Опали меня любовью

Аннотация

Любовь героев разворачивается в уединенном поместье Шона Форрестера в лесах Нью-Гэмпшира. Встретившись врагами, Шон и Сьюзен постепенно в ходе общения и узнавания меняют свои взгляды. Их сближает общее дело — расследование гибели друга Шона и разоблачение клеветы по этому поводу. Поверив друг другу, герои преодолевают все испытания, ставшие на пути их любви, и обретают счастье, на которое уже перестали надеяться.

Пролог — Давайте разберемся и будем говорить на языке, который понятен нам обоим. — Он саркастически улыбнулся. — Вы собираетесь использовать меня для своей карьеры, а так, как попутно вам придется подчистить мою репутацию, мне не следует навязывать вам свое внимание. Я вас правильно понял? Она прикусила губу. Все было не так. Да, такого внимания она не хотела. — Проще говоря, — вежливо продолжал он, — вы не хотите, чтобы я дотрагивался до вас. Она посмотрела на него, зная, что любой из двух ответов был бы неправдой. — Знаете что… — Он поднялся и, огибая стол, направился к ней. Схватив за плечи, он поставил ее на ноги и притянул к себе. — … Я не верю в это ни на минуту. Он склонил голову и коснулся губами ее губ. Девушка стояла, безвольно опустив руки, не в силах оторваться от него. Чисто инстинктивно, ничего не видя и не слыша, она обняла его. С нарастающим возбуждением он обхватил ее за плечи, затем его руки скользнули вниз… Внезапно он напрягся и решительно отодвинулся. Подняв глаза, она увидела, как бешено пульсирует на его шее жилка. Он проговорил тихим голосом: — У вас странная манера показывать, что мое внимание вам неприятно. Думаю, следует поработать над техникой отказа, если вы не собираетесь в конце концов оказаться в моей постели. Он опустил руки, повернулся и, обойдя стол, сел на прежнее место. Девушка тупо стояла не двигаясь, ее мысли путались. Что здесь происходит?! Неужели люди могут так целовать друг друга, а потом просто уходить, как будто ничего не случилось? Что он пытается доказать? — Что вы хотите доказать? — спросила она слабым голосом. Он выпрямился за столом и, подняв брови, криво усмехнулся. — Ну, скажем, так. Я хочу, чтобы вы не обманывали себя. Хочу доказать, — оставим в стороне все остальное, — что вы… ты испытываешь такой же голод, зов плоти, как и я. И это последняя карта, которую мы должны выложить на стол. У нее подогнулись колени, и она осела на стул. Голод. Было ли для него это равноценно страсти и разве голодом называют то чувство, когда ее тело может сказать все, что не способно выразить бедное сердце? Этот спокойный взгляд сводил ее с ума. Он сидел слегка наклонив голову и задумавшись. — Как ты думаешь, сумеем ли мы преодолевать искушение хотя бы до тех пор, пока работа не будет закончена? Она быстро взглянула ему в глаза и до боли сжала губы. Вот что случается, когда сердце делает все, что ему вздумается, с грустью сказала себе она. Твое глупое сердце ему совсем не нужно. 1 Она прочла книгу за неделю до того, как ей предложили написать сценарий, и хотя «Заледеневшее сердце» по своим литературным достоинствам вряд ли попало бы в списки бестселлеров, но в книге было все, что нужно для потрясающего кассового фильма — страсть, предательство, трагедия и деньги, управляющие всем этим. Сьюзен знала, что удачный Сценарий мог выдвинуть автора в ряды соискателей премии. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не жаждала никаких выдвижений — от одной мысли, что она может оказаться в центре внимания, у нее сжималось горло и глаза наполнялись слезами. Но признание такого рода стало бы личным горьким триумфом для простой девочки, в которую никто никогда не верил. Если бы только в этом ужасном путешествии не нужно было… Она сильно нахмурилась, не желая думать о том, что вскоре ожидало ее, и постаралась сосредоточиться на книге и на том, как лучше переделать ее для экрана. Джудит Рентой, избалованная дама из нью-йоркского высшего общества, выдержавшая тест на мужество и затем в рекордно короткий срок написавшая об этом книгу, была мало подготовлена к испытанию, поджидавшему ее в этих самых лесах прошлой зимой. Авиакатастрофа в снежную пургу, гибель жениха Алекса Меркленда, умершего у нее на руках, а затем невероятная двухнедельная борьба за жизнь в снегу и нестерпимом холоде, когда она отчаянно пыталась выбраться из леса, — всего этого более чем достаточно, чтобы не сомневаться в успехе будущей картины. Но это только часть истории. Другая ее часть — самая мрачная — ожидала Сьюзен в конце этого пути и называлась Шон Форрестер. Он был партнером Алекса Меркленда в «Сыпучих Песках», одном из крупнейших предприятий Нью-Гэмпшира по производству кленового сахара. Книга Джудит Рентой описывала его, как «человека глубоко порочного, презирающего женщин и совершенно не достойного доверия и дружбы Алекса Меркленда», и его поступки, казалось, полностью подтверждали эту характеристику. Когда Алекс привез Джудит в «Сыпучие Пески», чтобы показать ей имение и познакомить со своим деловым партнером и лучшим другом, Форрестер изумил ее тем, что каждый раз, когда они оставались наедине, он начинал делать ей неприличные предложения. Однажды, когда она отражала одну из таких попыток, неожиданно вошел Алекс. После короткой, ожесточенной ссоры между друзьями Алекс и Джудит, несмотря на надвигающуюся пургу, быстро покинули имение на маленьком самолете. Вспоминая эту историю, Сьюзен поморщилась от отвращения. Конец «Заледеневшего сердца» мог бы быть «свидетельством силы человеческого духа», как сказано на обложке, но в целом был неудовлетворительным. Косвенно Шон Форрестер, виновен в гибели своего партнера, и эта история особенно плохо пахла, если учесть, что Форрестер наследовал половину всего, что принадлежало Алексу в их совместном предприятии. Джудит не раз и весьма прозрачно намекала на это в своей книге. Сьюзен с содроганием думала о том, что ей придется провести несколько дней в обществе этого человека. Если бы она могла выбирать, то написала бы этот сценарий прямо по книге, как она обычно и делала, спокойно и в полном одиночестве работая в своем доме, который снимала на побережье в Лос-Анджелесе. Но сценаристам редко удается поступать по-своему, когда они имеют дело с таким продюсером, как Дональд Ньюкомб. — Извини, Сью, — сказал он ей на прошлой неделе в своем кабинете в Голливуде, — но если ты хочешь писать сценарий по «Заледеневшему сердцу», тебе придется поехать в Нью-Гэмпшир. Сьюзен отреагировала на это заявление весьма патетически: вздохнула, упала в кресло и приняла самое несчастное выражение, которое только смогла изобразить. Она напомнила ему, что терпеть не может летать, что редко покидает свой дом, не говоря уже о родном штате, что вообще не очень любит общаться с людьми и тем более не испытывает никакого желания встретиться со злодеем пьесы, которую должна написать. Дон терпеливо, даже сочувственно выслушал ее горячие возражения, потом виновато пожал плечами. — Но я не вижу другого способа, Сьюзен. Форрестер угрожает судебным процессом. Говорит, что вся книга — ложь от первой до последней страницы и что он потребует судебного запрещения на производство фильма, если не получит возможности изложить свою версию происшедшего сценаристу. Посмотри на это с другой стороны. Ты побываешь на месте событий, остановишься в доме, где все это произошло. Такую возможность не купишь ни за какие деньги. И ведь совсем не требуется, чтобы мы поверили ему, — его надо просто выслушать. — Он помолчал и невесело улыбнулся: — Все не так плохо, Сью. С тобой там буду я. Тебе совсем не придется оставаться с ним наедине. Вспоминая Теперь эти слова, она скорчила гримаску. Ну и где же ты, Дон? — думала она с раздражением, резко сбрасывая скорость, чтобы вписаться в неожиданный поворот. Он не успел на сегодняшний рейс из Лос-Анджелеса и оставил записку, что прилетит утренним самолетом, возьмет машину в аэропорту Нью-Гэмпщира и будет в «Сыпучих Песках» завтра. Неожиданно машина оказалась на вершине холма, на который так долго карабкалась, и Сьюзен с интересом оглядела окрестности. Прямо перед ней у подножия крутого склона лежала долина. После долгой езды по узкой дороге, которую обступали густые леса, открытый простор лугов был подобен большому глотку свежего воздуха. Долину окружала цепь гор, покрытых волнами потрясающих осенних красок. По ущелью бежала маленькая шумная речка. Даже отсюда Сьюзен видела изящные силуэты ив, склонившихся над водой. На мгновение ей показалось, что это, возможно, самое прекрасное место, из когда-либо виденных ею. А затем она подумала, что оно выглядит странно пустынным, как потерянный мир, населенный лишь душами утративших надежду выбраться отсюда. Когда машина подъехала ближе к имению, Сьюзен увидела громадное здание, примыкавшее к одной из гор. Его окружало множество построек поменьше. Одна из них была достаточно большой, чтобы служить ангаром для самолета Алекса Меркленда. Другая длинной и узкой. Но все они казались лилипутами рядом с кирпичным домом, возвышавшимся над ними, как наседка над цыплятами. Жутко, подумала она, останавливая машину перед холмом. Казалось, люди покинули эти здания. Она выключила двигатель, но оставалась в машине, осматриваясь и ожидая, что кто-нибудь выйдет из дома встретить ее. Здание это больше походило на дворец, чем на обычный дом, три больших этажа нависали над ее маленьким, арендованным в аэропорту автомобилем. Содержание такого особняка требовало многочисленной прислуги. Сьюзен опустила стекло в машине и сидела, слушая затихающий шум мотора и пронзительный крик какой-то птицы, доносившийся с луга. Потом она нахмурилась. Наверное, нужно подняться на крыльцо и позвонить, но она не могла заставить себя вот так сразу встретиться с хозяином дома. Сначала ей просто нужно размять ноги и посмотреть окрестности. Она застегнула черную замшевую куртку и, поеживаясь на октябрьском ветру, вышла из машины. Может быть, оттого, что она теперь могла свободно двигаться после долгого сидения сначала в самолете, а потом в автомобиле, а может быть, из-за первозданной тишины этих мест, кажущейся особенно глубокой после непрекращающегося шума Лос-Анджелеса, Сьюзен вдруг почувствовала головокружение. Она закрыла глаза, набрала полные легкие холодного, напоенного тонким ароматом осеннего воздуха и направилась к реке. Это оказалось не так близко, и, пройдя половину дороги, она повернулась, чтобы еще раз взглянуть на дом. Даже издалека он казался огромным. Выстроенный из темно-красного кирпича (только белые ставни и переднее крыльцо оживляли его мрачный вид), он прижался к горе, как испуганное животное. Сьюзен даже почувствовала к нему некоторую жалость — таким он выглядел темным, унылым и одиноким. Вдруг какое-то шестое чувство заставило ее обернуться к реке. К ней быстро приближался человек, высокая сухая трава хлестала его по ногам. Издали казалось, что по полю движется синяя колонна, но постепенно очертание его фигуры и лица становилось все более отчетливым. Да, это он, подумала Сьюзен. Почти, такой, каким описала его в своей книге Джудит Рентой. Очень высокий, широкоплечий, прядь черных волос небрежно отброшена назад. Джинсы, большой синий свитер. Она поймала себя на мысли, что ожидала увидеть его одетым в черное. Злодеям положено быть одетым в черное… Когда он подошел поближе, ее глаза сузились от удивления: кем бы ни был Шон Форрестер, он был очень хорош собой. В книге об этом не упоминалось. Он уже стоял в нескольких шагах от нее, засунув руки в карманы. Интересно, кто же будет исполнять его роль в фильме? — думала Сьюзен. Она мысленно перебирала всех высоких, красивых и смуглых актеров, отбрасывая одного за другим, потому что никто из них не мог бы передать его своеобразия. Под взглядом этих спокойных темно-серых глаз чувствуешь себя как рыба, пойманная на крючок. — Ну так что? — Это совсем не было похоже на приветствие. — Вы — Шон Форрестер? — сказала она и не узнала собственный голос. Серые глаза сузились. — Верно, — сказал он. — А вы-то кто, незваная гостья? Сьюзен даже побледнела. — Вы очень грубы. — Я и должен таким быть. Грубым, жестоким и, давайте не будем забывать, опасным. Она никак не ожидала, что он будет цитировать книгу Джудит Рентой. Все это было ужасно неловко. Ей следовало остаться в аэропорту и дождаться Дональда. А может, вообще не надо было уезжать из Лос-Анджелеса. — Вы находитесь в частном владении. — В его голосе звучал гнев, который он с трудом сдерживал. — Никаких интервью. Никаких снимков. Пресса не допускается. Убирайтесь. — Я — Сьюзен Конти. — Да хоть бы и Джеки Кеннеди! Вас здесь не ждут. А теперь… — Я — сценарист, — сказала она спокойно, только заблестевшие глаза выдавали ее раздражение. Она говорила преувеличенно медленно, словно обращаясь к кому-то, кто еще не вполне усвоил язык. — Человек, которого вы умоляли приехать сюда и выслушать вас. Помните? Как только эти слова были произнесены, она тут же прикусила язык, опасаясь новой грубости: Шон Форрестер не умолял — он угрожал. Пока она собиралась, чтобы дать ему достойный отпор, он разглядывал ее, засунув руки в карманы. — Извините, — сказал он, но голос совсем не звучал виновато, — я подумал, что вы еще одна из тех репортеров, которые вынюхивают скандальные истории. — Он склонил голову набок, серые глаза сузились. — Вы не похожи на сценаристку… вы похожи на ребенка. Ее взгляд посуровел. — Я не ребенок, — сказала она резко. — «Заледеневшее сердце» — мой третий большой сценарий. Первые два не только принесли успех, но и… — Это не интервью при приеме на работу, мисс Конти. Слегка покраснев, Сьюзен молча проглотила последние слова. — Вы уже устроились в доме? Она почувствовала детское желание отвести взгляд и откашляться, но не сделала этого. — Я только что приехала. Мне показалось, что здесь никого нет. Он едва заметно улыбнулся. — И вы не убежали, как испуганный кролик? Большинство женщин именно так бы и сделали, если бы перед ними была перспектива остаться здесь наедине с гнусным Шоном Форрестером. Сьюзен поджала губы. Она, конечно, не убежала, как кролик. Но ведь ей и не придется оставаться с ним наедине. В доме должна быть прислуга. А, кроме того, завтра приедет Дон. Отвернувшись, он бросил взгляд на горы: Сьюзен изучала его лицо, ища в нем следы порока, которые, по мнению Джудит Рентой, совершенно очевидны. В его облике определенно чувствовалась сила: упрямый подбородок, смелая линия прямого носа. Он неожиданно повернулся и поймал ее изучающий взгляд. — Ищете рога и хвост? Это было настолько близко к тому, о чем она думала, что у нее перехватило дыхание. — Может быть. Это почему-то вызвало у него смех, который, правда, прозвучал невесело. И тут он удивил ее — протянул ей руку. Приветствие явно запоздало и выглядело неуместным. Она смотрела на эту огромную ладонь, и ее раздирали противоречивые чувства. Вообще-то людям, подобным Шону Форрестеру, рук не пожимают. Разве не существует неписаного правила, не позволяющего отвечать на приветствие негодяев? Он смотрел ей прямо в глаза, и в этом взгляде чувствовался вызов. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем он опустил руку. — Великолепное начало, — сухо произнес он. — Давайте, я помогу вам. — И взяв ее вещи, он повернулся и зашагал к дому. Сьюзен вздохнула и пошла за ним по высокой сухой траве. Она хмурилась, пытаясь разобраться в своих чувствах. Ей не давало покоя ощущение неловкости за то, что она не пожала руку Форрестера. Он протянул ее из обыкновенной вежливости. Но это было совершенно ни к чему. Она приехала сюда не для того, чтобы устанавливать дружеские отношения, — и они оба прекрасно это понимали, — тогда к чему притворство и лицемерная сердечность? К тому же она здесь не по своей воле. Он сам заставил ее приехать сюда, на место трагедии. И если он ожидает от нее дружеских чувств в таких обстоятельствах, то он глубоко ошибается. Но поднимаясь вслед за ним по ступенькам широкого крыльца, она хмурилась еще сильнее, не понимая, почему столь разумные доводы не избавляли ее от смутного чувства вины. Оно явилось потому, что Сьюзен не любила причинять боль. Любому человеку. Ей слишком часто самой приходилось испытывать такое отношение к себе, чтобы теперь она могла обижать других людей не задумываясь. Пока они шли к дому, Форрестер не произнес ни слова и теперь просто распахнул перед ней дверь и остановился, пропуская ее вперед. Мрачный фасад кирпичного особняка совершенно не соответствовал тому, что она увидела внутри. Сьюзен вошла и остановилась — у нее перехватило дыхание. Холл был огромным, наверное, величиной с дом, в котором жила Сьюзен. Пол, выложенный кленовым паркетом, наполнял комнату золотистым светом. Подняв голову, она увидела витражи светового люка, поддерживаемого резными перекладинами на высоте третьего этажа. Справа от нее мимо изящных резных дверей вверх торжественно поднималась огромная лестница. Сьюзен сразу представила себе бальные платья, жемчужные диадемы в волосах и пенящееся шампанское в тонких бокалах. — Что случилось? — прозвучал сзади низкий голос. Она молча покачала головой и сделала несколько шагов, жадно рассматривая изысканную деревянную резьбу и приглушенные цвета картин импрессионистов на стенах. Скрипнувшие кроссовки заставили ее опустить глаза. Она поневоле обратила внимание на замысловатый узор паркета и тут же подумала, как, должно быть, прекрасно танцевать на таком полу. Странная мысль для женщины, которую так редко в жизни приглашали танцевать. Сьюзен поднималась по широкой лестнице, едва касаясь рукой гладкого теплого дерева витых перил. На полпути она остановилась и огляделась вокруг, чувствуя себя, как та самая сельская мышь из известной сказки, неожиданно попавшая в мир, о роскоши которого она не имела представления. Теперь ее глаза находились на одном уровне с великолепной люстрой, освещающей холл. Свет играл на ней веселыми огоньками, и Сьюзен подумала, что при легком ветре она, наверное, издавала мелодичный звон. Она зажмурилась, чтобы избавиться от этих чар, потом открыла глаза и посмотрела на Шона Форрестера, наблюдавшего за ней с верхней площадки лестницы. В окне за его спиной ярко сияло синее осеннее небо. — Прекрасно, — сказала она. — Все в этом доме прекрасно. Его темные брови слегка приподнялись, впрочем он был далеко, и ей это могло просто показаться. — Последняя женщина, побывавшая в этом доме, сказала, что подобная расточительность бессмысленна, потому что никто этого не видит. — Красота не может быть расточительностью, — сказала Сьюзен несколько раздраженно, не понимая, почему многие люди считают, что красоту оправдывает только большое количество зрителей. Такой была ее мачеха, подававшая на стол пластмассовые тарелки и старые дешевые столовые приборы, в то время, как в буфете пылились фарфор и хрусталь для гостей или тех, на кого они могли бы произвести нужное впечатление. Поэтому одним из первых приобретений Сьюзен, как только она начала жить самостоятельно, стал дорогой хрустальный бокал, которым в те далекие голодные годы она пользовалась каждый день. Наверное, он выглядел смешно в ее маленькой комнатке над прачечной, но для Сьюзен он был единственным прекрасным пятном, скрашивающим ее убогую жизнь. Она тихо вздохнула, ощущая внутреннее родство с человеком, который много лет назад построил этот дом и в абсолютной глуши создал такую красоту. Она была уверена, что этот человек понял бы ее. Форрестер все еще смотрел на нее сверху, и наконец она почувствовала этот взгляд, а заодно и то, что дорожная сумка оттягивает ей руку. Она еще раз посмотрела на люстру и стала подниматься. Холл второго этажа располагался параллельно нижнему, и был почти таким же широким. На всем его протяжении то тут, то там стояли небольшие диванчики, как будто пройти по нему не останавливаясь было невозможно. Их шаги заглушал зеленый плюшевый ковер. Форрестер повернул налево и подвел ее к первой из двух соседних дверей. — Господин Ньюкомб займет комнаты в том конце холла, когда приедет?.. — И он вопросительно повернул голову. — Завтра утром. Он не успел на сегодняшний рейс. — Понятно. — Он открыл дверь, и она вошла в большую комнату с нежным цветочным рисунком на стенах. На полу лежал толстый ковер. Покрывало огромной кровати повторяло тонкий рисунок цветов на стенах, и Сьюзен показалось, что она ступила на весенний луг. Поставив чемодан у подножия кровати, Шон жестом указал на камин у противоположной стены, выложенный из белого кирпича, рядом с которым стояли два небольших дивана, обтянутых дымчато-розовым вельветом. — Позже я могу разжечь огонь, если хотите. Конечно, вы и без него не замерзнете. В это время года печь топится постоянно. — Затем он нахмурился, огляделся и закончил быстро и деловито: — Ванная — за той дверью. Если с вами нет других вещей, то, думаю, сумки поместятся в стенном шкафу. Он подошел к окну и раздвинул тонкие, прозрачные шторы. За ними оказались створчатые двери. — Балкон, — сказал он небрежно. Прежде чем шторы закрыли окно, Сьюзен успела увидеть яркие, живые краски горного склона. Он еще раз огляделся, нахмурился, как будто стараясь что-то вспомнить. — Я думаю, вы найдете здесь все, что нужно. Если нет… — Тогда я позвоню вниз администратору. Он взглянул на нее непонимающим взглядом, и в этот момент показался ей таким уязвимым, таким не похожим на того Шона Форрестера, которым должен быть, что она невольно улыбнулась. — Извините. Просто, когда вы говорили, вы были похожи на метрдотеля. На его лице появилась сдержанная улыбка и мгновенно исчезла. — Ужин через час. А пока, я думаю, вы хотите отдохнуть. — Нет. — Сьюзен поставила дорожную сумку на маленький туалетный столик с овальным зеркалом. — Я просто хочу умыться, а затем выпила бы виски, если вы не возражаете. — Совсем не возражаю. Когда будете готовы, спускайтесь в гостиную — вниз по лестнице и налево. Как только за ним закрылась дверь, Сьюзен медленно повернулась и стала рассматривать комнату. Она увидела репродукцию картины Ренуара над комодом, вышитые подушечки на розовых диванчиках, сухие цветы в вазе у камина… Все это странно не вязалось с обликом злодея из книги Джудит Рентой. Она увидела свое отражение в зеркале — узкие джинсы, светлые растрепанные волосы, короткая мальчишеская куртка — и подумала, что, наверное, похожа на подростка, изумленно разглядывающего комнату старшей сестры. И чтобы как-то соответствовать всему этому; она сняла куртку и повесила ее в стенной шкаф. Простой белый свитер не выглядел ни женственным, ни элегантным, но все же это шаг вперед по сравнению с потрепанной замшей. Сьюзен наскоро ополоснула лицо и вышла из комнаты. Шон ждал ее внизу у лестницы. С порозовевшим от холодной воды лицом, влажными волосами, заправленными за уши, она быстро спускалась по великолепной лестнице, и ее кроссовки поскрипывали на ходу. На половине пути она замедлила шаг, как ребенок, вспомнивший, что родители запретили ему бегать по, дому. Образ бальной залы с великолепными платьями и бриллиантовыми украшениями не исчез из ее памяти, и неожиданно она почувствовала, что выглядит глупо и никак не соответствует тому, что ее окружает. Выражение лица Шона тоже не помогало преодолеть смущение. Было в его взгляде что-то такое, из-за чего она чувствовала себя совсем молоденькой и наивной, а именно это ощущение было ей совершенно незнакомо. Ее сводные сестры всегда называли ее «маленькая старушенция», и именно ею Сьюзен всегда себя и представляла. — Сейчас не холодно, и мы можем выйти на крыльцо, — сказал он, открывая перед ней дверь. Они сели рядом на грубо сколоченные кресла. Виски, налитый в хрустальные бокалы, отбрасывал радужные блики на руки. Обстановка больше подходила для тихой беседы старых друзей, чем для начала переговоров между противниками. И из-за этого Сьюзен чувствовала себя ужасно неловко. Что она должна сказать ему теперь? Спасибо за прекрасную комнату и за виски, господин Форрестер; да, кстати, вы действительно такой негодяй, каким описывает вас Джудит Рентон? — Вам неудобно в кресле? Она нетерпеливо покачала головой. — Кресло замечательное. Неудобная ситуация. — Ситуация? — Господин Форрестер, вы обращаетесь со мной, как с гостьей, а при сложившихся обстоятельствах это не совсем правильно. Мне ведь просто нужно выслушать, что вы хотите рассказать, и уехать. Он вежливо кивнул. — Понимаю. Мне не следовало пить с вами виски и нужно было оставить вас ночевать в машине. Она пристально посмотрела на него. Он улыбался. — Мисс Конти, я действительно понимаю ваше беспокойство, но не остановиться в моем доме было бы просто неразумно. До ближайшей гостиницы два часа езды. Ваш продюсер обещал мне беспристрастное отношение к моему рассказу. Мы договорились, что это означает необходимость узнать меня хоть немного и составить собственное мнение о случившемся, а не просто выслушать мою версию. Сьюзен вздохнула и бросила взгляд на горы. — Я знаю об этом. И все же это как-то неловко. — Вы же писательница, мисс Конти. Напрягите воображение. Представьте, что мы с вами остановились в одной гостинице или что-нибудь в этом роде. Хотя бы до приезда господина Ньюкомба. — И… забыть все, что я уже знаю о вас? У него потемнели глаза, и он сказал очень спокойно: — Вы ничего обо мне не знаете, мисс Конти. Сьюзен слегка оторопела, услышав в его голосе сдержанный гнев. Она, конечно, не могла сделать вид, что не читала книги, и не могла забыть обвинений, брошенных ему Джудит Рентой… Но, может быть, она могла сделать вид… — Когда вы купили это имение? — спросила она, скрывая растерянность. Он отпил от бокала, поставил его на колено, поддерживая рукой и сосредоточенно глядя на холмы, поднимающиеся по другую сторону луга. — Пять лет назад, нет, почти шесть. В день своего двадцати пятилетия. — А вы знали прежних владельцев? — Очень мало. Последнего из них к тому времени давно не было в живых. Я купил дом у корпорации, которая его просто списала. Целая куча управляющих передавала дом из рук в руки и поддерживала его в относительно приличном состоянии, но его единственным настоящим владельцем являлся тот, кто построил дом в начале века. — Это, наверное, был совершенно особенный человек. — Местные жители считали, что он просто сумасшедший, — усмехнулся Шон. Он допил свой бокал и устремил взгляд вдаль. — Это место кажется вам пустынным? В те дни здесь была почти другая планета, до ближайшего соседа нужно было добираться два дня на лошади. Видимо, владелец потратил все свое немалое состояние, чтобы построить этот огромный мрачный дом, а потом жил здесь один до самой смерти. Сьюзен тихо вздохнула. Как он может называть этот прекрасный дом мрачным? И как может считать человека, который задумал и сотворил такое чудо, сумасшедшим? Она повернулась к нему и увидела, что лучи заходящего солнца позолотили концы его волос, а лицо стало казаться бронзовым. — И тем не менее, вы сделали то же самое. В книге говорится, что вы отказались от многого, чтобы купить это имение: от места на нью-йоркской бирже, от всех доходных акций, от особняка на Парк Авеню… — Я остался верен некоторым вещам, — произнес он загадочно, не глядя на нее. А все остальное… Я не придаю этому значения. Оно служило средством для достижения цели. И я ее достиг. Это была моя мечта. Сьюзен озадаченно нахмурилась. — Ваша мечта «огромный мрачный дом»? — спросила она, вспоминая его слова, и Шон усмехнулся. — Он только начинает жить в полную силу, но еще