В кабинете повисла тишина. Гуров и Крячко давно не помнили Орлова в таком состоянии. Обычно он был куда сдержаннее, поскольку провел вместе с обоими полковниками множество дел, вместе пережил трудные, даже смертельно опасные ситуации, дружил с ними искренне и всегда относился к ним лояльно, чем они порой пользовались. Да что там – откровенно и без зазрения совести вили из генерал-лейтенанта веревки, считая, что их полковничьи погоны, огромный опыт оперативной работы и дружба с ним позволяют им решать, за какое дело взяться, а какое переложить на кого-нибудь другого.

Но Орлов не был бы генерал-лейтенантом, а уж тем более руководителем Главного управления МВД, если бы постоянно проявлял бесхребетность. На самом деле Петр Николаевич мог быть очень жестким, просто он хорошо знал своих подопечных, ценил их заслуги, поэтому иногда делал им некоторые поблажки. Но стоило Гурову и Крячко немного забыться, начать переходить грань и нарушать субординацию, он мгновенно ставил их на место, невзирая ни на какие дружеские отношения.

Гуров и Крячко после тирады генерал-лейтенанта сразу притихли, подтянулись, а Крячко даже как-то съежился в кресле, изобразил заискивающую улыбку и сказал:

– Да ладно, Петр, мы же шутим! Мы ж все понимаем! Что там…

– Слушаем, товарищ генерал-лейтенант, – перебив его, проговорил Лев.

Орлов с каменным выражением лица заглянул в лежавший перед ним листок с рукописным текстом и стал зачитывать вслух:

«Десятого февраля сего года гражданин Любимов Роман Витальевич отбыл из России в республику Доминикана по туристической путевке, собираясь вернуться через десять дней, то есть двадцатого февраля. Двадцатого февраля гражданин Любимов не вернулся, а его сотовый телефон не отвечал. В собственной квартире его нет, на работе он не появлялся. В настоящий момент, двадцать пятого февраля, местонахождение гражданина Любимова остается неизвестным».

Генерал отодвинул листок и замолчал. Сыщики тоже молчали. Наконец Крячко решился подать голос:

– И что, это все?

Орлов молча кивнул.

– А другие подробности?

– А остальные подробности предстоит выяснить вам. Вы же сыщики!

Крячко бросил растерянный взгляд на Гурова. Тот чуть нахмурился и спросил:

– А откуда вообще стало известно о том, что он пропал? Ты же нам выдержки из заявления зачитывал, как я понял. Кто обратился с заявлением?

– Или это тоже мы должны выяснить, как сыщики? – не удержался и все-таки ввернул шпильку Крячко.

– С заявлением обратился близкий друг и коллега по работе Любимова, гражданин Плисецкий Леонид Максимович, – сообщил Орлов. – Плисецкий беспокоится, потому что его друг уже давно должен был появиться, а его и след простыл. Поэтому…

– А с какой это радости Плисецкий так беспокоится? – вклинился Крячко. – В Главное управление аж приперся! Не абы куда!

– Ну а что тут необычного? Человек беспокоится за друга, переживает… – ответил Орлов.

– Ага! – скептически хмыкнул Крячко. – Переживает! Прямо ночами уснуть не может!

– К тому же они наметили один новый проект перед отъездом Любимова. Решили купить еще один объект и переоборудовать в развлекательно-спортивный центр. По возвращении Любимова должны были претворить его в жизнь, а он, видишь, исчез. А пора уже задаток вносить, документы подписывать…

– Во-о-от! – назидательно протянул Крячко. – Вот это уже ближе к теме! Бабки ему нужны, этому Плисецкому, вот он и суетится! А то переживает за друга, как же!

Орлов укоризненно посмотрел на Крячко и воскликнул:

– И не стыдно тебе, Станислав? Что ты циника из себя строишь, шкурный интерес во всем видишь? А вот если бы Лева пропал или, не дай бог, я – ты бы не беспокоился?

– Ты нашу дружбу не равняй! – рубанул рукой Крячко. – Мы с Левой кто? Офицеры! Понимаешь, что значит это слово? У нас и дружба соответствующая, офицерская! Да я за Леву, сам знаешь – и в огонь, и в воду, и даже на совещание к начальству пойду! И он за меня тоже! Наша дружба, она временем и офицерской честью проверена! А тут что? Два каких-то коммерсантишки! И ты их дружбу, на деньгах завязанную, будешь с офицерской равнять? Тьфу!

Крячко смачно сплюнул, но не рассчитал в сердцах, и плевок попал на свежевымытый пол. Орлов смерил Станислава ледяным взглядом, чувствуя, что снова закипает, и, едва сдерживаясь, проговорил:

– А ну-ка, отставить немедленно! Никаких личных эмоций в моем кабинете! Это приказ, ясно? И пафос свой фальшивый, Крячко, засунь подальше! Офицерская дружба! – передразнил он. – Ишь, развел мне тут философию! И не прикрывайся мне офицерской дружбой, лишь бы от работы увильнуть! Балаган он устраивает, когда дело стоит! И молчать, когда я говорю! – И оглушительным ударом кулака о крышку стола завершил свой монолог, произнесенный в воспитательных целях. Даже Крячко стушевался: впервые на его памяти Петр Николаевич дважды во время неофициальной беседы напоминал о своей начальственной ипостаси и использовал слово «приказ». Следовательно, его и впрямь сильно допекло. Но что уж такого случилось-то? Подумаешь, разговаривали по-дружески, обычное дело… Этого Крячко никак не мог понять, поэтому заговорил уже примирительно: