— Эта арифметика настолько проста, что даже я ее одолел, — притворно вздохнул капитан. — Дальнейшие вопросы предвижу. Да, проверил в аэропорту. Первый самолет в пятницу утром должен был вылететь в двадцать минут шестого, но по каким-то причинам задержался до восьми, следующие вылетали каждый час. Фамилии Даракчиевой среди пассажиров не значится… Алиби подтвердилось и днем. Зина действительно была на Евином пляже. Во-первых, разговаривала с гардеробщицей, та ее хорошо знает, поскольку Зина всегда щедра на чаевые. А около двух часов дня Даракчиева была на почте, чтобы отправить мужу телеграмму. Ту самую, что подшита в дело.

— Оригинал бланка взял?

— Вот он. — Смилов вытащил синий листок и положил на стол перед Геренским. — Я тщательно сверил почерк. Телеграмма написана собственноручно Зиной, а приемщица отметила точный час подачи: четырнадцать двадцать… Так что вычеркнем вдову из списка подозреваемых?

— С величайшей радостью, Любомир, — согласился подполковник. — Ничего не найти — это тоже немалый успех.

— Предлагаю написать этот афоризм перед входом в управление, — сказал капитан.

Подполковник внимательно прочитал все пять писем, затем, положив их на край стола, сказал как бы в раздумье:

— Хватка у консорциума железная. На мелочи не размениваются. Анонимки, цианистый калий, кирпичи, летящие с последнего этажа…

— Кто-то старается нас оклеветать, товарищ Геренский, — оторопело ответил Боби. — Какой-то негодяй хочет, чтобы…

— Не торопитесь со своими выводами, — сухо прервал Паликарова подполковник. — Никакой клеветы я здесь не усматриваю. Несколько глупых предложений — и только. — По его лицу скользнула тонкая ироническая улыбка. — Совсем другое дело, если бы письма были присланы на наш адрес и в них выдвигались какие-то обвинения. Против вас. Или, например, против гражданки Дарговой…

Паликаров проглотил его намек и отвел взгляд, но тут в бой вступила Беба.

— Вы совершенно правы, товарищ Геренский. Но все-таки. Письма пугают, нервируют, не дают спокойно жить.

— Если даже у получателя чистая совесть?

— Именно поэтому и нервируют! — не задумываясь, ответила Беба. — Мне кажется, цель анонимщика ясна. Совершив два преступления, он хочет отвлечь от себя внимание.

— Почему же именно убийцу потянуло к перу и бумаге?

— А кто еще станет клеветать на честных людей? Кому это выгодно?

— Хотите сказать, что если вы оба получили эти письма, значит, вас нужно исключить из числа потенциальных убийц Даракчиева и Даргова?

— Мне кажется, — холодно ответила Беба, — все это вытекает не из моих слов, а из самих фактов.

— А если автор писем один из вас? — поинтересовался Геренский. — Сначала написал другому, а потом для отвода глаз самому себе?

Последовало продолжительное молчание.

— Говорил я тебе, Беба, зря мы суемся в милицию, — сказал наконец Паликаров.

— Ничего подобного, — ответил Геренский. — Вы поступили правильно… Интересно только, другие из вашей компании тоже получили письма?

— Не знаю, — быстро ответил Паликаров.

— Может, и получили, мне они не докладывают, — сказала Беба.

Геренский поднялся, давая понять обоим посетителям, что разговор закончен.

— Благодарю за сообщение. Если не хотите осложнить ваши дела, не предупреждайте своих приятелей ни о сегодняшней нашей беседе, ни об анонимках.

— Это, Любак, как ты сам понимаешь, письма таинственного прорицателя к Жилкову. — Геренский сложил листки в конверт. Их черная служебная «волга» затормозила перед светофором, и подполковник рассеянно глядел, как люди спешат по переходу.

— Неужели он сам их принес в управление? Что-то не похоже на тугодума Жилкова, — усомнился Смилов.

— Ты прав. Он не из тех, кто выкладывает такого рода документы на блюдечке с голубой каемочкой. Вначале, когда я к нему приехал, уперся как бык: никаких писем ни от кого не получал, и баста. Потом только покаялся… Я взял их для экспертизы.

Они подъехали к домику, где обитал таможенник, и вышли из машины. На звонок никто не ответил. Тогда они обогнули дом, но все окна и форточки оказались заперты.