годы уйдут на то, чтобы сделать его таким, каким он должен быть. Видели бы вы этот дом, когда я в него въехал. Крошечные, темные комнатки, на дереве слои дешевой краски, старая лестница была крутой и узкой. Алекс даже сказал, что мне придется пользоваться подъемным креслом… При упоминании о своем погибшем партнере он слегка нахмурился и на какое-то время замолчал. — В общем-то, Алекс хотел его разрушить, а я собирался перестраивать, поэтому и продал нью-йоркский особняк, выкупил свою часть дома и приступил к делу. Значит, именно Форрестер сделал дом таким прекрасным? И он же — человек, развращенный настолько, что пытался соблазнить невесту своего друга, а потом… Она нахмурилась, пытаясь соединить красоту этого дома с чудовищной низостью поступков, описанных в книге Джудит Рентой. Неужели возможно, чтобы один человек вмещал в себя и то, и другое? Форрестер взял бутылку со стола, находящегося рядом с ним, и потянулся, чтобы наполнить ее бокал. Она смотрела, как темная жидкость поднимается к тонким краям, и неожиданно пожалела, что читала ту книгу, мешавшую ей теперь составить собственное мнение. Он плеснул большую порцию виски в свой бокал, сделал глоток, затем бросил взгляд туда, где солнце садилось за верхушки красных кленов на холме. Сьюзен вдруг осознала, что ей нравится смотреть на него. Как будто смотришь на фотографию и ждешь, когда она начнет двигаться. — Прекрасный вид, правда? — Да, — согласилась она. — Вас никогда не беспокоит одиночество? — Некоторые люди чувствуют себя одинокими в центре города… Она слегка вздрогнула — настолько он попал в точку. — Просто мне больше нравится здешний ландшафт. Кроме того, начиная с февраля здесь бывает очень людно. Приезжают сезонные рабочие, и крики из леса разносятся по всей долине… Все это продолжается несколько месяцев, поэтому, когда все разъезжаются и опять наступает тишина, это уже приятная перемена. Он неожиданно повернул голову и посмотрел на нее. — Где вы живете? — В маленьком доме на побережье, к северу от Лос-Анджелеса. — Она помолчала и улыбнулась. — В очень маленьком, по сравнению с этим. Но стены, которые смотрят на океан, из стекла, поэтому дом кажется большим. Почему-то это вызвало у него улыбку. — Тихий океан, — пробормотал он задумчиво. — Великолепная компенсация за необходимость жить в Лос-Анджелесе. Она молча кивнула и представила себе вид, открывающийся из ее окон. Они выходили на транспортную развязку пяти автострад, над которыми всегда висел смог, а к горизонту тянулась бесконечная вереница плотно застроенных домов. Но зато другая часть дома смотрела на бесконечные просторы Тихого океана, успокаивая глаз и радуя душу. Это несколько примиряло с той, первой. — Вы всегда жили на побережье? — О нет, — ответила она и подумала, что это оказалось не так уж сложно: представить на минуту, что они просто два человека, которые недавно познакомились: два человека, которые абсолютно ничего не знают друг о друге. Именно такой разговор эти люди и вели бы. — Много лет я жила в ужасной комнате над прачечной в доме без лифта. Она покачала головой, вспоминая борьбу за существование, которую ей пришлось вести в те тяжелые годы, прежде чем ее книги нашли покупателя. Днем она работала внизу в прачечной, стараясь писать по ночам, и сушильные аппараты гнали горячий воздух под ее единственным окном… Она нахмурилась, обрывая эти воспоминания. — Я стала арендовать дом три года назад, когда продала свой первый сценарий. — А до прачечной? Где вы жили раньше? Она помолчала, удивляясь тому, что их невинная болтовня так близко подошла к самой мрачной стороне ее жизни. Неожиданно этот разговор с Шоном Форрестером оказался и слишком легким, и слишком болезненным. — Дома. С мачехой и сводными сестрами. Он повернулся и взглянул на нее еще раз. — История Золушки? — Нет, конечно, — резко ответила она и отвернулась. Он слегка поднял брови, но ничего не сказал. Какое-то время они сидели молча, наблюдая, как солнце освещает верхушки деревьев вдали. — Я спросил просто так, — наконец сказал он. Сьюзен повертела в руках бокал, не зная, что ответить. Он, конечно, спрашивал не из любопытства; просто подобные разговоры самым естественным образом приводили к вопросам о семье. Именно по этой причине она годами избегала их. Он смотрел на нее, наклонив голову. Прядь черных волос падала ему на лоб. — Пожалуй, пора ужинать, — сказал он. И она быстро согласилась. 2 Ужин состоял из мяса, запеченного с рисом, и гарнира из спаржи с укропом. Они сидели у края стола, за которым поместились бы двадцать человек. Столовая была такой же элегантной, как и все в доме. Шон сам подавал на стол, принося блюда, как она полагала, из кухни. Они ели в глубоком молчании, которое казалось совершенно неестественным. Убрав тарелки, он принес кофе. Сьюзен делала маленькие глотки из почти прозрачной фарфоровой чашечки. Потом откинулась на стуле. — Обед был восхитительным. Если бы я могла, я сказала бы это вашему повару. — Он перед вами. — И, увидев ее вопросительный взгляд, Шон улыбнулся. — Мясо тушилось с утра. Все остальное было приготовлено заранее. И благодарю вас за комплимент. Она задумалась на минуту. Этот человек приготовил ужин и сам подавал его… Наконец она поняла, почему в доме было так тихо. — Вы отпустили слуг? — спросила она. Он медленно поднял на нее глаза. — Во время уборки урожая я держу полный штат прислуги, но все остальное время я наслаждаюсь одиночеством. Я вполне справляюсь на кухне сам, и раз в неделю ко мне приходят убирать дом. — О! Он смотрел на нее, откровенно изучая выражение ее лица. В его глазах появился недобрый блеск. — Вы боитесь оставаться со мной одна? Она отпила воды из тонкого бокала, трогая пальцем глубокую резьбу и выигрывая время для ответа. На самом деле она не боялась оставаться с ним одна, хотя, возможно, и следовало бы. — Я принимаю ваше молчание за утвердительный ответ, — сухо произнес он, поднимаясь со стула. На его лице застыло непроницаемое выражение. — Поэтому я должен извиниться и оставить вас, если вы не возражаете. У меня еще есть дела, а вы, конечно, хотели бы пораньше лечь спать. У нее удивленно поднялись брови, но он уже вышел. Какое-то время она сидела и смотрела на дверь, все еще собираясь что-то сказать ему, но никак не могла вспомнить, что именно. Потом наконец встала и пошла наверх, стараясь не думать о предстоящей ночи. Распаковав багаж, Сьюзен встала под горячий душ, все еще обдумывая ситуацию, возникшую за столом. Ее растерянность оскорбила Шона, или, по крайней мере, он хотел, чтобы она поняла это так. Порядочный человек несомненно оскорбился бы… и, цинично подумала она, человек, пытающийся убедить других в своей порядочности, сделал бы то же самое. Так кто же он на самом деле? Она хмурилась, пытаясь решить эту головоломку. Затем, вытершись пушистым, нежно пахнущим полотенцем, натянула на себя коротенькую рубашку и упала на кровать, уверенная, что ни за что не уснет в этом доме, по крайней мере до тех пор, пока Дональд благополучно не устроится в соседней комнате. Она очень устала от поездки, и возможно, если чуть-чуть отдохнет, голова прояснится и можно будет решить, что делать дальше. Она просто немного полежит с закрытыми глазами, потом встанет и кое-что запишет. Когда Сьюзен открыла глаза, маленький будильник на тумбочке показывал два часа пятнадцать минут ночи, и весь дом был объят тишиной. Она повернулась на спину и, услышав голодное урчание в животе, пожалела, что не догадалась положить в сумку пару пачек печенья. Она часто работала по ночам, и будь она сейчас дома, давно уже полезла бы в буфет, чтобы найти чего-нибудь перекусить. Полежав на спине и послушав, как ветки царапают стену дома, а снизу от топки поднимается ровный глухой гул, она подумала, что готова была бы оказаться сейчас где угодно, но только не здесь. Сьюзен сама не знала, чего ожидала от поездки — может быть, думала, что Шон Форрестер вручит ей отпечатанную копию своего рассказа, а потом она сможет просто побродить здесь одна, — но напряжение от общения с ним уже начинало сказываться. Приезд Дональда, возможно, ослабит его, но, может быть, и нет. Желудок продолжал напоминать о себе, и наконец она встала, подошла к комоду и стала рыться, разыскивая носки. Печка печкой, но на полу ногам было холодно. Она достала из шкафа халат, натянула его, бросила неуверенный взгляд в зеркало и, решив, что ее взлохмаченной головы и старого махрового халата никто не увидит, тихо вышла из комнаты и сбежала по широкой лестнице вниз. Хорошо, что Форрестер кое-где оставил свет, и ей не пришлось бродить в темноте. Свет от ламп, освещавших центральный холл, проникал на кухню: тонкая полоска выбивалась из-под закрытой двери. Кухня, большая, неожиданно современная, была оборудована самыми разнообразными приспособлениями. Она подкралась к огромному холодильнику, полируя носками и без того сияющий пол, и осторожно достала тарелку с булочками, прикрытую пластиковой крышкой. Может быть, это к завтраку, подумала она, нерешительно глядя на тарелку и чувствуя себя шпионом, забравшимся за продуктами в тыл противника. Ну вот еще! Она достала булочку и откусила большой кусок, потом направилась с тарелкой к большому деревянному столу в центре кухни. Напротив нее между полками с посудой стояла, поблескивая черным стеклом, электро духовая печь, но Сьюзен не стала разогревать булочки. Они и холодные были очень вкусными, к тому же Сьюзен была слишком голодна, чтобы тратить на это время. Она проглотила булочку, не заметив этого. — Ты животное. — Она тихонько усмехнулась, ей понравился звук собственного голоса, эхом отозвавшийся в пустой тишине просторной кухни. Она уничтожила вторую булочку и подошла к холодильнику, достав из него пакет молока, воровато оглянулась, как ребенок, ожидающий замечания, и быстро осушила его. — Один готов, — усмехнулась она, поднимая пустой пакет и приготовившись запустить его в мусорную корзину. Ей было интересно, удастся ли ей попасть или нет. — Вы сильно отклоняетесь вправо. Сьюзен замерла, услышав за спиной голос хозяина, рука с пакетом осталась высоко над головой; потом она бросила его не оборачиваясь. Пакет приземлился справа от корзины, обрызгав чистый кафель. — Я же говорил. Она обернулась с лицом слишком серьезным для женщины, которую застали целящейся в корзину пакетом. — Я проголодалась. — Естественно. — Он стоял в дверях с растрепавшимися волосами, потемневшими глазами и лицом, покрасневшим от холода. Он пришел с улицы, подумала она, заметив черную ветровку, надетую поверх свитера. Представив на минуту, как он бродит в темноте, похожий на тень среди теней, она поежилась. — Мне можно войти? — Это ваша кухня. Он прошел мимо нее к столу и сел, принеся с собой запах свежей осенней ночи. Сьюзен посмотрела на него с неудовольствием, как если бы у нее было полное право находиться здесь, а у него нет. Он не просто сел — развалился на стуле, положив руку на спинку и скрестив длинные ноги. Его поза казалась демонстративно вызывающей. — Вам хватило еды? Она слегка покраснела. — Да, спасибо. Я съела… две булочки, — сказала она и нахмурилась, потому что это прозвучало, как оправдание. Стараясь не смотреть на него, она взяла с полки бумажное полотенце и пошла оттирать забрызганный молоком пол. Ей казалось, что она спиной чувствует его насмешливую улыбку. — Доешьте их все. Они были испечены для вас. Она оттирала пятна с яростной сосредоточенностью, представив, как он наклоняется и ставит в духовку противень с булочками. Что ни говори, но кулинария — это процесс созидательный, а по книге выходило, что Шон Форрестер умел только разрушать. — Ну, — сказала она выпрямляясь, чтобы взглянуть на него сверху вниз, — они были очень вкусными. Большое спасибо. — Она подозрительно нахмурилась. — Чему вы улыбаетесь? Что вас так развеселило? Он тут же перестал улыбаться и откашлялся. — Вы. У вас такой важный вид. — Улыбка опять появилась на его лице. — Он как-то не совсем подходит к вашему наряду. Сьюзен опустила глаза, скрывая смущение, и увидела носки, выглядывающие из-под полы обвисшего халата. — Садитесь, Сьюзен. — Он впервые назвал ее по имени. — Я как раз собиралась пойти лечь. — Вы же только что встали. Когда она подняла глаза, то увидела, что он смотрит на нее почти вызывающе. Она пожала плечами и села напротив него. — Что вы делали? — спросила она, глядя, как он снимает ветровку и вешает ее на спинку стула. — Ходил и думал. О вас… — Обо мне? Почему? — Потому что вы требуете долгих размышлений. Она нетерпеливо нахмурилась. — Едва ли. Я — открытая книга. Я — то, что вы видите. Он криво усмехнулся. Как, наверное, и все мы. Но дело в том, что видеть. — Она поежилась под его взглядом. — Что случилось с вашими родителями? Сьюзен вздрогнула и быстро взглянула на него. — Почему вы спрашиваете? — Просто мне интересно. Вы говорили о мачехе и сводных сестрах. Она взглянула на него настороженно. — Моя мать умерла, когда я была маленькой, и отец женился во второй раз. У этой женщины были свои дочери. — Смешанная семья, — сказал он задумчиво. — Теперь это, кажется, так называется. Сьюзен натянуто улыбнулась. Слово «смешанная» вряд ли подходило для определения той псевдо семьи, частью которой она являлась целых четыре года. Под наплывом неприятных воспоминаний у нее изменилось выражение лица: крепкая дружба с отцом, разрушенная ревностью мачехи, колкости сводных сестер, не желавших принимать ее в свой круг, — все это слишком походило на историю Золушки, но с некоторыми серьезными уточнениями. Это она была некрасивой и незначительной, это ее затмевали сестры красотой и талантами. Она стала естественной мишенью для их презрения и насмешек. — Я думаю, они гордятся вашими успехами. Она была так занята своими мыслями, что ответила импульсивно: — Вряд ли. Мой отец умер в тот день, когда я окончила школу. С тех пор я их не видела. Шон ничего не сказал, но она заметила, что он посмотрел на нее с сочувствием, и Сьюзен внезапно поняла, как много она ему рассказала — больше, чем кому-либо, даже Дональду. Она всегда боялась, что кто-нибудь узнает о ее одиночестве, никогда не хотела быть объектом чьей-нибудь жалости, которая неизменно следовала за таким, признанием, как будто одиночество является неизлечимой болезнью… — И вы не были замужем. Она почти расхохоталась. Замужем? Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что это самый долгий разговор, какой она когда-либо вела с мужчиной. — Нет, не была. А сейчас он ее спросит, не чувствует ли она себя одинокой. Бедная старушенция Сьюзен: ей двадцать шесть, и ее никто не целовал… — Вы всегда хотели стать писательницей? Это было настолько неожиданно и не то, что она ожидала услышать, что ей пришлось подумать, прежде чем ответить. — Свой первый рассказ я написала цветным мелом, если это о чем-нибудь говорит. Он слегка улыбнулся, закатал рукава рубашки и положил руки на стол. — Ну, хорошо. Значит, уже тогда вы мечтали об этом? — Мечтала? — повторила она бесцветным голосом. — Что станете писательницей. — Я ни о чем не мечтала в детстве, — сказала она рассеянно. — Это пришло само собой. — Она посмотрела на него и поняла, что сказала что-то не то: его зрачки сузились, как будто он смотрел на солнце. — У нас у всех есть детские мечты, — мягко сказал он. Она взглянула на него с интересом. Может быть, ей удастся что-нибудь сегодня услышать? — А о чем мечтали вы? Его лицо мгновенно изменилось: как будто внезапно захлопнули дверь. — Спросите Джудит Рентой. — Он произнес так резко, как будто выплюнул это имя. — Она все разрушила. Сьюзен молчала в сердитом недоумении: что он хочет этим сказать? Джудит Рентой разрушила его мечту? Если уж на то пошло, это он разрушил все то, о чем мечтала она. — Что вы потеряли? — спросила она. — Вы по-прежнему богаты, ваш дом принадлежит вам; книга, возможно, повредила вашей репутации, но это… — Книга? Вы считаете, я придаю значение этой проклятой книге? Последние слова он почти выкрикнул, и Сьюзен прижалась к спинке стула, ошеломленно наблюдая неожиданное превращение спокойного, радушного хозяина в… того, кого она видела перед собой теперь. А может быть, это вовсе и не было превращением? Вполне возможно за этой искусственной сердечностью всегда скрывалась с трудом сдерживаемая ярость? Его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак и побелела. Он явно старался побороть гнев. Наконец он глубоко вздохнул, откинулся на стуле, и Сьюзен немного успокоилась, хотя и продолжала настороженно наблюдать за ним. — Если вы не придаете значения книге, тогда зачем я здесь? Шон нахмурился, между бровями легла глубокая складка. Когда он наконец заговорил, казалось, что слова выходят против его воли, как будто кто-то вытягивал их из него одно за другим. — Потому, что я хочу разрушить карточный домик Джудит Рентой прежде, чем она разрушит то, что еще осталось во мне. Я хочу отомстить ей за все, что она сделала, и вы единственный человек, который сможет мне помочь в этом. Слова тягостно повисли в воздухе. Пораженная, грубой прямотой его ответа, Сьюзен сцепила руки на коленях. Так вот каков настоящий Шон Форрестер — человек, искореженный болью, замышляющий жестокую месть. — Это чудовищно, — прошептала она. От его смеха у нее мороз прошел по коже. — Что? Жаждать отмщения — зло? Хотя бы один раз в жизни мы все жаждем его, мисс Конти, но большинство из нас не хочет в этом признаться. Значит, грех в том, чтобы открыто признать это желание? Сьюзен нахмурилась, вспомнив ту бессильную ярость, которая годами кипела в ней, и гнев, укреплявший ее решимость: он придавал ей силы, помогал преодолевать несчастья и толкал вперед, к успеху, который заставит ее сестер пожалеть… У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что уж в этом, по меньшей мере, ничуть не лучше его. Возможно, что и никто не лучше. Но все же затаить злобу и желать мести только потому, что тебя отвергли? Но это невозможно!.. Сьюзен? Не поэтому ли ты так ненавидишь свою мачеху и сестер, что они отвергли тебя? — настойчиво спрашивал внутренний голос. Она глубоко вздохнула и попыталась говорить спокойно: — Я не собираюсь быть инструментом вашей мести, господин Форрестер. Он мрачно усмехнулся. — Я знаю. Именно поэтому вы мне и подходите. — Он опустил глаза и потер лицо ладонями, затем положил руки на стол и долго их рассматривал. Наконец он поднялся. — Уже поздно. — Голос прозвучал неожиданно равнодушно, без горечи. Когда он взглянул на нее, это был прежний, спокойный Шон Форрестер — тот, с которым она сидела на крыльце и смотрела, как прячется за холмы солнце; тот, чьи деликатные вопросы позволили ей рассказать о своем прошлом, чего раньше она никогда не делала. Он был абсолютной загадкой, и вот теперь она его боялась. Он встал и направился к двери, но проходя мимо нее, остановился. — Как бы я хотел, чтобы вы не имели к этому никакого отношения. Она подняла голову и посмотрела в эти загадочные серые глаза, спрашивая себя, что же скрывается в них, и в этот момент он протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Она отпрянула и вскочила на ноги. Лицо его стало жестким. — Вы боитесь меня. И в этом тоже виновата мисс Рентой, провались она пропадом! — Нет, — сказала она, но продолжала пятиться, пока не наткнулась на холодильник; зазвенели бутылки. Сьюзен стояла, ощущая спиной холодную дверцу, и они молча смотрели друг на друга. Она почувствовала себя неловко и попыталась объяснить: — Я просто не ожидала этого. — Я вас сильно напугал, — произнес он с горечью, подходя к ней. — Вы ничего не знаете обо мне и так боитесь. И хотите сказать, что дело не в книге? Думаете, я поверю, что это ваша обычная реакция на мужское прикосновение? Сьюзен быстро заморгала и прикусила нижнюю губу, боясь, что она задрожит. Да откуда, Бог мой, она может знать, как бы она отреагировала на мужское прикосновение? Она просто не знает, что это такое. И хотя неожиданное прикосновение его руки казалось дерзостью, было в нем что-то еще — такое, о чем ей не хотелось думать. — Не надо, — прошептала она, глядя на него. Глаза его сузились, затем взгляд стал холодным и пустым, и она увидела в нем свое отражение. — Извините, я больше не дотронусь до вас… пока вы сами меня об этом не попросите. Сьюзен выпрямилась, пытаясь придать лицу выражение негодования. — Вы действительно стараетесь поддерживать репутацию негодяя? — глядя ему прямо в глаза, спросила она. — Алекс Меркленд, должно быть, оставался безнадежным дураком, если мог доверять вам! Кровь бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнул огонь. — Алекс не был дураком! — процедил он сквозь зубы, явно сдерживаясь, и Сьюзен не сомневалась, что в эту минуту он даже не понимает, как больно сжимает ей плечи. Ей еще никогда не приходилось наблюдать гнев в таком чистом виде, когда усилием воли подавляемая ярость внезапно меняет лицо человека. Девушка сильно испугалась. Но даже несмотря на страх, Сьюзен понимала, что он рассердился не потому, что она оскорбила его, а из-за Алекса. Она смотрела на него нахмурившись — что-то здесь было не так. Почему он так горячо защищал память человека, которого, видимо, презирал? — Мне больно, — тихо сказала она. Он мгновенно отнял руки и побледнел. — Боже мой, — пробормотал он. — Я не знал, что еще способен на такие сильные чувства. — И резко повернувшись, вышел из комнаты с видом человека, изо всех сил старающегося не бежать. Сьюзен долго стояла не двигаясь, вспоминая ту минуту, когда она испугалась его. Она пыталась убедить себя, что мужчина, способный так наброситься на, совсем не знакомого ему человека, вероятно, действительно так черств, груб и эгоистичен, как это описано в книге Джудит Рентой. Но почему-то теперь она в этом не уверена до конца. 3 Когда Сьюзен наконец встала с постели, в Калифорнии только рассветало, но в Нью-Гэмпшире солнце было почти в зените. Она зажмурилась от яркого света, бьющего в окно спальни, и подумала, что так, наверное, чувствуют себя вампиры, застигнутые жгучими солнечными лучами. — Нет, Сьюзен, ты не жаворонок, — проворчала она, убирая ночную рубашку. Она не сомкнула глаз почти до рассвета, оживляя в памяти сцену на кухне. Но и сон ее не был спокойным. Когда у Шона из этого сна оказалось лицо ее отца, она проснулась с сильно бьющимся сердцем и увидела, что уже почти одиннадцать часов. Она надела другие джинсы, белый свитер, который оттенял ее калифорнийский загар, и старые, надежные спортивные тапочки. Вспомнив, что, по его мнению, она похожа на ребенка, она попыталась придать своим коротким волосам вид более солидной прически. Из этого ничего не вышло. Зато помада и карандаш помогли достичь нужного эффекта. Ну вот, подумала она с удовлетворением глядя на свое отражение в зеркале, теперь уж я выгляжу очень взрослой, — так-то лучше! Ей пришлось преодолеть сильное желание не выходить из своей комнаты до приезда Дональда. Не то, чтобы она боялась Шона Форрестера, просто ей не хотелось больше оставаться с ним наедине. Прежде всего, ее выводили из равновесия резкие смены его настроения, но кроме того, он заставлял ее думать о том, о чем она предпочла бы забыть, говорить о том, о чем нужно бы молчать, и иногда чувствовать то, от чего совершенно точно хотела бы избавиться. Она хмуро посмотрела на свое отражение и покачала головой. Больше этого не случится. Для этого просто не будет возможности. Сюда приедет Дон, — может быть, он уже сейчас здесь, — они вместе выслушают то, что мистер Форрестер собирается рассказать им, и уедут. Воодушевленная этой перспективой, она вприпрыжку сбежала по лестнице, как ребенок, на которого так старалась не быть похожей, и через широкий холл влетела на кухню. — Доброе утро. — Шон повернул к ней голову. Он стоял у плиты, помешивая что-то в большой металлической кастрюле, — живое воплощение домовитости, чего никак не могла себе представить накануне Сьюзен. — Доброе утро, — осторожно сказала она, быстро оглядывая кухню в надежде увидеть Дональда. — Яичница с ветчиной, фрукты и булочки с черникой, если вы не возражаете против повторения. Она слабо улыбнулась, взглянув на стол, и разочарованно обнаружила, что он накрыт только на двоих. Под тонкие фарфоровые чашечки, которые она уже видела вчера вечером, были подложены нежно голубые салфетки. Тяжелое серебро покоилось на плотных льняных полотенцах, хрустальные фужеры искрились на солнце. На столе стояли блюдо, наполненное ярко-красной клубникой и кусочками дыни, и низкая серебряная ваза с букетом поздних желтых хризантем. И все это ради яичницы с ветчиной за завтраком на кухне, подумала она. — Наливайте себе кофе. Через минуту все будет готово. Она села и наполнила свою чашку, глядя на Шона, стоящего у плиты. Он казался почти счастливым. Сегодня он, пожалуй, был в костюме злодея — в черной водолазке и черных джинсах, — но он мало походил на него с темными по-мальчишески растрепанными волосами и сияющими сосредоточенными глазами. Он принес кастрюлю, поставил ее на стол, подвинул ей тарелку и сел со вздохом. — Ешьте, — скомандовал он, кладя себе на колени салфетку. Тишина в доме была такой глубокой, что все звуки казались слишком отчетливыми: горячий кофе, льющийся в чашку, нежное, мелодичное прикосновение серебра к тонкому фарфору… Сьюзен наклонила голову и прислушалась. — Музыка завтрака, — сказал Шон, глядя на нее. — Что? — То, к чему вы прислушиваетесь. Моя мать называла это музыкой завтрака. Сьюзен невольно улыбнулась. — Чудесная метафора. Вашей матери следовало быть писательницей. Он кивнул. — И я начинаю думать, что вам следовало бы стать поваром. Завтрак очень вкусный. — Я рад, что он вам понравился. Я пытаюсь искупить им свое вчерашнее поведение. Она чувствовала, что он смотрит на нее, и подумала, ожидает ли он отпущения грехов. Она резко встала и подошла к холодильнику. — Молока? И в тот момент, когда ее рука коснулась ручки, она поняла, что это в общем безобидное действие, — достать и принести из холодильника пакет молока, — меняет ее положение в этом доме. Она позволила себе то, что никогда бы не пришло в голову настоящему гостю, хуже того, она начала обслуживать его так, как он обслуживал ее. — Спасибо. — Шон вовремя удержал пакет, не дав молоку перелиться. — Извините, — пробормотала она, все еще думая об ужасной ошибке, которую только что совершила. Потом налила молока себе и быстро села, стараясь не смотреть на него. — Еще кофе? Она кивнула рассеянно, хмурясь и глядя, как горячая жидкость быстро наполняет ее чашку. — Как вы спали? Она быстро взглянула на него и нахмурилась еще больше. Все это было совсем неправильно: вежливая светская беседа, эти уютные завтраки вдвоем и то, что они так и не начали обсуждать книгу — то, ради чего она сюда приехала. И этот недотепа Дональд с пропущенным рейсом. Если бы они приехали вместе, интервью было бы уже закончено, и она бы уже летела домой в Калифорнию. А теперь отсутствие Дональда вынуждает их обоих разыгрывать театр, исполнять бессмысленные роли хозяина и гостьи — роли, которые, по ее мнению, имеют фальшивый оттенок. — Вы все еще сердитесь за вчерашнее. Сьюзен посмотрела на него и тут же пожалела об этом. Его взгляд был пронизывающим, почти гипнотическим. — Вчерашнего вечера не должно было быть, — сказала она. — Мне не следовало здесь останавливаться, вам не следовало готовить мне завтраки и обеды, и нам ни к чему вести праздные разговоры… — Я не помню никаких праздных разговоров… — Вы понимаете, что