, зашел опер, который проверял подкоп: – Вызывали, товарищ майор? – Это была условная фраза, обозначающая, что Лешкины слова подтвердились. – Ладно, гражданин Лошкин, идите. В другой раз поговорим. Папа Карло усмехнулся и дурашливо отдал честь. – Ну, что там? – спросил Максимкин, когда за Лошкиным закрылась дверь. – Там, товарищ майор, в самом деле настоящий подземный ход. Я его замерил, направление прикинул… – И что? – Идет точно к нашему зданию и кончается… – Под оружейкой? – Нет, товарищ майор, – опер широко улыбнулся. – Под туалетом, товарищ майор. Ошибся он немного. Майор Максимкин тоже улыбнулся и сказал: – Вот и хорошо. Старые унитазы после ремонта оттуда убрали? – Не успели, товарищ майор. – Вот и хорошо. С поличным будем брать. Алешка еще пару раз обставил Митька в шахматы. Дальше играть Митек отказался – выручил его офицер, который пришел за ними по поручению Максимкина. – Ну, что там, Василь Василич? – спросил его Митек. – Все так и есть – подкоп под наше здание. Будем брать с поличным. Без шума и пыли. Пойдемте к майору, ждет. Алешка большими глазами уставился на этого Василь-Василича. Вась-Вась, иначе говоря. Когда они шли по коридору, он дернул Митька за рукав, притормозил его и прошептал: – Митек, это ихний сообщник! – Ты что мелешь? – Мне Папа Карло сам проболтался. У меня, говорит, в милиции свой Вась-Вась, все схвачено. Митек вполголоса рассмеялся. – Леха, это совсем не тот Вась-Вась. «Вась-вась» – это не человек. Это выражение такое. – И чего оно выражает? – Алешка даже немного расстроился. – Так говорят, когда находятся с человеком в дружеских отношениях. Можно по плечу его похлопать и о чем-нибудь попросить. Понял? – Значит, мы с тобой тоже «вась-вась»? И я могу тебя по плечу похлопать и попросить, чтобы ты мою тачку домой откатил, да? Попался Митек. – А где она? – Недалеко. Я ее в кустах спрятал. Максимкин очень долго и очень от души хвалил Алешку, называя его «нашей достойной сменой», обещал непременно сообщить папе, какой Алешка герой… Но тут Алешка его перебил: – Лучше не надо. Папа и так знает, какой я герой. А если и про это геройство узнает, мне еще хуже будет. Митек покачал головой и согласился с Алешкой, добавив философски: – Что поделаешь? Хорошие поступки тоже иногда приходится скрывать. – Жаль, конечно. – Максимкин прошелся по кабинету, выглянул зачем-то в окно. – Ну, пока все, орлы-сыщики. Сейчас вас отвезут домой, а мы будем принимать незваных гостей. – А мы?! – Алешка аж подскочил. – Как самое интересное, так – домой! Я трудился, трудился, а вы будете яблоки срывать? – Какие яблоки? – не понял Максимкин, а Митек объяснил: – Он хочет сказать, что вы будете пожинать плоды его труда. – И пожирать! – Алешка от обиды раскипятился, как чайник на печке. Вот-вот его бейсболка станет на голове подскакивать, как крышка. Максимкин стал ему доказывать, что он не имеет права допустить посторонних лиц к участию в операции, что это очень опасно, преступники наверняка вооружены, может произойти схватка или даже перестрелка… Взрослый человек, опытный милиционер и толковый начальник, а все сделал наоборот. Все сказал так, что Алешке еще больше захотелось поучаствовать в схватке и перестрелке. Митек, например, сказал бы, позевывая: – Подумаешь, операция. Встретят их и спокойно скажут: «Граждане, вы задержаны за попытку хищения оружия» – и спокойно отведут в камеру. Тоже мне – операция… В общем, дело кончилось тем, что Митек сграбастал Алешку в охапку, усадил в тачку и отвез домой, без всякой машины. Ну а что было дальше, рассказал им потом Максимкин. В туалете, где должен был выйти наверх подземный ход имени Папы Карло, усилили засаду. И вокруг дома Папы Карло рассредоточились оперативники. Стало быстро темнеть, надвинулась ночь. Пеньки мирно заснули, погасив все огни. Остались светиться только два – над входом в милицию и в окошке Папы Карло. Сам он взволнованно и нетерпеливо расхаживал от калитки до дверей в сарай. И, по обыкновению, бурчал себе под нос, что он вкалывал, как папа Карло, и должен за это получить большие деньги. Где-то, уже за полночь, на дальнем конце села появился ближний свет автомобильных фар. Тотчас же по рации сообщили: «Внимание. Наблюдаем объект». Самый настоящий милицейский «уазик» тихо проехал по селу и, не скрипнув тормозами, остановился возле дома Папы Карло. Тот подскочил к машине, засуетился. Из машины вышли трое в милицейской форме. Папа Карло повел их к сараю, и все они скрылись за его дверью. …В милицейском туалете было темно и тихо, только мирно журчала где-то вода. Да поблескивали стоящие у стены старые унитазы, освещенные лунным светом, слабо проникавшим через окошко под потолком. Никто из оперов не переминался с ноги на ногу, не курил, не покашливал – все замерли. Ждали. Вдали пропел петух, хрипло, словно спросонок. И послышался приглушенный звук мотора… Все ближе и ближе. Вот и смолк, совсем рядом. И стало еще тише. В кармане одного из оперов пискнула рация. «Они пошли. Принимайте». И через некоторое время где-то под полом послышался глухой шум. Шорохи, тупые удары. По полу пробежала трещина. Плитка стала шевелиться. И вдруг все ухнуло вниз, и посреди пола возникла дыра, из которой шел слабый свет и слышались негромкие ругательства. Над краем дыры появилась верхушка деревянной лестницы. И – первая голова, измазанная глиной. Голова осмотрелась, хозяин ее, кряхтя, вылез наверх и замер, прислушиваясь, на четвереньках. Потом он сказал куда-то вниз: – Порядок. Пошли за мной. – Это был Папа Карло. Из черной ямы вылезли еще трое. Вспыхнул свет, они зажмурились. – Привет! – сказал один из оперов. – О! И ты, Папа Карло, здесь? И что вам здесь надо? – Они за унитазами пришли, – сказал