– Что это? – немеющими губами прошептала я.

– Бу-у! – ответил мне Масянька, важно выступая из коридора.

Левой рукой малыш прижимал к груди рулон туалетной бумаги, а правой отрывал от него разной длины ленты и широким жестом бросал их на пол по ходу движения. Выглядело это очень торжественно.

– Правда, смешной? – умиленно улыбаясь, прошептал мне на ухо Колян.

– Правда, – согласилась я.

На самом деле мне было не до смеха.

Нечто подобное я наблюдала недавно – на похоронах Гены Конопкина: вот так же торжественно какие-то тетки в авангарде печальной процессии бросали надломленные живые цветы под колеса катафалка.

В постель я легла в самом мрачном настроении, с трудом удержавшись, чтобы не пожелать самой себе:

– Спи спокойно, дорогой товарищ!

И не стоило удивляться тому, что под утро мне приснился Конопкин с лопатой!

– Копайте и докопаетесь! – загробным (что воспринималось как само собой разумеющееся) голосом возвестил он.

– Стучите и откроется вам, – сквозь дрему пробормотала я.

– Кыся, стучат! – в развитие темы сонным голосом сообщил мне Колян.

И тут же виртуозно всхрапнул, демонстрируя полную невозможность подняться самому, чтобы впустить раннего гостя.

Я с трудом оторвала всклокоченную голову от мягкой подушки и прислушалась. Действительно, в дверь стучали. Или, точнее сказать, деликатно скреблись.

С большой неохотой я слезла с кровати, сунула ноги в шлепки и побрела к входной двери, по дороге подхватив со стула и напялив на себя просторную мужнюю майку.

– Кто там? – зевнув, поинтересовалась я.

– Свои! – прошептали мне в ответ.

Голоса я спросонья не узнала, но свои так свои. Я повернула ключ в замке и открыла дверь.

– Привет, дорогая! – в проем шагнула моя мама с большой дорожной сумкой в руке.

Поцеловав меня, она крадучись проследовала в кухню.

– Привет, дорогая! – следом за мамулей на пороге возникла моя сестрица, тоже с сумкой и уже заранее на цыпочках.

– Пливет, дологая! – За сестрой хвостиком следовал ее четырехлетний сынишка, мой племянник Шурик.

За спиной у пацана болтался плюшевый мишка, путем элементарного харакири превращающийся в рюкзачок.

Я пропустила Шурика в дом и выглянула на лестничную площадку – больше там никого нет? А то в одной квартире с мамой, сестрицей и Шуриком живет еще кот Пуся, может, он тоже приехал? С узелком на палочке…

Кот на лестнице и в самом деле был, но не Пуся, а какой-то совершенно посторонний матроскин – безо всякой ручной клади. Он, впрочем, быстро переместился на коврик у двери и тоже изъявил желание войти и присоединиться к компании гостей, но я недрогнувшей рукой закрыла дверь перед усатой-полосатой мордой.

– Мы останемся до пятницы, – деловито сообщила сестрица.

– Отлично, – ответила я, мысленно прикидывая, сколько спальных мест смогу организовать в однокомнатной квартире.

– Не беспокойся, – словно угадав, о чем я думаю, сказала мама. – Мы уже звонили Иришке, договорились, что остановимся у нее. К вам мы сейчас зашли просто по пути.

– Отлично, – повторила я, вздыхая с облегчением.

Иришка – это моя единственная настоящая подруга. Сама я обычно называю ее Иркой. Уменьшительное «Иришка» плохо подходит к образу дамы с параметрами сто семьдесят на сто семьдесят, а именно таковы ее рост и объем бедер. Правда, при этом фигура Ирки далека от кубической, потому что у нее есть и стройная шея, и отчетливо выраженная талия. Она вовсе не толстуха, просто очень крупная, воплощенная мечта Рубенса. Свойское залихватское «Ирка» отлично сочетается с присущими моей подруге детским оптимизмом и любовью к приключениям. Даже после того, как Ирка моими стараниями обрела любимого и любящего мужа, она не перестала активно участвовать в моих бесконечных авантюрах!

– Кстати, Иришка просила передать, что ждет и вас всех сегодня вечером на ужин, – продолжила мама. – Сама она почему-то не может тебе дозвониться.

– Ага, у меня сотовый не работал, а домашний телефон я на ночь выключила, чтобы не разбудил Масяньку, – кивнула я. И с некоторым опозданием вспомнила о долге хозяйки: – Кому кофе, кому чай?

– Чай, кофе, коньяк, кисель? – хихикнула сестрица, цитируя бабушку моей приятельницы Оли.

Гостеприимная старушка этим любезным предложением регулярно ставила в тупик гостей, пораженных столь оригинальным ассортиментом напитков.

– Нет, спасибо, мы плотно позавтракали дома и еще перекусывали в автобусе, так что пойдем, у нас много дел, нужно успеть в три разных места, – сказала мама.

– Мось, Мось! – удрав из кухни, громко зашептал под дверью в комнату Шурик, очевидно, убежденный, что прозвище двоюродного братика– «Масяня» – пишется через «о» – как «Моська».

– Будем ждать вас у Иришки в восемь вечера, – напомнила мама, с ловкостью опытного торреро загоняя Шурика в коридор. – Мы ушли, пока! Коле и Масяне, когда проснутся, привет!