я имею в виду. Он откинулся на стуле, держа чашку в руках и глядя ей прямо в глаза. — Я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду. Вы не хотите брататься с врагом. — Я хочу сохранить объективный взгляд на ситуацию. — Вы считаете, что я пытаюсь подкупить вас? Ради Бога, чем? Ветчиной с яйцами? Сьюзен сжала губы, чтобы не улыбнуться. Это прозвучало смешно. — Я не считаю, что вы пытаетесь подкупить меня. — Она старалась говорить спокойно. — Но давайте назовем вещи своими именами. Вы — отрицательный герой в сценарии, который я пишу. И нам не следует так тесно общаться. У него слегка сузились глаза. — Если вы заранее решили, что я — злодей в этой пьесе, тогда зачем вы сюда приехали? У Сьюзен заблестели глаза. — Да потому, что вы угрожали остановить съемки фильма и начать судебный процесс, если я не приеду, — ответила она резко. Выражение его лица не изменилось, но на щеках появились белые пятна. — Понятно. И вам никогда не приходило в голову, что версию о случившемся здесь прошлой зимой, изложенную Джудит, нужно проверить? Ваш инстинкт журналиста не подсказал вам, что следует провести расследование? — Я не журналист, я — сценарист. И в мои обязанности не входит… — В таком случае вы поставите свое имя под ложью, — сказал он запальчиво и резко поставил чашку на блюдце, пролив кофе. Сьюзен смотрела на коричневые капли, сбегающие по белому фарфору, крепко сжав губы и слушая удары сильно бьющегося сердца. — Я не хочу говорить об этом сейчас. Я думаю, нам следует подождать приезда Дональда… — В таком случае, мы, вероятно, никогда об этом не поговорим. Я думаю, что ваш продюсер не приедет. Она медленно подняла на него глаза. — Вам звонили сегодня утром. Рэчел… — секретарь господина Ньюкомба, как я понял. Кажется, его сын в больнице… Сьюзен резко подняла голову и посмотрела на него с ужасом. На рабочем столе Дона была добрая дюжина семейных фотографий, и на каждой, улыбался восьмилетний Арчи. Увидев, как изменилось ее лицо, Шон нахмурился и быстро добавил: — Она сказала, что ничего серьезного. Кажется, он сломал ногу… Сьюзен облегченно закрыла глаза. — Но врачи считают, что возможно сотрясение мозга, поэтому его дня два подержат в больнице, и, очевидно, господин Ньюкомб хотел бы побыть с ним, пока его не выпишут. — Конечно, он должен находиться там. — Она быстро закивала, мысленно приветствуя его решение. — Родители всегда должны быть рядом со своими детьми, всегда. — Она оставила номер телефона. Мистер Ньюкомб ждет вашего звонка. Сьюзен смотрела с нетерпением. — Третья дверь налево, — кивнул он. — Номер на блокноте рядом с телефоном. Она вскочила и выбежала из комнаты. Третья дверь налево вела в кабинет, большую часть которого занимал письменный стол, заваленный книгами. Из окон видна была аллея розовых кленов, поднимающаяся в гору. Она подвинула к столу большое кожаное кресло, села и, глядя в блокнот, стала лихорадочно набирать номер больницы. Ее соединили с приемной, и до слуха донеслась сладкая музыка скрипок. Она забарабанила пальцами по ручке кресла, ожидая, когда ее соединят с палатой Арчи. На столе, где стоял телефон, россыпью лежали фотографии, в общем беспорядке они занимали особое место. Сьюзен перестала барабанить, перебегая глазами с одной фотографии на другую. Их вполне можно назвать настоящей летописью дружбы. Два худеньких мальчика на улице какого-то жилого квартала улыбались в объектив; те же два мальчика, но уже с белозубыми улыбками, возмужалые, в футбольной форме через несколько лет. История раскручивалась все дальше и дальше — вот Шон Форрестер и другой мальчик, в котором она узнала юного Алекса Меркленда. Вот он же после окончания школы, затем колледжа и наконец на пороге этого самого дома. Последний снимок был больше остальных, и Сьюзен узнала в нем фотографию, сделанную в день помолвки, которую Джудит поместила в своей книге на странице с посвящением; только с некоторым отличием: в книге на ней были Алекс и Джудит. Но на этом снимке половинка с изображением Джудит была оторвана; осталась только рука, лежащая на руке Алекса. Сьюзен облокотилась на стол и наклонилась, изучая фотографии. — Сьюзен? Сью, ты слышишь меня? — Она слегка вздрогнула, когда в трубке раздался резкий голос Дональда, прервавший скрипичную музыку. — Дон! Как Арчи? — С ним все в порядке. Это ведь был не сложный перелом, а, парень? — произнес он куда-то в сторону, и, услышав улыбку в его голосе, Сьюзен живо представила, что он смотрит на сына. — Но, видишь ли, Сью… — Дон, не думай об этом. Оставайся там столько, сколько нужно. Он вздохнул с искренним сожалением. — Мне действительно очень неловко, Сью. Похоже, что раньше, чем через несколько дней, я не выберусь. Сьюзен невольно вздрогнула. — Дональд, здесь нет никакой прислуги, — произнесла она вполголоса, отчетливо выговаривая слова. — Что? — Мы с Форрестером здесь одни, — сказала она чуть громче. — О, черт. — Он помолчал. — Пожалуй, это не очень удобно, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. — Дон, ты — мастер аккуратных формулировок. В трубке послышался шумный вздох. — Послушай, Сью, а если тебе взять отпуск на несколько дней и посмотреть Новую Англию, посетить знаменитые нью-гэмпширские ресторанчики? Я попытаюсь приехать в «Сыпучие Пески» к концу недели. Сьюзен помолчала, обдумывая предложение. По голосу Дональда она понимала, как ему не хочется приезжать, и ей было неловко настаивать. Он не желал оставлять сына и, в конце концов, не должен этого делать. Она тихо вздохнула. — Может быть, я сама возьму это интервью, Дон? Так я скорее вернусь домой, и тебе вообще не нужно будет приезжать сюда. — Сью, ты ангел! Настоящий ангел. Я так тебе обязан. Когда она вернулась на кухню, Шон сказал, не поворачиваясь от мойки: — Я поставил вашу тарелку в печь. Включите ее на десять секунд. Она пожала плечами, подогрела содержимое тарелки, потом села за стол и стала есть под аккомпанемент машины, в которую Шон ставил посуду. Для человека, до этого момента изображавшего идеального хозяина, такое поведение было слишком демонстративным. Как будто почувствовав, о чем она думает, он наконец заговорил, не оборачиваясь. — Вы должны меня извинить. Мне придется уйти. Такая хорошая погода долго держаться не будет, а у меня сегодня есть дела. Я прощаюсь с вами до вечера. Сьюзен не успела даже подумать, что ему ответить, как он тут же вышел из кухни через заднюю дверь, оставив ее в крайнем удивлении. Она услышала, как хлопнула входная дверь. Сьюзен сложила руки на груди, всем своим видом выражая недовольство. Что она теперь должна делать? Бежать за ним, как начинающий репортер, на ходу делая записи? Интересно, каким образом он рассчитывает привлечь ее на свою сторону, если не излагает свою версию событий? Покачав головой, она налила себе еще одну чашку кофе и стала намазывать булочку маслом. Имению принадлежало лесное хозяйство, и, вероятно, что-то действительно необходимо сделать до наступления холодов. Поэтому, возможно, вечер будет больше располагать к беседе. А это означает, что весь день принадлежит ей. И от этой мысли настроение молодой писательницы улучшилось. 4 Выходя из дома, Сьюзен еще не знала, куда направится, и, перейдя поле, стала спускаться к речке — просто решила немного обследовать окрестности, чтобы использовать это потом, когда начнет писать сценарий. Солнце так сильно било в окна, что вместо теплой замшевой куртки, она надела легкую джинсовую, но, выйдя из дома, тут же об этом пожалела. Небо было темно-синего, обманчиво теплого цвета, поле золотилось под ярким солнцем, но холодный воздух обещал скорую зиму. Шагая по выжженной траве, она плотнее запахнула куртку, подняла воротник и засунула руки в карманы. Если бы я сейчас находилась дома, в Калифорнии, думала она, то надела бы майку и шорты, и шла бы босиком по песку. Она пыталась сосредоточиться на этом, не думать о непривычной погоде и странной ситуации, которая сложилась, но мысли все время возвращались к безрадостной перспективе выслушать версию. Шона Форрестера одной, без Дональда. И что там было слушать? Что он мог сказать? Только отрицать обвинения Джудит в том, что пытался соблазнить ее. И на что он надеялся, думая, что кто-то поверит ему больше, чем ей? Единственным утешением в этой ситуации было то, что Шон начинал показывать свое истинное лицо. Жажда мести, прорывавшаяся вспышками ярости, нарушила облик притворной сердечности, и Сьюзен чувствовала, что ей проще общаться с тем ожесточенным, бессердечным человеком, которого описывала книга. В «Заледеневшем сердце» события излагались прямолинейно и в черно-белом варианте: Алекс Меркленд представал несчастным человеком, Джудит убитой горем невинной жертвой, а Шон Форрестер — низким злодеем. Но теперь Сьюзен трудно стало воспринимать его в таких красках, потому что вел он себя, совсем не как злодей. Конечно, у Шона непростой характер, но если Алекс был ему действительно безразличен, то как тогда объяснить все эти фотографии на столе или ту ярость, с которой он бросился защищать своего друга, когда ему показалось, что Сьюзен оскорбила его? Она поежилась под легкой курткой и пошла быстрее, как бы желая убежать от еще одной тайны этого дома. После завтрака, она звонила местному шерифу в надежде взять короткое интервью у его помощника, который обнаружил мисс Рентой через две недели после крушения. Последние строки книги довольно туманно описывали Джудит, бредущую по колено в снегу и, когда она наконец увидела патрульную машину и поняла, что спасена, лишившуюся чувств. Но Сьюзен — да и зрители, она в этом не сомневалась — хотела бы узнать об этом побольше. — Я не стану давать никаких интервью, — сказал помощник шерифа Лестер в ответ на ее просьбу. В его голосе звучала плохо скрытая враждебность, что заставило Сьюзен задуматься. — Но ведь вы единственный человек, кто в конце концов нашел Джудит Рентой, не так ли? — спросила она. — Я вовсе не «нашел» ее. Просто она шла по дороге, которую я регулярно патрулирую. — Это я понимаю. А каковы ваши впечатления: как она выглядела и что сказала, что случилось после того, как вы нашли ее на дороге, потерявшую сознание… — Я нашел ее на дороге и отвез в больницу. Это все, что я могу сообщить. Поговорите с доктором Каном. — И не говоря больше ни слова, он повесил трубку. Крайне озадаченная таким приемом, Сьюзен позвонила в больницу, где ей сообщили, что доктор вернется в город через три дня, и предложили перезвонить. Она подняла голову, прислушиваясь к реке, шумевшей в горах, но мысли оставались заняты другим. Необъяснимая неприязнь помощника шерифа беспокоила ее больше, чем следовало. Она вздохнула и остановилась у самого берега, пытаясь разобраться в мыслях, теснившихся в голове. Решительно сжав губы, она некоторое время сосредоточенно смотрела на самодельный мостик, соединяющий берега в самом узком месте реки, и потом перешла его, гулко простучав подошвами по доскам. Лес, начинавшийся у дальнего края поля, взбирался по крутому склону холма и казался почти непроходимым. Возможно, там ей удастся испытать то леденящее душу ощущение, которое описывала Джудит в своей книге. Сьюзен карабкалась на холм целых полчаса, продираясь через бурелом и обходя промоины, оставшиеся после долгих проливных дождей. Взобравшись на вершину, она почувствовала, что выдохлась. Холодный ветер перебирал, влажные пряди ее светлых волос. Она перевела дух и оглядела окрестности. Здесь, где старые клены сохраняли густую тень, подлесок был реже. С холма открывалась панорама окаймленной горами цветущей долины; река серебряной нитью прорезала желтое поле. Отсюда дом и пристройки выглядели миниатюрными; дым, поднимавшийся из труб, казался почти прозрачным. Пейзаж был идиллический и походил на открытку с видом осеннего Нью-Гэмпшира. Сьюзен опустилась на сухой, покрытый мхом валежник и оглядела долину, наслаждаясь прекрасным пейзажем и уединением. И хотя эта картина была не такой умиротворяющей, как бескрайнее пространство Тихого океана за ее окном, не влюбиться в это место просто невозможно. Задумчиво дотронувшись рукой до сухой ветки, она задела кусок коры, и он упал на землю рядом с чем-то блестящим. Сьюзен посмотрела внимательнее: раздвинув кучу красных опавших листьев, она увидела какой-то предмет, тускло блеснувший под ними. Очистив его от грязи и поднеся к глазам, она нахмурилась. Это была половина простенького сентиментального брелка, сделанного в виде сердечка, на обратной стороне которого затейливо выгравировано «С любовью от Алекса». Зажав брелок в ладони, она, задумавшись, смотрела вдаль, странно опечаленная этим свидетельством любви погибшего человека. Брелок, конечно, принадлежал Джудит, она, видимо, потеряла его на прогулке, в тот самый приезд, который окончился трагедией. Сьюзен засунула брелок глубоко в карман, решив отдать его Джудит при первой же возможности, потом, неохотно поднявшись, отправилась дальше. Через четверть часа она подошла к маленькому крепко сколоченному домику, уютно примостившемуся под деревьями по ту сторону холма. Вокруг него была глухая чаща, но к двери вела тоненькая тропинка, а почерневшая труба на крыше указывала на то, что им иногда пользовались. Сьюзен распахнула дверь и заглянула в темноту, едва различив старую печь с горшками и ведра. Домик, куда рабочие приходят погреться и где хранят кленовый сок, прежде чем отправить его дальше на переработку, догадалась она. Значит, где-то поблизости должна быть и дорога, вероятно, спускающаяся с холма и ведущая к дому. Сьюзен спустилась к ней, разочарованная свидетельством человеческого присутствия, портящего этот первозданный уголок леса. Она размышляла, какой дорогой ей двигаться дальше, когда услышала звук мотора. Через мгновение из-за поворота появился открытый джип, сбавил ход и остановился напротив нее. С растрепавшимися на ветру волосами и покрасневшим от холода лицом за рулем сидел Шон. Он вылез из джипа и направился к ней. На нем были тяжелые сапоги, поверх черной водолазки — красная фланелевая рубашка. В руке он держал… топор. Сьюзен почувствовала, как у нее замерло сердце, и невольно сделала шаг назад. Шон замер, пристально посмотрел на нее, затем взглянул на топор и засмеялся. Но смех его был горьким. — Убийство с применением топора — это, кажется, единственное, в чем меня еще не обвиняли, — произнес он презрительно. Сьюзен нахмурилась и тяжело вздохнула. Она почувствовала себя неловко. Конечно, она не боялась его, хотя вид у него определенно зловещий, просто… — Вы удивили меня, вот и все, — закончила она вслух свою мысль. Он рассеянно кивнул, внимательно глядя на нее. — А вы меня. Я был уверен, что вы исчезнете, как только узнаете, что ваш продюсер не приедет. Сьюзен удивленно взглянула на него. Не из-за этого ли он так поспешно ушел? Он что, ожидал, что она убежит, поджав хвост, когда узнает, что остается с ним одна? Она опустила глаза и поворошила ногой кучу сухих листьев. — Я хотела так сделать, — призналась она, — но потом решила, что разумнее остаться и закончить дело, из-за которого я сюда приехала, с Доном или без него. Если, вы не против, конечно. Он смотрел на нее не отрываясь. — Ну, по мне так его присутствие вообще не обязательно. На ее лице отразилось удивление. Его голос звучал почти нежно. — Сценарий будете писать вы, а не мистер Ньюкомб. Я бы не ушел, если бы знал, что вы собираетесь остаться. Теперь мы можем вернуться и начать интервью. Сьюзен оглянулась, вдохнула свежий воздух северного леса, нагретого осенним солнцем, и поняла, что ей, совсем не хочется уходить отсюда. — Прекрасный день, — пробормотала она. — Да. — Несколько часов ничего не решают. Вы говорили, что у вас есть дела, которые нужно закончить, пока держится погода. Он кивнул, указывая на домик. — Осенний обход. Во все такие хибары нужно запасти дров на, зиму. На всякий случай. — Он стал подниматься по склону. — На случай чего? — спросила она, идя за ним. — На случай, если сборщиков застигнет буран и им придется его пережидать. — Но ведь дом совсем близко, за одиноким холмом… Он открыл дверь и помедлил, глядя на нее. — Это может случиться где угодно. Мы начинаем собирать сок в феврале, а это здесь сезон буранов. Они обрушиваются внезапно и очень опасны. Многие работники обязаны жизнью этим укрытиям. Такие домики, разбросаны по всему лесу, и в каждом достаточно еды и дров, чтобы продержаться пару дней, если понадобится. Заходите. Я покажу. Он подложил камень под дверь, чтобы она не закрылась, и Сьюзен с трудом разглядела металлические ведра, тускло отсвечивающие в углу. — Глаза сейчас привыкнут, — сказал он, продвигаясь вглубь. Его глаза привыкли явно быстрее, чем ее. Он открыл ставень, за которым оказалось квадратное окно. — Видите? — Он указал на печку и несколько поленьев, сложенных рядом с ней, потом неожиданно нахмурился. — Дров должно было быть гораздо больше. Он повернулся, посмотрел на полку, прибитую высоко на противоположной стене, и помрачнел. Сьюзен проследила за его взглядом и увидела рядом с двумя помятыми кастрюлями несколько консервных банок. — Что случилось? — Исчезла большая часть еды. Весной, насколько мне известно, сюда никто не забредал. Здесь, по меньшей мере, должна быть дюжина банок. — Может, ваши рабочие проголодались… — Рабочие ни за что не взяли бы еду отсюда. Они знают, что от нее зависит их жизнь. Кроме того, мы никогда не собирали сок на этом участке леса. — Ну, а животные? Он покачал головой. — Именно поэтому мы запасаем только консервированные продукты — чтобы запах не привлекал медведей. — Он прошел к печке, открыл дверцу и заглянул внутрь. — Кроме того, животные не разжигают огонь в печках. А здесь, смотрите, даже пепел остался. Сьюзен сделала вид, что заглянула в печку, потом пожала плечами. — Значит, какой-то бродяга воспользовался вашими запасами, — сказала она, недоумевая, из-за чего тут нужно беспокоиться. Он выпрямился и в сердцах громко хлопнул тяжелой металлической дверцей. — Это не город. И в лесах Нью-Гэмпшира бродяг не бывает, но, очевидно, кто-то из моих работников использует это место для своих целей… — Он резко выдохнул. — Ну ладно, хватит. Нужно приниматься за работу. Тут дел на целый день. — Я помогу, — сказала Сьюзен. Шон остановился в дверях и оглянулся на нее. — Бросьте. Вы не для этого сюда приехали. Погуляйте по лесу, полюбуйтесь ландшафтом… — Я бы с удовольствием размялась. Я и так просидела два дня, ничего не делая, а просто так сидеть не в моих привычках. Он помолчал, скептически глядя на нее. Сьюзен закатала рукава куртки и посмотрела на него нахмурившись. — Я гораздо сильнее, чем кажусь. Стараясь не улыбаться, он медленно опустил обух на землю и оперся на топорище. — Вы хотите рубить или складывать поленницу? Сьюзен стиснула зубы и бросила на него сердитый взгляд. Отточенное лезвие топора вспыхивало на солнце. — Вы рубите, а я буду носить и складывать. Первые пятнадцать минут она просто наблюдала за тем, как он отделял крупные сучья от упавшего ствола, рубил их на несколько частей, а затем ставил вертикально и одним последним мощным ударом рассекал надвое. Ожидая, пока дров будет достаточно и можно будет приступить к работе, Сьюзен с удовольствием наблюдала за тем, как работает Шон. Взмахи его рук равномерно чередовались с сильными ударами, производящими резкий звук, похожий на вскрик. Через пять минут он снял фланелевую рубашку и закатал рукава водолазки. Еще через пять минут на его лбу и на руках, поросших темными волосами, заблестели капельки пота. Он двигался легко и ритмично, подобно маятнику, и эти повторяющиеся движения завораживали Сьюзен. В своем воображении она, как бы отделила Шона Форрестера от работы, которой он занимался, и просто любовалась красотой мужского тела, восхитительным изяществом и силой широких плеч и узких бедер, движущихся синхронно с мускулистыми руками. Не сказать, чтобы ей не приходилось видеть подобного раньше. На калифорнийских пляжах она каждый день могла любоваться загорелыми молодыми людьми, демонстрирующими себя красоткам в бикини. Блестя мускулами, эти великолепные молодые люди соревновались в спортивных играх и мужественно кряхтели на тренажерах. Но чем больше они старались, тем больше это напоминало Сьюзен любовные турниры животных, которые она видела в научно-популярных программах по телевизору. В них самцы ревели и самодовольно расхаживали перед спокойно наблюдавшими за ними самками. Сьюзен никогда не могла до конца понять этого. Ей казалось, что поведению животных не хватало взаимной гармонии, и смотреть на это было грустно. Но здесь… Мужские качества Шона Форрестера выглядели совершенно иначе. Может быть, размышляла она, потому что здесь не игра, а работа, у которой есть настоящая цель. Это делало зрелище захватывающим. Она улыбнулась, и именно в этот момент Шон выпрямился, быстро обернулся и посмотрел на нее. Ей совершенно нечего было смущаться, но она покраснела, как будто, наблюдая за тем, как он работает, занималась чем-то неприличным. Его лицо горело от напряжения, а глаза стали совсем светлыми. — Вы можете начинать, — сказал он, указывая топором на кучу поленьев. С чувством, похожим на ужас, Сьюзен поняла, что смотрит на его рот, на то, как движутся его губы. Она крепко зажмурилась и, не поднимая головы, бросилась собирать поленья. — Я буду вон в том валежнике, — услышала она за своей спиной. Она кивнула, не отвечая и не поднимая глаз. Ей отчаянно хотелось спрятаться за стенами дома, где он не мог ее видеть. Закончив складывать первую поленницу, Сьюзен почувствовала, что ей стало жарко. Она сняла куртку, повесила ее на голый куст перед дверью и вытерла лоб рукавом свитера. — Хватит? — услышала она его голос из валежника, где уже собралась вторая куча дров. — Нет! — крикнула она в ответ, неожиданно почувствовав, что без куртки прохладно, а на душе у нее легко, может быть, впервые с той минуты, когда она села в самолет в Лос-Анджелесе. Каждый продолжал свою работу. Из валежника доносился ровный стук топора, но она старалась не смотреть в ту сторону. Уже спустя много времени, выйдя из-под навеса за следующей охапкой, она поняла, что дров больше не осталось и что стук топора больше не слышен. — Я здесь, внизу! — крикнул Шон из джипа. Сьюзен, заслонив глаза от солнца и сощурившись, поглядела туда. — Что вы делаете? Не отвечая, он достал что-то из-под брезента и стал подниматься вверх, направляясь к ней. Она увидела, что в руках у него коробка с пивом. Подойдя к ней, он буквально рухнул на землю, достал две банки и похлопал по земле ладонью. — Вы здорово работаете, — сказал он, открывая банку и протягивая ей. — Садитесь, отдохните. Она взяла пиво, но садиться не стала. — Ладно вам, Сьюзен. Я никому не скажу, что вы дружески распили пиво, с презренным Шоном Форрестером. — Не в этом дело, — сказала она быстро, хотя, может быть, дело было именно в этом. — Наверное, сначала нужно закончить… — Но мы все сделали. Вы сложили под навесом столько дров, что бедняге, которому они понадобятся, негде будет повернуться. Не заметили? Она неохотно опустилась на землю, оставив между ним и собой приличное расстояние. Ноющее от усталости тело постепенно расслабилось. Шон сделал большой глоток из своей банки, глубоко вздохнул, и Сьюзен подумала, что из этого получился бы отличный рекламный ролик. Она поднесла свою банку к губам и с наслаждением ощутила вкус ледяной жидкости, затем обхватила руками колени и поглядела на удивительный ковер пурпурных, розовых и желтых красок. — Ничто так не успокаивает душу, как небольшое физическое утомление, да? — сказал он, задумчиво глядя вдаль. Неожиданно Сьюзен почувствовала на себе его взгляд. — Вам знакома тяжелая работа. Что вы делали все эти годы, когда жили над прачечной? Она слегка улыбнулась, не подозревая, как похорошело при этом ее лицо. — Работала там. У них было много клиентов — рестораны, гостиницы — работы хватало. До этого я даже не подозревала, что у меня есть мускулы. — Не самая подходящая работа для молодой девушки. Сьюзен пожала плечами. — Этим я пять лет оплачивала счета. Шон помолчал, но она чувствовала, что он все еще смотрит на нее. Она сделала вид, что не замечает этого. — Вас выгнали из вашего собственного дома, да? — наконец спросил он, и она посмотрела на него с удивлением. — О чем это вы? Он повернулся к ней и облокотился на левую руку. — Когда умер ваш отец, мачеха стала его наследницей, так? Сьюзен хмуро смотрела на банку с пивом. — Она была его женой. — А вы его дочерью. Но она осталась жить в вашем доме, а вы переехали в комнату над прачечной. Она крепко сжала губы. — Все закончилось нормально. Глаза Шона сузились, потемнели, и в них появился тот же гневный блеск, который она видела вчера, когда он защищал Алекса. — Вам должен был помочь адвокат. Это ваш дом, а не ее. Мачехе следовало жить над прачечной, а не вам. Ваши права обязаны защищать, и кто-то должен был об этом позаботиться. Кто-то должен… — Все закончилось нормально, — медленно повторила она, тщательно выговаривая каждое слово. — Все закончилось не нормально. Вас обманули. Господи, вы были совсем ребенком… — Он резко остановился, заметив, что на ее лице появилось какое-то странное выражение, потом отвернулся. — Я не переношу несправедливость, — пробормотал он. Сьюзен уже забыла, когда в последний раз испытывала это необыкновенное чувство тепла, возникающее от присутствия надежного защитника. Она так давно привыкла рассчитывать только на собственные силы, что это чувство совершенно затопило ее. Она посмотрела в его волевое лицо, на котором появилось выражение сильного ожесточения, закрыла глаза и снова медленно открыла их, как если бы ее ослепила яркая вспышка света. Этот образ Шона Форрестера полностью противоречил тому, чем этот человек казался ей прежде. — Вы всегда, встаете на защиту обиженных? — тихо спросила она. Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Его глаза стали совсем темными, и их цвет напоминал океанские волны в штормовую погоду. — Я? Да бросьте! Я же — Шон Форрестер. Помните? Предающий доверчивых друзей и соблазняющий невинных женщин. — Он задержал на ее лице взгляд чуть дольше, чем следовало бы, и Сьюзен почувствовала, что неудержимо краснеет. Она резко отвернулась и услышала за своей спиной глубокий вздох. — Скажите, я еще могу отговорить вас писать этот сценарий? — мягко спросил он. Она удивленно обернулась. — А почему вы хотите это сделать? Возможно, если бы его взгляд не оставался таким серьезным, если бы она не чувствовала усталости или ее голова не была затуманена несколькими глотками пива — возможно, тогда бы она отреагировала иначе. Но сейчас, когда его рука коснулась ее лица, она не пошевелилась. — Потому, что я не хочу вас в это вмешивать, Сьюзен. Он во второй раз назвал ее по имени, и в его голосе слышалось что-то такое, от чего по коже побежали мурашки. Его влажные пальцы холодили щеку. Она почувствовала, как ледяная капля воды с дерева скатилась с подбородка в ямку на шее. Он так пристально смотрел на эту капельку, словно прикасался к ней, и Сьюзен почувствовала себя на пороге чего-то неизвестного и неизбежного. Это, пожалуй, самый волнующий момент в ее жизни, не очень богатой эротическими переживаниями, и она была глубоко потрясена. Это его пальцы дрожат на моей щеке, или моя щека дрожит под его пальцами? — спрашивала себя Сьюзен. Почему он так пристально смотрит? Наивные, детские вопросы, которые она задавала самой себе, смущали Сьюзен. Сейчас совершенно ничего не происходит, насмешливо подумала она. Что с того, что он смотрит так сосредоточенно, а тебе так трудно дышать? Шон Форрестер не собирается соблазнять тебя — во-первых, потому, что это было бы глупо в подобных обстоятельствах, а во-вторых, потому, что ты так же обольстительна, как бревно. Просто ты безнадежно неопытна и понятия не имеешь о том, что это значит, когда тебя соблазняют. Сьюзен прерывисто вздохнула, он перевел глаза на ее лицо, и она тотчас утратила чувство реальности. Теперь она ощущала только его жгучий взгляд. Когда Шон наконец заговорил, Сьюзен показалось, что его слова не были произнесены вслух, а просто передались ей. — Если бы я мог сейчас сделать то, что действительно хочу… — пробормотал он, и его незаконченная фраза повисла в воздухе. Но, Боже мой, разве не это он сейчас делает? Он соблазняет ее. И это так же легко для него, как дыхание. Он соблазняет ее — женщину, настолько недоверчиво относящуюся ко всем мужчинам, что никому из них не удалось дотронуться до нее. Она заговорила в тот момент, когда он отнял руку от ее щеки, подумав, что уже никогда не узнает, что могло бы произойти дальше. — У вас это хорошо получается, да? — холодно спросила она, и его рука замерла в воздухе. — Удивительно, как Джудит удалось устоять перед вами. Он быстро убрал руку, и глаза его сверкнули. — Я знал, что это произойдет. — В его голосе звучала какая-то странная покорность. — Я знал это в ту минуту, когда вы переступили порог моего дома. Она не поняла, почему именно этот момент так запомнился ему, но отбросила этот вопрос. — Вы знали, что начнете ухаживать за мной, или знали, что я это отвергну, как Джудит? — произнесла она запальчиво. Его глаза сузились, и он отвернулся. Отвернулся. Они всегда отворачиваются, когда попадаются на собственной лжи, сказал ей внутренний голос. — Да что с вами, Боже мой? — вдруг резко сказал Шон и взглянул на нее с яростью. — Вы считаете, что желание прикоснуться к вам автоматически означает, будто я хотел и эту стерву тоже? Вы когда-нибудь встречали Джудит Рентой? Вопрос застал ее врасплох, и тщательно подготовленное выражение лица сменилось на сконфуженное. Он быстро допил пиво, вскочил, смял в руке жестяную банку и с силой бросил вниз к дороге. — Пойдемте. — Он схватил ее за руку, рывком поднял на ноги и потащил под гору. — Что?.. Подождите! Стойте! — закричала она, упираясь каблуками в землю и свободной рукой пытаясь разжать его пальцы, крепко обхватившие запястье. — Я никуда с вами не пойду. — Пойдете, — прошипел он, потянув ее за собой. Чтобы не потерять равновесие, ей пришлось сделать шаг вперед. — Мы покончим с этим прямо сейчас! У Сьюзен перехватило дыхание, и она сделала единственное, что могла придумать в этой ситуации, — села на землю. Это так удивило Шона, что он выпустил ее руку и остановился. — Что вы делаете? Быстро моргая и сжимая руки, чтобы они не дрожали, она закричала на него: — Нет, это вы что делаете? Тащите меня, как какую-нибудь… — Она не закончила фразу, потому что голос ее предательски задрожал. Он нетерпеливо нахмурился. — Я собираюсь отвезти вас домой, вот что я делаю. Там вы возьмете ваш проклятый блокнот, или магнитофон, или чем вы там пользуетесь, и выслушаете — так как вы сами выразили согласие — все то, что я собираюсь вам сообщить. — Он замолчал, перевел дыхание и посмотрел вдаль. — А затем вы можете сделать то, о чем мечтаете с самого приезда сюда: вы сядете в свою машину и уедете отсюда. — Хорошо! — Она попыталась произнести это сурово, но голос прозвучал слишком слабо для этого. Она поднялась с земли и молча отряхнула джинсы. — Хорошо, — повторила она, бросая на него яростный взгляд. Шон выдержал этот взгляд, но уголок его рта дрогнул. — Очень сильно сказано, — пробормотал он, но отвернулся слишком поздно: она уже увидела, что он улыбается. 5 Сьюзен молчала всю дорогу домой, которую они проделали на сумасшедшей скорости. Вчера она не могла бы себе представить, что ей будет так страшно слушать рассказ, ради которого она сюда приехала. Она боялась, что не поверит ему. Одним прикосновением, взглядом и несколькими словами Шон открыл в ней чувства, которые она не надеялась испытать в своей жизни, и будь он даже действительно тем негодяем, каким объявляла его Джудит Рентой в своей книге, Сьюзен ничего не хотела об этом знать. Если ее сердце разбужено дурным человеком, то где же тогда добродетель любви? В ней самой? Она скорее согласна вырубить на дрова целый лес, чем узнать, что Шон Форрестер не тот человек, каким она считала его до их встречи. А если его версия событий того рокового дня окажется совершенно неправдоподобной? — думала Сьюзен с тоской. Если она будет такой лживой, что это сразу станет понятно? Джип подпрыгнул на ухабе, и в ней пробудились старые защитные инстинкты. Тогда ты узнаешь правду, холодно ответила она себе на свои же вопросы. И лучше узнать об этом сейчас, пока не слишком поздно. Рот ее решительно сжался, но в голубых глазах появилась печаль, которой не было раньше. И пока джип мчался вперед, мысли ее возвращались назад, к склону холма, к тем драгоценным минутам, которые неожиданно засверкали в ее одинокой жизни. Надо же было, чтобы именно Шон Форрестер, человек, которого обвиняли в предательстве и разрушении чужих жизней, сумел открыть для нее волшебную сказку пробуждающейся чувственности! Он говорил только о том, что желает ее, желает дотронуться до нее. Ничего еще не было сказано о любви, но для женщины, которая никогда раньше не испытывала жаркого дыхания мужской страсти, само ее предчувствие уже стало необыкновенным даром. Сьюзен быстро закрыла глаза и стиснула зубы, как раз в тот момент, когда джип остановился перед домом. — Возьмите то, что вам нужно для работы, — сказал Шон, выключив двигатель. — Я буду ждать вас на крыльце. Не глядя на него, она поспешила в дом, боясь, что он раскроет ее чувства. — Взять, что мне нужно, — бормотала она, поднимаясь по лестнице и подходя к своей комнате. — Отлично. Мне нужно, чтобы здесь был Дональд. Мне нужно оказаться в Калифорнии, в моем маленьком домике. Мне нужно, чтобы Шон Форрестер был безобразным коротышкой с маленькими глазками. Вдруг поняв, что разговаривает сама с собой в пустой комнате, Сьюзен замолчала и беспомощно огляделась. Ее взгляд упал на старую сумку, в которой лежал затрепанный экземпляр «Заледеневшего сердца», испещренный пометками на полях. Она достала книгу и стала рассматривать фотографию Джудит Рентой на обложке; ту самую, которая стояла на столе Шона Форрестера. Какой мужчина не попытался бы соблазнить такую женщину? — думала она, глядя на безупречно правильные черты лица, прекрасно уложенные темные волосы, глаза, взгляд которых был надменным и чувственным одновременно — все то, что отличает по-настоящему красивых женщин. Конечно, он должен непременно желать ее. Ведь он мужчина. А все мужчины мечтают именно о таких женщинах… Но скоро ее мысли приобрели другое направление. В то время, как мозг Сьюзен был занят мыслями о Джудит, ее подсознание словно жило особой жизнью. Повинуясь его тайному импульсу, Сьюзен пальцами прикоснулась к щеке, и недавно пережитое ощущение возникло вновь с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Воображение легко дорисовало сцену, начатую в реальности. Она живо представила себе, как голова Шона склонилась к ней, и невольно вздрогнула, словно ощутив влажное прикосновение его губ. Он уткнулся лицом в ее шею и… Сьюзен затаила дыхание, потрясенная, силой собственного воображения. Сколько раз она пользовалась им, создавая образы, трогающие души незнакомых людей, но никогда до настоящего дня не удавалось испытать его силу самой. Ей стало страшно. Осознав, что она желает его не только эмоционально и духовно, но и физически, Сьюзен ужаснулась. Какая жестокая насмешка судьбы в том, что когда я оказалась в волшебной сказке любви, то встретилась не с прекрасным принцем, а попала в руки злого волшебника! Сьюзен сняла куртку и провела рукой по свитеру, стряхивая упрямо цепляющийся за ткань сухой лист. От ее движений ткань натянулась, четко обрисовав грудь. Заметны стали очертания шелкового белья и даже напрягшиеся соски. Бросив взгляд в зеркало, Сьюзен резко одернула свитер, не желая признавать даже перед собой столь явное доказательство ее неутоленного желания мужской ласки. В смятении она поспешила в ванную, плеснула в лицо холодной воды, распушила рукой короткие волосы и только после этого спустилась вниз. Шон сидел на крыльце, уставившись в одну точку. Когда Сьюзен села рядом, он взглянул на нее, жестом предлагая ей выбрать напиток на маленьком столике. Она посмотрела на стакан виски, который он держал в руке, и покачала головой: — Спасибо, я не хочу. Поставив магнитофон на стол, она медлила и не нажимала кнопку, надеясь, что он не заметил, как дрогнул ее голос. — Вы готовы? Он посмотрел на нее — безразличным взглядом, отметила она про себя — и кивнул. Сьюзен включила магнитофон, посмотрела на пустой блокнот на коленях, прислушиваясь к шипению ленты и ожидая. Шон глубоко вздохнул, затем спокойно сказал: — Я никогда не пытался соблазнить Джудит Рентой. Зачем мне это было нужно? Сьюзен нахмурилась, вспоминая фотографию восхитительной женщины, слишком прекрасной, почти нереальной. — Она очень красивая женщина. Он презрительно хмыкнул. — Мир переполнен красивыми женщинами. — Но она была здесь. Прежде чем заговорить опять, он посмотрел на нее долгим взглядом. — Это необходимое условие? Я пытаюсь соблазнить всех женщин, до которых могу дотянуться? Вы считаете, именно это происходит сейчас между нами? Она сжала губы, внимательно рассматривая синюю точку на бумаге. — Между нами ничего не происходит. — Вы действительно так считаете? Сьюзен выключила магнитофон. Она не хотела, чтобы он объяснял причину того, что произошло в лесу: что бы он ни сказал, грубая реальность слов разрушит хрупкое, волшебное воспоминание, которое ей так дорого. — Вы будете рассказывать то, что собирались, или нет? Шон помолчал, внимательно глядя на нее, потом неохотно кивнул головой. Лента начала перематываться, и он опять уставился вдаль. — Это Джудит Рентой пыталась соблазнить меня в тот день. Сьюзен посмотрела на него с удивлением. Этого она никак не ожидала. — Но это смешно, — пробормотала она. У него под кожей заиграли желваки; слова падали, как камни: — Не так смешно, если знать Джудит. Она собиралась замуж за Алекса из-за его денег, а затем узнала, что у меня их больше. Все очень просто. Сьюзен ошеломленно молчала. — Но… она же принадлежит к высшему обществу, — сказала она наконец, как будто это объясняло, почему Джудит не может быть расчетливой авантюристкой. — Но совершенно разорена, — сказал Шон. — Тип, встречающийся гораздо чаще, чем вы думаете. Ее семья давно бедна. Сьюзен хмуро смотрела в блокнот, пытаясь найти в его рассказе противоречия. — Итак, Алекс вошел в тот момент, когда Джудит пыталась соблазнить вас? Он медленно кивнул, сжимая пальцами переносицу. — Наверное, я был дураком, что сразу не заметил этого. Она действовала не особенно тонко: слишком откровенный взгляд, непристойное замечание, «случайное» прикосновение — это продолжалось весь день. В конце концов, она потеряла терпение и сказала об этом прямо. Его выразительный рот сжался, стало видно, что рассказывать об этом ему отвратительно. — Алекс вышел, чтобы принести что-то из самолета — сейчас я уже не помню, что именно, — мы с Джудит остались одни в гостиной. Здесь она все и сказала. Она заявила, что Алекс — мужчина совершенно не ее типа. Она это теперь поняла. А я, как раз подхожу ей. Если я в этом сомневаюсь, то она докажет это прямо здесь. Какое-то время я ничего не мог сказать; я просто стоял, как робот, пока… — Он закрыл глаза и вздрогнул. — Потом внутри что-то прорвалось. Я обозвал ее грубым словом и оттолкнул так, что она упала. И тут вошел Алекс. Сьюзен смотрела на него, затаив дыхание, захваченная рассказом. Стояла такая тишина, что было слышно, как вдали шумит речка: этот звук успокаивал и совсем не походил на сдержанную мощь океанского прибоя. — Он оставил в зале перчатки и, когда вернулся за ними, услышал, что говорила Джудит, — наконец продолжил свой рассказ Шон. Сьюзен сочувственно нахмурилась, представив Алекса Меркленда, который стоит и слушает, как его предает любимая женщина. Если только все действительно происходило так, быстро произнес внутренний голос. Она с ужасом осознала, что верит абсолютно каждому его слову; ей так хотелось верить в то, что Шон невиновен, что она уже отмела в сторону все обвинения Джудит. Спокойно, приказала она себе, делая глубокий вдох и выпрямляясь, нельзя верить Шону просто потому… Она быстро закрыла глаза, отказываясь рассматривать причины. — А что было потом? — Она заставила себя произнести это резким тоном. Шон поднял стакан к губам и впервые отпил из него. Он смотрел, ничего не видя перед собой. — Была сцена. Тогда Джудит впервые назвала меня соблазнителем, но в тот раз это не прошло, — Алекс все слышал. — Шон повернулся к ней с болезненной улыбкой. — Он невольно стал единственным свидетелем в мою защиту. Но его нет, к сожалению. Или к счастью — это зависит от того, чьему рассказу веришь, подумала Сьюзен. — Он был очень… сдержан. Очень спокоен. Надо знать Алекса, чтобы понять, насколько это не похоже на него. В общем, он велел ей собрать вещи, чтобы в последний раз проехать бесплатно за его счет. Именно так он выразился. И тогда мы с ним поссорились — в первый и единственный раз. Погода начинала портиться, и я не хотел, чтобы он рисковал, но Алекс был уверен, что справится. Больше всего ему хотелось побыстрее ее отсюда убрать. — Шон отпил виски и аккуратно поставил стакан на ручку кресла. Рука его дрожала. — Я не должен был отпускать его, — тихо сказал он. Сьюзен видела, что чувство вины невыносимой ношей давило на него и пригибало к земле. Но чувство это не было заслуженным. Шон взвалил его на себя сам, хотя не был виноват в том, что Алекс уехал. Просто не сумел удержать его. Подавшись к Шону, Сьюзен так пристально всматривалась в его лицо, будто хотела прочитать его мысли. Потом она выпрямилась и отвела взгляд, чувствуя себя совершенно опустошенной и ожидая, что сейчас в голове появится масса критических вопросов. Но этого не произошло. Я верю ему, поняла она наконец и изумилась. Для нее это выходило за рамки привычного, — поверить кому-то сразу, без долгих сомнений. Ее скептицизм был, в конце концов, единственной защитой от предательства. Этому ее научил отец. — От того, что я женюсь, ничего не изменится. Ты всегда будешь моей самой любимой девочкой. И у нас будет счастливая семья, ты увидишь. Поверь мне, — говорил он. И вот теперь, несмотря на горький опыт прошлого, она поверила на слово еще одному мужчине, хотя у нее не было для этого никаких оснований. Поверила просто потому, что ее глупое сердце велело поверить, что Шон Форрестер говорит правду. — А потом? — спросила она рассеянно. Шон дернул плечом, совершенно не подозревая об удивительных изменениях, которые происходили в женщине, сидящей рядом с ним. — Я думаю, все случилось так, как написано в книге. Мы уже знали, что произошла катастрофа… искали… На четвертый день я наконец нашел то, что осталось от самолета, но к этому времени мисс Рентой уже давно там не было. Мы даже не знали, жива ли она, пока спустя неделю ее не нашли на дороге. — Я не знала, что самолет обнаружили именно вы, — сказала она мягко. — В книге об этом ничего не сказано. Было непонятно, услышал он ее или нет. Сьюзен выключила магнитофон, и они молча посидели в полной тишине. Потом она все собрала и пошла в дом. Звук закрывшейся двери вывел его из оцепенения, и он поднес стакан к губам. 6 Поднимаясь по лестнице, Сьюзен думала не о рассказе Шона и не о том, что ей теперь делать с этим. Ее совершенно не волновало, что будет с ней самой через десять минут. Ее мысли стали блаженно чисты и безмятежны; и думала она только о том, что с ней происходит сию минуту. Убирая магнитофон и блокнот в чемодан, она улыбнулась необычности этого чувства. Так вот что значит жить настоящим, думала она, испытывая невероятную свободу, которую дарила эта удивительная философия. Ей казалось, что всю свою жизнь она ждала будущего: сначала — когда наконец освободится от мачехи и сестер; потом — когда можно будет уйти из прачечной и от гнусных соседей; ждала принца из сказки, который развеял бы все сомнения и тронул ее ожесточившееся сердце. Счастье или, по крайней мере, покой были всегда для нее где-то вдалеке, за поворотом дороги, и добраться наконец до них всегда оставалось заветной мечтой. И ценой, которой Сьюзен следовало заплатить за эту мечту, была вера в другого человека — то, что она привыкла считать непростительной наивностью и глупостью. Необыкновенная легкость и счастье от того, что Шон Форрестер невиновен, переполняли ее. Этот человек, который неожиданно вошел в ее сердце, вовсе не негодяй; он был достоин доверия Алекса Меркленда… и её. Как она ни старалась, но ее застарелый цинизм ничего не мог поделать с этим восхитительным чувством. Сьюзен засмеялась от счастья, и этот неожиданный смех удивил ее. Она прижала руку к губам, удерживая его, и взглянула в зеркало, почти уверенная в том, что увидит в нем незнакомое отражение. Поэтому увидев, что совершенно не изменилась, Сьюзен удивилась не меньше, чем если бы в зеркале оказалась незнакомка. Я должна выглядеть иначе, подумала она, немного разочарованная тем, что ее новые чувства не нашли внешнего отражения. Ведь я стала совершенно другой. Она нетерпеливо отвернулась от равнодушного зеркала и, сложив руки под подбородком, стала думать, что ей делать дальше. Ну конечно, она должна остаться. Для того, чтобы написать правдивый сценарий и снять с Шона обвинения, предстоит еще много выяснить. Это самое малое, что она должна сделать для человека, который попал в ловушку обстоятельств. Она знает, что это такое. Правда, Сьюзен? — насмешливо спросил ее внутренний голос. Ты остаешься из-за этого? Просто для того, чтобы помочь Шону? Или все-таки причины более эгоистичны? Она мгновенно покраснела, смущенная, как если бы этот вопрос задал кто-то другой. Ну хорошо, призналась она самой себе. Может быть, и ее лично не особенно ужасает перспектива остаться здесь наедине с Шоном. Возможно, желание доказать его невиновность продиктовано в такой же степени личным чувством, как и чувством справедливости — что из этого? Ей не безразличен этот человек, и ничего нельзя тут поделать. Если у нее каждый раз замирает сердце, когда он смотрит на нее или дотрагивается… Она закрыла глаза и прижала руку к груди, как будто бы хотела усмирить сердце, которое никак не хотело успокоиться. Нет, пора переключиться на что-то другое. Что бы такое придумать? Ну вот, например, я хочу есть, подумала она, по-детски радуясь этому. И Шон, наверное, тоже. Даже мысленно произнеся его имя, она улыбнулась. Если бы в этот момент она оглянулась и посмотрела в зеркало, то заметила бы те самые изменения, которые надеялась увидеть. Вместо этого она рассмеялась. Раньше ей никогда не приходилось испытывать такие бурные проявления счастья, и она не знала, как удержать их в себе в трудной ситуации. А это действительно тяжелая ситуация, сурово напомнила она себе, спускаясь по лестнице. Один человек погиб, другой оклеветан, а гнусная женщина извлекает выгоду из обеих трагедий. Нужно что-то делать. Но… позже. Сначала она приготовит что-нибудь Шону. И с легким сердцем и парящим шагом Сьюзен сбежала по лестнице и влетела на кухню. Прелестная кухня, думала она, доставая продукты из холодильника и складывая их на стол. Конечно, слишком большая, но так хорошо спланирована, что все под рукой. Она восхитилась, найдя ножи в специальном отделении: именно там, где они и должны быть. Быстрыми, умелыми движениями она резала хлеб, прислушиваясь к мелодичному звуку, который издавал нож, и любуясь натюрмортом из помидоров, моркови и салата в стеклянной вазе. Она улыбалась и мурлыкала что-то себе под нос, забыв обо всем на свете. — Что вы делаете? — раздался в дверях голос Шона. Сияя, Сьюзен обернулась к нему, и ее улыбка угасла. Потом она посмотрела на него внимательно и нахмурилась, почувствовав, как исчезает чувство беспечной легкости, и с горечью подумала, что слишком сильно зависит от того, как смотрит на нее этот человек. Его темные густые волосы были взлохмачены, на лбу пролегли глубокие морщины, рот сурово сжат, а глаза смотрели пусто и безжизненно. — Вы выглядите ужасно, — сказала Сьюзен. В ответ он только приподнял бровь. — Вам нужно поесть. Я готовлю завтрак. Идите, переоденьтесь. Какое-то время он молча наблюдал, как она делает салат. — Извините, я обязан был догадаться, что вы захотите поесть перед отъездом. Ее руки замерли над салатницей. Мысленно она рассмеялась и весело спросила: «перед отъездом»? А с чего это ты решил, что я собираюсь уехать? Но вслух она ничего не произнесла, чувствуя, как новенькая, еще такая хрупкая скорлупка счастья начинает раскалываться, как тонкий фарфор на сильном морозе. Невозможно, чтобы он желал ее отъезда. Он же понимает — все изменилось: Сьюзен Конти, наконец, открыла свое сердце, ему остается только войти… — Вы уже заказали билет или хотите, чтобы это сделал я? Она почувствовала, как ее мысли ударились о кирпичную стену, так холодно и безразлично это прозвучало. Сьюзен беспомощно посмотрела на салат и вновь ощутила себя ребенком, уже в который раз обманутым в наивной вере, что счастье не мимолетно. Она закрыла глаза и почувствовала, что у нее болит сердце. Сьюзен, тебя все время сбивают с ног, а ты поднимаешься, чтобы тебя опять ударили. Только потому, что он проявил немного внимания к тебе, ты решила, что он хочет, чтобы ты осталась здесь навсегда. Но ему захотелось дотронуться до меня, упрямо напомнила она себе. Он сказал, что между нами что-то происходит… — Что с салатом? Это прозвучало так неожиданно, что она вздрогнула и прижала руку к груди. Зелень осыпала ее свитер и упала на пол. — О, — сказала она убитым голосом и прикусила губу, сдерживая полузабытое, детское желание расплакаться. — Я уберу. — Он вытер пол и выпрямился. — Вы не ответили мне. Сьюзен, почувствовала отчаяние. И это даже принесло ей какое-то мазохистское удовлетворение — все, увы, слишком знакомо. Ей показалось, что она всегда была беспомощным зрителем в театре своей жизни, который ничего не в силах изменить. Давным-давно она не смогла предотвратить женитьбу отца, потом не сумела отстоять свою собственную комнату, когда сестры потребовали, чтобы она уступила ее. — Им так нравится твоя угловая комната, дочка. Ты ведь не возражаешь? И она не осталась жить в своем доме после смерти отца. Ее всегда слишком легко отодвигали, когда она оказывалась на пути чьих-нибудь желаний. Но ведь ты всегда уступала без борьбы? — этот вопрос прозвучал так громко, что Сьюзен замерла. — А если бы ты хоть один раз сказала «нет»? Нет, я не отдам свою комнату, нет, я не уйду из отцовского дома… Что было бы, Сьюзен, если бы ты перестала молча уступать? Эта мысль полностью захватила ее: нужно просто перестать быть беспомощной. — Нет. — Она произнесла это осторожно и очень тихо. — Что? — переспросил Шон. Очень аккуратно и очень медленно она положила ложку в салатницу и повернулась к нему. — Нет, — произнесла она погромче. Затем посмотрела в его холодные серые глаза и добавила. — Я не уезжаю. Взгляд ее стал твердым, а голос ровным, но сердце ее замерло в ужасе, ожидая ответа. Выражение его глаз изменилось. — Не уезжаете? Что это означает? Вы намереваетесь остаться здесь навсегда? Сьюзен помедлила, чувствуя, как от этого ледяного, саркастического тона тает ее решимость. — Нет… только до тех пор, пока не сумею доказать… — Она запнулась, подбирая правильные слова. Он не двигался, но глаза его нетерпеливо заблестели и в них появился огонек недоверия. — И что же вы собираетесь доказывать? — резко спросил он. И не успела она ответить, как подозрительность в его взгляде сменилась мрачной уверенностью. — Что я действительно способен на то, что описывает Джудит? — его голос стал очень жестким. — Вы ждете окончательного подтверждения моей низости, чтобы написать этот проклятый сценарий с чистой совестью? Сьюзен протестующе замотала головой, но он, казалось, не замечал этого. — Тогда позвольте, я сэкономлю ваше и свое время, — прорычал он и, сделав шаг вперед, так грубо схватил ее за плечи, что она задохнулась. — Существование именно этого Шона Форрестера вы хотите доказать? Это тот человек, который сделает фильму кассу? — Его пальцы впивались в ее тело, глаза сузились. Он сделал еще один шаг и сильно прижал ее к себе. — Человек, который берет все, что захочет, и плюет на последствия — именно в такого Шона Форрестера вы хотите верить, да? Ее голубые глаза расширились от ужаса, она попыталась покачать головой, но он крепко обхватил ее руками. — Я не думаю, что много теряю на этом. С тем же успехом я мог бы соответствовать вашему сценарию и сделать то, что хотел с той самой минуты, как вы переступили порог моего дома. Он помедлил какое-то мгновение, как будто даже теперь давая ей возможность остановить его. И это было возможно — она понимала, что он не смог бы взять женщину против ее воли, — но не стала этого делать. Так или иначе она уже давно ждала этого поцелуя. Но что это был за поцелуй! Скорее наказание за постоянные сомнения. Губы Шона буквально расплющили ее рот, пальцы сдавливали голову, а острый угол кухонного стола врезался в спину. Он глубоко вздохнул, и Сьюзен вдруг почувствовала, как неестественная для него жестокость стала сменяться мягкой нежностью. Горло Шона задрожало, он издал звук беспомощного животного в ловушке и погрузил пальцы в ее волосы словно в отчаянии. Боже, он вне себя, подумала Сьюзен, ощутив на мгновение свою власть над ним. Это было такое потрясающее ощущение, что губы ее невольно раскрылись и она жадно ответила на его поцелуй. — В конце концов, мне все равно, даже если ты пытаешься загнать меня в ловушку, — выдохнул он, содрогаясь, и нежно повернул ее лицо к себе. — Думай что хочешь, Сьюзен. Боже мой, думай все, что хочешь. Пусть у меня будет хотя бы это. — Загнать тебя в ловушку? — ошеломленно проговорила она, сжимая руки у него на груди и с тревогой заглядывая ему в глаза. — Ты думаешь, что я остаюсь поэтому? Шон рывком отодвинул ее от себя и пристально взглянул ей в глаза. Сьюзен судорожно вздохнула несколько раз под этим взглядом, стараясь не дрожать. — Ты ничего не понимаешь, — прошептала она внезапно охрипшим голосом, взглядом умоляя его заглянуть поглубже, поверить в нее так же, как она верила в него. — Я не стараюсь обмануть тебя. Я не такая, как она… как Джудит. Желание еще не остыло в нем, а рот превратился в тонкую линию. — Все вы, как Джудит. — На нее как будто повеяло холодом, когда он отодвинулся и опустил руки. — Нет, ты не понимаешь. — Она чувствовала, что её охватывает паника. — Я верю тебе. Верю в то, что ты мне рассказал. Именно это я и хочу доказать. Поэтому я остаюсь. Лицо его стало жестким. Он молчал и только глубоко вздохнул. Сьюзен сжала руки на груди, непроизвольно умоляя его понять. — Я должна остаться. Мне нужно найти доказательства того, что Джудит лжет. Это единственный способ убедить Ньюкомба остановить съемки фильма. Его темные брови дрогнули. — А зачем тебе нужно останавливать съемки? — холодно спросил