другой опер. – Днем постеснялись. Ну-ка, водопроводчики, личиками к стене, ручки за голову, ножки пошире. Минута замешательства прошла. Бандиты выхватили пистолеты. Но, по счастью, им помешал Папа Карло. Охваченный страхом, он рванулся к дыре, сбив по дороге с ног двоих сообщников, и провалился в нее. Еще один бросился было за ним, но его схватили за ворот, выдернули обратно, как репку из грядки. Бросили на пол рядом с другими. Кто-то из них вскинул пистолет, грохнул выстрел, и разлетелся на осколки кафель над раковиной. Тут же точный удар ногой выбил пистолет из руки бандита. Другой бандит благоразумно свой пистолет бросил на пол сам. – А Лошкин? – спросил один из оперативников. – Я за ним? – Там его уже встретили. Под стволами автоматов бандитов обыскали, подобрали с пола оружие, надели наручники. – Да, ребятки, – посочувствовал старший опер, – трудно будет вам в наручниках унитазы выносить. Но что делать – надо. Берем товар и грузим в вашу машину. Который из вас Жорик? – Ни который, – мрачно ответил бандит в форме капитана. – Он, гад, нас подставил, в другой машине на станции ждет. – Осторожный, – смешливо похвалил Жорика старший опер. – Сейчас мы его похвалим и порадуем. – Мы здесь случайно, – буркнул другой бандит. – Домом ошиблись. Это нас дурак Лошкин завел. – Вот как? Ну пусть Лошкин вас и выводит. Взяли по унитазику и – на выход. На улице их довели до машины, заставили погрузить в нее унитазы и отвели в камеру. Опера с шутками сели в «уазик». – Мы быстренько, товарищ майор, – сказал веселый опер Максимкину. – Товар Жорику сдадим, бабки с него получим и – домой. – Жорика доставить не забудьте, – усмехнулся майор. – Э! Папа Карло, а ты куда намылился? Папа Карло, которого взяли на выходе из сарая, задумчиво, шаг за шагом, продвигался к своему дому. – Домой. У меня там пивко еще осталось. – Теперь твой дом – тюрьма, – сказал веселый опер и сел за руль. – Ну вот, – укорил Лошкина майор, – не захотел у нас работать… – Еще не поздно? – спросил тот. – Буду вкалывать, как папа Карло. – Опоздал, гражданин Лошкин. И поезд уже ушел, и рельсы уже разобрали. «Уазик» взревел мотором, вспыхнул фарами и, помигивая габаритками, поехал за Жориком. Без шума и пыли… Глава XII СРАЖЕНИЕ В ЧИСТОМ ПОЛЕ Невдалеке от станции, в лунной тени от большого дерева, стояла иномарка – внедорожник с потушенными огнями. Возле нее в нетерпении топтался человек, лицо которого время от времени освещала вспышка сигареты. Тогда становились видны блестящие глаза и детская челочка на лбу. Человек все время всматривался в темноту, поругивался, отбрасывал окурок и закуривал следующую сигарету. Наконец вдали показался прыгающий свет фар. Машина – все ближе. Подъезжает почти вплотную. Из нее выходят люди и не спеша идут навстречу Жорику. Тот прикрывается локтем от яркого, слепящего света фар. – Ну вы! – недовольно кричит. – Гасите фары! Перегружайте товар! Да побыстрее! К нему подходят вплотную и неожиданно и ловко заворачивают Жорику руки за спину, надевают наручники, выдергивают у него из-за пояса пистолет. Жорик ошарашенно молчит, хлопает глазами, жмурится от света фар. – В чем дело? – наконец-то визжит. – Вы кто такие? Ему никто не отвечает, ведут к «уазику». Жорик начинает сопротивляться, упирается ногами, выкручивается. – Это не мое! – кричит он, когда перед ним распахивают дверцу. – Это ментовский беспредел! Везите меня к прокурору. – Отвезем. Только сначала в одно место заедем. Жорика сажают в машину, пристегивают наручниками к дверце. Он с удивлением смотрит на унитазы и ничего не понимает. Один из сотрудников садится за руль его машины, и все вместе едут на свалку. Жорик все время недоумевает, ничего не может понять, а потом начинает бояться. Почему в «уазике» чужие люди, почему в «уазике» не ящики с оружием, а какая-то старая сантехника, почему его везут на свалку? Может, это даже не менты, а его прежние друганы, которых он когда-то так подло кинул, захапав их деньги? Если это так, то со свалки ему уже не вернуться. Там и останется, среди унитазов и прочего мусора… Вот и свалка. Мрачное вонючее место. Темно. Где-то в глубине слабо светится далекий фонарь и злобно взлаивают бродячие собаки. Машина останавливается. – Ну что, ребята, – спрашивает один, – пусть сам разгружает? Или как? – Наручники снять придется. Сами сгрузим. Пусть посидит. – А чего мы его с собой будем таскать? – спрашивает третий. – Оставим его здесь – и все. Для таких отморозков – самое место, по заслугам. Жорик все это, непонятное, слышит, и ему становится еще страшнее. Вот так оставят его здесь, прихватят наручниками к унитазу и уедут. А как только машина скроется, к нему подберутся голодные дикие собаки. Вот только не это!.. – Парни… Я это… Я лучше с вами поеду. Лучше пусть разборка. Отвечу по понятиям. – По понятиям не надо. Нормально отвечай. Кто тебя на оружие навел? – Никто. Сам навелся. Я недавно в Пеньках в «обезьяннике» чалился. Так, по пустякам. Ну и просек, где оружейка и как до нее добраться. Сообразил про эту развалюху. Купил ее за копейки и Лошкина пристегнул. Пообещал ему штуку баксов. – А оружие тебе зачем? – Продать хотел. Должок на мне висит. Не расплачусь – порежут друганы. – Тебя прямо жалко стало. – В голосе опера прозвучали и насмешка, и гнев, и презрение. – Воровал и грабил, нашего сотрудника подстрелил, соучастников своих кинул. Ребята, может, вернемся на свалку? А Жорик наконец-то сориентировался, успокоился – с ментами лучше дело иметь, чем со своими отморозками. Первый страх прошел. Надо менять тактику. До этого Жорик сидел, как воробей на веточке, а теперь откинулся на спинку сиденья и заявил: – Никого я не грабил, никого не убивал, не кидал, кражу оружия на меня