Том 2. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Похвала уму

Безумие и разум равноценны, Как равноценны в Мире свет и тьма. В них два пути, пока мы в Мире пленны, Пока замкнуты наши терема. И потому мне кажется желанной Различность и причудливость умов. Ум Английский, и светлый, и туманный, Как Море вкруг несчетных островов. Бесстыдный ум Француза, ум Немецкий, Строительный, тяжелый, и тупой, Ум Русский, исступленно-молодецкий, Ум Скандинавский, вещий и слепой. Испанский ум, как будто весь багряный, Горячий, как роскошный цвет гвоздик, Ум Итальянский, сладкий, как обманы, Утонченный, как у Мадонны лик. Как меч, как властный голос, ум Латинский, Ум Эллинский, язык полубогов, Индийский ум, кошмарно-исполинский, Свод радуги, богатство всех тонов. Я вижу, волны мира многопенны, Я здесь стою на звонком берегу, И кто б ты ни был, Дух, пред кем мы пленны, Привет мой всем, и брату, и врагу.

К ненавидящим

О, слушайте, бледные люди, Я новое создал звено. – Есть много мечтаний о Чуде,   Но Небо, Небо – одно. О, слушайте все, кто в тумане, В обмане незрячих долин – Есть множество разных страданий,   Но свет блаженства – один. О, слушайте, сонмы видений, Я пропасти видел до дна: – Есть много дорог заблуждений,   Дорога Правды – одна

Пять пещер

Бледны и томительны все сны земного Сна, Блески, отражения, пески, и глубина, Пять пещер, в которые душа заключена. В первую приходим мы из тайной темноты, Нет в ней разумения, ни мысли, ни мечты, Есть в ней лишь биение животной теплоты. Рядом, с нею смежная, туманности полна, Млечная и нежная в ней дышит белизна, С миром созидающим связует нас она. Третья и четвертая и пятая горят, Ароматом, звуками, и светом говорят, Нам дыханье радуют, пленяют слух и взгляд. Быстро мы касаемся, для нас доступных, сфер, Видим все сокровища пяти земных пещер, Но земной неярок цвет, и скуден он, и сер. Серые, томительно проходят наши дни, Как неубедительно все, что твердят они, О, зажжемте лучшие и высшие огни. Победимте волею число земное – пять, Только тот весь Мир поймет, кто может семь обнять, Глянь в глаза души своей, раз хочешь все понять. Кроме тех пяти пещер, есть в сердце глубина, Есть для взора скрытого простор и вышина, Примирись, что глубь и высь – только два звена. Вознесешься ль в небо ты, падешь ли ты на дно, Всюду цепь одной мечты, к звену идет звено, Жизнь прядет живую ткань, шумит веретено Жизнь прядет, шумит, поет, к примеру льнет пример, Радуйся, о, мыслящий, ты гений высших сфер, Вольны крылья легкие, разбиты пять пещер.

Радостный завет

Памяти князя А. И. Урусова

Мне кажется, что каждый человек Не потому оцениваться должен, Как жил он в этой жизни на Земле, А потому, как он ушел из жизни. Пока мы здесь, мы видим смену дней, И в этой смене разное свершаем. Пока мы здесь, мы слушаем напевы Своей мечты: в одном она нежней, В другом – грубей; во всех она случайна, И всем поет различно о различном. А Смерть равняет всех, затем что властно Стирает все различия мечты. Пока живем пьянящею игрою, Мы думаем, что жизни нет конца, Но Смерть к нам неожиданно приходит И говорит. «Ты должен умереть» И только в этот миг разлуки высшей Со всем, что было дорого для сердца, Является величие души, И разность душ видна неустранимо. Иной в теченьи лет героем был, И в миг один с себя свой блеск свергает Другой всю жизнь казался еле видным, И в миг один проснулся в нем герой. Прекрасней всех кто, вечно светлый в жизни, Не изменил себе, свой день кончая, Но, озарив, последнюю черту, Без жалобы угас, как гаснет Солнце. Вот почему тот самый человек, Чья тень теперь, невидимая, с нами, Не только дорог жизнью мне своей, Но тем, что был живым и в самой Смерти. Своих друзей, свою работу, книги Не разлюблял он до последних дней, Он холодел лишь для телесной жизни, Он отходил без ропота и страха, И нам оставил радостный завет В своем, как бы прощальном, восклицаньи. Когда уж остывала кровь его, И видел взор души – что может видеть Лишь взор души, от пут освобожденной, Он вдруг воскликнул, звучно, как поэт: «Есть Бог хоть это людям непонятно!» И снова повторил «Есть Бог! Есть Бог!» Да, верю, знаю Ты сказал пред смертью, Что каждый сознает в свой лучший миг. Есть родина для всех живых созданий, Есть Правда, что незримо правит Миром, И мы ее достигнем на Земле, И мы ее постигнем в запредельном. Безгласности вещания внимания, К незримому душою обратившись, Я говорю вам. «Бог нас ждет! Есть Бог!»

