Леснев-младший был у следователя. Когда он туда шел, то думал, что его будут расспрашивать о Сашке. Но с самого начала разговор повернулся на сто восемьдесят градусов, и каким-то странным образом персона самого Славки выдвинулась на первый план. Ему это активно не понравилось. А когда Кириллов стал осторожно подбираться к Люське, он вообще вышел из себя и наговорил ерунды.

– Ну что же ты, – сказала Люська. – О чем вы говорили?

– Обо всем понемногу. Официально зарегистрировано, что я не был на Луне, не играю в футбол и не люблю глупых вопросов.

– Я давно говорила, что ты отрицательный тип.

– Подожди денек. Он тебе еще не прислал повестки?

– Мне?

Люська округлила глаза. У нее очень интересные глаза. Серые и еще с темным ободком вокруг радужной. Редкие глаза. Неземные какие-то.

– Тебе, – кивнул он.

– Но что я ему могу рассказать о Саше?

– А он тебя про него и не спросит. Его, по-моему, интригует твое инопланетное происхождение.

– Что?

На ее «что» у Славки не было ответа. Ему как-то не приходило в голову поинтересоваться, откуда, собственно, взялась Люська. Он считал ее коренной жительницей Нылки. Дом Нифонтовых был для него домом Нифонтовых, а старик Нифонтов стариком Нифонтовым. Все это: и дом и старик – существовало для него изначально. И дом и старик в его сознании составляли неразрывное целое с Нылкой. В доме жила Люська. Она тоже была неразрывно связана с Нылкой. И еще с библиотекой, в которой работала. Три года назад он, приехав на каникулы к отцу, забрел от нечего делать в библиотеку и увидел серые космические глаза… Он их и раньше видел, с Люськой учился в одной школе. Но она шла на два класса позади, и ее глаза не казались тогда ему космическими. А в библиотеке вдруг показались. Конечно, если бы они виделись почаще, он бы, наверное, и знал о ней побольше. И не ошеломили бы его вопросы Кириллова, очень, между прочим, аккуратные вопросы, замаскированные, правда, рядовым человеческим любопытством, но совсем не простые, если попытаться поглубже вникнуть в них, проанализировать.

– Вот уже не думал, что ты девочка с тайной, – сказал Леснев-младший Люське.

Она как будто не удивилась. Сидела в каком-то странном оцепенении, вперив взгляд в пространство, словно решала некую сложную задачу, а решение не давалось, ускользало.

– В самом деле, Люська, – продолжал он. – Почему я никогда не видел фотографии твоей матери? Или старик прячет их в сундуке?

– Их нет, – сказала она. – Все сгорело.

– Расскажи.

– Если бы я знала, – сказала Люська. – Папа не любит вспоминать это: мама погибла во время пожара, а меня успели спасти. Вот и все. Было мне тогда полтора года.

– Это было здесь?

– В Баку. Здесь жила папина мать. Мы и приехали.

Она снова замолчала. Теперь надолго. Потом тряхнула головой и пробормотала:

– Невероятно.

– Что? – спросил он машинально.

Люська посмотрела на парня как на незнакомца и сказала:

– Понимаешь, Славка, я, наверное, действительно девочка с тайной. Саша тоже хотел посмотреть мамины фотографии.

– Невозможно представить.

Андрей Силыч Леснев кинул на Кириллова быстрый взгляд и тут же опустил его в чашку. Чай главбух сушильного завода пил жидкий. Степан Николаевич отметил про себя, что в доме участкового инспектора этот напиток ему нравился больше: Наталья Ивановна умела заваривать и не жалела заварки, однако критиковать жиденький главбуховский чай вслух счел излишним. В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят, а в этом и тем более следовало помалкивать, ибо не все в этом монастыре было понятно. Он прислушивался к словам, которые произносил Андрей Силыч, присматривался к самому Андрею Силычу и к жилищу Андрея Силыча. Жилище было на должном уровне. Трех комнат с просторной кухней и самодельной ванной для пожилого вдовца, может, было и многовато, но следователь уже был наслышан о матримониальных планах Андрея Силыча и поэтому ничему особенно не удивлялся: ни фарфоровому изобилию в серванте, ни белым, словно только что из магазина, кастрюлям, кастрюлькам и кастрюлечкам на кухне. Дом ждал хозяйку. Впрочем, Андрей Силыч отлично управлялся с хозяйством и без женской руки: уж очень все было вылизано в доме. Но не скажешь же об этом Андрею Силычу. Оскорбился бы он, хоть и доходил в аккуратности своей до педантизма. Когда Кириллов – большой любитель рыться в чужих книгах – неловко всунул какую-то брошюрку на полку, Андрей Силыч немедленно навел порядок: поставил книжку на место и слегка постучал по корешкам остальных, подравнивая их строй.

Меблировка комнат в доме Андрея Силыча была выдержана в современном малогабаритном стиле. Сам он тоже хотел казаться современным и даже молодым, хотя было ему наверняка за пятьдесят. Красавцем Леснева-старшего назвать было бы затруднительно – он был сутуловат; да и глаза – маленькие, прозрачно-голубые, чересчур близко посаженные к носу – не украшали в общем-то заурядную внешность Леснева-старшего. Тем не менее недостатки не очень выпирали: главбух умело компенсировал их удачно скроенной одеждой и выглядел поэтому вполне на уровне.

Сына дома не было. Кириллов, собственно, так и рассчитывал – прийти, когда его не будет дома. Парень мог помешать. А Степану Николаевичу хотелось потолковать с Андреем Силычем о кое-каких деликатных вещах. Треугольник Леснев – Анюта – Мямлин хоть и был намечен пунктирно, тем не менее сбрасывать его со счетов не следовало.

«Невозможно представить», – сказал Андрей Силыч, когда от разговоров на отвлеченные темы они перешли непосредственно к обсуждению происшествия. Он пил чай мелкими глоточками и, поигрывая серебряной ложечкой, сообщил между прочим, что Нылка – поселок невеликий, что все люди тут на виду, что плохого человека от хорошего отличить можно запросто. В основном же, сказал Андрей Силыч, живут в Нылке люди хорошие. К ним он причислил и Мямлина, человека молодого, быть может несколько инфантильного, но в целом положительного, насколько это известно Андрею Силычу. Лично с Мямлиным Андрею Силычу беседовать не приходилось, и все представления об этой фигуре у него, так сказать, визуальные. Поэтому Андрей Силыч просто не понимает, чем он может помочь товарищу Кириллову в его разысканиях.

– Так уж и ничем? – спросил Кириллов, отставляя в сторону недопитую чашку.

– Невозможно представить, – готовно откликнулся главбух.

– Почему же невозможно, – возразил следователь. – Очень даже возможно, Андрей Силыч. По некоторым данным можно, например, судить, что в ту ночь Мямлин вернулся к себе не один. Вам, вероятно, известно, на чем основывается это суждение?

– А вы юморист, – хохотнул Андрей Силыч. – Не знаю, право, что и делать – смеяться или оскорбляться.

– По-моему, вы уже решили, что делать.

– Да, я смеюсь… Но как вы могли подумать? Чтобы я… Нет, невозможно представить.

– Вы никогда не разговаривали с Мямлиным?

– Я не мог бы унизиться до этого, – хмуро произнес Андрей Силыч. – Неужели вы не понимаете?

– Может быть, и понимаю, – сказал Кириллов. – И вы не делали попыток объясниться с Анной Семеновной?

Бухгалтер медленно покачал головой.

– Зачем? Все ушло. Давайте лучше прекратим этот разговор…

Да, кажется, эта Анюта оставила у него царапину на сердце.