не вешайте. Везите меня к прокурору. Совсем оборзели. Хватаете честных граждан и выбиваете из них показания. – И он тут же, дернув головой, попытался удариться о стойку. «Вот, мол, гражданин прокурор, какие менты у нас – телесные повреждения нанесли». Но у него не вышло: опера сидели по бокам, и голова его только мягко стукнулась в плечо одного из них. – Ты чего дерешься? – со смешком обиделся тот. – Прокурору пожалуюсь. – Все, больше от меня ни слова. Требую адвоката и один телефонный звонок. Жорика доставили в кабинет майора Максимкина. – Садитесь, задержанный. Жорик сел и развалился. – Я требую адвоката. Это какой-то ментовский беспредел. – Сядьте как следует. Адвокат вам будет в суде. Но вряд ли сильно вам поможет. Будете все отрицать? Хорошо. Сейчас мы вам поможем. А дальше все было просто. В кабинет ввели троих задержанных в милицейской форме и Папу Карло Лошкина. – Вы знаете этого человека? – спросил их Максимкин. – Впервые видим. – Дружным квартетом ответили они. Тоже сообразили, что надо попробовать «отбрехаться». – Ну и ладно. Сейчас мы в вашем присутствии произведем обыск задержанного. Смотрите внимательно. Из карманов Жорика стали доставать и записывать в протокол все их содержимое. «Металлический портсигар, внутри которого одиннадцать сигарет марки «Винстон». Газовая зажигалка желтого металла. Мобильный телефон. Паспорт на имя Волкова Егора Матвеевича. Водительское удостоверение на то же имя. Техпаспорт на машину. Бумажник, в котором содержатся денежные купюры…» Тут все трое и Папа Карло насторожили уши и пошире распахнули глаза. Но ничего особенного не услышали и не увидели. «…денежные купюры на сумму две тысячи четыреста двадцать рублей…» Первым сорвался Лошкин: – А где моя тыща баксов? Я три недели шахту рыл, как папа Карло! – Ты чего, мужик, с коня упал? – усмехнулся Жорик. – Я тебя знать не знаю. Тыща баксов! Ты посмотри на себя, козел, ты трояка не стоишь. – Не, ну в натуре, – забасил еще один задержанный. – Ты же с нами обещал сразу же расплатиться. Где бабки? Жорик попытался показать им глазами: молчите, дураки; если меня посадят, вам тем более никаких бабок не видать. – А пиво? – вдруг с горечью вспоминает Лошкин. – Гражданин начальник, пива разве в его машине не было? Не привез? – Все! – рубанул рукой тот, что в форме капитана. – Все! Пиши чистуху, начальник. – Чистосердечное признание, значит. И картина стала ясная. Такая ясная, что Жорику пришлось тоже признаться во многих своих черных делах. Дело это началось очень давно. Жорик руководил одной преступной группировкой. Организовал ограбление банка. Когда грабителей задержали, Жорику удалось уйти (это тогда он ранил Митька). Всех их осудили и распихали по тюрьмам. А у этих бандитов есть такой «святой» обычай: тот, кто остается на воле, обязан поддерживать тех, кто оказался в неволе. Ну там, передачи, оплата адвокатов, подкуп свидетелей. Жорик все деньги, которые награбила его группировка, куда-то ахнул. Скорее всего, проиграл в казино или переправил за границу. В воровских кругах – это большое преступление, непростительное. Но он сумел скрыться не только от милиции, но и от своих разгневанных коллег. По оперативной информации, его укрыл и прикрыл бывший его друган, а теперь большой начальник где-то на юге России. Но положение Жорика все равно оставалось опасным. Рано или поздно его бы все равно разыскали – либо наши, либо не наши. Выход у него был только один: достать денег и расплатиться с долгами. И он решил пойти проторенной дорожкой. Но для этого нужно было оружие. Жорик мотался по старым дружкам (которые от него не отвернулись), искал. И занесло его в Пеньки. Там он случайно сорвался – подрался в магазине, где нахально лез без очереди. Его забрали в милицию. Подержали там немного и выпустили. И хотя он был давно объявлен в розыск, хотя висел его портрет на стендах «Их разыскивает милиция», его не опознали. Позже, когда это выяснилось, начальника Пеньковской милиции сняли с работы. Да что толку? Пока Жорик там сидел, он сообразил, что из дома-развалюхи напротив можно прокопать подземный ход прямо в оружейную комнату. Он собрал нескольких отморозков, пообещал им большие деньги, на роль «шахтера» выбрал неудачливого вора Лошкина, с которым когда-то сидел в тюрьме. И который когда-то был на подхвате у его нынешнего шефа, подворовывая старинное оружие для его коллекции. План созрел. Жорик за какие-то копейки купил у хозяев этот дом и поселил там Папу Карло. Да тут еще стало известно, что поисковики обнаружили партизанский склад. Вот это было здорово! Его южный благодетель был фанатом старого оружия. Жорик соблазнил его этим, получил от него денег на расходы и возможность отлучаться в сторону Пеньков для контроля подземных работ. Шеф его, конечно, об истинной цели не знал. Планы у Жорика шли очень далеко вперед. С помощью оружия, с новой группировкой он рассчитывал и своего благодетеля задвинуть подальше, и занять его место главы района. Здорово придумано. Но совершенно случайно на пути матерого бандита стал худенький пацан с хохолком на макушке, с зорким глазом и лукавым умом. А мы в это время готовились к генеральному сражению. Правда, мы многого не знали. А именно… – Куда делся этот чертяка Жорик? – бушевал в своем кабинете большой начальник Игорь Степанович Собко. – Не мне же ехать в этот сельхоз-навоз! – Так вы ж его сами послали, в деревню. – Это Май Мартович, бывший бухгалтер Атакова, напомнил. – Послал! Послал! Давно вернуться пора. Позвони-ка ему. – Да не отвечает. «Вне зоны действия». – Небось в кабаке сидит! Звони, звони! Время нельзя терять. В любую минуту этот чин милицейский может опомниться. Как его? Оболенский? – Зря вы это затеяли. – Я затеял, я