Воздушная дорога

Памяти Владимира Сергеевича Соловьева

Недалека воздушная дорога, – Как нам сказал единый из певцов, Отшельник скромный, обожатель Бога, Поэт-монах, Владимир Соловьев Везде идут незримые теченья, Они вкруг нас, они в тебе, во мне, Все в Мире полно скрытого значенья, Мы на Земле – как бы в чужой стране. Мы говорим. Но мы не понимаем Всех пропастей людского языка. Морей мечты, дворцов души не знаем, Но в нас проходит звездная река. Ты подарил мне свой привет когда-то, Поэт-отшельник, с кроткою душой. И ты ушел отсюда без возврата, Но мир Земли – для неба нс чужой. Ты шествуешь теперь в долинах Бога, О, дух, приявший светлую печать Но так близка воздушная дорога, Вот вижу взор твой – я с тобой – опять.

Колодец

«Наклонись над колодцем…»

1885
Я припомнил слова, что приснились мечте   В утро жизни, как нежное пение. И хоть я уж не тот, и хоть мысли не те, –   Тайны те же зовут в отдаление. «Наклонись над колодцем, увидишь ты там,   Словно темная яма чернеется, Пахнет гнилью, и плесень растет по краям,   И прозрачной струи нс виднеется. Но внизу, в глубине, среди гнили и тьмы,   Там, где пропасть чернеется мглистая, Как в суровых объятьях угрюмой тюрьмы,   Робко бьется струя серебристая». Не напрасно те строки привиделись мне,   Промелькнули, как нежное пение, Нет обманности – в сне, все правдиво – в весне,   Все – рождение светлою Гения. Наклонись над колодцем, далеко – до дна,   Но не смерть там под мраками грубыми, Ключевая волна так светло-холодна,   Между темными тесными срубами. Не напрасно поднимется тяжесть ведра,   Не напрасно опустится, звонкая. Сколько выйдет на свет хрусталя, серебра,   Нить мечтания скрутится тонкая. Жизнь глубоко – свежа, предвещательны сны,   Неисчерпана мгла утоления. Многоструйна мечта в темноте глубины,   Ясен праздник весны – Приближения.

Мировое кольцо

Кто, смотря, увидал Мировое Кольцо, –

Обвенчался душой с Бесконечностью.

Бальмонт

Бог и дьявол

Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог, Одному – мои стоны, и другому – мой вздох, Одному – мои крики, а другому мечты, Но вы оба велики, вы восторг Красоты. Я как туча блуждаю, много красок вокруг, То на Север иду я, то откинусь на Юг, То далеко, с Востока, поплыву на Закат, И пылают рубины, и чернеет агат. О, как радостно жить мне, я лелею поля, Под дождем моим свежим зеленеет Земля, И змеиностью молнии и раскатом громов Много снов я разрушил, много сжег я домов. В доме тесно и душно, и минутны все сны, Но свободно-воздушна эта ширь вышины, После долгих мучений как пленителен вздох, О, таинственный Дьявол, о, единственный Бог!

Красота

Красота создается из восторга и боли, Из желания воли и тяжелых цепей. Все, что хочешь, замкнешь ты в очертания доли, Красоту ли с грозою, или тишь серых дней. Если хочешь покоя, не заглядывай в бездны, Не ищи и не думай, правда ль жизнь или ложь. Но мечты твои будут беспланетны, беззвездны, В бескометное небо ты навеки уйдешь. О, горячее сердце, что же возьмешь ты как долю, Полнозвучность ли грома и сверкающий свет, Или радость быть дома и уют и неволю? Нет, твой дом изначальный – где рожденье комет. Ты равно полюбило двух враждебных неравных, И виденья покоя отодвинулись прочь. Ты богов уравняло в двух мирах полноправных, Приходите же, грозы, и колдуй мне, о, Ночь. Наколдуй свои чары, но развейся с рассветом: – Если будешь чрезмерной, я себе изменю. Все что к сердцу подходит, я встречаю ответом, И мне сладко отдаться золотистому Дню.