он. Она удивленно заморгала. — Потому что это ложь. Его рот презрительно дернулся. — Какое благородство, мисс Конти! Но, извините, в это трудно поверить. Мне помнится, я спрашивал вас, не хотите ли вы проверить факты, изложенные в книге, прежде чем писать сценарий. И вы ответили мне, если я правильно воспроизвожу, что не собираетесь проводить журналистское расследование. Тогда вам было все равно, что вы будете писать. Сьюзен нервно сжала руки. — Тогда я не понимала… Я не могла подумать… Я верила ей и верила книге. Я не знала… Он смотрел почти враждебно. — И дело именно в этом? То вы абсолютно уверены, что я — это Шон Форрестер, описанный в книге. А теперь совершенно неожиданно все перевернулось. Так зачем вам был нужен мой рассказ на самом деле? Какова настоящая причина? Почему вы вдруг стали моей защитницей? — Я просто верю вам… и все… — Извините. Вам придется придумать что-нибудь получше. Вы такой же циник, как и я. Прагматик. Даже в детстве ни о чем не мечтали. И рассчитываете, я поверю тому, что вы вдруг стали идеалисткой? Страстное желание знать правду? Какой красивый поворот! Чушь! Зачем, это нужно вам, мисс Конти? Она смотрела на него с тоской, узнавая в его сомнениях, свои собственные. Какая злая ирония! Мужчина, не верящий женщинам, и женщина, которая никогда не умела верить мужчинам. Какая пара получилась из нас. Какая невозможная пара… — Я думаю, что для нас обоих будет лучше, если вы уедете, — сказал он бесцветным голосом, отворачиваясь от нее. При мысли об отъезде у нее сжалось горло. Она старалась убедить себя, что должна остаться не ради себя, а ради него. В конце концов, она — единственный человек, который верит в него. Она — его единственный шанс. Шон медленно повернулся к ней и спросил. — Мой единственный шанс на что? Она застыла от неожиданности, не сразу поняв, что последние слова произнесла вслух. — Спасти… вашу репутацию… — Мне плевать на нее. Меня это никогда не волновало. — Ну, тогда не давать Джудит наживаться на смерти Алекса, — сказала она, запинаясь. Он сжал челюсти. — Очень хорошо, мисс Конти. Это отлично объясняет мою настойчивость в этом деле, но никак не объясняет вашу. Или откройте настоящую причину, почему вы хотите помочь, — причину уважительную, достоверную, — или убирайтесь из моей жизни. Она уставилась на черно-белые шашечки пола. Потому, что я верю в тебя, молча ответила она. Потому, что твое прикосновение изменило мою жизнь, и потому, что я влюбилась в тебя. Сьюзен подняла глаза на это холодное, неумолимое лицо и поняла, что это единственная причина, которой он не поверит. Он посмеется над наивностью неопытной женщины, которая приняла за любовь женскую тягу к мужчине. Эта мысль была для нее непереносима. Пусть лучше думает, что она так же холодна и расчетлива, как Джудит Рентой. Пусть думает все, что хочет, но это драгоценное, только возникшее хрупкое чувство священно для нее, и оно не выдержит его насмешек. — Хорошо, — сказала она спокойным и удивительно ровным голосом. — Если вы не верите в чистые побуждения, что вы скажете об обычных, земных? Он взглянул на нее с интересом, и она поняла, что купила его и едва не расхохоталась. Ей пришлось солгать, чтобы Шон поверил, что она говорит правду. — Из вашего рассказа получится более интересный фильм. Отличный фильм, по правде говоря. Он смотрел настороженно. — Фильм в любом случае получится отличный. Это даже я понимаю. Авиакатастрофа, борьба за жизнь, порок и добродетель… Что еще нужно? Сьюзен вздохнула и приготовилась торговаться. — Неожиданный поворот, — ответила она таким деловым тоном, который не уступал ее обычным переговорам с Доном. — Женщины-жертвы и мужчины-негодяи — это так банально в реальной жизни. Все это можно увидеть в любой картине. Но если порядочные мужчины становятся жертвами порочной женщины — это несравненно интереснее, особенно в Голливуде. Там же заправляют мужчины, — сухо добавила она. — Мужчины, которые раскошелятся, чтобы сделать фильм с женщиной-злодейкой в главной роли. — Она взглянула на него и решила, что этого еще недостаточно. — Этот сценарий прославит меня, господин Форресстер. Он дернулся и опустил голову. Молчание было долгим. Наконец он поднял глаза. — Какие веские доводы! Мне следовало ожидать чего-нибудь подобного. Вам здесь просто повезло, правда? Такой шанс бывает раз в жизни. — Его рот искривила горькая усмешка. — Верить мне или притворяться, что вы верите, — для вас это просто надежный бизнес. — Она сжалась под его взглядом. — Держу пари, вы уже думаете, что надеть на церемонию награждения. Внутренне она вздрогнула, но заставила себя улыбнуться. — Может быть. Его взгляд стал тяжелым. — И я подозреваю, что вам доставит большое удовлетворение сразить Джудит Рентой, а в ее лице и всех злых женщин на свете — включая мачех. Улыбка застыла на ее лице — это был удар ниже пояса. Он засунул руки в карманы брюк, наклонил голову и глубоко вздохнул. — Может быть, вы не та женщина, за которую я вас принял, — сказал он, пожав плечами и глядя на нее сверху вниз, — но той женщины, возможно, вообще не существует. Честно говоря, у меня с ней было бы много хлопот. Он неприятно улыбнулся, и от этой улыбки ей стало больно. — Ну, что ж, Сьюзен, оставайтесь. Мы вместе поищем ваши доказательства. И знаете, что меня больше всего устраивает? — Улыбка стала еще холоднее. — Теперь, когда мы выложили все карты на стол, мне больше не нужно ничего доказывать. Я наконец могу оставить эту изнурительную роль джентльмена, и от этого ничего не изменится. Почувствовав в его словах угрозу, она быстро сделала шаг назад, но он повернулся к давно забытому салату и поставил его на стол. — Позавтракаем? Затем мы можем сразу приступить к делу. — Он поднял глаза и улыбнулся одними губами. — Мне не терпится начать. Над столом повисло тягостное молчание людей, не знающих, что ожидать друг от друга. Сьюзен едва чувствовала вкус сэндвича, время от времени украдкой бросая взгляд на Шона. Каждый раз она видела, что он смотрит на нее, и каждый раз смущенно отводила взгляд. Он же, напротив, смотрел на нее не отрываясь и ничуть при этом не смущался. Шон подвинул к ней салатницу. Она покачала головой, не поднимая глаз. — Ешьте, — приказал он. Сьюзен сжала губы, поднялась и стала убирать со стола. — Я сыта. Шон молча наблюдал за ней и, когда она взяла его тарелку, приподнял бровь. — Из чего следует, что я тоже сыт. Она остановилась на секунду, затем, почувствовав его взгляд, бросилась к плите. Откинувшись на стуле так, что заскрипели перекладины, он сдержал насмешливую улыбку, когда из чашки, которую она поставила перед ним, через край перелился кофе. — Официантки из вас не получится. — Я никогда и не собиралась стать ею, — отрезала она. — Напрасно. Оставим в стороне качество обслуживания, но посетители с удовольствием смотрели бы на вас, особенно в этих узких джинсах. Она остановилась, резко подвинула стул и села. — Перестаньте. Улыбка на его лице не была похожа ни на одну из прежних — теперь она стала ленивой и в то же время многозначительной. — Перестать — что? — Перестаньте так разговаривать со мной. Его взгляд был откровенно чувственным. — Я просто делаю вам комплимент. — Вы отвратительны. И с удовольствием демонстрируете это. Вы просто издеваетесь надо мной. Брови Шона удивленно приподнялись, но в серых глазах читалась угроза. Сьюзен отвернулась, не в силах больше выносить его сомнительные комплименты. — Я не издеваюсь над вами, — наконец сказал он. — Просто я вас больше не обманываю. Вы честно объяснили, что остаетесь ради собственных эгоистических интересов, а я честно говорю, почему я охотно принимаю вас из тех же соображений. — Он наклонился над столом, и его голос, казалось, стал ниже на целую октаву. — Я хочу вас, Сьюзен. Я хочу вас в самом прямом смысле этого слова. А так, как мое поведение не имеет никакого отношения к тому, почему вы остались здесь, то я не вижу больше смысла в том, чтобы сдерживаться. Она взглянула на него вызывающе, но за этим скрывалась боль. Он смеялся над ней, над ее чувствами, при этом ничего не испытывая сам, демонстрируя свою привлекательность, как будто это было оружие, направленное против того, кого ненавидишь. — Я вас не понимаю, — прошептала она, готовая расплакаться. — Единственное, что я хочу сделать, — это доказать, что вы не бессердечный негодяй из книги Джудит Рентой. И совершенно неожиданно, вы начинаете доказывать обратное… — Ее голос дрогнул. Шон взглянул на нее искоса, скрестив руки на груди. — Желать вас — значит быть бессердечным негодяем? Она постаралась взять себя в руки и сохранить напускное безразличие. Он презирал ее, она это видела. Шон только хотел показать свою власть над ней. Сьюзен проглотила ком, подступивший к горлу, и приняла суровый вид. — Навязывать свое внимание женщине, которой оно не нужно, — значит быть бессердечным негодяем. И что интересно, именно в этом вас обвиняет Джудит Рентой. Он посмотрел на нее с бесстрастным выражением лица, медленно поднялся и сказал, не глядя на нее: — Мне нужно позвонить и доделать некоторые дела. Займите себя чем-нибудь на этот час. 7 Сьюзен поднималась по лестнице, совершенно изможденная. На последней ступеньке она подумала, что дерзкое решение остаться и вести борьбу — катастрофически неудачный выбор. Она пыталась защитить себя, сделав вид, что преследует эгоистические цели, но теперь думала, что его смех вынести было бы проще, чем презрение. К этому она оказалась не готова. Скажи ему правду, Сьюзен. Сознайся, что тебе наплевать на этот фильм и на свою карьеру, и может быть, даже на истину; назови ему настоящую причину того, почему ты поверила в него и хочешь остаться, чтобы помочь ему! Закрыв за собой дверь своей комнаты, она постояла, глубоко дыша, как солдат, залечивающий рану перед новой схваткой. Сколько еще времени она сможет это выдержать, прежде чем сбежит домой? Уезжай, Сьюзен! Он не испытывает тех чувств, которые испытываешь ты. Он совсем не нуждается в том, что нужно тебе. Зачем тебе эта боль? Уезжай. Убегай отсюда. Убежать всегда легче. Она вздрогнула, устыдившись другой мысли: а не предлагает ли она ему сделку: люби меня, Шон, и я останусь и сделаю все, что нужно? Сьюзен выпрямилась. Что он испытывает или не испытывает к ней — неважно, если она действительно верит ему. Защита справедливого дела — это то, что нужно исполнить во что бы то ни стало. Решив не давать больше воли чувствам, она достала сумки и села на кровать. Ей нужно начать журналистское расследование, она совершенно не собиралась этим заниматься раньше. Она станет злейшим и опаснейшим врагом Джудит Рентой. Сьюзен сразу почувствовала себя сильнее, и от этого ей стало легче. С блокнотом на коленях она старалась сосредоточиться и набросать план действий: позвонить Дону, попросить кого-либо в отделе информации выяснить состояние финансов семьи Рентой, посетить больницу, где лежала Джудит — все это можно не записывать, она и так прекрасно помнила, что нужно делать. И вдруг ожидание показалось ей невыносимым. Следовало кое-кому позвонить, кое-что доделать, вспомнила она слова, Шона и сердито постучала карандашом по блокноту. Какие дела у него могут быть сейчас в межсезонье, когда производство практически остановлено? Это просто отговорка, чтобы не видеть ее хоть какое-то время, потому что даже находиться с ней в одной комнате ему неприятно. Она отбросила эту мысль. Если она решила сносить его презрение, пока занимается этим делом, значит, должна быть готова ко всему. Время тянулось чудовищно медленно. Когда прошло десять минут, она отложила блокнот и пошла в ванную. Мне нужно полежать в горячей воде, подумала она. И Бог с ним, с Шоном Форрестером. И со всем, что он обо мне думает. Я спасу его от клеветы, хочет он этого или нет. Сьюзен разделась, легла в воду и стала ждать, когда наступит блаженное состояние полного расслабления и исчезнут все мысли. Но этого не произошло. Она бросила взгляд на свою одежду и увидела сухой лист, приставший к ее белому свитеру. Неужели это произошло всего несколько часов назад, этот восхитительный отдых в лесу? Ей казалось, что с тех пор прошли долгие, мучительные годы, научившие ее тому, что любовное прикосновение совсем не означает любви; что счастье, как она давно считала, вещь мимолетная… Она с грустью осознала, что несмотря на все свои установки, она оказалась не защищена от собственных эмоций. Когда вода остыла, она поднялась, вышла из ванны и, вытираясь, взглянула на стройные загорелые ноги. И ей вдруг ужасно захотелось оказаться на калифорнийском пляже, а не в ванне в Нью-Гэмпшире. Я скучаю по дому, подумала Сьюзен. Но по какому? Конечно, не по домику на побережье, который она снимала. В этих маленьких комнатках среди чужих вещей не было ничего родного. Честно говоря, родным она могла назвать единственный дом — тот, который покинула почти восемь лет назад и куда с тех пор ни разу не возвращалась. Ее решимость заколебалась, и она чуть не заплакала, стоя посреди ванной, от тоски по дому. — Сьюзен? Услышав легкий стук в дверь, она замерла. — Да? Молчание. — Шон, это вы? — Да, я. У вас все в порядке? — Конечно. — Она схватила полотенце и завернулась в него, почти уверенная в том, что он может ворваться в любую минуту. — А что со мной может случиться? Я принимаю ванну. Вы же сказали, что этот час в моем распоряжении. — Это было два часа назад. — Дверь заглушала его голос. Два часа? Она здесь уже два часа? — Все в порядке. Я сейчас спущусь. Сьюзен постояла несколько секунд. Наконец она тихо окликнула его. — Шон? Вы еще здесь? И только когда убедилась, что он ушел, быстро вытерлась и вышла. Спускаясь по лестнице, она увидела, что Шон сидит на нижней ступеньке, упершись локтями в колени и положив руки под подбородок. Услышав ее шаги, он поднял голову и поднялся, ничего не говоря и окидывая ее беглым, равнодушным взглядом. Так и должно быть, напомнила она себе, потому что между нами ничего нет, кроме общей цели, — оправдать Шона. Возможно, именно поэтому она выбрала в своем гардеробе самое неинтересное платье: простое, совершенно бесформенное и абсолютно ничем не украшенное. Оно застегивалось на пятьдесят пуговиц, красноречиво говоривших, что обольщение — последнее, что могло бы прийти ей в голову. Кроме бесцветной губной помады, Сьюзен не использовала никакой косметики, влажные волосы были просто аккуратно забраны за уши. — Вы готовы приступить к работе? — спросила она холодным, профессиональным тоном. Он молча кивнул. Сьюзен прошла мимо него в кабинет, бросив через плечо: — Мне нужно позвонить и кое-что поискать. Почему бы вам не занять себя чем-нибудь на этот час? Я скажу, когда вы мне понадобитесь. — И с этими словами закрыла за собой дверь. Шон удивленно моргнул, затем, улыбнувшись, ушел. Испытывая странное чувство удовлетворения, Сьюзен села за большой, заваленный бумагами стол и через несколько секунд уже разговаривала с Дональдом, давая ему задания, как будто они поменялись ролями. Через полчаса он перезвонил, и даже по телефону стало слышно, что он возбужден новостями. — Форрестер говорил тебе правду, Сью. Семья Рентой не просто бедна — два года назад они объявили о своем банкротстве и затеяли соответствующие процедуры. Очевидно, Алекс Меркленд сделал солидный взнос, — что-то вроде подарка в честь помолвки, — чем они и воспользовались. Впоследствии он делал регулярные вклады в банк на счет Джудит. Кроме этих, семья уже давно не имеет никаких доходов. Их, конечно, продолжали приглашать во все приличные дома, но до знакомства с Алексом у них не хватало денег даже на то, чтобы приехать туда, куда их пригласили. Интересно, правда? Сьюзен лихорадочно записывала. — Очень, — пробормотала она. — Здесь есть и кое-что получше. Кажется, наша Джудит, проводила свободные вечера в лучших нью-йоркских отелях, обедая и развлекаясь с изрядным количеством разных молодых людей — все это, могу добавить, за счет своего жениха. Очевидно, у нее был доступ к его кредитным карточкам. — Сьюзен вздрогнула, услышав это. — Я не знаю, Сью, — вздохнул Дональд. — Начинает складываться впечатление, что наша белоснежная героиня больше похожа на потаскушку. — Дон, постарайся раздобыть документы — счета из отелей, показания свидетелей, все, что сможешь. На что она живет сейчас? — Тресни моя голова, если я знаю. Кредит, наверное. Аванс за книгу, весьма значительный — уже истрачен задолго до получения чека, но она и сейчас продолжает делать покупки. Думаю, рассчитывает, что мы заплатим за авторские права на фильм. Но даже всего этого недостаточно, чтобы покрыть ее месячные расходы на гардероб. Я бы сказал, она ждет, что на нее свалится наследство. Причем большое. — Откуда? — Кто знает. Спроси Форрестера. Обо всем этом, он, кажется, знает лучше, чем кто-либо из нас. Сьюзен положила карандаш и откинулась в кресле. — Я спрошу его. А вы там пока продолжайте поиски. Она услышала глубокий вздох на другом конце провода. — А сколько еще искать, Сью? Даже если мы найдем документы, подтверждающие то, что мы уже узнали, единственное, что мы можем сказать, — она была неверна своему жениху, но не то, что она лгала о случившемся. Как, интересно, ты собираешься найти этому доказательства, если единственный свидетель мертв? — Я не знаю, Дон. Он заговорил мягко, осторожно. — Ты уверена, что она лжет, Сью? — Да. — Я, конечно, не считаю, что ты что-то придумываешь… — Нет. Он еще раз вздохнул. — Знаешь, что? Передай кое-что от меня Форрестеру, ладно? — Конечно, Дональд. Что? — Скажи ему, что я приостановил съемки только из-за тебя. Что я допускаю возможность того, что Джудит Рентой оклеветала его, потому что верю твоему мнению. И скажи ему еще, что мне все равно, насколько он там хорош, но если он обидит тебя, ему придется отвечать за это мне. Сьюзен быстро заморгала, чтобы не пролились неожиданно выступившие слезы. Дональд всегда обращался с ней по-отцовски нежно, но был так корректен при этом и так тщательно держал дистанцию, которую она установила, что Сьюзен никогда не приходило в голову, что он к ней так сильно привязан. Уже второй раз за один день она испытала теплое чувство защищенности. — Спасибо, Дон, — прошептала она и быстро повесила трубку. Чуть позже раздался легкий стук в дверь. Вошел Шон. Темные волосы были еще влажными после душа. Она заметила, что он переоделся в ослепительно белую водолазку и черные брюки. — Час прошел, — сказал он, холодно посмотрев на нее. Полуденный свет подчеркнул тени на его лице, и стало заметно, что он не брился. — Вы знаете, как добраться до больницы, где лежала Джудит? Вопрос, казалось, позабавил его. — Конечно, я знаю, как туда добраться. — Прекрасно. Я хочу, чтобы вы меня туда отвезли. — Она взяла со стола свою книжку и направилась к дверям. — Сейчас? — удивленно нахмурился он, когда она прошла мимо него. — Да, сейчас. Мы начнем с больницы. 8 Шон не разрешил ей надеть собственную одежду. Он был очень категоричен. — Это не теплое пальто, а куртка, к тому же калифорнийская, — упрямо сказал он, стягивая с нее удобную замшевую курточку и вешая ее в шкаф. — Нью-Гэмпшир не назовешь тропиками и в самые теплые дни, а сегодня надвигается холодный фронт. Если вы хотите, чтобы я повез вас в больницу, наденьте вот это. Сьюзен хмуро взглянула на длинное черное кашемировое пальто, отметив про себя, что сшито оно отлично и подходит ей по размеру. — Я не люблю носить чужую одежду, — проворчала она. — В таком случае вам следовало, привезти подходящую с собой. Наденьте его, или я сам на вас его надену. Она неохотно повернулась и продела руки в отороченные шелком рукава. Ее пальцы медленно застегнули пуговицы, лаская мягкую ткань. Шон, молча наблюдавший за этим, натянул ей на голову капюшон и сказал с удовольствием: — Ну вот, другое дело. В карманах есть перчатки, они тоже должны подойти. — Мне не нужны перчатки. Сейчас совсем не холодно… — Наденьте их. Раздраженно вздохнув и чувствуя себя нетерпеливым ребенком перед настойчивым родителем, она вытащила из карманов лайковые перчатки и натянула их на руки. — Ну, вы довольны теперь? — Да, потому что теперь вы не замерзнете. Подождите, я сейчас подгоню машину. — А чья это одежда? Бывшей любовницы или теперешней? — бросила она ему в спину. Он остановился и ответил не оборачиваясь: — Это пальто моей матери. Она оставила его, когда гостила здесь в последний раз. Сьюзен хмуро посмотрела ему вслед, пожалев, что задала этот вопрос. Она вздрогнула от звука хлопнувшей двери и прислушалась к тишине, охватившей дом. Как, должно быть, ужасно жить здесь одному. Маленький дом — даже пустой — был бы уютнее, чем этот, огромный, не согретый живыми звуками. Стараясь нарушить тишину, она прошла вдоль длинного зеркала и вдруг, взглянув в него, остановилась. Она выглядела… почти элегантной в этом прекрасном дорогом пальто. За мягкими складками черного капюшона глаза стали ярко-синими, а светлые непослушные пряди волос казались яркими полосками света. Она невольно улыбнулась и, отвернувшись, стала рассматривать мягкую ткань, восхищаясь отделкой… Услышав резкий гудок автомобиля, Сьюзен поспешила к входной двери. Вместо джипа, который она ожидала увидеть, Шон ждал ее в длинном темно-бордовом «роллс-ройсе». Усаживаясь в машину, она вдохнула сладкий запах дорогой кожи. — Только не говорите мне, что это машина вашей матери, которую она оставила здесь, когда приезжала в последний раз, — сухо сказала Сьюзен. — Вы угадали. — Шон резко нажал на газ, и ее отбросило на сиденье. «Роллс-ройс» промчался мимо пристроек и стал забираться вверх по склону, поросшему лесом. Косые лучи солнца пронизывали лес пучками света, мягко касаясь блестящего капота машины. Зачарованно наблюдая за игрой света, Сьюзен не сразу заметила, как тихие аккорды классической музыки заполнили салон. Ее взгляд медленно скользнул вверх, губы тронула улыбка. — Через полчаса мы будем в больнице, — голос Шона нарушил очарование, сотканное музыкой и прекрасным пейзажем. — Может, расскажете, зачем мы туда едем? Она посмотрела на него — руки крепко сжимали руль, глаза сузились и напряженно следили за петляющей дорогой, рот сжался в упрямую линию. — Я хочу поговорить с сестрами, которые ухаживали за Джудит. Ее лечащего врача сейчас в городе нет, но в любом случае, думаю, сестры будут более разговорчивыми. Он неодобрительно покачал головой. — Кроме состояния ее здоровья, я не представляю, что вы ожидаете от них услышать. Если вы думаете, что Джудит могла проболтаться одной из них о том, что здесь произошло, вы глубоко ошибаетесь. Сьюзен шумно вздохнула и откинулась на удобном сиденье. — Может быть, но с чего-то надо начинать. После больницы мы поедем к шерифу… — Подождите. Одно дело болтаться со своими вопросами в больнице и совсем другое — начать задавать их властям. Репортеры не оставляют их в покое с тех пор, как появилась эта проклятая книга. И им совершенно не нужен еще один доморощенный следователь, пристающий с теми же вопросами. Сьюзен, вы попусту тратите время. В больнице вам никто не поможет. И у шерифа тоже. Они ничего не знают. Их там не было… — Расскажите мне про Алекса, — прервала она. Шон искоса бросил на нее взгляд. — О чем вы хотите знать? Казалось, его мрачный взгляд о чем-то предупреждал ее. Она пожала плечами, стараясь, чтобы голос ее звучал небрежно: — Он — главное действующее лицо в этой истории. Мне нужно знать о нем больше. — Вам ничего не нужно о нем знать. Он не главное действующее лицо: он умирает в первом акте, помните? Сьюзен смотрела прямо перед собой. — Только не в сценарии, который собираюсь писать я. Она уже знала, что молчание Шона чаще всего означает, что он пытается взять себя в руки. Она терпеливо ждала. — Алекс не имеет к этому никакого отношения, — наконец произнес он. — Алекс имеет самое прямое отношение к фильму. Без него вообще ничего бы не было… — Боже мой, я не хочу, чтобы какой-нибудь голливудский осел изображал Алекса на экране, — прорычал он, и Сьюзен пришлось закусить губу, напоминая себе, что она дотронулась до открытой раны. По иронии судьбы именно Шон, верный своему другу, был публично осужден за предательство по отношению к Алексу Меркленду. Но Шон пытался спасти друга от чудовищной лжи Джудит. — Алексу нельзя помочь, защищая его память таким образом, — мягко сказала Сьюзен. — Если он сумел заслужить вашу преданность, значит, он заслуживает лучшего памятника, чем книга Джудит. Краем глаза она видела, как пальцы, крепко сжимавшие руль, немного разжались. — Он был моим лучшим другом, — сказал Шон. — Значит, вы знаете о нем многое. Расскажите мне. Следующие полчаса она слушала рассказ Шона о дружбе, которая длилась тридцать лет. Он и Алекс выросли в бедном квартале одного из жилых районов Нью-Йорка. Вместе они мечтали о славе и богатстве, как могут мечтать только очень бедные люди, полагаясь на собственную волю больше, чем на что-либо еще. Связь между ними была неразрывной, она укреплялась лишениями и общим делом. Даже впоследствии, когда их доходы исчислялись многими миллионами, они никогда не подписывали между собой никаких контрактов, и, слушая сейчас Шона, Сьюзен понимала почему. Их дружба стала лучшей гарантией, и любая бумага здесь была бы оскорбительно излишней. — После школы мы брались за любую работу, какую только могли найти, объединили свои доходы и очень рано начали играть на бирже. Нам поразительно везло. Сьюзен улыбнулась. — Я читала, что ваша компания заработала свой первый миллион, когда вам обоим не было и двенадцати лет. Это не похоже на простое везение. Он пожал плечами. — Мы помогали друг другу принимать правильные решения и удерживали от неверных. Вот и все. Если однажды вы делаете большую ставку, то потом она просто удваивается, утраивается… Деньги сами начинают работать. — А потом вы купили «Сыпучие Пески». Он усмехнулся уголком рта. — Алекс пошел мне навстречу. Единственная причина, по которой он приобрел здесь половину, заключалась в том, что мы никогда ничего не покупали отдельно друг от друга. Он считал это плохой приметой или чем-то в этом роде. Дом за городом был моей мечтой, не его. — А какая мечта была у Алекса? Его лицо стало жестким. — Несбыточная. Сьюзен молчала, чувствуя, что вопросы больше не нужны. — У него не существовало настоящего дома. Мать ушла, когда он был совсем маленьким, а отец считал, что широкий кожаный ремень отвечает на все вопросы воспитания. — Сьюзен вздрогнула, но ничего не сказала. — Мне деньги обеспечивали жизнь, далекую от суеты и шума, для Алекса они стали пропуском в общество. В глубине души он оставался все тем же ребенком, который когда-то не мог позволить себе пойти в приличный ресторан, потому что у него не было галстука. Но деньги покупают билеты в первом ряду почти где угодно, а именно это ему и нравилось. Это суть его мечты. Вполне безобидная. Во всяком случае, за нее не стоило умирать. На этот раз тишина, установившаяся в салоне, не тяготила. Машина проехала последнюю полоску леса, взобралась на желтый пригорок и спустилась в полуденную тень живописного городка на берегу реки. По другую сторону крытого моста возвышалось здание современной больницы с площадкой для вертолетов, выглядящей довольно неожиданно в этом месте. — Приехали, — сказал Шон, останавливая машину. — Вас здесь знают? Он как-то странно улыбнулся. — Да, пожалуй. — Тогда не ходите со мной. Нахмурившись, он повернулся к ней. — Почему? — Я не хочу, чтобы люди, с которыми я буду разговаривать, стали тщательно подбирать