и разберусь. Он еще мне спасибо скажет, когда я его сынка из бандитских лап вызволю. Ну звони, что ты молчишь? – Не отвечает. Что я сделаю? – Вот и езжай сам к этому солдафону. Знаешь, что ему сказать. – Знаю. Только побьет он меня. – Не посмеет. Ребят моих возьмешь. На двух джипах поедете. Постращайте его как следует. Или он играет по нашим правилам, или выйдет из игры. Но пока мер не принимать. Посмотрим, что он скажет. – Отметелят они и меня, и твоих ребят. – Кто отметелит-то? Он там, считай, один. Да пацанва эта московская. Разбегутся как мыши. Езжай. – Тут Собко усмехнулся. – Если отметелят, я тебе премию выдам. Сто рублей. У нас все было готово. А нападения все не было. Даже надоело ждать. – Не расслабляться, парни, – все время напоминал нам Никита. А мы в самом деле немного расслабились. Причем если сначала было ждать тревожно, то теперь скучно. Кое у кого даже появились настроения: мол, чего ждать, давайте сами нападем. Ну, это глупости, конечно. И вот мы сидим после обеда в тенечке, грызем не очень зрелые яблоки, слушаем Бонифация о роли классической литературы в формировании эстетического… Длинный свист («Вижу противника!») прервал его лекцию. Мы разом вскочили на ноги и помчались на свою позицию. Атаков в это время был где-то на дальних огородах, свиста не слышал, командование полностью взял на себя Никита. Все мы залегли в траншее, то есть в канаве, Бонифаций занял свое снайперское гнездо и журавлиным носом выставил из него свое ружье. Мальков и Матафон передали Никите маленький пульт (потом я узнал, что они смастерили его из дистанционного брелока от машины Атакова), объяснили: – Вот эту пимпочку влево сдвинешь, а вот эту, красную, нажмешь. Помчались, Димон. Под навесом уже стояла наготове наша тачанка. Пока наши «ботаны» проверяли пулемет, я быстренько запряг Голубка. Страха не было, я только побаивался – как воспримет Голубок пулеметный грохот у себя за хвостом. Вдруг понесет? А у меня в тачанке два «ботана», которые ни свистеть, ни прыгать с повозки на ходу не умеют. Пронзительно ударил в уши еще один длинный свист. – Гони, – сказал Мальков. – Без тебя знаю. – Я развернул Голубка прямо на месте и задами погнал его в рощицу. Голубок шел ровной рысью и нимало не беспокоился по поводу предстоящего боя. На краю рощицы я слез с козел, взял Голубка под уздцы и провел его к месту нашей засады. Отсюда было все хорошо видно. Дорога – вправо и влево, разделенная надвое баррикадой, ровное поле с торчащими на нем «запрещающими знаками» и чуть заметная канава. В которой залег наш беспощадный отряд. Я закинул вожжи на ветку, и мы, пройдя немного вперед, легли на горячую землю. Опять донесся свист. И – вот они. По дороге, пыля, напористо шли два больших джипа. И странно – звук их моторов мы не слышали, а как бухала в машинах залихватская музыка, стало слышно звонко и отчетливо, будто прямо над нашими головами. Не доезжая метров двадцати до баррикады, машины остановились, музыка смолкла. Из переднего джипа вышли двое, подошли к баррикаде вплотную. Мы услышали ругань и смех. – Главное, – прошептал Мальков, – чтобы они не вздумали баррикаду разобрать. – Не вздумают, – успокоил его я, – они очень ленивые. Работать не любят. Я не ошибся. Двое вернулись в машину. Оба джипа сдали немного назад и свернули в поле. Поехали уверенно и нахально. И, как я и предполагал, для начала сбили шесты со знаками. Хотя вполне могли проехать между ними. Не спеша машины приближались к нашей игрушечной минной преграде. – Так, так, – нервно шептал Мальков, а Матафон вцепился, не замечая, в мое плечо. – Так… Еще чуть… Давай, Никита! То, что мы увидели, даже немного нас напугало – так это было здорово. Почти прямо перед машинами с грохотом встала цепочка взрывов. Высоко вверх и далеко в стороны взлетели, как нам отсюда казалось, столбы в пыль разбитой земли. Это заложенные петарды выбросили всякий легкий хлам. Да часть его еще и дымилась, и клубилась. Было полное впечатление, будто в поле разорвались боевые снаряды. – По коням! – закричал Малек и бросился к тачанке. Мы вылетели из засады и помчались на поле боя. Как мне и было сказано, я погнал Голубка вдоль самой линии разрывов. За которой, остолбенев, застыли машины. Внезапность и напор! Закрепить успех и обратить противника в бегство! Голубок бешено летел, гулко стуча копытами по сухой земле и выбивая из нее сухие комья. «Даешь!» Мы почти поравнялись с машинами. «Огонь!» – услышал я за спиной. И загремела страшная очередь. Голубок вздрогнул, но не испугался, а прибавил ходу. Я обернулся. Это было зрелище. За пулеметом, направленным в сторону машин, пригнулся Малек. Рядом копошился Матафон, видимо, подавая заряды в приемник. Пулемет, рыча, трясся и подпрыгивал. Из его ствола бил разноцветный огонь, будто вылетали трассирующие пули. Противник не выдержал, машины резко развернулись и дунули к шоссе. И сейчас же из канавы поднялась с воплями «Краснозорцы, вперед!» цепочка атакующих. Вслед противнику гранатами полетели камни и незрелые яблоки. Позже выяснилось, что ветровое стекло одного из джипов оказалось со сквозной дырой, словно от пули. Но я точно знаю – это была не пуля, а шарик из подшипника, выпущенный из рогатки. И я знаю совершенно точно, кто это сделал. Но никому не скажу. Бой мы выиграли. Одержали победу. И даже больше того – захватили пленного. Это был предатель Май Мартович. Его на дороге выкинули из машины, посчитав виновником неудачи и позора. Почему не предупредил, что у отставного майора прятался где-то на чердаке пулемет «максим», что у него где-то в погребе прятались противопехотные мины и даже есть один пистолетный или ружейный ствол? Мая Мартовича схватили наши дозорные, доставили в