Том 2. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Дьявол моря

Есть рыба – Дьявол Моря,   Она мала на взгляд, Но в ней, с тобою споря,   Таится смертный яд. Она – морское чудо   Лови в морях, живой, И рыб бери оттуда,   Но бойся рыбы той. Когда она ужалит   Чуть зримым острием, Твой челн туда причалит,   Где все, в свой час, уснем. Живой и смертный телом,   С душой где бьют моря, Иди к своим пределам,   В тебе горит заря. В тебе так много дивных   Сокровищ, трав и рыб. Но там, в морях призывных,   Запретный есть изгиб. И в чем изгиб случайный,   То каждый знает сам, Но он смертельной тайной   Грозит всечасно нам. И нам нельзя коснуться   Немого острия, Иначе вдруг проснутся   Все пытки бытия. Смертельно опечален,   Навеки сам не свой, Зачахнешь ты, ужален   Душою, не змеей, – Зубцом жестоким чуда,   Что хочет быть на дне. Не все поймешь отсюда,   Что скрыто в глубине. Живи – с душой не споря,   Не все ты трогай в ней. Есть рыба Дьявол Моря   В морях души твоей!

Колдунья

She who must be obeyed.

R. Haggard [1]
– Колдунья, мне странно так видеть тебя.   Мне люди твердили, что ты Живешь – беспощадно живое губя,   Что старые страшны черты: Ты смотришь так нежно, ты манишь, любя,   И вся ты полна красоты. – «Кто так говорил, может, был он и прав:   Жила я не годы, – всегда. И много безумцев, свой ум потеряв,   Узнали все пытки, – о, да! Но я как цветок расцветаю меж трав,   И я навсегда – молода». – Колдунья, Колдунья, твой взор так глубок,   Я вижу столетья в зрачках. Но ты мне желанна. Твой зыбкий намек   В душе пробуждает не страх. Дай счастье с тобой хоть на малый мне срок,   А там – пусть терзаюсь в веках. – «Вот это откроет блаженство для нас,   Такие слова я люблю. И если ты будешь бессмертным в наш час,   Я счастие наше продлю. Но, если увижу, что взор твой погас,   Я тотчас тебя утоплю». Я слился с Колдуньей, всегда молодой,   С ней счастлив был счастьем богов. Часы ли, века ли прошли чередой?   Не знаю, я в бездне был снов. Но как рассказать мне о сладости той?   Не в силах. Нет власти. Нет слов. – Колдунья, Колдунья, ты ярко-светла,   Но видишь, я светел, как ты. Мне ведомы таинства Блага и Зла,   Не знаю лишь тайн Красоты. Скажи мне, как ткани свои ты сплела,   И как ты зажгла в них цветы? – Колдунья взглянула так страшно-светло.   «Гляди в этот полный стакан». И что-то, как будто, пред нами прошло,   Прозрачный и быстрый туман. Вино золотое картины зажгло,   Правдивый возник в нем обман. Как в зеркале мертвом, в стакане вина   Возник упоительный зал. Колдунья была в нем так четко видна,   На ткани весь мир оживал. Сидела она за станком у окна,   Узор за узором вставал. Не знаю, что было мне страшного в том,   Но только я вдруг побледнел. И страшно хотелось войти мне в тот дом,   Где зал этот пышный блестел. И быть как Колдунья, за странным станком,   И тот же изведать удел. Узор за узором живой Красоты   Менялся все снова и вновь. Слагались, горели, качались цветы,   Был страх в них, была в них любовь. И между мгновеньями в ткань с высоты   Пурпурная падала кровь. И вдруг я увидел в том светлом вине,   Что в зале ковры по стенам. Они изменялись, почудилось мне,   Подобно причудливым снам. И жизнь всем владела на левой стене,   Мир справа был дан мертвецам. Но что это, что там за сон бытия?   Войною захваченный стан. Я думал, и мысль задрожала моя,   Рой смертных был Гибели дан. Там были и звери, и люди, и я! –   И я опрокинул стакан. Что сделал потом я? Что думал тогда?   Что было, что стало со мной? Об этом не знать никому никогда   Во всей этой жизни земной. Колдунья, как прежде, всегда – молода,   И разум мой – вечно с весной. Колдунья, Колдунья, раскрыл твой обман   Мне страшную тайну твою. И красные ткани средь призрачных стран   Сплетая, узоры я вью. И весело полный шипящий стакан   За жизнь, за Колдунью я пью!