слова, видя вас рядом со мной. Оставайтесь в машине. Я скоро вернусь. Выйдя из машины и направляясь к больнице, она плотнее запахнула пальто. Свежий северный ветер холодил лицо и ноги. Она услышала звук резко хлопнувшей дверцы. Пожилая женщина за столиком подняла глаза и улыбнулась. — Я могу вам помочь? Сьюзен улыбнулась в ответ. — Надеюсь, что да. Почти час спустя, засунув блокнот с торопливо сделанными записями в карман пальто, она вышла на крыльцо больницы и удивленно остановилась, увидев, что уже стемнело. «Роллс-ройс» стоял на прежнем месте, двигатель все еще работал и на фоне темнеющего неба виднелся силуэт Шона, сидящего на месте водителя. Он спал, положив голову на спинку сиденья. Он измучен, подумала Сьюзен, вспоминая тоскливый взгляд Шона, когда он рассказывал об Алексе. Она стояла и с сочувствием смотрела на него. Сьюзен и сама начинала ощущать усталость и решила, что для одного дня сделано достаточно. Кроме того, ей было о чем подумать после разговора с медсестрами. Она поспешила к машине, пряча лицо от порывов ветра. Она открыла дверцу, внося с собой свежий ледяной запах приближающейся зимы, и Шон сощурившись посмотрел на нее. Ее щеки горели, а светлые волосы рассыпались в беспорядке, когда она откинула капюшон. — Извините, что так долго. — Она виновато улыбнулась, потирая руки, чтобы согреть их. — Где ваши перчатки? — голос прозвучал хрипло. Она замерла на мгновение, потом, порывшись, выудила их одну за другой из кармана, торжествующе улыбаясь. — Не беспокойтесь, я их не потеряла. Он посмотрел на перчатки, потом на нее. — Я не об этом беспокоился, Сьюзен. Куда вы собираетесь ехать теперь? Нежась в тепле машины, она пошарила рукой, ища ремень безопасности, и сказала со счастливым вздохом: — Домой. Он замер. — Домой? — Он повторил это очень ровным голосом, глядя прямо перед собой. — Домой, — кивнула она. — Шериф может подождать до завтра. Он молчал и не двигался так долго, что она взглянула на него с удивлением. — Что-то случилось? — Нет, — сказал он наконец, но так тихо, что Сьюзен пришлось наклониться, чтобы расслышать его. — Все в порядке. Домой. И тут она похолодела. Машина медленно выбиралась на дорогу. Домой… Она сказала Шону, что хочет домой. Она могла сказать иначе, — что хочет вернуться в «Сыпучие Пески» или в его дом, — но у нее вырвалось то самое слово, которое нельзя было произносить ни в коем случае. А теперь поздно, это уже невозможно поправить. Вся эта глупая гордость и уверенность в том, что она может держать свои чувства в кулаке, разлетелись вдребезги из-за одного необдуманно произнесенного слова. Ее душа доверилась сердцу, а сердце давно уже для себя решило, где находится его дом. Сжав кулаки, она напряженно размышляла, заметил ли, Шон эту крохотную оговорку, затем вспомнила его замерзшую руку, долгое, молчание, — и в ужасе закрыла глаза. Когда она снова их открыла, машина проезжала крытый мост, и казалось, что они движутся в золотом воздухе. Двигатель мягко заворчал, когда, оставляя за собой тихие деревенские улицы, «роллс-ройс» стал подниматься в гору. Набирая скорость, он бесшумно помчался по шоссе, а Сьюзен все еще мучилась из-за неудачно выбранного слова. Ее уже не столько беспокоило то, что подумал об этом, Шон, сколько мысль, как сильно она успела привязаться к этому месту и этому человеку, и что же с ней будет, когда придется уезжать. Ничего, переживешь, ругала она себя. Кроме того, ты знала, чем рискуешь, когда решила остаться. Значит, перестань об этом беспокоиться заранее и лучше подумай о том, что еще нужно сделать. Она мысленно распрямила плечи, подняла голову и только собралась рассказать ему, что ей удалось узнать в больнице, как вдруг слова замерли у нее на губах и все мысли мгновенно вылетели из головы. Шел снег. — О, — выдохнула она, наклоняясь вперед и зачарованно глядя на крошечные изящные снежинки, пристающие к стеклу. Когда «дворники» стали протирать его, она откинулась на сиденье и попросила: — Не нужно, пожалуйста. Шон на мгновение оторвал взгляд от дороги. — Я думал, вы спите. Наклонившись вперед, Сьюзен вглядывалась в хрупкий рисунок снежинок, лихорадочно пытаясь запомнить его, прежде чем они бесследно исчезнут. — Нет, я не сплю. Вы не можете не стирать их? Ну хотя бы минуту? Шон сбросил скорость и убрал «дворники». Взгляд Сьюзен метался от одной снежинки к другой, и она была слишком поглощена этим, чтобы заметить улыбку Шона, когда он сказал: — Только не говорите мне, что вы никогда раньше не видели снега. — Никогда, — прошептала она. Ее легкая улыбка отражалась на приборном щитке. — Но в Калифорнии есть горы. Вообще-то это одно из лучших мест лыжного туризма в стране. — Я никогда не была в горах, — пробормотала Сьюзен, и он нахмурился. Машина медленно ползла по белой полоске дороги, пока наконец он снова не включил снегоочистители. — Извините, без них я ничего не вижу. Огорченная Сьюзен, положила голову на спинку сиденья. — Хотите, я остановлюсь? Вы можете выйти… — А снег еще будет идти, когда мы приедем? Шон с трудом удержался, чтобы не улыбнуться. — Да. — Обещаете? Шону потребовалось некоторое время, чтобы ответить серьезным голосом. — Обещаю. Думаю, что выпадет не меньше трех дюймов, хотя к утру, наверное, все растает. Она смотрела на него в отчаянии. — Растает? Так быстро? Он покачал головой и усмехнулся. — Сьюзен, сейчас только октябрь. Даже листья еще не осыпались. Тут еще будут теплые дни, и мы здесь этому очень рады. Не расстраивайтесь. У вас есть еще несколько часов, чтобы порадоваться снегу… Сьюзен вздохнула. Кажется, все хорошее в ее жизни длится не больше нескольких часов. Но глядя на восхитительные изменения, происходившие за стеклом, она не могла огорчаться долго. Снова наклонившись к стеклу и зачарованно улыбаясь, она смотрела на маленькие снежные вихри, пойманные светом фар. — Это чудо, — прошептала она. Шон, сощурившись, смотрел на густеющий снег, понимая, что скоро дорогу развезет и последние несколько миль она будет просто опасной, но его взгляд постоянно возвращался к глазам, в которых отражалось доверчивое изумление. Остаток дороги они молчали. Шины скользили, машину заносило на узкой петляющей дороге, и, Шон ничего не видел от напряжения. А Сьюзен была поглощена новыми впечатлениями. Когда они наконец добрались до вершины крутого холма, откуда дорога, петляя, спускалась в долину, Шон сжал руль и напрягся в ожидании. Как он и думал, в тот момент, когда капот машины перевалил через вершину холма, ее задняя часть на скользкой дороге стала сползать в кювет. Сьюзен тихонько вскрикнула — ее неожиданно прижало к дверце, но Шон даже не взглянул на нее. Выжимая газ и с трудом удерживая машину на склоне, он мрачно смотрел на ветровое стекло. Когда ему наконец удалось придать ей нужное направление, они покатились с холма, как на санках. Слишком быстро, думал он, пытаясь удержаться на почти неразличимой дороге. Его руки рулили по памяти, и он едва обращал внимание на Сьюзен. Заснеженные деревья проносились мимо них все быстрее и быстрее, пока не превратились в сплошной белый занавес. Она была в таком напряжении, что не сразу заметила, когда машина стала плавно замедлять ход. Наконец они подкатили к дому и остановились. Шон опустил дрожащие руки на колени и перевел дыхание. Звук медленно проникал в его сознание, и когда он наконец понял, что это, то посмотрел на девушку с изумлением. Наклонившись вперед, Сьюзен смеялась и пыталась говорить одновременно, глаза ее блестели. — Это было… великолепно!.. — Ты с ума сошла! — пробормотал он. — Я никогда в жизни не испытывала ничего подобного! Это просто здорово! — Сьюзен… — начал было он, но освободившись от ремня, она уже выбралась из машины и как маленькая бросилась в снег. — Шон, выходи! — кричала она, широко раскинув руки и подставив лицо снегу. Она обежала вокруг машины, скользя на тонких подошвах, и, наклонившись, посмотрела на него, похожая на шаловливого эльфа. — Выходи, — повторяла она. На ее сияющем лице таяли снежинки. Она постучала по стеклу. — Быстрей! Неуверенная, почти забытая улыбка появилась на лице Шона, он отстегнул ремень и открыл дверцу, но Сьюзен уже не было. Нетерпение не оставляло ее — она бежала по заснеженной траве к реке, не обращая внимания на противную сырость, проникающую в туфли. — Сьюзен! — позвал он. — Подожди! Тебе нужно переодеться! Тебе нужно… — Он еще что-то продолжал кричать, когда понял, что она уже слишком далеко, Шон постоял в нерешительности, потом недоверчиво улыбнулся, поднял воротник повыше и побежал за ней. Сьюзен слышала приближающиеся шаги, но ей показалось, что это не Шон Форрестер догоняет ее, а товарищи по играм. Она засмеялась и побежала быстрее. — Сьюзен! Смотри! Услышав что-то новое в его голосе, она остановилась и повернулась, и тут мягкий снежок задел ее пальто. Изумленная, она стала вглядываться в темноту. Шон подкрался поближе и бросил второй снежок. Шон Форрестер бросает в меня снежки? — думала она. Неужели это возможно? Громко смеясь, она зачерпнула снега, неумело слепила снежок и бросила в его сторону. После нескольких неудачных бросков ей наконец удалось попасть. Затаив дыхание и широко раскрыв глаза, она смотрела, как Шон выпрямляется в полный рост. — Ты заплатишь за это, — прорычал он и бросился за ней. Сьюзен взвизгнула, быстро повернулась на скользких подошвах и упала. Беспомощно хохоча, она перевернулась на спину, но не успела подняться. — Ну уж нет! — смеясь, Шон прижал ее плечи к земле. Задыхаясь от хохота, Сьюзен уперлась слабыми кулачками ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, но быстро сдалась и смущенно улыбнулась. Внезапно волнение стеснило ей грудь — Сьюзен впервые видела Шона смеющимся. Интересно, думала она, видел ли его кто-нибудь таким раньше? Влажные черные пряди падали на лоб, угрюмая линия рта смягчилась, а всегда сумрачные серые глаза светились озорством. Это были глаза расшалившегося маленького мальчика, но уже через секунду этот мальчик снова превратился во взрослого мужчину. — Ну что, сдаешься? — требовательно спросил, Шон. Вопрос прозвучал по-детски, но оба понимали, что игра закончена. Снежинки коснулись ресниц Сьюзен, она моргнула. — Я уже давно сдалась, Шон… Ты это знаешь. Резкая морщинка появилась на лбу Шона, слова Сьюзен вернули его к реальности. Он медленно начал вставать. Сьюзен ощутила, как что-то живое и теплое неудержимо покидает ее, уступая место привычному чувству беспомощности и тяжести. Но переживания последних часов не прошли для нее даром, и в следующую секунду Сьюзен совершила самый смелый поступок в своей жизни. Она обняла Шона за плечи, не давая ему подняться, и притянула к себе. Удивленный ее решимостью, он напрягся. — Сью… — предупреждающе сказал Шон. Он впервые назвал ее так, и она еще сильнее потянула его к себе. — Сью, будь осторожна. Ее руки были сильнее, чем его воля. С тихим стоном он наклонился над Сьюзен и нежно приподнял ее голову. — Сьюзен, Сью… Она смотрела на него доверчиво, как ребенок. Лицо ее запрокинулось, снежинки таяли на губах. Бессознательно она провела по ним языком, а в следующую секунду Шон уже целовал ее. Дрожь пробежала по телу Сьюзен, передаваясь ему. Он ласково касался ее лица губами, не давая снежинкам таять на нежной коже. Она чувствовала себя словно натянутая струна, которая вот-вот оборвется. Внезапная вспышка холода обожгла Сьюзен. Шон распахнул ее пальто и рванул ворот платья. Десятки пуговиц разлетелись в разные стороны. Он нежно оттянул вниз ткань шелкового лифчика, обнажая ее левую грудь. Лишь секунду Сьюзен ощущала холодные прикосновения снежинок, а потом только жар и влагу его настойчивого рта. Сладкое чувство не то удовольствия, не то боли охватило Сьюзен, она тихо вскрикнула, стараясь продлить его. Шон зубами стянул со своей руки перчатку, горячими пальцами коснулся ее кожи под платьем и вдруг замер. — Что мы, черт побери, делаем?! Ты же совсем замерзла! Сьюзен яростно затрясла головой, похожая на растрепанного снежного ангела. Но она и вправду замерзла, ее застывшие пальцы соскользнули с плеч Шона. Он поднялся на колени и с трогательно-виноватым выражением лица стал запахивать на ней пальто. — Мне не холодно, — попыталась возразить Союзен, но Шон нахмурился, поднял ее на руки и прижал к груди. — Ну, пожалуйста, Шон, дай я хотя бы пойду сама, — запротестовала Сьюзен, пытаясь освободиться, но он только теснее прижал ее к себе. — Ты промокла насквозь, ты замёрзла, и у тебя в туфлях снег. Так что будь умницей и не капризничай. — Он понес ее к дому. — У тебя в туфлях, наверное, тоже много снега, — лукаво предположила Сьюзен. Он коротко глянул на нее. — Да, пожалуй. Хочешь понести меня? Подавив улыбку, она прижалась щекой к его груди, прислушиваясь к ровному биению сердца. — Подожди минутку, — прошептала Сьюзен, когда они были уже на полпути к дому. Он сразу остановился, и она зачарованно оглядела все вокруг, изумляясь беззвучному волшебству окружающей их белизны. — Что? — шепотом спросил Шон. — Посмотри. — Она следила взглядом за снежинками, сыпавшимися с черного неба. — Ты видел в жизни что-нибудь прекраснее этого? Он не отрываясь смотрел на нее. — Нет, никогда. 9 Шон поднялся по ступенькам крыльца и сумел открыть дверь, не выпуская Сьюзен из рук. Темнота огромного вестибюля немного рассеялась, когда он включил неяркие настенные светильники, плечом нажав на выключатель. — Ты собираешься опустить меня на землю? — игриво спросила Сьюзен, когда он нес ее через центральный зал. — Я еще не решил. Она вздохнула, с удовольствием ощущая ритм его шагов, и заметила, что они движутся мимо кабинета и еще каких-то комнат, где она еще не была ни разу. Свернув налево, Шон остановился перед двойными дверями напротив кухни. — Что здесь? — Моя комната. Он внес ее, и Сьюзен сразу ощутила прохладный, чуть влажный воздух с нежным запахом чего-то очень знакомого. Она нахмурилась, стараясь понять, что это такое, пока он усаживал ее на какой-то маленький диванчик, и вдруг поняла. — Лес, — пробормотала она. — Пахнет лесом. Шон двинулся вглубь комнаты, но она чувствовала его присутствие даже на расстоянии. Неожиданно чиркнула спичка, и Сьюзен ощутила легкий запах серы. Вспыхнувший огонь осветил его фигуру на корточках перед огромным камином, от нее исходила какая-то первобытная сила. Шон молча посмотрел, как разгорается огонь, затем медленно поднялся и, повернувшись, взглянул на нее. Сьюзен не видела его лица, но чувствовала этот взгляд. — Приподнимись, — сказал Шон, направляясь к ней. Он опустился перед Сьюзен на колени и стал стягивать с нее насквозь промокшее пальто. Огонь плясал в камине, блики света пробегали по ее лицу. Сьюзен робко коснулась волос, Шона и тут же отдернула руку. — Мокрые, — пробормотала она. — Не такие мокрые и холодные, как твои. — Он осторожно снял с нее туфли и стал гладить застывшие ступни ладонями. От его рук шел жар, и Сьюзен почувствовала, как ее ноги согреваются. — Посиди, я сейчас вернусь. — Шон исчез в темноте комнаты за ее спиной. Погрузившись в ленивую истому, Сьюзен закинула руки на спинку дивана, ее грудь приподнялась под влажной тканью тонкого платья. От камина шел ровный сильный жар. Внезапно осознав, что ее платье осталось без пуговиц, и безудержно краснея, Сьюзен принялась запахивать его на груди и у шеи. — Не делай этого. — Шон возник за ее спиной и нежно обнял за плечи. — Согрейся как следует, а я пока высушу твои волосы. Мягким полотенцем он стал вытирать ей голову. — Ноги еще не согрелись? — М-м-м… — Сьюзен с наслаждением подчинялась его ласковым движениям. — Отлично. Теперь сними все это. Сердце Сьюзен упало. Да, подумала она, наверно, так это и бывает. Всю жизнь ты ждешь такого момента, любви, которая перевернет твою душу. В фантазиях, которые ты вынашиваешь так долго, любимый человек не требует, чтобы ты сняла всю одежду, а медленно и нежно раздевает тебя, растягивая божественные минуты. Хотя для такого требовательного, даже властного мужчины, как Шон Форрестер, это естественно. Возможно, при таком сильном характере он ждет, что дар будет добровольным, иначе это не дар. — Хорошо, — тихо ответила Сьюзен, вставая. Каждой клеточкой тела ощущая его взгляд, она принялась быстро расстегивать оставшиеся на платье пуговицы. Она высвободила руки, стянула мокрую материю с плеч, и платье упало к ее ногам. На мгновение Сьюзен замерла, освещенная пламенем камина, огонь согревал и золотил во мраке комнаты ее кожу. Что он сейчас видит, с улыбкой подумала Сьюзен. То, чего не видел еще ни один мужчина! Смущенная, она стояла и медлила в лифчике и трусиках. Затем быстро сняла их, готовясь в первый раз принести себя в дар. Подцепив ногой шелковые трусики, она отбросила их прочь. — Все, — тихо произнесла Сьюзен, ощущая голой спиной его взгляд. — Халат подошел? Его голос доносился откуда-то издалека, как будто Шона не было в комнате. Сьюзен изумленно открыла глаза и повернулась, забыв о своей наготе. Прямоугольник света падал из далекой двери ванной комнаты. В нем двигалась тень, Шона, и Сьюзен услышала тихий плеск воды. Она лихорадочно огляделась и увидела черный махровый халат, переброшенный через спинку дивана. — О Господи! — Сьюзен повторила это дважды: — О Господи! Она раздевалась перед публикой, которой не было в комнате! Она играла главную в своей жизни сцену любви в одиночестве! — Ты что-то сказала? — откликнулся Шон из ванной. — Ничего, ничего! — Сьюзен в панике схватила халат, не попадая в рукава. — О Боже мой! — Хорошо. — Его силуэт появился в дверях ванной. — Ты надела его наизнанку. Сьюзен слабо улыбнулась. — Правда? — Шон насмешливо покачал головой и скрылся в ванной. Пытаясь на ходу переодеть халат, она поспешила отойти подальше от света. — Глупая дуреха! — бормотала Сьюзен. Пальцами ноги она ударилась в темноте обо что-то твердое, вскрикнула и запрыгала на одной ноге. — Что такое? Сьюзен резко выпрямилась, и в эту минуту свет залил комнату. Шон недоуменно глядел на нее, держа руку на выключателе. Сьюзен застыла со стиснутыми зубами и странной улыбкой. — Все в порядке? — как-то неуверенно спросил он. Она лихорадочно затрясла головой. Он перевел взгляд на халат, из-под складок которого выглядывали ее босые ноги. — Он слишком длинный для тебя. Ты споткнулась? Вытянув шею, она посмотрела вниз на кончики пальцев, потом подняла на него глаза. — Немножко, — прошептала она, — ударила ногу. Его рука нашла выключатель на стене, и комната погрузилась в благословенную темноту. Чувствуя огромное облегчение, Сьюзен нащупала пояс и так затянула его, что с трудом могла вздохнуть. По голосу она могла определить его передвижения по комнате. — Сейчас я включу свет. Вот. — Небольшая лампа в противоположном углу комнаты осветила стену. — Так будет лучше, — пробормотал он, включая еще одну лампу. Она осторожно наблюдала за ним и заметила, что Шон переоделся в потертые джинсы и белую рубашку, которую еще не успел застегнуть. Рукава ее были закатаны до локтей. Он оделся, а ты нет, услышала она насмешливый голос внутри. — Мне… наверное, нужно подняться и переодеться, — торопливо произнесла она, когда Шон направился к ней. Она сделала шаг назад, что-то задела и покачнулась. Шон успел подхватить ее. — Осторожно, Сью, — пробормотал он, нежно сжимая ее одной рукой, и нахмурился, когда почувствовал, что она дрожит. — Ты еще не согрелась. Это я виноват. Мне не следовало это делать. Он повел ее обратно к диванчику. Сьюзен криво усмехнулась, подумав, что ее дрожь не имеет никакого отношения к холоду. — Согрейся, как следует, — сказал он, осторожно усаживая ее. Затем нежно коснулся ее щеки. — Я буду на кухне… Извини за это… ребячество. Я сам не знаю, что на меня нашло. И это твое калифорнийское платье… — Он резко замолчал. — Ребячество? — тихо засмеявшись, переспросила она. Шон отвел взгляд, и в глазах появилась печаль. — Знаешь, я как будто опять почувствовал себя ребенком. Ты даже не представляешь, как давно я не испытывал ничего подобного. — Он покачал головой и посмотрел на нее, мягко улыбаясь. — Какой подарок ты сделала мне сегодня, Сьюзен Конти. — Его слова прозвучали очень тихо, и он вышел из комнаты. И ты считаешь это подарком? — молча спросила она, провожая его глазами — до двери. — Жаль, что ты не видел другого подарка, который был предназначен тебе. После того, как дверь закрылась, Сьюзен еще долго сидела, сложив руки на коленях, глядя на огонь и не двигаясь. Она пыталась разрешить загадку Шона Форрестера. Но ничего не получалось. Сьюзен была слишком неопытна в отношениях с мужчинами. Она, конечно, читала, что мужчина гораздо больше зависит от своих сексуальных импульсов, чем женщина. Той свойственно сначала открывать душу, а затем отдавать тело, даже если мужчине это все равно. Может быть, именно так произошло сегодня с ними? Детская игра в снежки освободила Шона, которого, слишком долго мучили боль и утраты. Увлеченный, он поддался инстинкту и остановился лишь после того, как вернулся к реальности. Она задумчиво разглаживала пальцами лоб. Тебе повезло, Сью, повторяла она себе. Менее порядочный человек не упустил бы такую легкую добычу. Он просто взял бы тебя прямо там, в снегу, а потом и здесь, у огня… Она поставила локти на колени и прикрыла глаза руками, почувствовав мгновенную слабость, непроизвольное разочарование от своих рассуждений и недоумение: а чем уж так особенно хороша эта порядочность? Усталость неожиданной волной охватила ее плечи, шею, руки. Сьюзен, обратилась она к себе с усмешкой, сегодня у тебя был очень трудный день. Она вспомнила, как паниковала, узнав, что Дональд не поедет вместе с ней, долгую прогулку по лесу, работу под маленьким навесом, потом путешествие в больницу и… снег. Неужели все это произошло сегодня? Она слегка поежилась, чувствуя огромную усталость и ощутив наконец, что действительно замерзла, легла на диванчик, подложив под голову руку, подтянув ноги под большой, теплый халат и не отрывая глаз от огня. Потом закрыла глаза — пушистые ресницы отбрасывали на лицо нежную тень — и уже не смогла открыть их. Сьюзен проснулась и сначала почувствовала знакомый запах дров, лесной свежести и слабый аромат чего-то необыкновенно вкусного. Она услышала собственный вздох, потрескивание камина и… больше ничего. Было очень тихо. Открыв глаза, она увидела догорающие угли, моргнула и не сразу смогла понять, где находится. Наверное, она проспала долго. Слабый свет горел за спиной, и Сьюзен смогла разглядеть пушистый плед, которым ее заботливо укрыл Шон, когда она спала. Подтянув его к подбородку и нежась в его тепле, она улыбнулась, представив эту восхитительную картину. Шон… Она быстро села в постели, оглядела комнату и увидела его. Подтянув кресло и оттоманку поближе к огню, он поставил их так, чтобы видеть ее. Он смотрел на меня, когда я спала. Сьюзен почувствовала, как сильно и радостно забилось ее сердце. Теперь он спал, откинув голову и положив руки на подлокотники. Афганский плед закрывал его ноги, но белая рубашка так и не была застегнута. Во сне его мужественное лицо стало еще прекраснее. Она смотрела на темные пряди, так упрямо, по-мальчишески падающие на широкий лоб, прямой нос, смелую линию подбородка и не могла оторвать взгляда. Взглянув на этот четко очерченный рот, она мгновенно вспомнила вчерашние ощущения, и горячая краска залила ее щеки. Сьюзен быстро отвернулась. Она посидела в тишине, уставившись на почерневшие кирпичи камина. Вспомни что-нибудь еще, — приказала она себе, сильно прикусив нижнюю губу и стараясь сосредоточиться. — Как он извинялся за то, что произошло вчера, будто для него это было лишь бездумное, импульсивное «ребячество». Она вздохнула и повернулась к маленькому столику, стоящему рядом с ее диваном. Столик сервирован для кофе, но там были еще корзинка, прикрытая льняной салфеткой, какие-то вазочки и маленькое блюдо с серебряной крышкой. Сьюзен наклонилась над ним, и глубоко вдохнула какой-то незнакомый запах. Все, вероятно, остыло давным-давно, но запах все еще дразнил. Он принес тебе ужин прямо сюда, а потом смотрел на тебя, когда ты спала. Она нахмурилась, недовольная тем, что ее мысли упорно возвращаются к этим пустякам. Перестань, велела она себе. Да, он принес ужин на подносе — и что, по-твоему, это выражение его любви к тебе? То же самое делают и официанты. И он не смотрел на тебя, когда ты спала. Это уж просто глупо. Он просто поставил кресло поближе к огню, чтобы согреться. Вот и все. Ради Бога, Сьюзен, когда же ты вырастешь наконец? Она осторожно потянулась к серебряной крышке, но потом решила, что бесшумно открыть ее все равно не удастся. Вместо этого она приподняла салфетку с хлебной корзиночки и обнаружила горку булочек. Сразу почувствовав голод, она взяла одну и жадно надкусила ее. Подсохшая корочка хрустнула, и это прозвучало слишком громко в глубокой тишине комнаты. Сьюзен замерла и быстро взглянула на Шона, чтобы убедиться, что не разбудила его. Она выскользнула из-под пледа, на цыпочках подкралась к дивану и с тревогой заглянула ему в лицо. Он спал. Она с облегчением вздохнула и повернулась, оглядывая комнату. И вдруг застыла в полном изумлении. Лес был прямо здесь, в доме, — она увидела стеклянную стену, выходящую на поросший лесом холм. Наверное, когда она спала, Шон включил внешнее освещение, и теперь огни освещали волшебный ландшафт, подчеркивая засыпанные снегом кроны деревьев и изящно поникшие листья, поблескивающие льдинками. Подобрав полы халата, она подошла поближе к стеклу и замерла в восхищении. Она наконец неохотно отвернулась от окна и рассмотрела комнату, которую едва увидела вчера. Это была его комната, и она с нежным вниманием разглядывала каждую мелочь. Помещение явно больше, чем показалось ей вчера, но мебели в ней было совсем немного: напротив камина стояла массивная кровать, по обеим сторонам которой находились тумбочки с зажженными бра и груды книг. Книжные шкафы стояли у противоположной стены. На огромном гардеробе, возвышавшемся у внутренней стены, тоже лежали книги. В каждом углу комнаты располагалась целая оранжерея растений в горшках, и она улыбнулась, увидев сосны в огромных кадках, вспоминая, что их запах она сумела распознать вчера даже в темноте. Здесь не было никаких безделушек, предметов искусства — ничего, что отвлекало бы взгляд; зато присутствовало все, что нужно, — вечная красота природы, радующая глаз, и книги, радующие душу. Это похоже и на твою комнату — проникла в ее сознание непрошеная мысль. Вы оба живете книгами и тем, что каждый день видите из своих окон. Ты понимаешь, как вы похожи? Сьюзен медленно повернулась и посмотрела, на спящего Шона, думая, что как ни великолепна эта комната, он самое прекрасное в ней. Нет, ответила она самой себе. Мы совсем не похожи. А потом, погрустнев и как-то совсем не думая о приличиях, она взобралась на огромную кровать и запахнув толстый махровый халат, свернулась на ней калачиком. Она еще раз посмотрела в окно, потом, повернув голову, взглянула на Шона и уснула. Сьюзен проснулась, когда в комнату стал проникать слабый серый свет раннего утра. Она быстро села и оглядела комнату. Камин давно погас, маленького столика с подносом не было. Шон ушел. За окном снег влажными комочками осыпался с ветвей и листьев. Между деревьями двигались какие-то тени. Присмотревшись к одной из них, Сьюзен вскочила с постели и у нее вырвалось непроизвольное «Шон!». Потом она громко позвала его: — Шон! Шон! Он вышел из леса среди