штаб. – И что я с ним буду делать? – спросил Атаков, вернувшийся с огородов. – Его надо допросить, – сказал Никита. – Мы можем узнать много полезного. И он оказался прав… Глава XIII ВЕРТОЛЕТ ИЗ ВЕЯЛКИ – Вот что непонятно, – сказал мне Бонифаций, когда мы, немного успокоившись после боя и насладившись чувством победы, сидели возле летней кухни за ужином, – совсем непонятно. Почему твой отец не проявил должной активности? – Но он же в командировке. Он вчера только вернулся в Москву. – Все равно непонятно. Ведь он же какие-то меры начал принимать. Помните тех ребят из ОМОНа, которые обеспечили нам проезд в город? Начало хорошее, а потом все заглохло. Мне, конечно, не хочется делать упреков, но мы оказались брошенными на произвол судьбы. Слушать это мне было так же неприятно, как и Бонифацию говорить. Я не знаю, что там произошло, но уверен, что наш папа никогда не «бросил бы нас на произвол судьбы». Значит, или что-то такое случилось, или что-то не срослось. – Если Александр Петрович возьмет снова меня на работу… – вдруг неожиданно послышался голос с дальнего конца стола. Там сидел с нами за ужином предатель Май Мартович. Допросить мы его еще не успели, но покормить – покормили. – Если Александр Петрович Атаков вернет меня на работу, я внесу ясность в этот вопрос. Атаков поднял голову от тарелки и с удивлением посмотрел на него. И мы все – тоже. С удивлением от такой наглости. Но Атаков рассудил по-своему, наверное, подумал: чем больше знаешь о противнике, тем больше шансов его победить. – Народу, работников у меня очень мало. – Атаков положил ложку. – Вот ребята уедут, совсем худо станет. Я бы тебя взял. Но только не бухгалтером. Я тебе больше не верю… – Единожды предавши, – вставил Бонифаций, – кто тебе поверит? – Но рабочие руки мне нужны. Скотником на ферму пойдешь? Навоз вывозить. – Пойду. Лучше с вами, чем с ними. Здесь я был уважаемый человек, а там меня вообще за человека не считают. Шкурный, конечно, подход к вопросу, но хотя бы относительно честный. – Тогда я все расскажу. Это вот он во всем виноват. – Май Маркович указал на… меня. Черенком деревянной ложки, как пистолетом. Он сказал это так уверенно, что все ребята привстали, чтобы получше меня разглядеть. А Мальков даже отодвинулся. – Он виноват. Ну и я немножко. Но он больше. Я вскочил в бешенстве: – Вы что мелете, Май Мартович? – Дима! – хлестанул словом Бонифаций. – Ты не в школе! Выбирай выражения! Тут вскочил и Никита. И крикнул Маю: – Это я тебе в лоб яблоком вкатил. Хочешь еще? После этих слов Мальков снова придвинулся ко мне. – Дайте ему сказать, – кивнул Атаков в сторону будущего скотника. Опасливо поглядывая на Никиту, Май Мартович начал свой интереснейший рассказ. И никто, наверное, не слушал его с таким трепетным вниманием, как я… Собко, как главный в районе, подчинил себе всех. Набрал в милицию своих людей, организовал команду перекупщиков и развернул свою рекламу. Из-за усиков, как у Чаплина, его называли за спиной даже не Чарли, а Чарликом. Он завел такой порядок: вырастил и собрал фермер урожай, ему не давали продать его ни государству, ни на рынке. Он должен был по самой дешевой цене отдать его перекупщикам. А те уж продавали по своим ценам. Это была большая беда. Фермеры получали за свою продукцию меньше, чем тратили на ее производство. Конечно, не все соглашались платить дань или отдавать свои фрукты или зерно за копейки. Но таких отважных смельчаков жестоко наказывали. Их избивали, грозили расправиться с детьми, а то и устраивали поджоги. Вся беда была в том, как правильно заметил Бонифаций, что фермеры были каждый сам по себе, а бандиты в стае. Наш отставной майор Атаков оказался тверже всех. И Собко дал команду поставить его на колени. Для начала (и наперед) он поручил Маю искажать платежные документы, чтобы в нужный момент ударить по ферме банкротством. Ну и делали ему всякие предупреждения: то вдруг «авария» на электроподстанции, то вдруг приедет какая-нибудь комиссия и ищет на ферме всякие нарушения, то вдруг коровы заболеют. А чтобы сорвать сбор черешни, устроили с помощью Миколы диверсию – инсценировку дизентерии… Но Атаков стоял твердо, он не привык отступать. У него были офицерская честь и долг хлебороба. Ему только не хватало людей для работы. И тут вдруг нагрянул наш трудовой десант. Собко, конечно, об этом узнал – стукачей у него хватало. Но больше всего его обеспокоило, что у одного из пацанов отец – большой милицейский начальник в Москве. Как он об этом пронюхал, это уже не наше дело, но у него и в Москве были свои люди, которые его покрывали и получали от него за это и деньги, и фрукты с овощами, и прекрасный бесплатный отдых в заповедных местах. Сначала это его не очень интересовало, а вот когда произошла наша первая схватка на рынке и когда начальнику отделения пришлось отчитываться перед полковником Оболенским, Собко кое-что задумал. Он задумал немного «поуправлять» опасным московским полковником. Через его сына. Ему было нужно выиграть время, чтобы согнуть Атакова и подчинить его своим бандитским законам. И тогда снова будет все тихо, мирно и гладко. Точнее – гадко. И оказывается, мой мобильник, в котором были все папины телефоны, не просто потерялся, Собко его забрал и приказал Маю позвонить папе. Сам он, очень осторожный, не стал этого делать. Если что не срастется, рассуждал он, мое дело сторона. И Май набрал номер папиного мобильника… – Дима? – удивился папа. – Что случилось? – Это не Дима, товарищ полковник. Я звоню по его просьбе. Или даже по его поручению. – В чем дело? Кто вы такой? – Я друг. – Понятно. И что вы мне скажете… друг? – Мужайтесь, полковник. Вашего сына захватили некоторые негодяи. Взяли в заложники. Папа помолчал, обдумывая