– Спасибо, – Дронго протянул ему руку, – а насчет Баку вы действительно правы. В этом городе весь двадцатый век жили десятки тысяч евреев. Ученые, врачи, адвокаты, шахматисты. И город гордился своими гражданами. До свидания.

Он вышел из кабинета, чтобы пройти в другой кабинет, находившийся рядом на этаже. Попросив приготовить для него копию характеристики, он прошел дальше, туда, где находился кабинет первого вице-президента банка Дмитрия Григорьевича Ребрина. Узнав о том, что приехал адвокат Абасова, Ребрин заявил, что сейчас занят и не может принять у себя гостя. Заодно он попросил узнать, каким образом гость вошел в здание банка. Уже выходя из приемной, Дронго услышал, как секретарь Ребрина звонила в охрану, даже не подумав немного подождать, пока гость отойдет от ее приемной. Очевидно, секретаря тоже не устраивала смена хозяина кабинета первого вице-президента.

Дронго решил попытать счастья у другого вице-президента. Он вошел в приемную и едва не столкнулся с выходившим из кабинета мужчиной. Ему было лет сорок. Выше среднего роста, с красиво уложенными волосами, голубыми глазами, он было похож скорее на актера, чем на финансиста. Впечатление дополняла щеточка щегольских усов над верхней губой. Он был одет в темно-синий костюм. Увидев входившего Дронго, он остановился.

– Вам кого? – спросил неизвестный.

– Мне нужен господин Лочмеис, – пояснил Дронго.

– По какому делу? – уточнил незнакомец, поворачиваясь к секретарю, – вам, кажется, не назначали на сегодня время.

– Не назначали, – подтвердила секретарь.

– Я новый адвокат господина Абасова и был только сейчас на приеме у господина Гольдфельда, президента вашего банка...

– Мне известно, кто такой Гольдфельд, – усмехнулся неизвестный, – учитывая, что я вице-президент банка.

– Извините. Вы Ральф Рейнхольдович Лочмеис?

– Да, – кивнул вице-президент, – идемте ко мне.

Они вошли в просторный кабинет Лочмеиса. Здесь все было чуточку иначе, чем в кабинете Гольдфельда. Повсюду были развешаны фотографии хозяина кабинета с известными политиками, актерами, бизнесменами, журналистами.

– Садитесь, – пригласил гостя к приставному столику Лочмеис, сам усаживаясь в кресло хозяина кабинета.

– Значит, старого адвоката поменяли? – уточнил Ральф Рейнхольдович.

– Нет, не поменяли. Просто взяли еще одного. Меня попросили об этом родственники Абасова.

– Разве бывают два адвоката? – удивился Лочмеис. – Я об этом не знал.

– По закону их число не ограничено. Могут быть даже пятеро или шестеро.

– А прокурор только один? – уточнил Лочмеис. – Это даже нечестно.

– Прокурор представляет сторону государства, а адвокаты интересы конкретного лица.

– Поэтому у нас государство всегда в проигрыше, – рассмеялся Лочмеис, – но я доволен, что нашему Ахмеду будут помогать сразу двое адвокатов. Чем я могу вам помочь?

– Вы его хорошо знали?

– Конечно, хорошо. Мы уже столько лет работаем вместе. Хотя я раньше работал на Украине. Нет, в Украине, сейчас так говорят. И только в прошлом году меня перевели сюда, в Москву.

– Алексей Паушкин работал в отделе, который курировали вы или Абасов?

– Этот отдел курирую непосредственно я. И Паушкин был достаточно исполнительным, хотя и безиннициативным сотрудником. Думал только о своих личных делах, взял в кредит «шестерку» «Ауди», чтобы производить впечатление на своих дам. Такой полупижон, полуловелас.

– Он вам не нравился?

– Почему? Я этого не сказал. Звезд с неба он явно не хватал, но сотрдуником был неплохим. Иначе мы бы не стали его переводить из нашего подмосковного филиала в Москву. Между прочим, инциатором перевода был именно я и поэтому можете себе представить, как именно я к нему относился. До этого дикого случая в отеле «Марриот».

– Вы изменили к нему свое отношение? Почему?

– Во всяком случае переосмыслил. Я очень хорошо знал нашего Ахмеда Абасова. И понимал, что он не станет убивать человека по незначительным причинам. Его нужно было серьезно довести. Не знаю, что у них там произошло, но, очевидно, Паушкин тоже оказался не лучшим из ангелов.

– И вы ничего не предполагаете?

– Я финансист, а не бабушка Ванга, чтобы гадать. Это не моя профессия. Ахмеда действительно жалко, он был очень толковым специалистом.

– Вы не замечали никаких перемен, которые происходили с Абасовым? Или с Паушкиным?

– Ничего не замечал. Разве что Абасов в последние месяцы был более раздражительным и нетерпимым, чем обычно. Не более того. Но он южный человек, ему простительно. Это мы, прибалты, обычно думаем, размышляем, взвешиваем и лишь потом говорим. А у него обычно бывает спонтанная реакция. В последние годы я думаю, что реакция южных людей гораздо более правильная, чем наша. Ведь их реакция идет от горячей натуры. А мы взвешиваем и размышляем, часто не решаясь на конкретные действия.