нескольких красавцев-оленей, но услышав ее крик, обернулся и быстро пошел к дому. Она услышала, как хлопнули двери зала, и Шон ворвался в комнату. — Что случилось, Сью? С тобой все… О! — Он остановился у кровати, мягко усмехнувшись, переведя взгляд от окна на ее лицо. — Тебе нравятся олени? Она не могла оторвать глаз от заиндевевшего окна. — Посмотри, посмотри на них, — прошептала она. — Они такие необычные. Я даже не верю, что вижу их наяву. — Они прекрасны и удивительны, но я вижу их каждое утро. Они приходят вон к той кормушке, видишь? — Он подошел и постучал по стеклу. Как ни странно, олени не убежали, а только подняли свои прекрасные головы, посмотрели в сторону дома и спокойно вернулись к своему корму. — Они не боятся тебя, — пробормотала Сьюзен. — Конечно, нет. Они давно ко мне привыкли. — Шон посмотрел на нее и улыбнулся, увидев на ее лице выражение детского изумления. — Ты самый счастливый человек на свете, — шепнула она лихорадочно, — а это самое чудесное место на земле. Я бы отдала все, что угодно… — Она прикусила язык. — Ты бы отдала все, что угодно, за что, Сью? — тихо спросил он, и, почувствовав его взгляд, она нахмурилась и опустила глаза. — Который час? — Рано. Около семи. Ты хочешь есть? — Я съела ночью одну булочку, — пробормотала она, все еще глядя в окно. — Я заметил. Но это было давно. Она рассеянно кивнула. — Так жалко, что пропал ужин. Такой восхитительный ужин. Тебе нужно было разбудить меня. — Ни за что на свете. Она медленно повернула голову и посмотрела на него, едва заметно улыбаясь. — Мы так и не поговорили про то, что я узнала в больнице. Его слова не соответствовали мягкому и внимательному взгляду: — Не думаю, что мне это интересно. Сьюзен молча разглядывала его лицо, отметив, что он побрился. Он также переоделся: на нем теперь были нежно голубой свитер и черные джинсы. — Тебе это должно быть интересно, — сказала она с мягкой настойчивостью. Шон шумно вздохнул, засунул руки в карманы, опустив голову, заговорил очень тихо. — Наверное, целый год я почти ни о чем другом не вспоминал. Как я ни старался, я не мог не думать об этом. Эти мысли не давали мне жить, они присутствовали всегда, что бы я ни делал… — Он поднял на нее глаза. — И вдруг вчера это исчезло. Я впервые освободился от этого. Это было… опьяняюще. Сьюзен мягко улыбнулась. Он все еще пытается оправдываться, стараясь найти подходящее объяснение тому, что случилось вчера между ними. Это и вправду неплохое объяснение. Оба действительно были опьянены вчера — радостью, окружающей их красотой и весельем — и играли как дети, а потом, немного забывшись, зашли чуть дальше, чем хотели, как это часто бывает с детьми. Ее немного опечалило то, что Шон испытывает необходимость в оправданиях. И явно жалеет о случившемся. Что касается ее, то она ни о чем не жалела, даже о том глупом стриптизе, который устроила в пустой комнате. Вчера ночью она увидела настоящего, Шона Форрестера, человека, способного и дарить нежность, и по-детски испытывать радость, — этот образ останется с ней навсегда. Более того, теперь она увидела настоящую Сьюзен Конти — конечно, глупую и наивную, но даже после долгих, мрачных лет сурового одиночества способную любить. И эта мысль вызвала улыбку на ее лице. Которая тут же исчезла, едва она взглянула на Шона. Он все еще стоял у окна, но ей казалось, что находился гораздо ближе — как будто энергия, излучаемая им, уменьшала расстояние между ними. — Сью, — пробормотал он. Или ей это показалось? — Что? — прошептала она. — До твоего появления здесь это был самый обычный дом. Ты принесла с собой чудо. Сьюзен чувствовала, как сердце бьется все быстрее, словно стараясь защититься от надвигающегося шторма, но, видно, поздно. Шон стоял уже рядом с ней. Он оперся коленом в край кровати и нежно положил руку ей на грудь так, что сердцу было уже не спрятаться. — Я хочу тебя, Сьюзен. — Жаркое дыхание обжигало ей лицо. Она боялась закрыть глаза, зная, что чудо всегда происходит именно тогда, когда ты моргаешь. И ты пропускаешь его — птичка уже улетела, кролик появился, а прекрасный человек исчез в тумане… Губы Шона коснулись ее лба, потом век, кончика носа, виска. Губы Сьюзен раскрылись ему навстречу в извечной прелюдии слияния тел. Не волнуйся, шептал ей внутренний голос, сейчас он тебя не покинет. Просто не сможет. Пусть на это короткое мгновение, но он принадлежит тебе. Сьюзен улыбнулась в душе, но рука, Шона распахнула халат на ее груди, и из победительницы, она превратилась в побежденную. — Ты чудо, — прошептал он хрипло, сжимая ладонями грудь Сьюзен. Она задышала чаще, уже обе его руки были под ее халатом. Он мой, думала Сьюзен; радостная волна поднялась в ней и пробежала по телу. Нет, неправда. Это я принадлежу ему. Лихорадочно избавившись от одежды, они передавали друг другу свою страсть, от тела к телу, изнемогая в наслаждении и забыв обо всем на свете. Его жадные губы на ее груди, на животе и бедрах, осторожные прикосновения ее осмелевших рук — все слилось в сияющем щедром потоке любви. 10 Они лежали на кровати, раскинувшись, запутавшись в простынях, блаженно невинные, словно дети, утомленные игрой. Уютно устроившись в объятиях Шона, Сьюзен бездумно водила пальчиком по его груди, затем ее рука спустилась ниже и погладила его по животу. Боже мой, только и подумала она, изумленная своей необычной смелостью. — Эй, поосторожнее, — рокочущим голосом произнес Шон, теснее прижимая ее к себе. — Еще одно такое движение, и ты никогда не выберешься из этой кровати. Ну и отлично, подумала Сьюзен, улыбаясь ему в грудь. Внезапно ей ужасно захотелось увидеть выражение его глаз теперь, когда страсть утихла. Она приподнялась на локте и посмотрела на него, вновь изумившись этой мужественной красоте. Шон поправил непослушную прядку ее волос. — Скажи мне, что ты чувствуешь, Сью? — прошептал он. Любовь, мысленно ответила она. Мысленно, потому что облечь в слова то, что испытала, казалось невозможным. Ведь таких слов просто не существовало. Даже для писательницы, с иронией подумала Сьюзен. Забавно. Первый раз в жизни лежать обнаженной рядом с мужчиной после всего, что произошло — и ничуть не смущаться. И все же обсуждать это она не могла. — Сью? Она вздохнула и села в отчаянии, что не может преодолеть запрета. Слова она заменила поцелуем. — Шон, — прошептала Сьюзен, еще не зная, что скажет. Долгий звонок телефона в кабинете прервал ее и безжалостно вернул их к реальности. — Я в первый раз слышу, как звонит твой телефон. — Забудь о нем, — прошептал он. — Он звонит все время. Я больше не снимаю трубку. — Когда ты перестал отвечать на звонки? Она чувствовала его горячее дыхание. — Сразу после выхода книги. — Голос зазвучал жестче. — Было слишком много звонков — от репортеров, сумасшедших… Казалось, телефон вообще не перестанет звонить никогда. — И они все еще не оставили тебя в покое? — Да. — И в этом единственном слове прозвучала смертельная усталость. Она прижалась щекой к его груди, впервые представив, что ему пришлось пережить, находясь в центре такого скандала, когда совершенно незнакомые люди звонили в любое время суток, обвиняя его в преступлениях, которых он не совершал, приставая и бесконечными вопросами усиливая неутихающую боль. И это не прекратится, неожиданно осознала она, пока все не узнают правду. Неохотно оторвавшись от него, она подняла голову и взглянула ему в лицо. Обыкновенный телефонный звонок совершенно изменил его: на лбу опять пролегли складки, а глаза затуманила боль. И во всем этом виновата Джудит, подумала она, чувствуя, что внутри нее разворачивается холодная и тяжелая пружина злобы. В эту минуту Сьюзен так ненавидела эту женщину, как, наверное, никого и никогда в своей жизни, и поклялась себе, что освободит Шона из темной паутины, которую та соткала вокруг него. Глубоко вздохнув, она быстро села в постели и схватила халат. — Нужно вставать, Шон. Я сейчас приму душ и оденусь, а потом нужно продолжить работу. Прежде чем я сяду за новый сценарий, предстоит еще многое сделать. Он ответил не сразу. Когда он наконец заговорил, между словами были такие долгие паузы, как будто он боялся произносить их. — Тебе не нужно писать новый сценарий, Сьюзен. Неужели ты этого не понимаешь? Теперь это совсем не важно… Она помедлила, глядя на него и думая о том, как ей хочется вернуться к нему… Но ей необходимо изменить его жизнь, чтобы клевета, выдуманная Джудит, больше не причиняла ему боль. — Шон, — прошептала она, — как же ты этого не понимаешь? Этот сценарий — самое важное из всего, что я когда-либо делала. Сьюзен быстро приняла душ, почти топая от нетерпения, глядя, как медленно уходит вода в воронку. Минуты, проведенные без, Шона, казались бесконечными. Она бегом вернулась в спальню, которая еще больше стала похожа на весенний луг: зеленый плюшевый ковер ложился ей под ноги свежей травой, солнце, потоками вливающееся в комнату, согревало плечи. В шкафу висело ее праздничное платье. Она улыбнулась, доставая вешалку и мысленно поблагодарила Дональда, который настойчиво предлагал ей положить в чемодан приличную одежду на случай, если им придется обедать в ресторане. Чувствуя себя юной девочкой, собирающейся на свое первое свидание, она надела тонкое платье, так прекрасно подходящее к ее ярко-голубым глазам; низкий вырез на груди открывал нежную загорелую кожу, юбка, облегающая талию и бедра, спадала мягкими складками. К этому наряду легкая косметика была просто необходима. Когда Сьюзен взглянула на себя в зеркало в последний раз перед тем, как спуститься вниз, она даже отступила в изумлении: она будто впервые увидела эту прелестную молодую женщину. — Подумать только, я почти хорошенькая, — пробормотала она, глядя на потемневшие ресницы, полные румяные губы и матовую кожу. Но даже теперь к ней вернулись старые болезненные воспоминания детства, когда ей так хотелось поскорее стать взрослой и быть такой же красивой, как ее сестры; Сьюзен считала, что это единственный способ завоевать любовь. Еще нескладным подростком она впервые натянула на себя смешное кружевное платье и дрожащими, неумелыми руками накрасила лицо. Над ней так смеялись: над губной помадой невозможного цвета, длинными тощими ногами, торчащими из-под оборок, а затем сказали, что нет ничего более трогательного, чем утенок, старающийся походить на лебедя. Она отбросила это воспоминание, заменив его на одно из совсем недавних, и вновь испытала восхитительное чувство легкости. — Ничего, утята тоже учатся летать! Она уже снова улыбалась. Сьюзен очень старалась выглядеть грациозной на огромной великолепной лестнице, спускаться медленно и с высоко поднятой головой. Но внизу ее ждал Шон, а грация и величие отнимали слишком много времени. Она вприпрыжку сбежала по второму пролету, едва касаясь изящных перил, пролетела через зал, затем мимо бесконечных дверей, мимо кабинета — и остановилась перед дверью кухни, стараясь не улыбаться, как юродивая. Здесь Сьюзен сделала глубокий вдох, подняла подбородок и толкнула дверь. Она вошла и остановилась, не в силах удержать в себе рвущуюся наружу радость и ожидая, когда Шон поднимет глаза и увидит эту прелестную женщину, которая любит его. Как же он был хорош там за кухонным столом с дымящейся чашкой кофе в сильных руках! Странно, что он не посмотрел на нее сразу, но это не имело значения. Сьюзен глядела на него, и ее радовало все: и эти широкие плечи под голубым свитером, и сильные руки, спокойно лежащие на столе, и темные волосы, которые сейчас золотил солнечный свет, льющийся из окна за его спиной. Шон медленно поднял голову — губы были плотно сжаты, а глаза… Сьюзен почувствовала, что у нее остановилось сердце, и зажмурилась, стараясь не видеть этот странный, пустой взгляд. Но почти мгновенно выражение его глаз изменилось, и она решила, что все это ей показалось. Неуверенная улыбка тронула ее губы и быстро угасла под его сдержанным взглядом. Она слегка поежилась и обхватила себя руками, предчувствуя недоброе. Шон уже поднялся и широким жестом указал ей на место напротив. И опять на его лице появилась улыбка радушного хозяина, и, конечно, все стало в порядке. — Садись, Сьюзен. Я принесу булочки. Он пошел к плите, и она постаралась избавиться от дурацкого ощущения, что происходит что-то ужасное. Ей хотелось подойти к нему, обнять и прижаться щекой к его спине, но сдержанность остановила ее. Сьюзен села за стол и увидела хрустальную вазу с ломтиками дыни, на которых поблескивали капельки влаги. Резко хлопнувшая дверь духовки заставила ее вздрогнуть и поднять глаза. Шон выкладывал булочки на тарелку, очевидно не обратив внимания на громкий звук. Когда он подошел к столу, выражение его лица было мягким, но костяшки пальцев, державших тарелку, побелели, а на руках резко выступили вены. Неожиданно ей показалось, что нежно голубой цвет его свитера слишком резко контрастирует с напряженной фигурой. — Сладкие булочки, — зачем-то сказал он, со стуком ставя! тарелку на стол. — Как хорошо пахнет хлебом, — осторожно сказала она, внимательно глядя на него. Он кивнул, едва улыбнувшись. — Их можно взять с собой, если хочешь. Ты так спешила вернуться к работе. Я подумал, тебе нужно будет перекусить в дороге. Легкий сарказм в его голосе о чем-то предупреждал ее, но она не знала, откуда ждать опасность и как от нее увернуться. Она смотрела, как Шон разрезает булочку и кладет на ее тарелку. — Я думаю, сначала нужно поехать к шерифу, — сказала она неуверенно. — Потом, возможно, вернуться в больницу и поговорить с дневной сменой… — Кофе? Сьюзен молча кивнула, наблюдая, как густая горячая жидкость заполняет ее чашку. — Я могу налить тебе термос, если хочешь взять с собой. Она подняла глаза. — Ты не едешь со мной? — Нет. Сказал, как отрубил. Как на это отвечать? Как он может сейчас отпускать ее одну, если ей даже несколько минут в разлуке с ним кажутся невыносимыми?! Сьюзен поиграла чашкой, глядя на плещущийся в ней кофе. — Мне не нужно больше материала для нового сценария. Он молча отвернулся. — Я хочу, чтобы ты поехал со мной, Шон, — мягко сказала она. — Забавно, правда? — наконец откликнулся он, не глядя на нее. — Я был готов сделать для тебя все, что в моих силах, а оказалось, тебе просто нужно поехать к шерифу. — Теперь он смотрел на нее, слегка улыбаясь, и как ей показалось, с сочувствием. Все это крайне странно. Почему он ее жалеет? — Я бы хотел, чтобы ты попросила о большем, Сью, — прошептал он. Ну что он говорит? Разве он не знает, что ей никогда не было так хорошо, как сейчас? И теперь она мечтает о том, о чем раньше не подозревала… — Я буду ждать тебя в машине. — Он вздохнул и поднялся. Он устал, думала она, нежно провожая его взглядом. Смертельно устал от всего этого. Неожиданно она почувствовала себя сильной, уверенной, способной преодолеть все трудности. Конец всем дрязгам, которого с нетерпением ждал Шон, очень близок. Она чувствовала это. И для этого нужно совсем немного: может быть, чье-то небрежное замечание, какая-то мельчайшая частица необходимой информации — и власть Джудит Рентой над его жизнью прекратится. Она быстро допила кофе и побежала наверх за записной книжкой и сумочкой. В комнате она заодно захватила куртку и пошла звонить Дональду. 11 Сьюзен с улыбкой смотрела в окно кабинета, пытаясь представить, как выглядит лес зимой, когда под тяжестью снега ветки клонятся к земле. Она уверена, что обязательно скоро увидит это, что и этой зимой, и потом она останется здесь, что они с Шоном будут жить в этом доме, и в пустых сегодня комнатах скоро весело зазвенят голоса их детей. С большой неохотой ее мысли вернулись к текущим заботам. Она набрала знакомый калифорнийский номер. — Здравствуй, Сью, я беспокоился о тебе, — тревога в голосе Дональда тронула ее, как никогда прежде. Казалось, любовь к Шону открыла в ней способность любить всех людей. — Я оставлял сообщения на автоответчике. Разве ты не получала их? Она взглянула на красный огонек индикатора на аппарате и слегка покраснела, вспомнив, где она находилась, когда звонил телефон. — Извини, Дон. Нас не было здесь… — Хорошо. Послушай. Здесь обстановка накаляется. Вчера приезжала Джудит — хотела узнать, почему приостановили съемки фильма. И я подумал, а что такого? Об этом я могу ей рассказать. И выдал несколько фактов из ее прошлого, поставив под сомнение надежность ее версии событий. — Он вздохнул. — И как она реагировала? — Сначала, как атомная бомба. Потом — как медведица, загнанная в угол. И вдруг у меня на глазах превратилась в потрясенную, убитую горем женщину. Я даю тебе честное слово, с такой актрисой я подписал бы контракт тут же на месте. Это был спектакль. Я думаю, она никак не ожидала, что кто-нибудь возьмется проверять достоверность ее рассказа. Да, здесь что-то не так. Ты узнала что-нибудь новое? Сьюзен глубоко вздохнула и пересказала то, что узнала от медсестер о состоянии Джудит, когда ту привезли в больницу. — За исключением синяков двухнедельной давности, которые она получила в катастрофе, на ней не нашли ни царапины, Дон. Удивительно, да? А все эти падения в пропасти, о которых она пишет, и все остальное — из всего этого она вышла абсолютно невредимой. Ни обморожений, ни переохлаждений — они сказали, что она выглядела так, как будто вообще не выходила из помещения; так, что даже трудно представить, что она две недели провела в лесу. Вся книга — сплошная ложь от первой до последней страницы, Дональд. — Это ставит под сомнение все, что она пишет о Форрестере, — задумчиво произнес Дональд и замолчал. Сьюзен терпеливо ждала, пока он переосмыслит новую информацию. — Хорошо, — сказал он наконец. — У тебя есть все необходимое, чтобы начать новый сценарий? — Почти. Я хочу задать несколько вопросов помощнику Шерифа, который нашел Джудит, и дневной смене персонала в больнице. Меня не оставляет чувство, что я что-то упустила — то, что окончательно разоблачит ее… — Я бы не стал об этом беспокоиться, Сью. Наши юристы сказали мне, что мы уже можем разорвать контракт с этой дамой, и, насколько я понимаю, из рассказа Форрестера сценарий получится лучше. Заканчивай свои интервью, возвращайся и начинай писать. Мысль, что ей придется уехать от Шона, обрушилась на Сьюзен совершенно неожиданно. Конечно, она могла бы написать сценарий и здесь, но ей нужно вернуться хотя бы для того, чтобы запереть дверь и взять вещи. Она покачала головой, подумав о том, что любовь заставляет забыть обо всем на свете. Она открыла было рот, чтобы объяснить, какие удивительные вещи произошли с ней здесь, и застыла с глупой улыбкой на лице, не представляя, как об этом можно рассказать. — Может быть, я перезвоню тебе сегодня, попозже? — сказала она вместо этого. — Хорошо. Только сначала закажи билет — ты скажешь мне номер рейса, и я тебя встречу. — В его голосе слышалось радостное возбуждение. — Это будет потрясающий фильм, правда, Сью? — Именно так, Дон, — улыбнулась она, думая о том, что он не знает и половины происходящего здесь. Положив трубку, она собралась подняться, но телефон снова зазвонил. Раздался щелчок автоответчика, и она улыбнулись, услышав голос Шона, предлагающий звонившему, оставить сообщение. Затем послышался сдержанный бас. — Шон, это Тони. Я оставляю последнее сообщение твоей дурацкой машине. — Сьюзен удивленно приподняла брови и замерла в нерешительности. — Я не могу успешно действовать в роли твоего адвоката, если ты не хочешь со мной разговаривать. А нам совершенно необходимо поговорить, потому что дела принимают крутой оборот. Сьюзен вздохнула и опустилась в кресло. Подслушиваю, подумала она, но адвокат был взволнован и Шону могла понадобиться эта информация. — Думаю, ты бы позвонил, если бы у тебя что-нибудь получилось с этой Конти… Сьюзен медленно повернулась к автоответчику и застыла. — Послушай, Шон. Ты бы поторопился и пустил в ход свое знаменитое обаяние. Я уже говорил тебе — переспи с ней, если это нужно, скажи, что любишь ее, пообещай жениться в конце концов, но только останови съемки этого проклятого фильма. Сьюзен сидела не шевелясь и не мигая смотрела на аппарат. — Потому что на карту поставлены уже не только «Сыпучие Пески». Джудит подала в суд на все твое имущество. Сьюзен прижала руку к неожиданно задрожавшим губам. — Ты слышишь меня, Шон? Она собирается отнять у тебя все на том основании, что ты виноват в смерти Алекса. И вся штука в том, что у нее это может получиться. Сьюзен сидела очень прямо, изо всех сил стараясь удержать подступающие слезы. — Книга наделала много вреда, но я тебе уже говорил, Шон, если этот фильм попадет на экран, мы не найдем во всей стране присяжных, которые примут нашу сторону. Нам сильно повезло, что сценарист — женщина, и я очень надеюсь, что ты не упустишь этот шанс. Не думаю, что тебе будет трудно влюбить в себя любую женщину… Сьюзен закрыла глаза и перестала слушать. Она и так узнала гораздо больше, чем хотела. И теперь сидела, прижимая руки к губам, которые Шон целовал — по совету своего адвоката… «Я был готов дать тебе все, что в моей власти. Я хотел, чтобы ты попросила о большем, Сью». Слова эхом отозвались в ее голове, и она сильно зажмурилась, представив, какой она выглядела в глазах Шона — трогательно беззащитной, не избавившейся от детских обид, прячущей за напускным цинизмом тоску по любви… Как легко было завоевать это одинокое сердце, разрушить эту жалкую защиту. Нет, неправда. Шон не такой. Она быстро открыла глаза, услышав этот слабый протест разбитого сердца. Она так отчаянно захотела поверить этому, что у нее почти получилось. А потом она услышала другой голос, он был спокойным и рассудительным. Да, Сьюзен, издевался он, Шон не такой, Шон никогда не смог бы использовать тебя. И твой отец — он тоже никогда не предавал тебя. И твои сестры сумели в конце концов полюбить тебя. И мачеха никогда не выгоняла тебя из твоего родного дома… Сьюзен, когда наконец ты поймешь!.. Она больше не слышала того, что говорил адвокат, заметив только, что сообщение очень длинное, и Шон, должно быть, уже ждет ее в машине. Она поднялась из-за стола и постояла, не зная, что делать дальше. Хлопнула входная дверь, и Сьюзен услышала приближающиеся шаги. — Сью? Она медленно открыла глаза, подумав, что он больше не должен называть ее так. Он не имеет права так ее называть… Он появился в дверях, удивленно глядя на нее. — Я начал думать, что ты вообще решила не ехать. Увидев ее лицо, он замолчал и нахмурился… Она смотрела на него и не понимала, о чем он говорит. Ехать? Куда, к шерифу? А разве ей это еще нужно? Она действительно все еще хочет доказать всем, что Шон Форрестер совсем не тот человек, о котором пишет Джудит Рентой. Она все еще так уверена в этом? — Сьюзен! — Он сделал шаг в комнату. Она похолодела от страха, думая только об одном: он не должен до нее дотрагиваться. Она заторопилась. — Звонил твой адвокат. Тони… я не запомнила фамилию. Он хочет, чтобы ты позвонил ему. Он… встревожен. Шон посмотрел на нее настороженно. Сьюзен пыталась понять, что таилось в этом взгляде: Подозрение? Тревога? Может быть, он подумал, что Тони сказал слишком много? — Я не разговаривала с ним, — поспешно добавила она. — Он оставил сообщение на автоответчике. Но похоже, тебе нужно срочно позвонить ему. Я съезжу к шерифу одна. Он все еще внимательно глядел на нее. — Я думаю, нам нужно поговорить, Сьюзен. Я должен тебе кое-что сказать. Не нужно. Я уже знаю! Я знаю все! — хотела крикнуть она. Неудивительно, что его не интересует новый сценарий: он уже получил все, что ему требовалось. И все это за несколько часов, за несколько поцелуев и несколько мгновений притворной страсти… Она почувствовала, что задыхается. Впервые за долгие годы ей хотелось закричать. Кричать до хрипоты. Собрав остатки гордости, она заставила себя сдержаться. Главное — не заплакать. Слезы — это оружие, которое каждый раз оборачивается против тебя самой. — Сядь, Сьюзен. Я должен был сказать тебе это еще утром. Выдержка, выработанная годами, позволила ей улыбнуться. — Шон, а это не может подождать? — спросила она. Как она гордилась собой в этот момент — этим ровным голосом и легким, почти кокетливым наклоном головы. Тем, что могла дышать и притворяться, что еще жива. — Я действительно считаю, что тебе нужно остаться и позвонить этому человеку, пока я съезжу и поговорю с помощником шерифа. Это недолго. Мы можем поговорить, когда я вернусь. Даже теперь, когда она знала, что он собой представляет и как он с ней обошелся, от этого взгляда у нее ныло сердце. — Нет, это не может ждать. Это слишком важно… Но она уже схватила куртку и сумочку и, продолжая улыбаться, проскочила мимо него в холл, весело бросив на ходу: — И все-таки это придется отложить, потому что я опаздываю. Мы поговорим потом, я обещаю. Сьюзен еще слышала его голос за спиной, но уже бежала к своей машине, стоящей за «роллс-ройсом». Она никогда не думала, что умеет так быстро бегать, но уже сидела в машине, нажимая на акселератор изо всех сил, и промчалась мимо дома, как раз в тот момент, когда Шон выбежал на крыльцо. Она чувствовала, что на лице застыла фальшивая, вымученная улыбка, но все же смогла небрежно помахать ему рукой, выезжая на поднимающуюся в гору дорогу. И только когда машина скрылась за деревьями, она почувствовала, что ее бьет дрожь. 