сказанное. Потом спокойно сказал, без паники: – Больших денег у меня нет. – Им не нужны деньги. Я вам все объясню. Вам трудно в наших местных делах разобраться. Тут у нас есть одна ферма. Бандитское гнездо… – Нельзя ли покороче? Что вас просили передать? – Просили передать, чтобы вы не торопились вмешиваться. Вот и все. Как только этого фермера поставят на место, ваш сын – живой и здоровый – будет освобожден. – Я бы хотел его услышать. – Да как же так? Его ведь где-то спрятали. – Хорошо. Я подожду. Потом я узнал, что папа все, конечно, понял. Послушав Мая, он догадался, что это все вранье. И в самом деле решил пока не вмешиваться. Тем более что для оперативного вмешательства нужна была серьезная подготовка. Которая уже велась. Папа еще перед отъездом дал указание своим коллегам заняться этим делом. – Нужна связь, – сказал Атаков, когда Май закончил свои сказки. – Срочно. – Связь будет, – пообещал Мальков. – Мобильники у нас есть, нужен только зарядник. – И где его взять? – Создадим своими силами. Парни, сдавайте всю технику, все подряд. У кого что есть. Плеера, диктофоны, радиоприемники, фонарики. Задача ясна? Вскоре на обеденном столе лежала груда всякой мини-техники. А Матафон разогревал на печке допотопный паяльник. Мальков на клочке бумаги рисовал сложную схему и отбирал, глядя в нее, те из приборов и деталей, которые можно было использовать. – Товарищ майор, Александр Петрович, – сказал он, не отрываясь от схемы, – нужна обычная вилка. – Сейчас, – вскочил Бонифаций, страшно гордый, что его «балбесы» оказались такими умными и отважными. Он считал, что в этом есть и его заслуга. Вполне возможно, что он не ошибался. Бонифаций засуетился, куда-то сбегал, кажется, к столику, на котором тетя Оксана мыла посуду. И принес сразу три вилки. – Вот, Мальков, выбирай. Какая из них лучше? – Никакая. Вилка электрическая нужна. Давно мы так не смеялись. Наверное, с той поры, как расстреляли из пулемета два вражеских джипа. Атаков, сдвинув шляпу на затылок, пошел в контору и вернулся с вилкой и отрезком провода. – Ну что вы принесли, Александр Петрович, разве такой вилкой можно галушки кушать? – весело пошутил Мальков. Мы вообще все повеселели. Наверное, потому что поняли: когда мы все вместе, нам никакой враг не страшен. – У тебя скоро? – крикнул Мальков Матафону. – Иду! – Матафон бухнул на стол кирпич, положил на него яростно рдеющий паяльник, похожий на молоток с острым носиком, уткнулся в схему и стал спорить с Мальковым: – Ты какой конденсатор выбрал? И вот это сопротивление не годится. Они еще немного «пособачились» и взялись за работу. Запахло припоем, время от времени кто-нибудь из них шипел и ругался, обжигаясь о паяльник. Поругивались они и друг на друга: «Не так держишь! Руки кривые! Тебе только гвозди забивать!» А мы, окружив стол, молча и с уважением наблюдали за их действиями. Я даже подумал, что если бы вдруг бандиты нас совершенно блокировали, то Матафон с Мальком соорудили бы из старой веялки вертолет и вывезли бы нас отсюда прямо в Москву. – Готово, – сказал Мальков. Приборчик, надо прямо сказать, выглядел непрезентабельно. Это была какая-то гирлянда, спаянная кусочками проводов из набора разных деталей. Даже паутина какая-то. Атаков глянул на нее и сдвинул, поморщившись, шляпу на нос – вроде как бы сказал: глаза бы мои на это безобразие не глядели! – Ну что? – спросил, не обратив на него внимания, Мальков. – Испытаем? Александр Петрович, запускайте генератор. А вы все, – это он нам сказал, – беритесь осторожно, несем зарядник в гараж. Это было смешно. Пять человек вцепились в эту кашу, каждый в свою детальку и, толкаясь, наступая друг другу на ноги, осторожно понесли ее к генератору. Матафон выбрал мобильник из общей кучи. В гараже, когда мы разложили «зарядник» на днище железной бочки, он присоединил телефон. Они с Мальковым переглянулись. – Втыкаем? – Ща как рванет! – сказал Никита и тем самым разрядил напряжение. Дизель пыхтел, крутил генератор, на приборной доске вольтметр показывал нужное напряжение. – Я включу, – сказал Атаков. – У меня рука легкая. Разошлись на три метра! Дело, конечно, не в легкой руке. Дело в нашей безопасности. – Вот так вот! – и Атаков воткнул вилку в розетку на приборной доске. Ничего не коротнуло, ничего не рвануло и ничего не загорелось. Атаков нагнулся над мобильником, оглянулся на нас и поднял вверх большой палец. На индикаторе мобильника забегали палочки – пошла зарядка! – Что я говорил? – вовсю загордился Бонифаций. – Эстетическое воспитание очень активно развивает технические способности! Александр Петрович, вы позволите нам забрать в наш школьный музей вот это произведение, а также созданный ими пулемет? Атаков сдвинул шляпу на затылок и сказал: – Прибор забирайте. А пулемет я вам не дам. Он мне самому нужен. Вы уедете, я тут один – мало ли что? – Тогда и баррикаду не надо разбирать, – сказал Никита. – Точно! – сказал я. – Нужно ее усилить. Мы вам все со свалки перетаскаем! – А ты помалкивай, – сказал Атаков. – Ты похищенный, тебя здесь нет. Сам того не желая, он напомнил мне о папе. Мне стало жутко, когда я представил, как он волнуется! До этого до меня не доходило – я здесь, жив, здоров, среди надежных друзей, но ведь папа-то этого не знает! Он там с ума сходит. И поделиться ни с кем нельзя. Особенно с мамой. Я подскочил к мобильнику – давай, давай, набирай силу, скорее, дружище! Никита подошел ко мне и сказал с усмешкой: – Не журись, хлопче! Мы тебя простили. Честное слово – легче стало. – А ну, парубки! – вдруг зазвенел под железной крышей гаража веселый голос тети Оксаны. – Молочко на столе, плюшечки пышут, сама бы ела, да боюсь, вам не хватит. – Пошли! – скомандовал Никита. – А