– Джулия, ты хочешь от меня слишком многого, – с тяжелым вздохом сказал он. – На этот раз тебе придется действовать самой, я умываю руки.

– Нет, Чарли, тебе это не удастся! Ты увяз в этой грязной истории по самые уши! К тому же ты писатель и наверняка сможешь что-нибудь придумать.

– Ну хорошо. Только, ради Бога, принеси скорее лекарство. Я приму таблетку и часок вздремну.

– О'кей, успокойся! Вот уж не думала, что ты такой нытик!

– Я не ною, а страдаю с похмелья. Тебе этого не понять!

– Я туда и обратно. Только не забудь о нашем уговоре!

– О каком уговоре? Я тебе ничего не обещал!

Но Джулия уже выпорхнула в коридор и захлопнула за собой дверь его квартиры.

В следующий момент Чарли вскочил и пулей помчался в туалет, едва сдерживая желудочную лаву, рвущуюся наружу.

«Когда-нибудь и я буду жить в таком же доме на Манхэттене, с консьержем и прачечной!» – мечтала Мэгги, возвращаясь в свою скромную квартирку на бульваре Диг-марс.

Ей давно опостылело ежедневно мотаться на метро на работу в агентство, а затем обратно в Куинс; надоело дышать отвратительными запахами, распространяющимися из кухни квартиры на первом этаже через общую вентиляционную систему; осточертело таскать из химчистки свертки с вычищенной одеждой под проливным дождем, а потом сушить ее на веревке в своей крохотной кухоньке или на палке для занавески в душевой.

Именно это ей предстояло сделать в первую очередь, когда она пришла домой – ведь вся ее одежда основательно вымокла.

Отперев входную дверь дома, предназначенного для проживания двух семей, Мэгги очутилась в холле, отделявшем лестницу от квартиры, в которой проживали мистер и миссис Милонас, хозяева этого кирпичного приземистого дома. Они неважно владели английским и на свой манер называли ее Маржи.

Как обычно, в ноздри Мэгги ударил резкий запах, исходящий от их национальных мясных блюд, приготовленных по особым рецептам из мяса непонятно каких животных. Из-за двери с дымчатыми узорчатыми стеклами звучали причудливые греческие мелодии.

Мэгги торопливо поднялась по лестнице в свою уютную квартирку, состоящую из четырех маленьких комнатушек, и почувствовала наконец долгожданное облегчение. Здесь она обретала умиротворение и покой, а потому считала свое жилище раем, хотя линолеум на кухне потерся и потрескался, краны подтекали, а в спальне отсутствовала дверь. Но зачем она нужна, если ты живешь одна?

Поселившись в этой квартирке, Мэгги по своему вкусу перекрасила стены в кухне и ванной, переклеила обои в комнатах и коридоре, после чего оживила свое жилище комнатными растениями, симпатичными ситцевыми занавесочками и ласкающими взгляд льняными салфеточками, купленными на распродаже. Но основным преимуществом этой квартиры перед любыми другими, разумеется, помимо низкой арендной платы, было то, что в доме за углом жил Доминик. Без него Мэгги было бы страшно одиноко.

Если бы Доминик женился на Джулии и покинул Куинс, Мэгги лишилась бы своего единственного доброго соседа и друга в этом квартале. Переселиться же на Манхэттен при своей нынешней зарплате Мэгги могла бы только в двух случаях: если бы сняла квартиру с кем-то пополам либо вышла замуж.

Делить свое жилище с незнакомым человеком ей не хотелось, так что оставался только один вариант – замужество. Однако в этом плане все было очень неопределенно. Ее близкие подруги – Кэролин и Бинди – менять своего постоянного места проживания не собирались. Кэролин получала в издательстве значительно меньше, чем Мэгги в рекламном агентстве, и ежедневно моталась на работу с Лонг-Айленда, где жила вместе с родителями. Бинди же за умеренную плату снимала миленькую однокомнатную квартирку в Верхнем Ист-Сайде и была ею довольна.

Едва Мэгги закрыла за собой дверь, как зазвонил телефон.

Она быстро стянула мокрую куртку, скинула обувь и побежала в столовую, где стоял аппарат. В кухне просто не было телефонного гнезда, как и в спальне. Если бы Мэгги твердо решила обосноваться в этой квартире надолго, она бы давно устранила это неудобство. Однако неопределенность мешала ей привести здесь все в полный порядок.

– Алло! – сказала она в трубку.

– Мэгги? Это я! – прозвучал мужской голос.

У Мэгги екнуло сердце.

– Чарли! Как я рада!

– Кто такой Чарли? – Только теперь она поняла, что совершила роковую оплошность: это был голос Джейсона.

– Извини, я тебя не узнала, Джейсон, приняла за одного своего сослуживца. Рада тебя слышать. Как дела?

– Все хорошо, только ужасно соскучился по дому. Особенно по кренделям и копченому лососю.

– А в тамошних реках разве не водится лосось?

– Нет, здесь эта рыба не водится, тем более копченая. Но скоро здесь не станет и меня самого. Прощайте, джунгли, я улетаю в Штаты!

– Ты возвращаешься домой? Вот здорово! Значит, мы скоро увидимся? Когда именно ты прилетишь в Нью-Йорк?

– Через неделю. Я сообщу тебе точную дату по электронной почте.

– Хорошо!

– Прости, Мэгги, но я вынужден проститься с тобой… Мне еще надо известить о своем возвращении родителей!

– Все нормально. До свидания!

Значит, Джейсон сначала позвонил ей, а не своим родителям. Это было трогательно. Однако Мэгги почему-то не ликовала. Возможно, потому, что за время разговора никто из них не произнес ни одного теплого или нежного слова, вроде «мечтаю о встрече» или «целую». Впрочем, Джейсон ни разу не сказал, что любит ее, даже когда они еще встречались в Нью-Йорке. Да и сама Мэгги, уже не уверенная, что все еще хочет этого мужчину, не ждала от него нежных слов. Быть может, их чувства остыли? Да и была ли вообще между ними любовь?