1

Та, что должна быть послушной. Р. Хаггард (англ.).

Очертания снов

Long lines of light…

Shelley [2]

Возвращение

Мне хочется снова дрожаний качели, В той липовой роще, в деревне родной, Где утром фиалки во мгле голубели, Где мысли робели так странно весной. Мне хочется снова быть кротким и нежным, Быть снова ребенком, хотя бы в другом, Но только б упиться бездонным, безбрежным, В раю белоснежном, в раю голубом. И, если любил я безумные ласки, Я к ним остываю, совсем, навсегда, Мне нравится вечер, и детские глазки, И тихие сказки, и снова звезда.

2

Длинные линии света. Шелли (англ.).

Ранним утром

Ранним утром я видал, Как белеют маргаритки. Я видал, меж тяжких скал,   Золотые слитки. В раннем детстве я любил Тихий зал и шум на воле, Полночь в безднах из светил,   И росинки в поле. В раннем детстве я проник В тишь планет и в здешний ропот, Я люблю – безумный крик,   И нежнейший шепот.

Преддверья

Зачем мы торопимся к яркости чувства, В которой всех красок роскошный закат? Помедлим немного в преддверьях Искусства, И мягким рассветом насытим наш взгляд. Есть много прозрачных воздушных мечтаний В начальных исканьях наивной души, Есть много плавучих, как сон, очертаний В предутренних тучках, в безвестной глуши. Есть свежесть и тайна в младенческих взорах, Там новые звезды в рожденьи своем, Слагаются там откровенья, в которых Мы, прежние, утренней жизнью живем. И много стыдливости, розовой, зыбкой, В девическом лике, не знавшем страстей, С его полустертой смущенной улыбкой, Без знания жизни, судьбы, и людей. О, много есть чар в нерасцветших растеньях, Что нам расцветут, через час, через миг. Помедлим лелейно в своих наслажденьях, – В истоках прозрачных так нежен родник.

Подо льдом

Над окованной льдом глубиной я иду,   И гляжу, и скольжу я на льду. Лучезарна поверхность холодного льда,   Но темна подо льдами вода. Там в студенных садах, в тишине темноты,   Цепенея, белеют цветы. Дотянулся до льда несвободный цветок,   Но на воздух он выйти не мог. И в душе у меня хорошо и светло,   Что-то к сердцу от сердца дошло. О, лелейный цветок, ты дождешься весны,   Подожди в тишине глубины. Если даже теперь и пронзил бы ты лед,   Этот воздух расцвет твой убьет. О, прекрасный цветок, подожди до весны,   Ты увидишь все лучшие сны.

Белый ангел

От детских дней одна черта пленила Мои мечты, в чьих зыбях таял сон, В глаза печальный отблеск заронила, В мой ум вошла как дальний тихий звон. Мне снился грустный ангел, белоснежный, С улыбкой сожаления в глазах, Я с ним дышал одной печалью нежной, Я видел бледный Рай в его слезах. Он мне являлся в разные мгновенья, И свет храню я этих беглых встреч. Есть проблески, которым нет забвенья, Есть взгляд без слов, его не молкнет речь. Любил – еще люблю я – неземное, Ум сердца – луч холодному уму, Я верю в Небо, синее, родное, Где ясно все неясное пойму. С небесным я душой не разлучаюсь, И, встретив чей-нибудь глубокий взор, Я с ним, я с Белым Ангелом встречаюсь, Таинственным и близким с давних пор.

Благовещенье в Москве

Благовещенье и свет,   Вербы забелели. Или точно горя нет,   Право, в самом деле? Благовестие и смех,   Закраснелись почки. И на улицах, у всех   Синие цветочки. Сколько синеньких цветков,   Отнятых у снега. Снова мир и свеж и нов,   И повсюду нега. Вижу старую Москву   В молодом уборе. Я смеюсь и я живу,   Солнце в каждом взоре. От старинного Кремля   Звон плывет волною. А во рвах живет земля   Молодой травою. В чуть пробившейся траве   Сон весны и лета. Благовещенье в Москве,   Это праздник света!