Маю ни молока, ни плюшек не давать. Его в другом месте будут кормить. (Мы как-то об этом не подумали, да и Атаков не стал на это обращать наше внимание, но ведь Май Маркович совершил преступление, подделал документы. Простит его Атаков или сдаст в милицию, в нормальную?) Мы пили молоко, ели горячие плюшки, потом долго сидели и болтали за столом. И все ждали – получится или нет зарядка? От этого сейчас очень многое зависит. Ведь ни мин, ни патронов у нас больше нет. Не вытерпел Бонифаций. – Я сейчас, – сказал он. – Я на минутку. – И вернулся с мобильником. – Мне кажется, он уже готов. Он теплый. Оболенский, держи. Я включил телефон. Он ожил! Набрал папин рабочий номер – в это время он обычно в своем кабинете. Сердце мое дрожало где-то под мышкой… Гудки. Один, другой… – Полковник Оболенский. Слушаю вас. Я хотел ответить как-нибудь шутливо, но не смог. – Пап, это я, – сказал прямо по-детски. Самое главное в этой скверной истории, что папа не оставил нас в беде. Уезжая, он уже подготовил операцию по обезвреживанию этой самой… коррупции в прекрасном месте, недалеко от плодородных берегов Кубани. И когда он вернулся, все уже было готово. Нагрянули, как говорится, правильные менты. Похватали всех, кто этого заслуживал. Взяли даже эту рыночную крысиную мелочь вроде черепов на майках. В отделении милиции уже был наш человек, и он четко и правильно подсказал: этих, честных, оставить на работе, начальника снять и задержать, этих сотрудников привлечь к ответственности. Мы пока всей этой борьбы не знали. Мы, на всякий случай, все еще держали оборону. И вроде бы не зря. Однажды утром вдруг перед нашей баррикадой остановился небольшой автобус с тонированными стеклами. – К бою! – скомандовал Никита. Вооружившись, кто чем мог, мы окружили автобус. Без боя не сдадимся! Бонифаций со своим «отравленным» ружьем стал за «баобаб» и грозно объявил: – Первому, кто посмеет тронуть моих детей, я всажу пулю в лоб! Из автобуса спокойно вышел дядька в пятнистом комбинезоне, но без каски, а в фуражке. На плечах у него лежали нормальные погоны очень хорошо знакомого мне милицейского полковника. Он был без оружия. Вернее, оружие у него было – пистолет на поясе, автомат на плече, но руки его были свободны. Папа поднял их и сказал: – Мне нужен… Бонифаций? – У нас такого нет! – Бонифаций тряхнул ружьем. – Убирайтесь! Или мы применим автоматическое оружие. И тут же в воздухе что-то прошумело над головой полковника и, ударившись в стекло автобуса, разлетелось на куски. – Дурак! – сказал я Никите. – Это наши! Мы долго сидели под нашим «баобабом». Бойцы пили молоко и ели всякие фрукты. Папа, Атаков и Бонифаций сидели за столом и все что-то обсуждали. Нас это не касалось. Мы растворились среди омоновцев и вели среди них пропаганду. Бойцы, растопленные парным молоком и галушками, были очень благосклонны. Они внимательно слушали, как мы тут воевали, хвалили нас, хлопали в восторге по коленям и даже, наверное, немного нам завидовали. Потому что мы победили врагов практически без единого выстрела. Ребята рассказывали все подряд и взахлеб, а Никита старался направить разговор в одно русло. Сейчас вы поймете, в какое. – Да ладно, ребята, эти мины, этот пулемет, это все ерунда. Главное в нашей обороне – это баррикада. Она сыграла решающую роль в нашей обороне. – Оно, конечно, – перемигиваясь, поддакивали ему бойцы. – Когда есть заграда в тылу, отступать некуда. Тут уж до конца бейся. – Эх, скажи, Димон, как мы эту баррикаду строили? Трое суток это железо из степи тащили, на себе. Если бы не баррикада, сейчас над фермой летали бы черные вороны. И пепелище кругом. – Да, заслон у вас важный. Его не обойдешь стороной… – Никите даже предложили сигарету, но он категорически отказался: – Я спортсмен, веду здоровый образ жизни, а вот ребята у нас – городские, слабые. Сегодня будут всю ночь ворочаться на соломенных матрасах, завтра вечером у нас поезд. – Соврал, глазом не моргнув. – А до этого нам надо, нашими слабыми силами, разобрать баррикаду и все это железо отправить на свалку. Атаков, хоть и сидел довольно далеко, подхватил тему: – Ребята! Пора по койкам. Завтра у вас трудный день. Товарищ Оболенский, вы нас извините, но у нас дисциплина и распорядок дня. Ваш сын, кстати, распорядок дня частенько нарушает. – Спасибо за информацию. Приму к сведению. Дима, пойдем-ка, побеседуем. Мы пошли в степь. На самом ее краю уже совсем спряталось солнце. Небо внизу было золотым, а вверху зеленым. Мелькали в небе какие-то птицы, скромно зажигались прозрачные звезды. Потом, ночью, они засияют изо всех сил и застынут над землей, заслушавшись ее ночными звуками. – Ну что? – спросил папа. – Повоевали? – Даже уезжать не хочется. Как там Алешка? – Где там? – Ну… в этих… в Пеньках. – Какие там Пеньки? Он здесь, в городе. Ждет тебя в гостинице. – А мама? – Мама в Пеньках. Поехала к Митьку наводить порядок. После Лешки. Да и Митька надо подкормить. Лешка его яичницей замучил. «Это кто кого», – подумал я. – Пап, а чего ты его с собой не взял? – Да кто знал, что тут у вас? Встретили бы залпом из всех орудий главного калибра. Ночь уже стемнела. Золотистая солнечная полоска на западе совсем опустилась за горизонт. И вдруг у нас за спиной вспыхнул яркий свет. Я сначала подпрыгнул от страха, а потом понял – электричество включили. – Ну вот и все, – сказал папа. – Пора домой. Мне стало грустно. И домой хочется, и с ребятами расставаться жаль. Конечно, у нас одна школа, но у каждого свой дом. И никогда мы не будем такими близкими, как здесь, в труде и в бою. К тому же Атаков, его Оксана, поля и огороды, кузнечики и лягушки в овраге. Ночные разговоры на сене. Грустно… Когда мы вернулись, то заметили, что кое-что