– Да ну, мутант этот – одноногий, трехголовый, – пренебрежительно хмыкнул здухач. – Я его слышу. Я теперь далеко и вижу, и слышу. На центральном рынке хлеба просит. До чего нечисть довели! – самодовольно прокомментировал он.

– Хлеба… Хлеба просит… – позабыв о перепалке, Танька нахмурилась, будто пытаясь отловить что-то зыбкое, ускользающее. – Хлеба… – в третий раз повторила она. Вдруг побелела, словно лицо ей запорошило мелом, и медленно осела на асфальт.

– Танька! – завопил воин сновидений, снуя над бесчувственным телом девчонки перепуганным ветерком. – Ты чего?

– Моду взяла, в обморок хлопаться! Я ж вас двоих не утащу! – подскочившая Ирка припала на колени возле подруги. – Давай, здухач, дуй на нее, может, очухается!

– Я не… я не в обмороке… – открывая глаза, прошептала Танька. – Я просто… видела! Ему уже один раз дали хлеба – я вам даже рассказать не могу, какой мрак из этого получился! [4] Ему вообще ничего нельзя давать! – закричала она так, что с ветвей местных деревьев осыпались последние пожухлые листочки, а из окон больницы начали выглядывать испуганные и любопытные физиономии. – Нам надо туда! Вихрем!

– Вихрем? Ну, как скажете! – хмыкнул здухач.

Воздух там, где купался в потоках ветра воин сновидений, будто схлопнулся. Стремительным сполохом взвился алый плащ, здухач завился штопором – и вот уже вместо него на больничном дворе заплясал вихрь огненных искр.

– Да-а, раньше у него таких завихрений не было, – потерянно пробормотала Танька.

Вертящийся смерч подлетел к ней, с гусарским шиком склонился перед ведьмочкой, словно припав на одно колено. Танька вдруг засмущалась и покраснела так, что из глаз у нее брызнули слезы. Вихрь снова поднялся, как кобра опираясь на хвост, подхватил Таньку. Девочка восторженно ахнула, краснея еще больше. Покачивая ведьмочку внутри себя, смерч лихо прошелся по двору, крутя пыль и пожухлые листья. Мимоходом, небрежно втянул в себя безвольно сидящее у стены тело мальчишки и девочку с развевающимися черными волосами, минуя оцепеневшую у дверей больницы женщину в железнодорожной форме. Закрутился, взвился с запредельной скоростью, пронесся через бледно-голубые небеса и скрылся за горизонтом.

Застывшая на крыльце проводница, запрокинув голову, наблюдала за безумным полетом.

– Я ж говорю – ведьмы, – кивая сама себе, заключила она. – А меня то в психи, то вообще – в художественные руководители! – голос ее исполнился глубокого возмущения. – Я вам покажу, какой я художественный руководитель! И зомби вашего прикопаю, а то где он – там беда, и никто, кроме меня, этого не понимает! – и она со всех ног бросилась к остановке маршруток, на которых красовалась надпись «Центральный рынок».

– Ну что, ты его видишь? – теребя Ирку за плечо, нетерпеливо спрашивала Танька, сама не переставая вглядываться в тянущиеся под ними торговые ряды. С высоты крыши, на которую приземлились ведьмочки, рынок казался сплошным морем голов, разделенным длинными волнорезами прилавков. Бесчувственное тело Богдана уложили на сумки, но ноги свешивались на мокрое кровельное железо, и джинсы уже пропитались влагой до колен.

– Возле него толпа должна быть! – поглядывая то вниз, то на неподвижного мальчишку, волновалась Танька. – Представляешь – урод с тремя головами! Обязательно толпа соберется!

– Самая большая толпа возле бананов, – ответила свесившаяся с крыши Ирка, острым зрением оборотня вглядываясь в кишащий внизу народ. – Но продавец там с одной головой. Хотя урод, конечно, – добавила она, когда продавец вдруг принялся визгливо орать на старушку, попросившую заменить подгнивший банан на свежий.

Выстроившаяся за дешевыми бананами очередь моментально разделилась – одна половина горой встала за интересы старушки и банановую свежесть, вторая дружно взвыла: «Не отвлекайте продавца, он и так работает как черепаха!»

Над очередью пронесся вроде как порыв ветра. Кое-кому даже почудилось, что над головами скользнул прозрачный, тающий в солнечных лучах силуэт мальчишки в развевающемся плаще. Конечно, если столько простоять – еще не то примерещится!

– Может, этому выродку самолетом лишние головы оторвало? – продолжая неотрывно вглядываться в мельтешение людей, сказала Ирка. – Вот мы его и не замечаем…

– Не выродку, а вы-ро-ду, – по складам проговорила Танька. – Второе название – несамовыт. А головы у него заново вырастают. Гляди внимательнее!

Скандал тем временем нарастал. Продавец обиделся на обе половины очереди – и на тех, кто утверждал, что бананы несвежие, и на недовольных скоростью обслуживания.

– На себя бы, женщина, посмотрели! – накинулся он на старушку. – Бананы ей несвежие! Сами не первой свежести!

– Но я же не заставляю себя есть! – охнула оскорбленная старушка.

– Я тоже не заставляю! – воинственно откликнулся продавец. – Это только мартышки без бананов пропадут, а человек и на картошечке протянет! А ты вообще вали отсюда! – не глядя, рявкнул он на нищего, сунувшего ему под нос грязную замурзанную ладонь. – Тут покупателей обслуживать не успеваешь, еще на тебя время трать!