12 Какое-то время она вела машину с сосредоточенностью робота: ее мозг пропускал только информацию, необходимую водителю. Неожиданно правое переднее колесо попало в ямку, и резкий толчок вывел ее из тога состояния, в которое она пряталась от необходимости думать. Что я делаю? — удивленно подумала Сьюзен. Куда я еду? И прежде, чем пролились неожиданные слезы, навернувшиеся на глаза, она проглотила ком, сжимавший горло, нажала на акселератор и заставила себя думать. У тебя есть альтернатива, Сьюзен, твердо сказала она себе. Или ты едешь в Берлингтон и садишься в первый самолет до Калифорнии, или заканчиваешь дело, ради которого приехала сюда. При мысли, что ей придется продолжать работу над сценарием, у нее задрожали губы. Как она будет этим заниматься? Как она сможет говорить о, Шоне с разными лицами, как она сможет писать о нем, мучаясь от унижения и невыносимых воспоминаний о том, как была глупа, поверив ему? Боже мой! Почему она должна этим заниматься? Она горько вздохнула и выпрямилась на неудобном сиденье, стараясь не думать о тоскливой жизни, ожидающей ее впереди. На мгновение ей было обещано все, о чем она мечтала, поэтому теперь неожиданно обрушившаяся реальность стала почти непереносимой. Как люди могут жить без любви? — на мгновение удивилась она и тут же горько усмехнулась, подумав, что именно так она и существовала долгие годы. И тебе придется так жить и дальше… Сьюзен сделала глубокий вдох и молча кивнула: да, она по-прежнему останется сильной. И напишет свой лучший сценарий, и выиграет эти дурацкие призы. Она объявила тогда, Шону, что это единственное, зачем приехала, и, кажется, теперь только сценарий и получит. Ну и что из того, что она вернула ему его жизнь? Ведь работа делалась не для него. Все делалось для Дональда, который полностью полагается на ее мнение. Более того, это делается для самой себя. Машина стала спускаться с холма в деревню, расположенную у реки. По ту сторону моста находилась больница, наверное, и полицейское управление тоже в этом городе. Другого, наверняка, не было на много миль вокруг. И действительно, у подножия холма на одном из скромных, ржавых указателей она прочла: «Шериф — один квартал». Стрелка указывала налево. Сьюзен не заметила этот знак вчера, когда сюда ее привозил, Шон. Но тогда она вообще мало что замечала, разве только роскошный интерьер «роллс-ройса». Хорошо хоть дорогу не забыла: накануне ведь вообще не замечала никаких знаков. Ты, была слишком поглощена рассказом, Шона об Алексе, той красотой, которую видела вокруг, и, пожалуй, слишком счастлива, что сидела рядом с тем, кто, вероятно, в этот момент молча праздновал победу. К тому времени он, конечно, знал, что Дональд уже приостановил съемки, и что это сделано по ее просьбе. Теперь, задним числом, она понимала, как глупо было говорить ему об этом, слишком ясно давая понять, что только у нее ключ к достижению его цели. Все равно, что прямо заявить: обращайся с Сьюзен хорошо, если хочешь, чтобы съемки прекратили. И уж он постарался! Содрогаясь от унижения, она вспомнила сегодняшнее утро: любовь, которую сама себе вообразила, его притворную страсть. Что бы ни говорил Дональд, Джудит Рентой не идет ни в какое сравнение с Шоном Форрестером в умении дать представление. Она поставила автомобиль на маленькой стоянке у приземистого кирпичного здания рядом с патрульной машиной, посидела, прислушиваясь к мотору, чувствуя, что решимость оставляет ее. Нет, она не может этого сделать. Если даже ей удастся найти помощника шерифа Лестера, о чем она будет его спрашивать? Ее мысли и чувства все еще недостаточно устоялись, чтобы интервью получилось объективным. Первое инстинктивное побуждение прекратить расследование, наверное, правильно. Она могла бы послать за вещами, которые оставила в «Сыпучих Песках». К тому же Дон сказал, что у них уже есть все необходимое для нового сценария. Допустим, беседа с помощником шерифа могла бы добавить лишнюю сцену в фильме. Ну и что тут такого? Даже если он сможет доказать неопровержимо, что Джудит Рентой шантажистка, а, Шон Форрестер — святой? Хватит, она сделала достаточно, и достаточно унижена. Она может отправляться домой… Сьюзен вздрогнула, услышав, как кто-то легко забарабанил по стеклу машины, повернула голову и увидела звезду, сияющую на нагрудном кармане коричневой куртки. Под ней на маленьком медном значке было выгравировано «Помощник шерифа Э. Лестер». Судьба, подумала она и, вздохнув, решительно опустила стекло. В ее жизни судьба оказывалась всегда не на ее стороне, и с этим уже, пожалуй, пора свыкнуться. — Помощник шерифа Лестер. Она высунула голову из окна и увидела очень высокого человека в шляпе с широкими полями. — Вы-то как раз мне и нужны. Хотя у помощника шерифа было открытое, приветливое лицо, всегда готовое к улыбке, настроен он определенно мрачно и враждебно, ничуть не лучше, чем при разговоре по телефону, но это продолжалось до тех пор, пока не узнал, что Сьюзен остановилась в доме Шона. — В «Сыпучих Песках»? Шон позволил вам остановиться в своем доме? — Он смотрел на нее и озадаченно хмурился. — Шон? Похоже, вы знакомы лично? — Здесь все знают, Шона Форрестера, — сказал он, снова рассердившись. — И человек, которого знаем мы, не имеет ничего общего с тем, про которого написано в книге. И если вы думаете, что найдете здесь хоть одну живую душу, которая поможет вам распространять эту ложь… — Послушайте, — мягко сказала она. — Шон сам пригласил меня сюда, чтобы я выслушала его, прежде чем начну писать сценарий. Я верю в то, что он рассказал мне. Ее удивили собственные слова, произнесенные с такой убежденностью: из-за своих собственных несчастий она даже не могла понять, верит или не верит теперь в невиновность Шона. Ты веришь ему, Сьюзен, мрачно подумала она. Он тебя действительно использовал, но, может, только потому, что отчаялся, потому что это был его единственный шанс спасти себя, свое честное имя. Конечно, это гнусно, но ты же видела такое и раньше — когда отчаяние толкало нормальных, хороших людей на гнусные поступки. Так в жизни случается. Возможно, на свете нет человека, который смог бы подняться над этим. И ты видела его лицо, когда он рассказывал про Алекса. Ты слышала, с какой болью он говорил. Он любил этого человека. Да, он скверно поступил с тобой, но никогда не мог бы предать друга… — Вы верите Шону? — Глаза помощника засияли. — Ну, тогда другое дело. Позвольте, я сяду в машину, и вы сможете спрашивать меня, о чем хотите. И пока они сидели в ее маленькой машине, Сьюзен узнала многое от помощника шерифа Лестера. Достаточно, чтобы заполнить несколько страниц записной книжки. Только один раз ее рука дрогнула, прервав лихорадочную запись. — Да, — сказал Лестер, — похоже, Шону за один год досталось больше, чем может вынести один человек: сначала погиб Алекс, потом эта женщина Рентой с ее мерзкими выдумками, а потом спустя несколько недель у него умерла мать… — Его мать умерла в прошлом году? — тихо спросила Сьюзен, вспомнив прекрасное кашемировое пальто, великолепную машину — все то, что, как сказал Шон, она оставила, когда приезжала в последний раз. — Да, — вздохнул помощник. — Кажется, Шон потерял сразу все, чем дорожил. Говорят, что эта Рентой вдобавок ко всему собирается отнять у него дом… — Может быть, и нет, — мягко прервала его Сьюзен, закрывая блокнот и засовывая его в сумочку. — Думаю, что мы сумеем не дать ей сделать хотя бы это. Она повернулась к нему. Через много лет помощник шерифа будет вспоминать этот взгляд — мягче и добрее этих синих глаз он никогда не видел. — Расскажите мне еще раз, где вы подобрали Джудит Рентой, — я попробую сама найти дорогу. — Лучше я сам покажу вам, то место, если вы считаете, что это поможет деду. Я сегодня свободен, и это мне по пути. Сьюзен ехала за машиной Лестера и вспоминала, что последний раз она следовала за патрульной машиной по дороге на кладбище — хоронить отца. По-своему сегодняшняя поездка чем-то похожа на ту давнюю траурную процессию. Солнце поработало на славу, и только в густой тени и в самых глубоких долинах можно было увидеть маленькие островки снега. Яркие краски нью-гэмпширского осеннего ландшафта потемнели от влаги, но взгляду жительницы Калифорнии он казался душераздирающе прекрасным. Возможно, потому что я вижу это в последний раз, думала она. Через милю после поворота на «Сыпучие Пески» патрульная машина подъехала к объездной дороге, которая петляла в лесу, казавшемся совершенно непроходимым. Растаявший снег усложнял движение, и несколько раз Сьюзен пришлось понервничать, когда ее маленький автомобиль подбрасывало и заносило в сторону. Наконец леса, обступавшие дорогу, поредели, их путь неожиданно пересекла другая дорога, патрульная машина остановилась на обочине, и Лестер подошел к ней. — Вот это место, — сказал он. — Она стояла прямо здесь на перекрестке, очень смелая — если хотите, и смотрела на дорогу. Я, как обычно, объезжал участок. Помню, что она походила на женщину, ожидающую автобус. Сьюзен посмотрела на пустынные дороги, которые, казалось, вели в никуда, послушала тишину, такую глубокую, будто все вокруг вымерло. — Здесь ничего нет на мили вокруг. Джудит повезло, что кто-то вообще оказался поблизости. Лестер мягко усмехнулся. — Это вам городским, привыкшим к скоростным трассам, так кажется. Но вообще-то по этим дорогам ездят много. Мы патрулируем их два, а то и три раза в день. Раз уж она выбралась на дорогу, в конце концов ее бы нашли. Сьюзен оглядывала густые леса одновременно со страхом и уважением человека, выросшего в городе. — Я не самая большая поклонница Джудит Рентой, — пробормотала она, — но могу себе представить, что должен чувствовать человек, потерявшийся в этих лесах. Проследив ее взгляд, Лестер кивнул. — Да, такое случается, особенно зимой, когда все деревья похожи друг на друга. И все-таки судьба иногда разыгрывает странные штуки, согласитесь? — Что вы имеете в виду? Он пожал плечами. — Ну, если бы она шла прямо на север, она бы вышла к дому Шона. Если бы она шла прямо на юг, она бы обязательно вышла на эту дорогу. Но похоже, она ходила во всех направлениях, кроме этих. Сьюзен внимательно, изучающе посмотрела на него. — Вы хотите сказать, что самолет упал посередине между этой дорогой и «Сыпучими Песками»? Он мрачно кивнул, уставившись на носки своих ботинок. — Мы думали, что они были гораздо дальше, когда самолет потерпел аварию, — пробормотал он. — Если бы мы искали ближе к дому, мы бы нашли их сразу. Но поисковые партии работали далеко. Шон наткнулся на останки самолета совершенно случайно, прямо на своей земле. Он нахмурился, покачал головой и сочувственно помолчал. — Покажите мне, где это произошло, — прошептала она. Помощник шерифа посмотрел на нее удивленно и неодобрительно. — Там больше не на что смотреть. После того, как самолет был обнаружен, его разобрали и… — Мне не нужен самолет! Я хочу посмотреть место, где он упал! Пожалуйста. Он еще сильнее нахмурился и оглядел ее с головы до ног. — Вообще-то вы одеты не для такой прогулки… Сьюзен вернулась к машине, взяла с сиденья джинсовую куртку и надела ее. Когда она посмотрела на него, глаза ее блестели, а выражение лица было очень решительным. — Если вы не отведете меня туда, то хотя бы укажите мне направление. Лестер вздохнул и покачал головой, не скрывая некоторого раздражения от странности городских женщин. — Нам только не хватает, чтобы еще одна горожанка потерялась в здешних лесах. Пойдемте. Он перешел дорогу и сердито зашагал в лес. Сьюзен поспешила за ним. 13 — Вот здесь, — сказала она Лестеру, показывая на навес, где они работали с Шоном. Он снял шляпу и рукавом вытер лоб. Они проделали нелегкий путь, и теперь оба тяжело дышали. — Не знаю, — с сомнением произнес он. — Сюда трудно добраться и в хорошую погоду. А по колено в снегу… Это невозможно, особенно для такой женщины. Глаза Сьюзен сузились, взгляд стал мрачным. — Она была здесь. Я знаю. Именно здесь она провела эти две недели, под этим навесом, где полно дров и еды. Лестер вздохнул. — Вы понимаете, как близко отсюда до дома Шона? — Да, — тихо сказала она. — И вы утверждаете, что она потерялась нарочно. Вы понимаете, как дико это звучит? Сьюзен спокойно кивнула. — Возможно, поэтому такое никогда не приходило в голову, Шону. Но с точки зрения Джудит это совсем не выглядит так дико. Что ей было терять? Она оказалась бывшей невестой Алекса Меркленда, осталась без денег и перспектив на будущее. Здесь же она становилась героиней, выжившей после страшной катастрофы, получающей огромные деньги за книгу и фильм — это сразу решало все ее проблемы. Единственное, что от нее требовалось, — оставаться здесь достаточно долго, чтобы ее рассказ стал по-настоящему интересным… И, конечно, сохранять вид убитой горем невесты. Только Шон знал правду об этом и мешал ей. Лестер печально покачал головой. — Ужасно, если вы окажетесь правы. Грустно думать, что этот мир так жесток, что люди причиняют друг другу зло, намеренно. Сьюзен слегка улыбнулась простодушию этого человека. Если бы таких людей было больше! Она смотрела на мокрые листья под ногами и думала о жестокости, которая отравляла и ее жизнь, вспоминая отца, мачеху, сестер и конечно — Шона. — Может быть, они обыкновенные люди, — тихо сказала она. — Просто жизнь загоняет их в угол. Лестер невесело усмехнулся, потом кивнул. — Пойдемте? Она задумчиво смотрела на холм, откуда открывался вид на долину, ведущую к дому Шона. Мысль, что она должна еще раз увидеть его, больше, не вызывала боли. — Я пойду к дому пешком, — сказала она. — Мне еще нужно собрать вещи. Лестер улыбнулся ей. — Вы уверены, что не потеряетесь? Она улыбнулась в ответ. — Не потеряюсь. — Ну, хорошо. Если вам что-нибудь будет нужно, звоните. А я буду ждать, когда ваше имя появится на афишах нашего местного кинотеатра. Фильм, наверное, будет потрясающий. — Все так говорят, — ответила она с грустью. И пока помощник шерифа не скрылся из виду, Сьюзен смотрела ему вслед. Дойдя до вершины холма, с которого открывался вид на долину, она села на то же самое бревно, на котором отдыхала в первый раз. Сьюзен улыбнулась, вспоминая этот день, глядя на маленькую шумную речку внизу, изящные ивы и россыпь домиков вдали, окружавших большое одинокое здание. Рассеянно разглядывая сухие листья, приставшие к ее платью, она вспомнила о своей находке — половинке брелка — давнем подарке Алекса Меркленда своей невесте. Порывшись в кармане куртки, она извлекла золотую вещицу и, держа ее на ладони, думала, что теперь с ней делать. Вернуть ее Джудит — значит оскорбить память Алекса. Сьюзен вздохнула и медленно поднялась. Джудит находилась здесь, в этом домике, скрываясь от помощи, которую могла получить в любой момент. И подтверждением тому — этот брелок. Теперь оставалось заставить ее признать это. Но этим уже займется Дональд. Наконец она могла переложить эту тяжкую ответственность на его плечи. Пора ехать домой и все рассказать ему. Спускаясь с холма в маленькую долину, она заметила перед домом вторую машину, стоящую за «роллс-ройсом». Издали ее было трудно разглядеть, но постепенно стали вырисовываться изящные очертания лимузина, и она нахмурилась. В этом отдаленном уголке Нью-Гэмпшира никто не ездил в лимузинах. Должно быть, кто-то из города нанял машину в аэропорту. Дональд! — подумала она и почувствовала такое облегчение, что чуть не расплакалась. Теперь ей станет не так тяжело встретиться с Шоном — рядом с ней будет человек, который ее любит. И многие другие люди тоже любят ее. Теперь и ее сердце было открыто для любви. Это сделал Шон, подумала она. Все остальное неважно. Он научил тебя любить. Не забывай об этом. Улыбаясь, Сьюзен перешла мостик и заспешила к дому. Она думала о том, что сейчас увидит Дональда и бросится ему на шею. Он, наверное, упадет в обморок: за все годы их знакомства они лишь обменивались рукопожатиями. Подходя к дому, она взглянула на часы и вдруг поняла, что с тех пор, когда они с Доном утром говорили по телефону, прошло не так много времени. И он никак не мог успеть приехать в «Сыпучие Пески». Тогда кто же это? — разочарованно подумала она. Сьюзен медленно обошла длинную черную машину и кивнула водителю. Из гостиной доносились голоса, но разобрать их было невозможно. Пока, Шон занят, она может незаметно пробраться наверх и собрать вещи. Но огромное пространство зала неожиданно усилило звук, и, не успев дойти до лестницы, Сьюзен застыла. — Это твой единственный шанс избежать суда, Шон. И от тебя требуется только написать чек. Ну, что такое для тебя десять миллионов? Ты их даже не почувствуешь, а главное — сохранишь свое драгоценное имение. Сьюзен сразу узнала этот голос, хотя никогда не слышала его раньше. Она закрыла глаза и представила себе фотографию ослепительной красавицы, которой он принадлежал. Это, конечно, Джудит Рентой. Но что она здесь делает? — Мои адвокаты позаботятся об этом. — Голос Джудит прозвучал резко. Затем послышался шелест бумаг на столе. — Не волнуйся, это совершенно законная сделка. Ты даешь мне десять миллионов, а я передаю тебе все права на книгу и фильм. И делай с ними, что хочешь. Ты можешь отозвать тираж и сжечь его. И тут раздался другой голос. Он дрожал от ярости. — Ты думала, я не знаю, что съемки уже остановлены? Но на этот раз тебе не повезло, Джудит. Сью уже сказала мне об этом. Ты не получишь от меня ни цента… — Сью! — Джудит произнесла ее имя так злобно, что Сьюзен невольно вздрогнула. — Так вот как зовут твою маленькую сценаристку. Когда Дональд Ньюкомб сказал мне, что он отправил сюда какую-то женщину и что она поверила твоему рассказу, я сразу поняла, что именно здесь произошло. Чем же ты привлек ее на свою сторону, Шон? Что тебе пришлось сделать, чтобы убедить ее остановить съемки?.. — Замолчи! — прорычал он. — Ну-ну. Я задела больное место? Тебе пришлось переспать с этой потаскушкой, да? Ты, наверное, пообещал ей разнообразные… — Больше… ни… слова… — Голос Шона звучал как струна, натянутая до отказа. Сьюзен поежилась в наступившей тишине. — Я просто отдам книгу другому продюсеру, Шон, — спокойно сказала Джудит. — Они выстраиваются за ней в очередь, и большинству из них наплевать, правдива она или нет, если она сделает им кассу. — Убирайся, Джудит. Делай все, что хочешь. Мне теперь все равно. — Тебе не будет все равно, когда фильм выйдет на экран, и все узнают, что ты предал своего драгоценного Алекса, — взвизгнула она. — И тебе будет совсем не все равно, когда суд отдаст мне все твое имущество! Сьюзен неслышно вздохнула и подкралась поближе к двери. — И передай своей сценаристке, что ей это даром не пройдет, пусть готовится увидеть себя на экране рядом со всемогущим, Шоном Форрестером, если она настолько глупа, что смогла поверить, будто небезразлична ему… Сьюзен закрыла глаза. Даже постороннему понятно, какая я была дура, а теперь об этом узнают все… — Нет! — крикнул, Шон, и по дому прокатилось эхо. Наступило молчание. Когда он снова заговорил, его голос нельзя было узнать. — Ладно, Джудит. Ты выиграла. Подписывай свой контракт и давай его сюда. Завтра я перечислю деньги на твой счет. Эта капитуляция была настолько неожиданной для Сьюзен, что она застыла в изумлении. — Черт возьми! Так ты действительно влюбился в эту дуру? — тихо спросила Джудит. Шона душил гнев. — Ты никогда не сумеешь понять чувства, которые я испытываю к Сьюзен, и если ты посмеешь сказать о ней еще хоть одно слово… — Ну, хорошо, хорошо, — пробормотала она, но затем в ее голосе послышалась горечь. — Как мне нравится это зрелище — разоблачение лицемера! Эти высокие идеалы, непогрешимая мораль — а в итоге тебя победила женщина, Шон. Ты стал дураком, когда не принял моих условий в первый раз — тебе бы это обошлось гораздо дешевле…. Но этого Сьюзен уже не слышала. В ее голове снова и снова звучали слова, Шона. Она стояла, не замечая текущих по щекам слез. Я люблю тебя, Шон Форрестер, молча произнесла она и неслышно подошла к двери. В первый и последний раз в своей жизни Сьюзен Конти собиралась выйти на сцену. — Я хочу присутствовать при твоем разговоре с банком, — говорила Джудит. — Отлично, — резко сказал Шон. — Пойдем в кабинет. Я позвоню сейчас. Сьюзен вытерла слезы и широко распахнула дверь, делая вид, будто только что зашла. Шон и Джудит появились в зале, когда она закрыла за собой дверь. — Шон, — выдохнула она. Щеки ее пылали, а глаза ярко светились. — Сьюзен! — закричал он, бросаясь к ней, но она остановила его движением руки. Он нахмурился. Его глаза лихорадочно блестели, и взгляд был безумным. — Где ты была? — прошептал он. — Мне сказали, что к шерифу ты не приезжала. Я звонил везде… У нее радостно забилось сердце. — Да, Сью, — насмешливо протянула Джудит. — Бедный мальчик был вне себя от волнения, пока я не приехала утешить его… — Замолчи, — резко сказал, Шон не глядя на нее. Но Сьюзен перевела взгляд и изобразила на лице удивление. — Вы ведь Джудит Рентой? Джудит надменно подняла подбородок, и Сьюзен на расстоянии почувствовала всю силу ее презрения. Она еще красивее, чем на фотографии, думала Сьюзен, чувствуя, что от напряжения у нее дрожат колени. Подобное выражение она видела тысячу раз на лицах мачехи и сестер, и каждый раз оно вызывало острое чувство неполноценности. Сейчас она снова чувствовала себя двенадцатилетней девочкой — глупой, неловкой и некрасивой. И, глядя на Джудит Рентой, видела те же самые лица из своего прошлого… Но потом она вспомнила, что, Шон любит ее, и душа ее расправилась, как крылья огромной птицы. Джудит наконец прервала тягостное молчание. — Так это вы — та… — Джудит. — Голос, Шона был абсолютно спокойным, но она мгновенно замолчала. Его серые глаза не отрываясь смотрели на Сьюзен. Она ответила на его взгляд, затем снова посмотрела на Джудит, наклонив голову, что, как она надеялась, выражало невинное любопытство. — А зачем вы приехали? — У нас с, Шоном небольшое личное дело. К вам оно не имеет никакого отношения. Засунув руки в карманы куртки, Сьюзен рассматривала подобающее случаю торжественное черное платье. Затем перевела взгляд на золотой брелок на тонкой цепочке. В руке она сжимала его вторую половинку. — Я гуляла в лесу, — начала она спокойным голосом, затем нервно усмехнулась, — но очень быстро заблудилась. Не глядя на, Шона, она знала, что он смотрит на нее озадаченным и нетерпеливым взглядом. — Хочу вам сказать, Джудит, — продолжала она, — что бы я ни думала об этой истории, я восхищаюсь вашим мужеством. Потеряться сегодня в лесу, даже на короткое время, было ужасно. Я не уверена, что смогла бы там выжить две недели. Джудит удивленно подняла брови. Сьюзен перевела дыхание. — Конечно, я думаю, для вас это было не так страшно — возможно, того, кто бывает там постоянно, лес встречает как старого друга. Джудит презрительно хмыкнула. — Вы думаете, я выжила поэтому? Единственные прогулки, которые я совершала прежде, проходили в Центральном парке Нью-Йорка. Я выжила, потому, что я из тех, кто выживает. — Она помолчала и недобро усмехнулась. — О чем, я уверена, Шон вам расскажет. Глаза Сьюзен недоверчиво расширились. — Но… я думала, вы знаете эти леса вы, наверное, гуляли там вместе с Алексом… — Конечно нет. И если вы таким образом объясняете мое спасение, вы глубоко ошибаетесь. Прогулка от самолета до этого дома — единственный случай, когда я побывала в лесу. Сьюзен с трудом сдержала в себе поднимающееся чувство триумфа. — В таком случае вас действительно нужно поздравить. Красивое лицо изменило свое выражение. — Спасибо хотя бы на этом, если вы сомневаетесь в самой книге, — резко сказала она, поворачиваясь к Шону. — Ну, хватит с меня этого! Так мы закончим наше дело или нет? — Подождите! — Сьюзен подбежала к ним так близко, что ощутила запах духов. — Этот брелок, который вы носите… Джудит вздрогнула и сжала его в руке, но Сьюзен успела прочитать гравировку. — «С любовью. Джудит». — Это мой брелок! Он был на Алексе, когда тот погиб. Шон отвернулся с нескрываемым отвращением, но Сьюзен улыбалась. — Я знаю. Я видела, такие раньше. И у вас есть другая половинка, верно? — Была. Я потеряла ее. Наверное, во время катастрофы или, может быть, здесь в доме… — Я нашла ее, — сказала Сьюзен с сияющим лицом. Джудит замерла. — Да? Сьюзен кивнула. Счастье, любовь и радость отражались на ее лице, и она больше не скрывала этих чувств. — Я нашла ее на опушке леса, откуда открывается вид на эту долину и виден этот дом, — сказала она. — Что вы там делали, Джудит? Сидели и наблюдали за происходящим: за поисковыми группами, вертолетами, которые кружили над лесом? Все это время вы просто спокойно жили в том домике? Она услышала эхо своего крика и изумилась сама себе: раньше она никогда не повышала голоса. Наступила абсолютная тишина. Лицо Джудит — смертельно бледное — выражало такую откровенную ненависть, что раньше это ужаснуло бы Сьюзен. Сейчас же она прямо и равнодушно глядела в эти полные злобы глаза. Она медленно повернулась к, Шону. — Я думал, что ты не вернешься, — прошептал он, и она поняла, насколько ему было безразлично то, что у него происходило с Джудит. Если бы он потерял ее, все остальное не имело для него значения. Она беспомощно пожала плечами. — Я услышала, что говорил твой адвокат по телефону, что он советовал тебе сделать… У него потемнело лицо. — И ты поверила, что я это сделал. Ее глаза умоляли о прощении. — Да. Но даже это не изменило моих чувств к тебе. — А потом, не думая, что говорит открыто в присутствии врага, она сказала: — Я так сильно люблю тебя, Шон. Кажется, я забыла сказать тебе об этом. — Сью, — только и прошептал он. — О, я не собираюсь все это слушать, — взвизгнула Джудит. Но, Шон и Сьюзен уже не обращали на нее внимания и не заметили, как она исчезла. Они были слишком погружены взглядом друг в друга, слишком захвачены своей близостью. Отныне они пребывали в мирном, благословенном краю, далеком от ненависти, боли и несправедливости. Этот край Сьюзен и, Шон создали любящими сердцами. 14 Дверца лимузина открылась, и, стараясь не жмуриться под слепящим светом десятков кинокамер, Сьюзен ступила на красную ковровую дорожку. Шум и крики толпы, теснящейся за ограждением, никак не соответствовали величественному подъезду старого театра. Глядя на узкую дорожку, кажущуюся бесконечной, любопытные взгляды и руки, тянущиеся к ним в надежде получить автограф, она крепче сжала руку спутника и прошептала: — Нужно пройти как сквозь строй. Он мягко усмехнулся и прикрыв ее руку ладонью, сказал: — Дон говорил, что они даже не знают, как мы выглядим. Просто боятся пропустить какую-нибудь знаменитость. Смотри! В этот момент камеры отъехали и толпа с ревом отхлынула к следующему лимузину и начала скандировать имена тех, ради кого пришла на эту премьеру. Сьюзен вздохнула с облегчением и, подобрав пышные складки нежно голубого вечернего платья и утопая блестящими туфельками в мягком ворсе, двинулась вперед. Одна из камер все еще не выпускала их из виду. Осторожно косясь на оператора, она нервно зашептала: — Что он делает? — Может быть, в Голливуде есть хотя бы один оператор, который умеет распознать настоящую звезду, — усмехнулся он. Сьюзен улыбнулась своему спутнику — высокому широкоплечему мужчине в смокинге и ослепительно белой рубашке — и прошептала: — Ты великолепен! Улыбнувшись в ответ, он нежно поцеловал ее в лоб. Пронзительные крики невероятно возбужденных молодых женщин заставили Сьюзен повернуть голову, и она увидела двух знаменитых кинозвезд. Добродушно улыбаясь, они ловко уклонялись от рук своих поклонников. Сьюзен внимательно посмотрела на темноволосого мужчину с большими выразительными глазами, потом с любовью взглянула на спутника. — Дональд сказал, что на экране он буквально стал Шоном Форрестером, — прошептала она. — Не понимаю, как ему это удалось — он просто безобразен. Как и все остальные, впрочем. Я поняла это в ту минуту, когда увидела тебя в первый раз. Шон усмехнулся и повел ее дальше. — Нет ли новостей от прежних адвокатов Джудит? Сьюзен сразу перестала улыбаться, потому что от одного упоминания этого имени у нее портилось настроение. — После предварительного просмотра сложилось такое общественное мнение, что все семейство стало укладывать вещи. — И куда они теперь? Он пожал плечами. — Из этой страны навсегда — это все, что они пожелали сказать. Они оставили кучу долгов и отвратительное чувство у всех, кто принимал у себя Джудит Рентой. Наконец она стала изгоем, что давно уже заслужила. Сьюзен вдруг захотела оказаться в доме в Нью-Гэмпшире. Но в это время они проходили мимо мраморных колонн театральной галереи, и образ Джудит Рентой мгновенно рассеялся. Судорожно сжимая руку Шона, Сьюзен изумленно огляделась. — О, посмотри! Посмотри, кто там! — шептала она, Шону, глядевшему на нее, с терпеливой улыбкой влюбленного человека. Стараясь ничего не упустить, она лихорадочно разглядывала умопомрачительные наряды актрис, сверкающие драгоценности на руках и шеях. И вдруг созерцание этого великолепия с особой остротой заставило ее почувствовать собственное несовершенство. Они подходили к лестнице, ведущей к ложам… и тут она увидела прелестную женщину с лицом, излучавшим счастье и радость жизни. Ее рука покоилась на руке спутника. Неожиданно женщина остановилась и посмотрела на них. Шон обнял ее за талию. — Взгляни на нее, Сью. — Сьюзен улыбнулась отражению в зеркале. — Посмотри на мою прекрасную Золушку. Нет больше мачехи и злобных сестер, Золушка на балу во дворце… — И рядом с ней — прекрасный принц, — закончила Сьюзен и с любовью взглянула на своего мужа. КОНЕЦ Внимание! Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.