изменилось. Бойцы уже сидели в автобусе. Но баррикады не было и следа. Дорога была свободна. Кто убрал баррикаду, кто перетащил железо на свалку, можно было не спрашивать. Я проводил папу до автобуса. – Пап, а этот, Собко, вы его арестовали? – Это не так просто. Он сейчас в Москве, ищет защиты у своих покровителей. – Доберешься до него? – Не знаю, это все не так легко. Но я буду стараться. Это ведь не какие-нибудь большие мелочи. – У Атакова, что ли, перехватил? – А Жорик? – спросил я. – Это ведь тот самый? Ты надаешь ему по тыкве? – Нет, – улыбнулся папа. – Хватит с него, Лешка ему надавал. Настроение у наших ребят было не очень веселое. Почему-то никому не хотелось уезжать. Даже тем, кто сначала не хотел сюда ехать. Но все хорошее кончается. Иногда, правда, за этим хорошим начинается и другое, нисколько не хуже. В это нужно верить. А сейчас мы грузимся в «газельку» и в фуру. И едем на станцию. Голубок все время оборачивается и смотрит на меня своим грустным взглядом. Я знаю, что бы он сказал, если бы мог. «Эх ты, – говорит он своим лиловым глазом. – Мы так подружились, а ты меня бросаешь. Ведь я тебя ни разу не укусил. И ты меня ни разу не шлепнул по попе вожжами. Зачем же нам расставаться? Скоро зима. Ты запряжешь меня в санки, и мы помчимся солнечной степью, вздымая порошу. А на краю поля мы остановимся, и ты дашь мне кусочек вкусного сахара. Оставайся, Дим?» Как мне ему объяснить, что я остаюсь? Вместе с Лешкой и папой. Наверное, до самой осени. Когда на станции ребята попрощались с Атаковым, когда они разбросали свои вещи по полкам, когда Бонифаций раздал всем мобильники, он пожал майору-фермеру руку и что-то сунул ему в карман. По-моему, ту самую рогатку, из которой разбил пуленепробиваемое стекло вражеского джипа. Потому что он сказал: – Саша, это на всякий случай. Ведь ваше ружье не стреляет. А потом он загнал наш боевой «взвод» в вагон и напомнил: – А кстати, арбузов нашим девочкам мы так и не прикатим? А ведь обещали. – Ничего, – сказал Никита, – это очень небольшая малость. В Москве прикатим, с рынка. Поезд тронулся, мы с Атаковым помахали ему вслед и пошли к шоссе. Возле «газельки» уже стояли папа и Алешка. В машине Алешка, конечно, не поехал, забрался в фуру и взял вожжи. Всю дорогу он рассказывал мне, как воевал с Митьком и с Папой Карло, а я рассказывал ему, как мы тут воевали без него. А Голубок всю дорогу оглядывался, будто хотел убедиться, что я не уехал, а остался с ним. Папа это время жил в городе, а мы с Алешкой на сеновале, под дырявой крышей, под ясными звездами. Папа в городе воевал, а мы с Алешкой на ферме работали. Скосили кукурузу, выкопали картошку, трудились на жатве. Потом папа приехал за нами и по дороге в аэропорт рассказал нам все, что можно было, о своих делах. В общем, всю команду Чарлика развалили. Самого Собко сняли с работы, и сейчас он под следствием по делу о «Незамаевке». Тут мы не все поняли: то ли он незаконно приватизировал артезианские скважины, то ли что-то еще, но вся эта водичка лилась ему в карман в виде хороших денежек. Достанется ему по тыкве и за другие дела. Скоро в районе опять будут выборы главы. Было бы здорово, если бы на эту должность выбрали Атакова. Или Бонифация. Да я думаю, что и Алешка справился бы с этой работой. Во всяком случае, сам бы воровать не стал и другим бы не позволил. Вот и вся эта скверная история с хорошим концом. Добавлю только, что мы, с папой и с Алешкой, съездили в Пеньки за нашей мамой. Она недаром провела там время. Митек заметно поправился, а Ксюшка потолстела. Она вдруг очень подружилась со «стрикагузкой», и они частенько дремлют рядышком на Митьковом столе. Когда мы уезжали, Митек заставил нас завернуть в деревню. Зайти к Максимкину, послушать его хвалу в Алешкин адрес, пострелять в тире. Я стрелять не стал. Я это не люблю. Мне даже мишени жалко. Я вышел на крыльцо, посмотрел на заброшенный дом, из которого тянулся подземный ход в сортир милицейского здания. И вот что я увидел на фасаде. Потом я узнал, что это Алешка набрал большими буквами на Митьковом компьютере. И обтянул пленкой. Там был текст. «Здесь жил и трудился знатный шахтер П. Карло. Охраняется государством». Мне стало смешно. Кто охраняется государством? Домик-развалюха? Или П. Карло? Последнее вернее. Кстати, Папа Карло еще раз попытался удрать, когда его водили в «шахту» на следственный эксперимент. Никто, конечно, не ожидал от этого тюхи такой прыти. Когда его вели через дорогу обратно в милицию, он кого-то оттолкнул и вскочил в кузов проезжающего мимо грузовика. Бросились за ним в погоню, но когда грузовик догнали, Папы Карло в кузове уже не было. Но в тот же вечер его привели в милицию парни из Олегова отряда. Он, оказывается, прокрался в самую большую палатку и спрятался под раскладушкой. И нагло там уснул, со страшным храпом, чем себя и выдал. По тыкве ему, конечно, тоже досталось. На этой неприятной ноте не хотелось бы ставить точку. Поэтому добавлю: Алешка в сентябре написал письмо Атакову (понравилось ему письма писать). Я его не успел прочесть, Алешка его отправил. Через некоторое время пришел ответ на мое имя. Атаков писал: «Димон, я очень уважаю твоего брата. Я так рад, что он написал мне письмо. Я обязательно ему отвечу. Только ты, пожалуйста, расшифруй, что он написал. Я простой солдат, поэтому некоторые слова не совсем разобрал. Кто такой Вафторнег? Ваш родственник? А как понять: «никада нипаверью што ф поли шубершат снек с мителю»? В конверт было вложено Алешкино письмо. Я переписал его и снова послал на Кубань. А потом сел и тоже написал Атакову письмо. А вот кто такой Вафторнег, до сих пор не знаю. Алешка почему-то обиделся и не сказал. И все, и больше пока ничего…